Издательский дом «Медина»
Поиск rss Написать нам
Главная » Краеведение и региональные исследования
Полумесяц над Волгой / Е. В. Арсюхин
18.01.2012

2. От Батыя до Константина: накопление сил

2.1. Политическая обстановка в Нижнем Новгороде до основания в нем великокняжеского стола

Состояние Владимирского княжества сразу после монгольского нашествия можно описать одним словом: умиротворение. Когда я читаю страницы летописей за 1238 год, наполненные описаниями ужасов погрома, то, переворачивая их и ища глазами следующий год, первый год «под татарами», всякий раз ощущаю себя так, словно заглядываю в бездну: что там? А там тишина и даже какое-то облегчение. Больше не надо ни с кем воевать из прежних ничтожных противников. Иных уж нет, а те, что остались, теперь долго не возьмут в руки оружия. Что будет дальше — непонятно, но мы выжили, разве не это главное?

К тому же Улус Джучи, который мы зовем ныне, следуя за книжниками XVI века, Золотой Ордой, сходу, еще будучи частью Великой Монгольской империи, показал себя цивилизованным государством. Оставим сказки про то, что Улус вырос на ограблении России — столько, сколько построено там за считанные годы, не смогла бы обеспечить никакая дань, и никакие русские рабы. Причина роста — в поощрении мировой торговли, как и в исключительной веротерпимости. «С такими правителями, как монгольские ханы в новой столице, Сарае, можно иметь дело» —  быстро решили на Руси.

Нижний Новгород, разоренный монголами в 1239 году, в первые годы после нашествия был слишком незначительной крепостью, чтобы претендовать на политическое лидерство. Да ему и отроду было — сами подсчитайте, сколько. Вот Городец — другое дело, хотя и Городцу еще нет, страшно подумать, даже ста лет. В те времена старина города была едва ли не решающим аргументом в пользу политического старшинства. Андрей Боголюбский, перенеся столицу в «юный» Владимир, наплевал в душу заносчивым суздальцам, которые считали себя почтенными «аксакалами» (еще бы, город возник около 800 года). Эта нелюбовь Суздаля к Владимиру странным и почти анекдотичным образом дожила до наших дней — достаточно пообщаться с местными пожилыми людьми, чтобы в этом убедиться. Например, в Суздале уверены, что во Владимире люди говорят так, словно кудахтают (кстати, они произносят имя своего города, как в летописи — Суждаль — и это не потому, что они читали летописи, просто так принято).

Поэтому, как только выдалась возможность, Суздаль постарался отделиться от Владимира (короткий период домонгольской независимости в 1217-1218 годах не в счет — князь Юрий, который воссел в Суздале, вскоре получил Великий Владимирский стол и воссоединил два княжества). Возможность выдалась, понятно, после страшного разорения, которому подвергся Владимир от монголов (ему, наверное, досталось больше всех, ему да Рязани). Но не сразу. Главным правителем региона в середине XIII века был Александр (Невский). Его брат Андрей, который вместе с Невским ездил в Каракорум, столицу великого монгольского каана за ярлыком, получил ярлык на великое княжение, а Невский — нет (1249 год). Последнему это обстоятельство не понравилось, Невский ярлыка не признал. Благо, можно было проигнорировать великого каана, от которого стремились отложиться правители в Сарае, и сделать ставку на ханов Улуса Джучи, жаждавших независимости от Каракорума. Невский сделал ставку именно на Сарай, а не на Каракорум, и выиграл. Александр съездил куда-то на Дон, в кочевку к Сартаку, сыну Бату, который исполнял тогда обязанности правителя Улуса Джучи, и получил ярлык на великое княжение от него, нажаловавшись заодно на Андрея, что тот плохо платит в Орду налоги, и вообще заигрывает с Каракорумом. К тому же он упросил Сартака направить против Андрея монгольскую рать под командованием Неврюя. Андрей сначала пытался сразиться с Неврюем, потом понял, что — зря, и бежал в Швецию. Но Александр вдруг великодушно прощает Андрея (видимо, «Невский» побоялся, как бы тот в Швеции чего не затеял), Андрей возвращается, и в 1259 году получает от Александра в удел Суздаль, Городец, и Нижний. Считается, что с этого момента возникло Суздальское княжество, ядро будущего Нижегородского. Перед своей кончиной, в 1264 году, Андрей снова просил у хана Великий Владимирский стол, но не получил его.

Правление наследников Андрея, Юрия Андреевича (1264-1279) и Михаила Андреевича (1279-1305) не принесло в политическую конфигурацию ничего нового. Вообще-то, это называется «застой». С Суздалем, несмотря на его древность, мало кто считался, как и с его правителями, сыновьями неудачника Андрея. Андрей Александрович, сын Невского, великий князь владимирский (с 1294 года), жил в Городце, сделав его оплотом оппозиции имени себя и ведя борьбу за Великий стол. То, что Городец принадлежал Суздалю, его не волновало, а Суздаль ничего не мог поделать с самозванцем. Городец ему в удел никто не давал — нет таких записей в летописях. Он его, видимо, сам избрал базой для борьбы. Борьбу он начал еще в 1281 году, ополчившись на своего брата Дмитрия. В 1281 и 1294, утомляясь от военных операций против брата, он непременно возвращается в Городец. В 1283 году Татищев называет Андрея «Городецким». Можно предположить, что Андрей чем-то зажег пассионарную торговую публику Городца, и те поддержали такого же смутьяна, как они сами. И на годы Городец стал опорой оппозиции, пока в 1294 году Андрей не получил наконец великого княжения. Но Городец остался ему мил, и в 1304 году он умер и был похоронен именно в Городце, а не во Владимире, куда он, видимо, так и не переехал.

 Мятежный дух Андрея Александровича высветил других пассионариев, доморощенных, которые сказали — «ну что это за княжество, что это за правители, пора брать власть в свои руки, пора кончать с болотом». И эти люди нашлись в Нижнем Новгороде. По смерти Андрея Александровича в 1304 году какая-то группа нижегородских бояр предприняла, очевидно, попытку отложиться от Суздаля. При этом она опиралась на Тверь, которая уже тогда стала рассматриваться как «прозападный» «оплот демократии»: кто дружил с Тверью, рисковал многим, но на него смотрели с уважением. Однако Нижегородское вече (это — единственное упоминание о нем) бояр не поддержало. Вече, представлявшее интересы купцов и промышленников (так было и в Великом Новгороде), выступило за стабильность, поскольку все понимали, что разрушение политической конфигурации вызовет как минимум визит монгольского отряда. Сепаратисты были убиты, наверное, прямо на вече. Суздальский князь Михаил, возвращаясь из Орды в 1305 году, сделал единственный в своей жизни яркий поступок, впрочем, столь же и бессмысленный для себя: за самоуправство наказал вечников, которые ради него же и старались.

Поскольку бунтари и пассионарии оказались обезглавлены, Суздаль мог позволить себе еще двух не слишком ярких князей — Василия Андреевича (1305-1309), еще одного сына основателя династии, и Александра Васильевича (1327-1332), внука. Другой внук, Константин, пришел к власти в Суздале в 1332 году. Это был человек, которому выпала на долю историческая миссия, и он честно сделал все, что мог.

2.2. Булгария становится юртом Улуса Джучи

Монголы обратили Булгарию в провинцию Великой Монгольской империи, а затем, когда империя распалась, Булгария стала провинцией Золотой Орды. Особое положение Булгарии (как и Крыма, и Мохши) в составе Золотой Орды прекрасно читается по монетам. Если в центровой территории Золотой Орды монетарии никогда не ставили на свою продукцию тамгу (знак) дома Бату, то в перечисленных территориях поступали именно так. Это означало, что чеканка монет здесь носила, хотя и подчиненный, о чем говорила тамга, но все-таки автономный характер.

И все-таки, сравнивая положение Руси и Булгарии, мы кладем конец дискуссиям о том, входила ли Русь в состав империи. Булгария была, конечно, на более коротком поводке. На Руси вообще никогда не чеканилась золотоордынская монета, как в Булгаре, там не было чужих ханов, а правили свои князья. Впрочем, и правителей юрта Булгар набирали, наверное, из местной знати, а уж потом, когда Орда стала распадаться, на теперь уже ханский трон в Булгаре точно садились местные олигархи. Так или иначе, время Золотой Орды — полтора века высшего расцвета Булгарии.

Есть мнение, что монголы взяли Булгар штурмом. Сегодня на городище можно видеть экскурсоводов, зачастую с учеными степенями, которые показывают простодушным туристам остатки сооружений и живописуют разрушение “всего этого” войсками монголов. Во-первых, все, что мы видим в Булгаре, построено после захвата города, по решению новой администрации. Во-вторых, штурма не было, хотя бы потому, что нечего было штурмовать. Даже если бы горожане оказали сопротивление, поселок был бы сметен в минуту. Понимая это, горожане и не пытались сопротивляться. За время раскопок не удалось найти следов массовой гибели людей (как в Старой Рязани) или свидетельств погромов. Скорее всего, кто-то предупредил жителей об опасности, и они ушли. Жечь пустую крепость бессмысленно. Кроме того, очевидно, что уже в 1236 году монголы (точнее, новая, поставленная ими администрация) принимают решение сделать крепость новой столицей, о чем свидетельствует, в частности, начавшаяся постройка амбициозной Соборной мечети уже вскоре после 1236 года.

Несмотря на то, что археологически монгольский период Булгарии изучен очень хорошо, из-за слабости письменных источников мы очень мало знаем о ее истории политической. Монгольские монеты в Булгаре появляются раньше, чем в других улусах. Они чеканятся еще даже от имени великих монгольских каанов, правда, та эмиссия быстро перебивается новыми штемпелями, уже с именем золотоордынского хана. В конце XIII чекан становится очень интенсивным. Но вскоре что-то ломается. Вероятно, страна по каким-то причинам начинает переживать экономический кризис. Во всяком случае, рынку явно не хватает монеты, это при том, что начало XIV века в Золотой Орде — золотой, извините за тавтологию, период в денежном обращении. Возможно, впрочем, что нехватка монеты вызвана как раз активной хозяйственной деятельностью, за которой не поспевали запасы драгоценного металла и меди, из которых делали монету.

Так или иначе, этот гипотетический финансовый кризис никак не повлиял на строительную активность в Булгарском княжестве. А строительство — лучший показатель развития экономики. В самой столице юрта строят много, и турист может даже сегодня убедиться, какие классные появлялись сооружения, в том числе общественные, какого высокого качества и тонкого стиля. Это резко контрастирует с застоем строительной деятельности на Руси. В чем тут причина, сказать сложно. Обычно называют истощение Руси от монгольской дани. Однако дело может быть и в другом. Мастера были наперечет во всем тогдашнем мире. Они работали артелями, которые брали заказы там, где больше платили. Не исключено, что артели из Руси просто перебрались в том числе в Булгар, где и работали вместе со среднеазиатскими и даже иранскими мастерами. Не случайно к концу XIV века, когда полюса благосостояния поменялись местами, мы видим уже на Руси мастеров, готовых строить каменные сооружения.

Экономическое процветание хорошо заметно не только в столице. По всей Булгарии появляются десятки, а может, даже сотни неукрепленных селений, в которых археологи находят и монеты, и украшения, и вообще вещи, которые трудно было помыслить в рядовой булгарской деревне до нашествия монголов. На развитии Булгарского княжества не отразилось даже то, что его территория существенно сократилась. Западные земли стали принадлежать юрту Мохша со столицей в одноименном городе на месте нынешнего Наровчата. Все, сказанное про Булгарское княжество, справедливо и в отношении княжества Мошхи. Мохша чеканит свою монету, в столице и по территории юрта строятся кирпичные здания. Другое дело, что территория современного Наровчата приходится точно на древнюю столицу, и развалин, равных таковым в Булгаре, мы тут не найдем, но это не значит, что зданий не было, и археологические находки не дают соврать — были.

Часть территории бывшей Булгарии, в основном южнее Нижнего Новгорода, перешла в разряд так называемых буферных зон, то есть мест со свободным экономическим статусом, куда мог приходить любой, и делать, что ему угодно, не платя налогов никакой власти. Система буферных зон была задумана для подъема депрессивных территорий и работала в общем неплохо. По крайней мере, до Смуты в Золотой Орде, о чем мы расскажем позже.

2.3. Городец, Балахна и Нижний Новгород  — ворота на Восток.

Экономические предпосылки возникновения Нижегородского великого княжества

И Городец, и Нижний Новгород задумывались как крепости, а стало быть, до монгольского нашествия ни о каком экономическом развитии этих городов власти даже и не помышляли. Но после оного наступила совсем другая ситуация. Появление монголов сделало бессмысленной любую войну, как внешнюю, так и внутреннюю. Внутриполитические процессы теперь решались в ставке хана, и, если где-то среди князей находились строптивые, проблемы с ними преодолевались мобильными монгольскими отрядами. Вообще, колоссальная военная сила Улуса Джучи (или, если следовать терминологии, принятой с XVI века, Золотой Орды) выступала как сила сдерживания, нечто вроде ядерного оружия. Таким образом, настал мир. Вместе с ним пришло осознание, что отныне Русь, которая прежде мыслила узколокальными категориями (максимум, можно было убежать в Швецию, или в Грузию через половцев), оказалась включена в колоссальную империю от Китая до Великого Новгорода. Уже в первые годы монгольского правления мы видим славян, осевших в Китае, причем вполне добровольно. Но это означало также включение страны в грандиозный мировой рынок. Пока власть монголов, выбравшая, советами китайских специалистов, приоритет развития купечества, обеспечивала единые правила движения товаров и купцов, поддерживала дороги, систему караван-сараев и безопасность, а было это достаточно долго, не менее столетия, рынок мог развиваться опережающими темпами. И он развивался.

Важно, что Нижегородчина оказалась едва ли не в самой горячей точке этого рынка. И правители вдруг поняли, что они могут извлекать из этого положения неведомые прежде экономические выгоды. Регион стал воротами в Орду и вообще на Восток, точно так же, как воротами в Русь. Излишне говорить, что в истории все города, все регионы, которые на том или ином направлении играли роль таких «ворот», испытывали бурный экономический рост. Не стала исключением и Нижегородчина. Пока Нижний Новгород был молод и слаб, первенствующая роль в этом процессе принадлежала Городцу. Об интереснейших экономических процессах в этой «особой экономической зоне» мы и поговорим в первую очередь.

Уже в 1256 году дважды разрушенный Городец фигурирует на страницах летописи как полноценный торговый и дипломатический пункт. Владимирский князь проводил в отношении города ту же политику, что и до монголов: до последней трети XIII века он не допускал выделения удельного Городецкого княжества, предпочитая лично управлять городом. Но причины для такого поведения до и после монгол были совершенно разные. Если до монгол князья дорожили Городцом как военным пунктом, теперь он интересует их как ворота в Орду.

Во-первых, Городец стал точкой концентрации монгольской дани, или, вернее, налога (поскольку «дань» на самом деле была именно налогом — ханам нужно было на какие-то средства поддерживать ту же торговую инфраструктуру), перед отправкой его в Орду. Организация сбора монгольского налога на Руси менялась: после всероссийской переписи, положившей начало правильному налогообложению «Русского улуса», ее собирали сначала баскаки, то есть мусульманские откупщики, потом, после серии спровоцированных князьями восстаний, — сами князья. Но при любой организации сбора нужны были точки концентрации этой дани для ее последующей транспортировки в Орду. Юго-восточный, сухопутный путь был небезопасен. Историки справедливо, на мой взгляд, полагают, что по крайней мере из Владимирского великого княжества вся дань собиралась в Городце, откуда по Волге через Булгар шла в Сарай. Этому способствовало как выгодное географическое положение Городца, так и то, что до 1408 года его счастливо обходили набеги и разорения.

Пункт сбора дани очень быстро превратился в торговую базу и таможенную заставу. В Городце владимирские князья поставили «мытный» пункт, где собирали пошлины с купцов, а может, даже останавливали их товар, запрещая самими купцам торговать в глубинных русских землях и перепоручая товар уже русским купцам; иноземцы же оставались в Городце ждать своей комиссии (подобная практика, правда, известна лишь для гораздо более позднего времени). Об этом свидетельствуют два археологических феномена: многочисленные находки в Городце ордынских монет, а главное — свинцовых пломб и печатей. В русских городах мало ордынских монет (чаще вовсе нет). Только в приграничных пунктах, где стояли таможни (вроде Дрогичина или Великого Новгорода), попадаются в массовом количестве и печати.

Поговорим сначала о монетах. В Городце находят уже самые ранние булгарские монеты середины XIII века (от имени каана Менгу), причем монеты медные. Медь свидетельствует об одном: здесь реально жили люди из Орды. Ведь она не использовалась для международной торговли, а только для внутреннего рынка. Стало быть, люди из Орды приезжали с такими монетами в Городец, и, видимо, эти монеты принимали местные торговцы зеленью и овощами, иначе — откуда находки.

Но находят в Городце и серебро, что свидетельствует о вовлеченности города в мировую торговлю. Такой раритет, как ранняя монета Сарая (столичного чекана) 677 года хиджры, или 1278/9  годов христианского счисления, открывает почти непрерывную серию нумизматических находок, которая обрывается лишь на монетах Тохтамыша 1380 года. О международных связях свидетельствует и керамика времени Золотой Орды, выставленная в Городецком музее. В Городце достаточно анонимных и недатированных булгарских монет Булгара, которые и обращались до появления массовых выпусков хана Узбека (первая половина XIV века). Судя по встречаемости продукции разных монетных дворов, в Городец попадали монеты практически со всей Орды (даже из Крыма и Азака-Азова) и, видимо, из соседнего государства Ильханов в Иране. Но преобладали столичные дворы — Сарай и Сарай Новый, а также Гюлистан.

У монет из Городца есть две особенности. Во-первых, многие из них обрезаны. Во-вторых, среди них довольно много подражаний.

Монеты могли обрезать в Орде, чтобы приспособить старые, более тяжелые монеты под все более облегченные весовые стандарты. Но это могли делать и в Городце, чтобы приспособить ордынские монеты к собственным, русским (хотя, как предположила еще С.Янина, такие же мотивы — приспособление к русской монете — могли двигать и «обрезальщиками» в самом Булгаре). Как говорят данные статистики, в 1370-е годы Городец переживает всплеск по числу поступивших монет, причем именно монеты 70-х годов XIV века чаще других оказываются обрезанными, что совпадает с ситуацией в Булгаре. Денежное обращение Городца в XIII-XIV веках было завязано именно на обращение Булгарского улуса. А может, булгарское — на Городецкое. В конце концов, именно нижегородцы ходили на Булгар в 1370 и 1376 году, причем во время последнего похода даже посадили в Булгаре даругу (сборщика налогов) и таможенника (об этом ниже).

Что касается русских монет, то в Городце мы встречаем полный набор от ее зарождения при нижегородском князе Борисе Константиновиче (1383-1393) до развития (уже в московском чекане) при потомках Дмитрия Донского. Для крупных сделок в Городце пользовались слитками, которые также находят при раскопках в этом городе. Поразительно, но нумизматика Городца словно не замечает погрома города темником Едигеем 1408 года — непрерывный ряд монет идет до XVII века и далее до Николая II. Это значит только одно: торг на волжском берегу продолжался после погрома города, то есть даже после физического исчезновения крепости и поселения при нем. Это говорит о живучести рыночных традиций в регионе.

Подражания ордынской монете могут свидетельствовать о временах, когда городецкий рынок испытывал недостаток в монете, что само по себе уже говорит о беспрецедентной экономической активности в регионе. Тогда некто (это могли быть, например, купцы, или даже местные торговые чиновники), вероятно, выпускали подражания. Количество подражаний в Городце уникально для русского города, но известный нумизмат из Нижегородской области В.Лебедев, отмечая, что в долевом отношении их всего 6 процентов от общего числа найденных в Городце монет, полагает, что делали подражания все-таки не здесь, а в мордовских землях (улус Мохши): там подражаний еще больше. Но доказано, во-первых, что Городец почти не имел торговых связей с Мохшой, а ориентировался на Булгар. А во-вторых, сам г-н Лебедев пишет, что uородецкие подражания похожи лишь сами на себя, а не на мордовские. Поэтому-то мы и полагаем, что городецкие подражания делали в самом Городце.

Исследователь Д.Таловин убедительно показал, что обилие ордынской монеты на нижегородском пограничье приучило местных людей к денежному обращению. Выпуск подражаний он считает первой попыткой делать свои деньги, пока что похожие на ордынские. И лишь затем начинается выпуск особой монеты — автор полагает, что Нижегородское княжество стало чеканить деньги прежде Московского. Я полностью согласен со всеми выводами, и рассматриваю городецкие подражания как уникальное явление, важное для понимания начала русской чеканки, а вовсе не как “выбросы” монет из улуса Мохши.

Поговорим теперь о торговых пломбах. Больше свинцовых пломб, чем в Городце, находят только в Дрогичине на Украине, на западном таможенном посту русского государства. Городецкие пломбы — небольшие свинцовые кружки с плохо оттиснутыми изображениями. Установлено, что как минимум некоторые типы делали здесь (найдены их заготовки в форме бочонка), но не факт, что все здешние пломбы — местного происхождения (так, нижегородский исследователь Павел Петров выявил пломбы, оттиснутые одним штемпелем, в Городце и в Старой Ладоге). Историки не знают, для чего эти пломбы были нужны, хотя практически весь круг их возможных обязанностей интуитивно улавливается без труда. На наш взгляд, пломбы ставились на товары, которые прошли таможню. Они свидетельствовали, что с тюка товара уплачена пошлина. Пломбы могли также быть личными печатями купцов или таможенников. Иные типы пломб могли опечатывать мешки с ордынским выходом (налогом — по аналогии с мешками собранного налога в Новгороде, запечатанными деревянными цилиндрами).

Но если таможенные пломбы ставили на товар в Городце, почему их в Городце же и находят? Ведь они должны были уходить прочь из города вместе с товаром. О том, что пломбы ставили в Городце, свидетельствует лишь находка заготовок для пломб. А находки пломб в культурном слое Городца говорят о том, что пломбы здесь еще и срывали. Пломбы могли срезать официально, но тогда непонятно, почему так много пломб терялось, а не переплавлялось централизованно. Версия о том, что пломбы происходят из некоего разрушенного Волгой архива, мне не нравится, поскольку этот «архив» подозрительно напоминает мусорную яму. Другое дело, если пломбы срывали сами купцы, которые, не видя больше проку в старой пломбе, просто бросали ее наземь. Где же ставили то, что сдирали? Это могли делать только на границах. Мы не верим, что буквы на пломбах означали имя русского города, в котором пломба была поставлена, поскольку это предполагало бы первичную таможенную обработку в каждом, даже маленьком русском городе, а сие слишком сложно для тогдашней системы торговли. К тому же букв на пломбах известно больше, чем можно «притянуть» к ним городов, и непонятно, как различались города, начинающиеся на одну букву. Отсюда — две возможности. Пломбы ставили на западной окраине государства (для европейских транзитных товаров) и сдирали в Городце при выходе товара из России. Пломбы ставили также на таможне в Булгаре и срывали на входе в русские земли. Я думаю, что главным образом в Городце находят именно пломбы, поставленные в Булгаре (направление торговли было скорее с востока на запад). И необязательно булгарские пломбы должны нести на себе специфические «джучидские» сюжеты (хотя такие сюжеты и в самом деле на пломбах есть). Ведь в 1376 году русские устроили в Булгаре собственную таможню. Мы не знаем, как долго она просуществовала, но монетные данные говорят, что на 1370-е годы пришелся пик в торговле. Так что, возможно, очень многие из найденных в Городце пломб нанесены на русской таможне в Булгаре. Обращает на себя внимание сочетание изображений святых на одной стороне и “булгарских” (шире — ордынских) трезубцев на другой. Может быть, пломба поставлена совместно от имени русского таможенника в Булгаре и ордынского торгового чиновника там же. В то же время попадаются кресты и прочие христианские символы в сочетании с буквами. Эти буквы могут быть не началом названий городов, как обычно думают, а, скажем, номером серии печатей, или знаком таможенной спецификации данного товара (акцизные, безакцизные, транзитные и т.п.). Попадаются явно европейские сюжеты (лилии, например) в сочетании с русскими (?) знаками. Такие пломбы могли прийти с Запада. Наконец, есть чисто ордынские тамги.

Таким образом, уже с середины XIII века быстро вставший из руин Городец становится важнейшим таможенным, торговым и фискальным пунктом на восточной окраине Руси. Здесь собиралась дань перед отправкой в Орду. Здесь взимали таможенную плату. Здесь, в обстановке чистогана и космополитизма, спокойно ходили «доллары» — ордынские деньги, фактически запрещенные во внутренней Руси, а при их нехватке делали подражания им. Главным торговым партнером Городца оставался Булгар, который в итоге полностью «подсел» на экономику Городца. И даже после разгрома города в 1408 году купцы и таможенники (?) продолжали свою работу.

Не осталась в стороне и Балахна. Соль этого города, извините за каламбур, в том, что вокруг нее находились крупнейшие соляные месторождения (подобные были только рядом с Костромой, но Кострома быстро теряла связь с Владимиром, так что для Владимира и Суздаля соль из Балахны была единственным источником доходов такого рода, причем доходов колоссальных).

Вообще, соль была одной из основ средневековой экономики. Поскольку Россия экспортировала много рыбы, причем рыбы соленой, соль необходима была казне в огромных количествах. Древние греки, которые также богатели от рыбной торговли, решали задачу просто: их колонии стояли по берегам морей, откуда они и выпаривали соль. Но во Владимирском княжестве морей не было, не было бы и соли, кабы не Балахна. Чтобы добыть соль, надо докопаться до соленосного слоя. Для этого бурили вертикальные колодцы глубиной порой до 50-ти метров. Стенки этих колодцев делали из стволов деревьев, в которых выдалбливали сердцевину. В колодце плескался мутный рассол — его поднимали наверх, и уже наверху выпаривали в цренах — гигантских, несколько метров в диаметре, сковородах. Технологический процесс варки занимал до четырех дней. В 1674-1676 годах в Балахне фиксируется 33 рассольных трубы, возле которых работало 25 тысяч бадей с рассолом; его выпаривали на 86 варницах.

Обычно основание Балахны, как и всего соляного промысла, подается как чисто российская акция. По преданию, поселок Соль-на-Городце (первое, зафиксированное в источниках имя Балахны) основали в 1394 году купцы Иван Ястребов и братья Федор и Нефедей Ляпины. Они попали в плен к татарам, оттуда их продали Пермь (в Сибирское ханство?), где они, вероятно, постигли основы солевого промысла. Вернувшись в родные края, они нашли соль на месте будущей Балахны и стали разрабатывать «Усолье». Возле этого, единственного в пределах тогдашней России соляного месторождения, и заложили поселок Соль-на-Городце.

Поселок находился в пределах Городецкого удельного княжества. На бумаге он впервые упоминается в 1401-1402 годах, в духовной грамоте (завещании) серпуховского князя Владимира Андреевича. Князь пишет, что доходы с Соли-на-Городце делятся равно между двумя его сыновьями, Семеном и Ярославом, кроме доходов с Федоровской варницы (она принадлежала Федоровскому монастырю в Городце, а потому сыновья князя и не могли ею распоряжаться). «А иной никто не вступается в Городецкие варницы без позволения детей моих», — пишет князь, и становится очевидным, что князья видели, какие этот бизнес сулил огромные деньги и выгоды. Значение поселка еще более укрепилось, когда в 1408 году в него хлынули люди из Городца, разоренного Едигеем. Третий, еще более решительный импульс к развитию поселок получил в 1478 (или в 1489) году, когда Иван III поселил здесь ссыльных граждан из захваченного им Великого Новгорода. Эти новгородцы, понятно, должны были работать на казну и варить соль. С 1532 года здешние солевые варницы начинают постоянно фигурировать в экономических реестрах Московского государства.

Однако правда ли, что первыми солеварами были именно указанные люди, пусть и научившиеся своему промыслу в Орде? Мы уже показали, что лучшая этимология слова «Балахна» — персидская. Именно это обстоятельство мешает нам относить время появления топонима к домонгольской эпохе, поскольку в Волжской Булгарии неизвестны топонимы персидского происхождения. Другое дело — Золотая Орда. Классический пример персидского топонима в Золотой Орде — «Гюлистан» = «Розовый сад»: так назывался едва ли не второй по величине город в государстве. В Орде было много персов. С Персией, где тогда сидела родственная, хотя и недружественная династия Ильханов, поддерживались постоянные контакты. Итак, персы у нас есть. Но что связало персов и эти места?

Вполне может статься, что поселок у варниц основали именно персы. Уже в XIV веке сюда могли приезжать персы — специалисты по варке соли с Каспия. Их гнали на север политические потрясения: упадок столицы Золотой Орды, Сарая, распад золотоордынского государства, неурядицы в самом Иране. Персы или крестились, или некоторое время сохраняли свою веру, но в любом случае, будучи ценными специалистами, спокойно работали на новой родине. Они-то и придумали для своего нового пристанища имя «Бала хане», Верхнее Поселение, которое для них, привыкших видеть Волгу в ее низовьях, было действительно верхним (по течению). Быть может, все еще проще, и эти персы прибыли из районов расположения двух горных хребтов вокруг Каспия: Большого и Малого Балахана. Ведь и там водится соль, там тоже были специалисты по ее добыче. Обрусев, персидское имя вытеснило неудобное и громоздкое “Соль-на-Городце”, тем более что Городец к тому моменту давно потерял влияние. Кто-то из этих персов или их потомков мог разъехаться окрест, и заняться другим промыслом: недаром в округе есть и другие деревни с корнем «балахн»: две в Ивановской области, и две — в Чкаловском районе Нижегородской области.

Аналогичные процессы наблюдались и в Нижнем Новгороде, хотя археологически их следы фиксируются не столь ярко. Причины для этого могут быть как субъективные, так и объективные. К числу первых мы отнесем тот факт, что центр Нижнего Новгорода активно застраивался на протяжении всей истории города, тогда как Городец после погрома 1408 года прекратил свое существование, а возродившись, до начала ХХ века оставался конгломератом деревень, причем люди обходили стороной центр древней крепости, который стали застраивать уже в советское время. К числу объективных причин отнесем тот факт, что Городец все-таки поднялся раньше Нижнего Новгорода, то есть уже в XIII веке, в самый разгар политического спокойствия в Евразии и, соответственно, в пору расцвета экономических связей.

Тем не менее, и в Нижнем Новгороде находки такого рода многочисленны, более того, их становится все больше. Упомянутый нами уже П.Петров составил сводку находок ордынских монет на территории нижегородского кремля. Там же находят и многочисленные осколки поливной, то есть дорогой, керамики. В том, что касается керамики и ее важности для оценки этого индикатора экономических связей, достаточно привести один факт. Великий Новгород, как известно, сознательно отказался от выгод, которые сулила восточная торговля. Там сочли, что лучше ориентироваться на запад (и, с учетом уникального географического положения города, это было верное решение), а в Орду налога не платить, или же откупаться от нее разовыми подарками. И там практически не находят поливной ордынской керамики. А те буквально штучные находки, которые любовно изданы новгородскими археологами, скорее всего, привезли новгородские грабители-ушкуйники, которые разоряли Орду в пору ее упадка.

Последние археологические изыскания в окрестностях Нижнего Новгорода, проводимые археологами, свободными от советских догм, и могущими беспристрастно оценить найденный материал (не секрет, что в прежнее время ордынские артефакты или не опознавались по незнанию, или замалчивались), говорят за то, что возле города формируется целая система слобод, в которых жили как русские, так и «татары» из Орды. Что это могли быть за слободы, ясно из известного по литературе примера с так называемыми Ахматовыми слободами под Курском. В конце XIII века Ахмат, один из ордынских князей, объявил одну из буферных зон между Ордой и Русью свободной экономической территорией. В частности, он сказал, что люди, прибывающие туда, могут не платить налогов. И тут же масса народа всех национальностей вломилась в пустое поле и за считанные годы создала там огромный поселок. Это вызвало истерику у русского князя, который стал терять своих подданных. Но вместо того, чтобы основать у себя аналогичное экономическое образование, он нажаловался на Ахмата хану, и тот приказал эксперимент свернуть. У нас мало сомнений, что такие же слободы организовывали под Нижним Новгородом местные князья, которые, таким образом, оказались поумнее ахматового соседа. Так решалась демографическая проблема, как и проблема насыщения рынка товарами.

2.4. Нижний Новгород — проводник восточной культуры на Руси

Но значение Нижегородчины не исчерпывается чисто торговыми контактами с Ордой. В жизни экономика, политика и культура тесно спаяны. Купцы искони распространяли не только товары, но и знания, обычаи, произведения литераторов из своей страны, и мало сомнений, что все отмеченные исследователями ордынские влияния в русской культуре пришли именно через нижегородские «ворота».

Попробуем с этой точки зрения посмотреть на факт смерти Александра Невского в Городце по пути из Орды. Мы не верим, что под «Городцом» нужно понимать Городец Мещерский на Оке, будущий Касимов, поскольку доказано, что сухопутная дорога, выходившая якобы на Оку в районе Городца Мещерского, была более тяжела, а в пору смут даже опасна. Нам также не кажутся убедительными изыскания (точнее, домыслы) некоторых, как ни странно, нижегородских историков, объявивших весь эпизод фантастическим. Этот факт приоткрывает понимание того, что через Городец и Нижний Новгород шли в обе стороны и дипломатические посольства, и княжеские «эскорты». Трудно представить себе оживление на местном базаре при известии, что тот или иной князь или ордынский посол собирается заночевать в Нижнем Новгороде или в Городце. Подтягиваются торговцы — наверняка людям князя понадобится еда, а может, и одежда. Подходят ремесленники со своим товаром и с инструментами —
может, надо что посольству продать, или починить. Наконец, такое скопление посольств вынуждало местные власти создавать мало-мальскую инфраструктуру (места для постоя, молитв, торговли), а это — заказы для строителей и рабочие места для обслуживающего персонала.

Именно через Нижегородчину входили на Русь восточные технологии, часто вместе с их носителями. Этот факт пока не оценен должным образом. Я более чем уверен, что со временем, при целенаправленных археологических поисках, на территории региона будут найдены производственные комплексы и ремесленные поселки, в которых жили люди из Орды, по разным причинам перенесшие в русские земли свое производство. Более того, я полагаю, что такие комплексы, может быть, уже и найдены, но из-за того, что их появления наука как бы не ожидает, эти находки должным образом не оценены и фигурируют в отчетах с ложной интерпретацией. Думать так заставляет поистине поразительный факт обнаружения поселка и ремесленного комплекса булгарских керамистов в подмосковной Коломне. Если учесть, что Коломна лежит на Оке, а путь по Оке в глубь Руси начинается от Нижнего Новгорода, понятно, что, чем ниже по Оке, тем концентрация таких поселений должна быть больше. Причины, заставлявшие ремесленников из Булгарии идти в Русь, могли быть самые разные, а для керамистов просматривается такая. Керамическое производство было в Орде более развито, чем в Руси (собственно, уже для периода Волжской Булгарии мы видим, что ее керамика на порядки лучше русской). Стало быть, ремесленники могли быть уверены, что они найдут сбыт своей продукции. Можно, конечно, никуда не ехать и поручить дело купцам, но тогда в их руках останется львиная доля прибыли. Если учесть, что, как мы видели выше, в некоторых регионах Руси власти сами побуждали ремесленников переносить производство в глубь страны, точно так же, как сегодня правительство пытается перенести в Россию сборку иностранных автомобилей, картина будет полной.

То же касается и обратного движения — русские ремесленники выезжают в Орду, и в некоторых городах Орды найдены самые настоящие русские кварталы, сопровождавшиеся производственными центрами. Стоит посвятить здесь несколько строк развенчанию широко ходящего заблуждения о том, что все эти переселенцы были непременно пленниками. Для доказательства этого тезиса историки и археологи потратили немало чернил, но, если обратиться к данным конкретных раскопок, становится понятным, что чернила могли быть употреблены и более полезным образом.

Возьмем, например, городище Водянку недалеко от Волгограда, на котором прослеживается наиболее мощный русский квартал. Подлинное название этого древнего города пока составляет предмет дискуссий (обычно его сопоставляют с известным по письменным источникам Бельджаменом, но это, скорее всего, не так), да не в этом суть. Это был именно квартал, то есть четко очерченная территория. Самый ранний русский поселок найден в центральной части древнего ядра городища. По мере роста золотоордынского города, русские землянки оказывались погребенными под добротными ордынскими домами, а сам русский квартал смещался на юго-восток, потом на юг, где он и фиксируется до самого конца жизни городища.

Землянки, углубленные в материк, принадлежали и в самом деле первым поселенцам Водянки, русским, более того, строителям города, включая ремесленников (например, металлургов). Эти землянки и полуземлянки, снабженные печками, обычно рассматривают как нечто убогое, униженное, как свидетельство того, что — нагнали русских рабов, вот они город и строили. При этом совершенно игнорируется тот факт, что точно в таких же землянках жили русские люди и у себя дома, например, в Городце. Известная исследовательница М.Полубояринова нашла только одно отличие — мол, тесноватые на Водянке землянки-то (но не теснее тех, в которых жили наши современники на целине). Этот аргумент не выдерживает критики, и вот почему.

Русский некрополь — это нормальное, цивилизованное кладбище, а не братская могила в духе фашистских гетто. Могилы вырыты аккуратно, они отмечались на поверхности земли, очевидно, крестами или камнями, поскольку ямы не налезают друг на друга. Людей хоронили в гробах, сработанных по русской традиции без гвоздей.

На своей мастерской русские, среди прочего, делали привычные для себя ювелирные украшения. Об этом говорит литейная формочка для производства русских подвесок с изображением мальтийского креста. И хотя, казалось бы, понятно, что русский мастер не мог делать русскую вещь, причем вещь элитную, для каких-то рабов, М.Полубояринова, опираясь на обнаруженную на этой формочке процарапанную тамгу, соотнесла ее с тамгами на ордынской керамике и предположила, что или мастер был татарином, или работал на татарина. И при этом делал русские вещи? Гораздо обоснованней было бы предположить, что или татарские мастера делали предметы роскоши для знатных русских, которые, стало быть, жили на городище, или что тамга была просто позаимствована у татар как личный знак (ну, понравилась, и все). Тем более что на изготовленной здесь русской посуде прослеживаются те же клейма, что и на посуде из Старой Рязани и Киева. Конечно, это не говорит об импорте сосудов или клейм, причем сосудов низкого качества. Просто мастера выбирали себе знаки, ориентируясь на привычные образцы, а поскольку сделанные на Водянке сосуды все равно не шли на экспорт (кому они были нужны), то и особо мудрствовать в выборе клейма, опасаясь, что в Старой Рязани привлекут за контрафактную продукцию, не приходилось.

Мифом также является «керамический геноцид», о котором говорил с большим подъемом московский историк В.Егоров: мол, русских заставляли пользоваться привычными, низкокачественными русскими же сосудами, а хорошей ордынской керамики им не давали. Даже в собственно русских землянках доля российской керамики составляет примерно половину, остальная же половина — качественные ордынские сосуды. Кажется, русские делали свои, традиционные сосуды просто из экономии, поскольку ордынские приходилось покупать на рынке. Но, когда деньги были, покупали. Исследование русских черепков показало, что их делали из той же глины, что и качественную ордынскую керамику. Вот только технология явно отставала, и у русских получались плохие, ломкие черепки, а у мастеров среднеазиатской школы из того же материала — прочные и звонкие.

Возле русской железоплавильной мастерской найдено изрядное число сфероконусов, сосудов, в которых, как считается, перевозили токсичные, нужные для ювелиров и прочих ремесленников вещества, например, ртуть. Привозили, вероятно, из Средней Азии. Таким образом, в распоряжении мастеров этого комплекса были все современные материалы, в том числе импортные.

Но самое поразительное, что на городище явно была русская церковь. Об этом свидетельствуют находки церковной утвари, которая была бы совершенно неуместна в отсутствие культового сооружения, например, паникадило. Не чужда была здешним поселенцам и грамотность — так, найдено бронзовое, типично русское писало. В Новгороде такими писали на бересте, здесь береста была, наверное, в диковинку, но, по южной традиции, могли писать и на восковых дощечках. Связывать деятельность этого грамотея непременно с храмом, наверное, не приходится — новгородские материалы позволяют говорить о широком распространении грамотности в самых разных слоях населения. Но, безусловно, грамотеями не были рабы и прочие деклассированные элементы. Интересно, что это писало (датированное первой половиной XIV века) делалось явно на месте, поскольку имеет существенные отличия от массовых русских изделий.

Особую категорию находок составляют так называемые древолазные шипы, обычные для любого русского города, но в Поволжье встреченные только тут. Они были зачем-то объявлены подковами. Но, подковы это или нет, это не меняет их русского облика. Татары все равно не подковывали своих лошадей. Так что или русские занимались своим любимым бортничеством на окрестных дубах, или владели лошадьми, которых подковывали, что говорит об их совсем не бедном статусе. Ну и то, что они ели свиней (кости свиньи найдены на Нижней Волге только на Водянке, и только в русском квартале) свидетельствует, что мусульмане явно не указывали русским, что есть.

О мифе про «русских рабов», наверное, достаточно, и мы посвятим теперь несколько строк такой теме, как распространение в России ислама. Тема, закрытая сегодня, была закрыта и для тогдашних летописцев, поэтому свидетельств крайне мало. Но то, что некоторые люди на Руси, общаясь с людьми с Востока, перенимали ислам, сомнений не вызывает. Так, в летописях можно встретить скупые упоминания о русских людях, которые, оказывается, сменили веру. Так, в описании восстания против откупщиков монгольских налогов в Ярославле в 1262 году есть такой пассаж: “Собрали вече против мусульман по всем городам русским. Потому что мусульмане откупают дань монгольскую, и тем много зла творят людям... А монаха Зосиму преступника в Ярославле убили”. В других источниках этот монах рисуется более подробно и еще более зло: он, оказывается, был с мусульманами заодно, и, по некоторым намекам, которые бросает летописец, вообще переменил веру. Именно в таком контексте, при описаниях разных конфликтов с ордынцами, летописи дают четко дозированную информацию о русских пособниках — награждая их такими эпитетами, как «преступники» и «предатели». Естественно, мы не можем сказать, сколько русских приняло ислам, будучи в России, и сколько их приняли его, выехав на постоянное место жительства в Орду. На территории Руси не фиксируется археологически построек, которые можно было бы интерпретировать как мечети. Это, наверное, понятно: если такие постройки и были, то лишь при караван-сараях, в татарских слободах (например, в Москве, на месте нынешней Большой Татарской улицы), и это были деревянные сооружения. Известно, что уже в XVII веке монахи Макарьева монастыря не видели ничего дурного в том, чтобы при монастыре, в торговой части, поставить деревянную мечеть для купцов-мусульман: очевидно, прибыли от торговли и удобства купцов возобладали над религиозной догмой. Но остатки этой мечети раскопать не удается, поскольку у нее, наверное, не было даже фундамента. Более определенные данные могут быть получены о тех регионах, которые находились под совместным управлением Руси и Орды, в первую очередь это касается знаменитого Червленого яра недалеко от Воронежа, где обнаружены следы кирпичных зданий, могущих быть как мавзолеями исламских святых, так и остатками мечетей.

Для более позднего времени, начала XVI века, мы имеем прямое письменное свидетельство о том, что мусульман в России было много, и не все они были татарами. Иван III в письме крымскому хану сообщал, что в его стране мусульмане открыто служат свой культ, муэдзины призывают верующих к молитве с минаретов, и нет никакого религиозного преследования. Скорее всего, мы сможем с полным правом экстраполировать это свидетельство на более раннее время.

Зато случаев перехода в православие людей из Орды встречается в источниках много, они каждый раз подробно смакуются, а люди, принявшие такое решение, объявляются даже святыми, как, например, Петр, царевич ордынский. Поскольку это — в такой же степени свидетельство культурного обмена, как и обратный процесс, стоит остановиться на личности Петра — для примера. Для нашего рассказа эта история имеет ту ценность, что, безусловно, такие вещи, о которых сейчас пойдет речь, не могли бы осуществиться, кабы в лице Нижегородского княжества Русь не получила бы идеального посредника между ею и Восточным миром.

В 1253 году, говорит легенда, ростовский епископ Кирилл был в Орде у хана Берке (правда, в тот год еще правил Батый). Он рассказал ему о чудесах, которые творят мощи св. Леонтия Ростовского, как вдруг у Берке заболевает сын, и Кирилл молитвой его исцеляет. Глядя на это, то ли племянник, то ли сын Берке начинает задумываться о вере, приходит к выводу, что христианство лучше «веры в звезд и луну» (монголы были еще шаманистами), и, когда Кирилл был на полпути к Ростову, нагоняет его и требует взять с собой на Русь. Кирилл испугался гнева хана, но юноша умолял. Монгол жил у Кирилла некоторое время тайно, потом, когда увидели, что его никто в Орде не ищет, юношу крестили под именем Петра. По смерти Кирилла в 1261 году Петр продолжал жить у нового епископа, Игнатия.

Как-то, уснув после охоты на берегу Неро, Петр увидел во сне апостолов Петра и Павла. Дав ему два мешка, с золотом и серебром, они повелели купить на них три иконы, Богородицы, Николая и св. Дмитрия, и основать храм в честь Петра и Павла. Взяв мешки, Петр сообщил обо всем Игнатию, после уже знакомый нам князь Борис Васильевич, «ханский угодник», решил предоставить ему земельный участок для строительства на озере Неро монастыря. Получив землю, Петр “окопал рвом, как делают в Орде, чтобы не пропало это место”, говорит наш летописец. В ров Петр клал монеты (закладная жертва), одну золотую на девять серебряных, из апостольских мешков. А монеты не истощались, и Петр отдал их, полные, князю на благотворительность. И так основан был Петровский монастырь. Опасаясь, как бы царевич не возвратился в Орду, ему подыскали жену — из числа дочерей жившего в Ростове ордынского вельможи (очевидно, баскака). Игнатий венчал, князь ростовский с Петром побратался. Родив много детей, Петр жил при обители, а когда умерла его жена, стал иноком, скончался в 1290 году глубоким стариком.

Затем «Житие» живописует, как потомков Петра в Ростове «обижали»: его сына Лазаря — дети князя Бориса, что Лазарь даже жаловался в Орду, откуда на ростовчан цыкнули. Внук Петра, Юрий, так подражал благочестию деда, что украсил “икону Богоматери гривною”, то есть цатою (так вот откуда в русской церкви этот не слишком русский обычай!) Но это не спасло Юрия от обид со стороны правнуков Бориса, которые запрещали ему ловить рыбу у собственного берега. Вызванный из Орды посол посоветовал княжеским правнукам «снять воду с земли», чтобы отнять ее у Юрия, а когда ростовчане заметили, что это невозможно, посол разъяснил им, что такое единый имущественный комплекс. При сыне Юрия Игнатии на Ростов двинулся ордынский военачальник Ахмыл. Все бежали — и князь, и священнические власти. Игнатий жестко остановил князя, сказав, что Ахмыл ничего не сделает Ростову, если Игнатий за Ростов заступится — ведь они с Ахмылом родственники. Так и получилось.

Конечно, все было несколько не так, как преподносит легенда.  Да, Петр был лицом историческим. Да, Ахмыл и в самом деле не тронул Ростов, но этим правдоподобие исчерпывается. В остальном легенда создана явно для того, чтобы продемонстрировать заслуги ближних потомков Петра, чтобы никто не покушался на права далеких потомков (а они не слились «с фоном» еще даже в новое время). На деле же представители первых двух поколений монгольского вельможи вовсе не были мирными и забитыми землепашцами. Так, упомянутый в легенде Юрий был женат на княжне Марии, и после 1305 года исполнял должность баскака Ростова. Да и сам Петр, видимо, искал в Руси вовсе не веры и не бежал из Орды, а поехал в Ростов “на работу”. А что крестился — ну, понравилось, вот и крестился.

И напоследок поговорим о таком «продукте» нижегородской посреднической миссии, как создание в Нижнем Поволжье уникального политического образования — русско-ордынского государства. Поскольку такой поворот для многих покажется крайне неожиданным, начнем издалека.

Дело было в Ярославле. После того, как в битве с монгольским карательным отрядом (который подавлял инспирированное самим князем восстание против откупщиков монгольского налога) в битве на Туговой горе (1257 год) погиб князь Константин, из всего ярославского княжеского дома осталась только женщина, Мария (к слову, историки не уверены в историчности этой битвы). Но сама она править не могла. Поэтому ее выдали замуж за смоленско-можайского князя Федора Ростиславича Черного (это случилось в 1260 году). Это была не слишком хорошая партия, потому что в реальности князь распоряжался лишь в Можайске, ущемленный своими родичами, почему после брака сразу перебрался в Ярославль. Правда, и тут ему пришлось туго: мать Марии, княгиня Ксения, не признавала за Федором прав на реальное управление и стремилась все делать по своей воле.

Несмотря на антимонгольские настроения в городе, Федор согласился вместе с другими князьями и монгольским войском Менгу-Тимура пойти на ясов и алан, которые не платили дань Золотой Орде. Поход 1277 года, как известно, закончился победой. По его окончании хан стал предлагать Федору руку своей дочери. Федор не посмел отказаться, хотя был женат. Дочь хана сразу крестили и назвали Анной. Ксения, понятно, не пустила его в Ярославль, указывая, что христианину нельзя жениться дважды. В дело вмешался ордынский посол, но и он не смог переубедить «бабу». К счастью для всех, Мария вскоре умирает, Федор в Орде женится на дочери хана с легким сердцем, но в Ярославль ему все равно хода от Ксении нет, более того: на стол в Ярославле номинально ставят сына Федора от Марии, Михаила, еще младенца.

Хан, поскольку Федора по-прежнему не пускали в Ярославль, дозволил ему взять несколько ордынских городов в кормление (икта). Точно по такой же схеме (икта) ханы дали в удел земли в Крыму сельджукскому правителю, изгнанному из своей земли. Говорят, что Федору разрешили поставить в городах Золотой Орды несколько храмов, и это похоже на правду: на ордынских городищах, как мы видели, часты находки крестов и даже предметов богослужения. В Орде у него родились дети Давид и Константин. По смерти в Ярославле Михаила, Федор отважился поехать туда вместе с детьми и Анной (1290 год). Жители не хотели его принять, но смоленская дружина заставила. Вступив в Ярославль, Федор занялся строительством, строила храмы и монголка Анна.

Таким образом, на землях Орды с 1277 года по 1290 существовал «русский улус». Где он мог находиться конкретно? Некоторые варианты жития Федора в числе таких городов прямо называют Булгар. Среди других городов на роль форпоста Федора явно претендует Укек (городище на южной окраине современного Саратова). Русские материалы с Укека, как и сам Укек, заходят глубоко в XIII век. Статус поселения на Укеке был также очень высок, о чем говорит и находка печати с упоминанием «князя Михаила», и предметы церковной утвари, свидетельствующие о наличии на Укеке православной церкви.

В плане гипотезы можно поставить несколько вопросов. Был ли уничтожен «русский улус» после ухода в Ярославль Федора? Не есть ли «князь Михаил» потомок Федора на этом своеобразном престоле? Наконец, не есть ли факт основания в Булгаре уже в XIV веке — русской таможни, и поставление там русского наместника — свидетельство того, что номинально Булгар мог рассматриваться как икта князя, доказавшего, что он является правопреемником Федора? Оставим пока эти вопросы без ответа, хотя эти построения выглядят весьма заманчивыми и логичными. Если они верны, сие будет означать, что нижегородские князья каким-то образом могли выступать такими правопреемниками. А если так, не есть ли это факт юридического признания участия нижегородцев в формировании самого «русского улуса»?

На этом мы закончим наш неполный анализ русско-ордынских отношений, и вернемся к прерванному нами хронотопу в тот момент, когда новый князь Суздаля, Константин, занимает престол и готовится к одному из самых важных дел в своей жизни.



Контактная информация

Об издательстве

Условия копирования

Информационные партнеры

www.dumrf.ru | Мусульмане России Ислам в Российской Федерации islamsng.com www.miu.su | Московский исламский институт
При использовании материалов ссылка на сайт www.idmedina.ru обязательна
© 2024 Издательский дом «Медина»
закрыть

Уважаемые читатели!

В связи с плановыми техническими работами наш сайт будет недоступен с 16:00 20 мая до 16:00 21 мая. Приносим свои извинения за временные неудобства.