О. В. Колесова

Эвристические возможности изучения культуры с позиции ментальностей

Обращение к проблеме человека в современном гуманитарном познании происходит через выявление ментальных характеристик. В этой связи необходимо введение в научный оборот в качестве терминов, а не терминоидов, как это было раньше, понятий ментальность и менталитет. Осмысление этих понятий в означенном ракурсе возможно благодаря выявлению взаимодействия «естественного» и «искусственного» на нескольких уровнях. Первый уровень связан со спецификой образования  гуманитарных понятий, второй – высвечивает структурное своеобразие ментального образования, третий раскрывает понимание субъекта ментального образования.

Трудность выведения дефиниции ментальности, на наш взгляд, можно объяснить попытками, связанными с ее рассмотрением в лингвистическом ракурсе. Анализ выведения дефиниции ментальности в соответствии с этим принципом, произведенный Л.Н. Пушкаревым, вполне справедливо привел его к заключению о том, что единого общепринятого определения ментальности в зарубежной исторической науке нет[1]. В конце своей статьи автор призывает отказаться от перевода термина «менталитет» и усвоить его так, как это произошло с другими терминами, иностранного происхождения. Думается сложность выведения дефиниции «менталитета» с лингвистических позиций объясняется желанием найти некий «первокирпичик» в основании этого понятия, связываемый преимущественно с этимологией.

Такой подход в итоге лишь демонстрирует нам на данном конкретном примере особенности существования понятий гуманитарных, связанных с живым естественным языком и являющихся предельно универсальными и изменчивыми, и понятий естественно-научных, обращающихся к искусственным знаковым формам, соотносимым с вещами и отсылающим к ним фиксированным единственным путем[2].

Именно в этой связи справедливо замечание М.Блока о том, что если поставить рядом языки разных историков, даже пользующихся самыми точными определениями, из них не получится язык истории[3]. М.Блок приходит к выводу, что для слова менее существенна его этимология, чем характер употребления[4].

Таким образом, он переносит акценты с позиций историчности как фиксированности, вкорененности языкового образования в конкретном социокультурном контексте на позиции историзма как способности развития, изменения. Следовательно, не отказываясь от связи с первоосновой, мы, тем не менее, не соотносим свое понимание только с ней, а подразумеваем, что историзмом обладает то или иное понятие, т. е. ему присуще развитие. Это понимание вполне коррелирует с трактовкой М. Хайдеггером языка как дома бытия[5]. И позволяет при выведении дефиниции ментальности не акцентировать внимание на нюансах в различиях трактовок, связанных с этимологией, а выделять общие основания в фиксируемых этими трактовками явлениях. Таким образом, мы придаем понятию ментальности статус категории, фиксирующей бытийные особенности. Уточнить, какие именно, нам позволяет анализ существующих в зарубежной и отечественной литературе определений ментальности и менталитета, приведенный Л.Н. Пушкаревым. Классифицируя эти определения с точки зрения описываемых ими явлений, можно выделить два сегмента в структуре менталитета. Первый включает характеристики, даваемые проявлениям природного происхождения, второй – связанные с культурным происхождением.

Менталитет может восприниматься как некий фокус, точка средостения, где осуществляется взаимопроникновение исторического и культурного. Менталитет является культурной универсалией. Конкретизирует его качествование, на наш взгляд, понятие ментальность. Ментальность – это качественная, идентификационная характеристика социального субъекта, фокусирующая в себе специфику сочетания эволюционных эмпиративов и способов адаптации.

Выводя дефиницию ментальности в связи с рассмотрением фиксируемых ее бытийных оснований, мы выделили структурные составляющие, фиксирующие как на понятийном, так и на бытийном уровне специфику этого образования. А именно, природное, естественное, историческое и культурное, искусственное, конструктивное.

Под первым разумеется психология, умственные способности, умственный инструментарий, манера мышления и т.д.

Под вторым – мировидение, множество узких тем, дающих в сумме картину менталитета. Взаимосвязь природного и социального в человеке – тема, разрабатываемая достаточно давно (начиная с Гегеля[6]) и не безуспешно. В рамках современной постнеклассической науки она решается на путях «геннокультурной коэволюции». Ч. Ламсден и А. Гумурст отстаивают мысль о существовании двух канонов передачи информации – генетического и культурного, функционирование которых основано на сходных принципах[7].

Таким образом, ментальное образование подразумевает связь исторического и конструктивного на бытийном уровне. Нужно заметить, что это образование, как всякое явление, обладающее жизненностью, исторично. Его историчность также может быть выражена структурно. Сегменты, взаимосвязь которых выражает ментальность, могут быть представлены через характеристики, данные Ф. Броделем для обозначения исторической реальности в различных преломлениях[8]. Наиболее глубинный пласт, в данном случае, связывается с «вневременной» историей и фокусирует природное и социальное на уровне архетипов[9], средний пласт – с «историей, протекающей в медленном ритме», на этом уровне конкретизируется архетипические образования, соотносясь с культурными доминантами конкретно-исторического времени, верхний пласт соотносится с «традиционной» или «событийной историей» и придает специфику качествованию менталитета в соответствии с принадлежностью к определенному типу социальности. Все три пласта присутствуют одновременно в психике человека как результат специфики его человеческого существования.

Ментальное образование как всякая фиксация определенного качествования имеет свои «границы», отличающие его от всего иного, но эти «границы» носят весьма условный характер, они не позволяют до безразличия сливаться со всем иным. Однако ментальное образование открыто для воздействия извне. Воздействие это может иметь вид идеи, идеологии, ценностей, типа религии, носителями которых являются другие социальные образования или индивиды.

Ж. Ле Гофф, подчеркивая значение работы М. Блока «Короли чудотворцы», обращает внимание на созданные им модели исследования политических ментальностей[10]. Он отмечает, что за короткое время традиционная политическая история, состоящая из описания волнующих событий, переходит на новый, более глубинный уровень социального анализа с применением количественных методов и созданием базы источников для будущего изучения ментальностей[11]. Следовательно, если вернуться к структурированному времени Ф. Броделя, изменения, происходящие в историческом индивидуальном времени[12], меняют облик и качество явлений уровня социально исторического времени[13].

Таким образом, ментальность предстает как качество, формирующееся не только исторически, но и конструктивно. Вернее было бы говорить о возможности формирования ментальностей не в вариантах “или–или”, а в варианте “и–и”. Ментальность есть отражение связи исторического и конструктивного. Через выявление специфики динамики ментального образования мы подошли к раскрытию вопроса о том, каков субъект ментальности. Очевидно, субъектом ментального образования могут являться как общности исторические, социальные, так и более мелкие структуры, к примеру, общественные страты и даже индивиды. Важно заметить, что соотношение исторического и конструктивного сегментов с течением времени меняется. Эти изменения связаны с изменением насыщенности социального времени. В европейской культуре, совершенно очевидно, эта насыщенность возрастает в Новое и Новейшее время. В традиционных культурах контраст в различные эпохи не так явно выражен.

Думается изучение культуры с позиций ментальных образований, представленной в данном ключе, вызывает интерес в современном социокультурном контексте. По мнению одного из философов постмодернизма, Ж.-Ф. Лиотара, великие повествования прошлого – метанарративы, вмещающие главные идеи человечества: идею прогресса, эмансипации личности, представления Просвещения о знании как средстве установления всеобщего, идею поступательного расширения и увеличения свободы, развития разума – утратили свою лигитимирующую силу. «Спекулятивной современностью», вобравшей в себя эти метанарративы, Лиотар считает философию Гегеля. Перечисленные метарассказы, как когда-то мифы, имели цель обеспечить лигитимизацией определенные общественные институты, социально-политические практики, законодательства, нормы и т. д., но в отличие от мифов, они искали эту лигитимность не в прошлом, а в будущем. Лиотар показывает опасность истребления одного дискурса другим, что неизбежно ведет к тоталитаризму.

Постсовременное знание ориентировано не на согласие, консенсус и устранение различий, но на разногласие, паралогию, утверждает первичность несогласия перед согласием. Представления философов постмодернизма — Делеза, Гватари, Барта — ориентированы на множественность, вариативность, противопоставляются классическому детерминизму. И это противопоставление вполне соотносимо с изначальной дилеммой, присутствующей в культуре: естественного и искусственного. В постмодерне это соотношение выражено не только как преобладание искусственной среды над естественной в ареоле обитания человека, не только как смещение акцентов с исторического на конструктивное в жизни социума, но и как философское осмысление соотношения бытия и небытия, создание нигитологии[14].

В постмодернизме ценностью становится не только разнообразие концепций, но и мнение о том, что эти конструкции, создаваемые нашим разумом, единственно значимая для нас реальность. Искусственное не просто противопоставляется естественному, но утверждается его всеопределяющая роль.

В этой связи, думается реальной возможностью избежать обеих крайностей — как тоталитаризма, так и дурной бесконечности разнообразия —
можно через изучение культуры с позиций ментальных характеристик.

Эвристические возможности данного подхода заключаются в том, что он является неким компромиссным решением, позволяющим увидеть значимые «метарассказы» каждой культурной среды, имеющие легитимность, как в прошлом, так и в будущем. Распознавание их возможно через культурную традицию, посредством выявления в структуре ментального образования наиболее глубинных слоев, связанных с «вневременной историей» и «историей, протекающей в медленном ритме».

Таким образом, выявляется историческое, ставшее, то, что является органическим в культуре и подтверждает ее бытийные основания, с одной стороны. С другой – верхний слой ментального образования, связанный с «событийной историей», позволяет увидеть конструктивный аспект в структуре ментальности. Возможность проследить за динамикой ментального образования, как с позиций исторического становления, так и с позиций конструктивизма исключает культурный разрыв[15], выраженный в переходе от восприятия культуры как явления бытийного к восприятию культуры в исключительно конструктивистском ключе.

Это, в свою очередь, позволяет увидеть многообразие концепций культуры не в механистическом варианте, когда они в принципе не сводимы друг к другу, а в варианте их типологизации по поводу отражения структуры ментального образования.

Такой подход, не исключая многообразия, позволяет целостно, а не фрагментарно, воспринимать реальность, что является важнейшим условием эмоционально удовлетворительного состояния человека, укорененного в бытии и осуществляющего свои творческие возможности.