Глава II.
Массовые репрессии 1930-х гг. в Татарстане

§ 1. «Дело ЦДУМ» и мусульманское духовенство Татарстана (1936-1937 гг.).

Широкомасштабные политические репрессии конца 1920-начала 1930-х гг. тяжело отразились на состоянии советского общества, затронув практически все его слои. В этот период особенно пострадало сельское население: деревня, подвергнутая раскрестьяниванию и прямому ограблению, потеряла традиционный уклад жизни, а вместе с ним крестьянскую идеологию, основанную прежде всего на религиозном мировоззрении. Количество жертв коренного перелома на селе довольно трудно определить с точностью, оно исчисляется сотнями тысяч, среди которых большинство занимает более или менее зажиточное крестьянство.

В эти годы удар обрушился и на духовенство всех конфессий, а также просто верующих людей. Священнослужители, оставаясь наиболее грамотной прослойкой общества, особенно сельского, представляли серьезную конкуренцию коммунистической идеологии, а, следовательно, объявлялись врагами. В предыдущем разделе показано, какими методами нейтрализовалась активность мусульманского духовенства, что привело к потере его основного состава. Однако официальное окончание коллективизации и соответственно ее масштабных карательных операций не означало отказ от политического преследования священнослужителей.

В 1932-1933 гг. в Татарстане было сфабриковано несколько крупных политических дел, проводившихся отработанными ранее методами. Так, органами УГБ НКВД ТАССР были «вскрыты и ликвидированы» так называемые контрреволюционные организации «Крестьянский иттифак» и «ВСФП» (Всесоюзная социал-фашистская партия). Характерно, что помимо антиколхозной деятельности многим таким «организациям» приписывались и прорелигиозные настроения. Например, по делу «ВСФП» был арестован ряд известных деятелей, обозначенных как «бывшие крупные идеологи панисламистского движения, бывшие крупные купцы и нацинтеллигенция пантюркистов», среди которых оказался и бывший имам-хатыйб Саид Вахитов. Религиозный момент присутствовал и в вымышленных программных требованиях «партии», одним из которых была «Свобода религии», а одним из методов — «использование религиозников по разложению колхозов».

Продолжались репрессии и непосредственно в отношении духовенства, хотя в этот период заведено меньшее количество групповых дел. Одним из примеров такового является материал по так называемой «религиозно-мульской контрреволюционной группировке» ишана из д. Кутлу-Букаш Мухамедшина Закирзяна в Рыбно-Слободском районе. Арестованным по этому делу лицам инкриминировалось разложение организованных колхозов, бойкотирование и травля колхозников.¹

В 1933 г., как участник кулацкой группы, был осужден имам-хатыйб в с. Бикмуразово, мухтасиб 1 района бывшего Тетюшского кантона Камал Баширов. Это село являлось центром мухтасибата и считалось одним из самых антисоветских в Буинском районе, где не одно государственное задание не проходило нормально. В нем, например, к началу весеннего сева 1932 г. из 52 хозяйств в колхозе осталось только 7. Даже план хлебозаготовок того же года был выполнен с трудом из-за признания его населением нереальным и преувеличенным. Такое разложение колхоза и препятствия в работе были «списаны» на активную деятельность К.Баширова и нескольких кулаков. Однако мулле удалось избежать сурового наказания: он был приговорен к пяти годам в исправительно-трудовом лагере условно.

С 1933 г., как правило, муллы осуждаются поодиночке. Это связано с тем, что основные мероприятия по ликвидации духовенства как кулаков и большими группами органами ОГПУ-НКВД были уже завершены. В большинстве случаев приговоры по таким делам выносятся «мягче», по сравнению с предыдущими годами; не удалось обнаружить ни одного муллы из Татарстана, расстрелянного в период с 1933 по 1936 гг. В целом по стране количество политических дел заметно снижается. Так, в Татарстане в 1933 г. репрессировано только тройками ОГПУ-НКВД по политическим мотивам 947 человек (в 1932 г. — 1449), в 1934 г. — 164.

В отношении духовенства по данным ОГПУ существует следующая статистика: в 1932 г. в Татарстане было репрессировано 127 служителей культа разных конфессий, в 1933 г. — 107; за религиозную деятельность (в документе такой характер преступления обозначен как «церковники и сектанты») в те же годы осуждено — соответственно 71 и 287 человек.

Таким образом, репрессии в отношении духовенства проводились и первые после завершения коллективизации годы. Однако, их масштаб незначителен по сравнению с начавшимися с середины 1930-х гг. политическими процессами, характеризующихся не только большим количеством, но и ужесточением выносимых по ним приговоров. Если в Татарстане в 1934 г. по политическим мотивам было осуждено решениями троек ОГПУ-НКВД 164 человека, а судебными органами — 50 и ни один не получил высшую меру наказания, то за 1935-1936 гг. различными судебными органами осуждены 4776 человек, 13 из которых приговорены к высшей мере наказания. За 1937-1938 гг. судебными органами ТАССР арестовано 11678 человек, из них осуждено — 3040, однако к высшей мере наказания приговорены — 408. За тот же период тройками ОГПУ-НКВД ТАССР по политическим мотивам осуждено 4663 человек, в том числе к расстрелу — 2385.

Итак, 1930-е годы стали продолжением борьбы с религией: закрывались храмы, ужесточалось экономическое давление на религиозные организации и духовенство, к последним применялось также уголовное преследование, антирелигиозная пропаганда становилась более изощренной, что сказывалось на сознании простых верующих. Завершение процесса коллективизации не означало окончание классовой борьбы. С 1933 г. начинаются ряд новых процессов, направленных на уничтожение оставшихся к тому времени на свободе или возвратившихся из заключения «кулацких элементов», среди которых большую часть составляло духовенство.

Антирелигиозная борьба проводилась теми же методами, что и в конце 1920-х гг. В феврале 1933 г. Комиссия по вопросам культов приняла постановление «О состоянии религиозных организаций». В нем снова утверждалось, что контрреволюционный актив религиозных организаций консолидируется, поэтому было необходимо «провести решительную линию по сокращению возможности влияния служителей культа в массах трудящихся». То есть снова привносилась та же теория классовой борьбы, нагнеталась якобы «религиозная опасность». Хотя достаточно сложно предположить, что небольшая часть еще не уничтоженного духовенства любой из конфессий представляла собой какую-то серьезную антисоветскую силу. Физически и морально подавленные священнослужители вынуждены были оставлять духовную деятельность и искать для себя иные формы выживания. Однако во всех государственных и партийных постановлениях, средствах информации постоянно присутствует тенденция усиления антирелигиозной борьбы.

В регионах страны ситуация развивалась тем же путем. В июне 1932 г. Бюро обкома приняло новое постановление «О задачах антирелигиозной работы». Дополнительно к нему было принято секретное приложение, в котором утверждалось о плохой постановке работы антирелигиозных сил в республике. Несмотря на осуждение обкомом районных парторганизаций, занимающихся «голым администрированием», основная мысль постановления сводилась к борьбе с духовенством, которое в своей деятельности начало использовать новую тактику.

В том же году подобные заявления были озвучены на XVI областной партконференции. В докладе секретаря обкома Разумова отмечалось, что кулак и его союзники — мулла и поп — получили сокрушающий удар, но с ними окончательно не покончено: «Альметьевщина — контрреволюционная попытка кулачества в союзе с духовенством дискредитировать советскую власть». Таким образом, даже трагические события, имевшие место в Альметьевском и других районах, в которых сильно пострадало само духовенство, были списаны на счет религиозных деятелей.

В дальнейшем деятельность татарской партийной организации была направлена на усиление антирелигиозной работы. В отчетах обкома и его районных подразделений постоянно указывалось на наличие сильного религиозного движения. Утверждается, что духовенство вновь активизируется и использует в своей работе новые методы для восстановления своих позиций в обществе. Серьезную озабоченность партийных органов вызывало и наличие большого количества незакрытых молитвенных зданий. К 1935 г. функционировала примерно половина всех мечетей Татарстана.

Оживление религиозного движения, по мнению руководства республики, было связано с плохой постановкой антирелигиозной работы, особенно с деятельностью местного Союза безбожников. В октябре 1935 г. Бюро обкома констатировало полный развал в работе СВБ. Аналогичное постановление вышло и в 1937 г. Результаты проверки показали, что в ослаблении антирелигиозной работы был виновен лично председатель Татарского республиканского совета СВБ Рамазанов.

Однако говорить о наличии активного религиозного движения в этот период не приходится. Если исходить из анализа партийных документов, в которых обозначены формы этого движения, то можно сказать, что активность духовенства по сравнению с предыдущим периодом заметно снизилась. Причин для ее роста не имелось. Во-первых, в конце 1920-начале 1930-х гг. были репрессированы идейные вдохновители религиозного движения. Многие из них были уничтожены, но даже те, кто возвращался из лагерей и поселений, практически не восстанавливались в религиозной должности. Репрессии подорвали духовную организацию мусульман, когда практически была утрачена связь между приходом и Духовным управлением; должность мухтасиба в 1930-е гг. в Татарстане исполняли всего лишь несколько человек, притом лишь номинально. Во-вторых, не было материальной базы для осуществления какой-либо активной религиозной деятельности. Больше половины мечетей были переданы под другие цели, что автоматически прекращало существование прихода. Институт попечительства махалли, в котором большую роль играли представители мусульманской торгово-промышленной буржуазии и духовенства, был разрушен. Самим приходам запрещалось заниматься какой-либо иной деятельностью, кроме совместного отправления обрядов.

В этих условиях заявления о росте религиозной активности выглядят нелепо. Основным содержанием ее, исходя из анализа партийных документов, является только высокая обрядовость среди населения. Вплоть до 1937 г. участие населения в религиозных праздниках и повседневных обрядах было практически единственным показателем религиозного движения. Отмечается, что во всех мусульманских районах население соблюдает пост «Ураза», забивает скот в день «Курбан-байрам» и др. Религиозная обрядовость мусульман не смогла устраниться административными мерами. Сводки ОГПУ отмечают большую посещаемость мечетей, особенно в дни мусульманских праздников. Так, в 1935 г. в дни «Курбан-байрам» все три мечети д. Б. Нурлаты были переполнены. В том же году в дни «Ураза-байрам» «Азимовскую» мечеть Казани посетило около 500 человек, в Ново-Татарской слободе — 800, «Белую» мечеть — до 1000.² Причем, 20 % верующих составила казанская молодежь.

При отсутствии активных форм религиозной активности, какие имели место в 1920-е гг., даже наличие коврика-намазлык или кумгана в татарских семьях выставлялось в отчетах районных парткомов как проявление религиозного движения. Борьба с такими «пережитками» была одним из главных направлений антирелигиозной работы. В 1936 г. Центральный совет СВБ предложил решительно бороться с обрядом обрезания в Татарии.

1930-е гг. не принесли оживления в деятельность мусульманского духовенства. Наоборот, утратив свою значительную часть в ходе репрессий и ухода с религиозных должностей, муллы не представляли собой организованную силу, способную проводить большие кампании по примеру двадцатых годов. В этих условиях утверждения государственных и партийных органов об оживлении религиозного движения не подтверждаются.

В целом в этот период вся деятельность духовенства сводилась к пассивным формам, такие, как, например, произношение проповедей на актуальные темы, обращение в органы власти с различными требованиями. Вообще отсутствуют следы какой-либо активной религиозной деятельности. Мусульманские приходы, мутаваллияты, мухтасибаты к этому времени не играли никакой роли в общественной жизни мусульман.

Слабые проявления активности мусульманского духовенства можно отметить лишь с 1936 г. В это время по всей стране в трудовых коллективах и различных организациях шло обсуждение проекта новой Конституции. Появление в ней статей о всеобщем избирательном праве позволило подключиться к этому процессу и духовенству.

Отмечаются единичные факты обращения мусульман с просьбой о возвращении мечетей. В 1937 г. Духовное управление возбудило несколько ходатайств о передачи верующим незаконно закрытых мечетей.

Однако, широкого участия духовенства в большинстве подобных фактов активизации религиозного движения не отмечено. Подобные инициативы исходили от религиозного актива прихода. Анализ источников показывает, что деятельность духовенства в этот период в основном сводилась к отправлению обрядов. В условиях отсутствия других активных форм работы, даже исполнение религиозных потребностей населения приобретало криминальный характер.

Таким образом, факты свидетельствуют об отсутствии какого-либо роста религиозного движения в этот период. Однако как в местных, так и в центральных органах превалировало другое мнение. Постоянная комиссия по вопросам культов при Президиуме ЦИК СССР (в 1935 г. после смерти Смидовича председателем ее стал П.А.Красиков) предпринимает отчаянные попытки прекратить ставшие нормой беззакония в религиозной сфере: несанкционированные закрытия церквей и мечетей, аресты духовенства и другие правонарушения проявлялись повсеместно. Тем не менее ее инициативы не приносили успеха. Показательно, что в связи с подготовкой новой Конституции СССР, в адрес ее разработчиков поступали предложения еще более ужесточить религиозное законодательство. В партийных кругах, государственных органах, антирелигиозной литературе начинает формироваться мнение даже о необходимости полной ликвидации религиозного законодательства.

С 1936 г. предпринимается еще одна широкомасштабная кампания по окончательной ликвидации духовенства. «Дело ЦДУМ» и ряд других политических процессов над религиозными деятелями свидетельствовали о начале полного бесправия в религиозной сфере. Почти полное уничтожение всех религиозных организаций и духовенства последовало в 1937-1938 гг., когда религиозная деятельность приравнивалась к серьезнейшему преступлению и жестоко каралась.

О репрессиях этого периода в разные годы было опубликовано весьма значительное количество научных исследований, публицистических статей, художественных произведений. Эти процессы основательно подорвали человеческий потенциал российского общества, последствия чего сказывались долго после этого. Уничтожались люди разных возрастов, профессий, интересов, религиозных убеждений, национальной принадлежности и пола. Расстреливались, отправлялись в концлагеря и ссылались не только по одиночке, но и целыми группами, и даже народами. Механизм карательных мер по политическим мотивам, участие в этом государственных и партийных органов, методы фабрикации дел достаточно изучены в отечественной историографии. Поэтому, не останавливаясь подробно на известных фактах репрессий середины 1930-х гг., необходимо показать отражение их в частности на мусульманском духовенстве Татарстана.

Как известно, особый режим рассмотрения политических дел устанавливается после убийства Кирова на основе вышедшего вслед за этим постановления от 1 декабря 1934 г. «О порядке ведения дел о подготовке или совершении террористических актов». Получивший впоследствии название «Закон от 1 декабря 1934 г.» этот документ задал программу карательных мер на будущее. Начался новый этап борьбы с «врагами народа», характеризующийся резким увеличением числа политических репрессий и ужесточением их проведения.

Пик этих процессов приходится на 1937-первую половину 1938 гг. К тому времени советским правительством был сделан окончательный ход в деле уничтожения центрального органа в структуре мусульманских религиозных организаций — Духовного управления мусульман.

После смерти муфтия Р.Фахретдинова (12 апреля 1936 г.) органами НКВД было составлено «дело о заговоре руководителей ЦДУМ», по которому обвинялись несколько десятков человек — религиозных деятелей и не связанных с религиозной деятельностью. Одним из первых в Уфе был арестован упоминавшийся представитель мусульманского духовенства, к тому времени казначей ЦДУМ Шагар Шараф. Уже отбывший один срок в концлагере, он обвинялся в «участии по организованному сколачиванию контрреволюционного мусдуховенства для борьбы с Советской властью» и осужден к пяти годам лишения свободы. Однако отправка в лагерь была приостановлена в связи с тем, что органами установлена связь Шарафа с А.Шамсутдиновым, «сознавшимся в руководстве диверсионной контрреволюционной националистической организацией в СССР, созданной японской разведкой», а также то, что он принимал участие в обсуждении вопроса о закрытии Духовного управления. Именно последнее составляло суть дела о ЦДУМ, как провокация выступления мусульман против антирелигиозной политики.

Уже к концу года в Москве арестовываются К.Тарджиманов и ряд его столичных знакомых (25 человек). В различных городах страны автономно друг от друга начинаются аресты и репрессии в отношении мусульманских деятелей, так или иначе связанных с делом ЦДУМ.

Еще летом 1936 г. был арестован бывший мула, историк, депутат II Государственной Думы Хади Атласов. С первых же допросов задаваемые ему вопросы касались планов создания буржуазного государства, клеветнических высказываний о Сталине, связей с зарубежными разведками и Султан-Галиевым.³ В декабре 1936-марте 1937 гг. проводятся аресты ряда учителей и бывших духовных лиц, «членов атласовской контрреволюционной организации». К маю по делу Атласи за «участие в контрреволюционной националистической повстанческой шпионской организации, ставившей целью свержение советской власти и создание тюрко-татарского государства на буржуазной основе» было арестовано 107 человек, среди которых 54 представителя интеллигенции, 35 — мусульманского духовенства, 18 крестьян и рабочих.⁴ Среди мулл известной фигурой являлся Рашид Яруллин, бывший мухтасиб и имам-хатыйб в с. Альметьево. Как участник организации он обвинялся в ведении контрреволюционной религиозной агитации, а также за участие в нелегальной переброске за границу нескольких людей, среди которых был и его сын Ахмед. По делу Атласи проходит и уже известный Абдул-Бари Фаттахов. Причем, он, к тому времени работавший сторожем при мечети г. Иркутска, осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР еще в январе 1937 г. по другому делу. Однако после допросов Хади Атласи, в которых Фаттахов часто фигурирует как родственник, следователями было решено привлечь последнего и к этому делу. А.-Б.Фаттахов был доставлен в Казань из Белтбалтлага, но с предъявленными обвинениями, кроме шпионажа, не согласился. Также был арестован двоюродный брат Гаяза Исхаки — Касим Исхаков, мулла из с. Лашманка Первомайского района. Кроме того, следствием было «установлено», что в Магнитогорске среди трудпоселенцев существовал филиал «Атласовской организации», в который «входили» раскулаченные в начале 1930-х гг. ряд имамов из Сармановского и Альметьевского районов ТАССР, упоминавшиеся среди знакомых Атласи.

Несмотря на явный вымысел факта какой-либо организованной деятельности, представленной в материалах уголовного «дела Атласи», оно составило 13 (!) томов. 28 октября 1937 г. Выездная сессия Военного трибунала ПриВО приговорила Х.Атласова и еще восьмерых человек (в числе которых Р.Яруллин, А.-Б.Фаттахов, К.Исхаков) к расстрелу. Уже через двадцать лет, в 1958 г., Военная коллегия Верховного Суда СССР, прекратила дело Атласова за отсутствием фактов, подтверждающих наличие организации, связанной с зарубежными разведками.

Однако, в 1936 г. репрессии почти не затронули зарегистрированное казанское мусульманское духовенство. К тому времени в Казани работали пять мечетей, в которых исполняли обязанности четыре имам-хатыйба и пять муэдзинов, в то время как, например, в Уфе оставались незакрытыми всего три мечети. Характерно, что эти официальные имамы не подверглись репрессиям и в дальнейшем. Хотя необходимо признать, что наиболее образованные и авторитетные представители мусульманского духовенства Казани были к тому времени уже практически нейтрализованы (находились в лагерях, ссылке, других регионах).

В 1936 г. в Казани были репрессированы, прежде всего, официальные муэдзины или исполняющие их обязанности и бывшее духовенство. Например, в июне этого года к трем годам в исправительно-трудовом лагере осуждены бывший муэдзин, нелегально исполняющий обряды Шарифзян Ибрагимов и Мустафа Сабитов — последний представитель династии муэдзинов 1 махалли (мечеть «Марджани»). Они оба обвинялись в активной религиозной деятельности среди горожан и распространении контрреволюционных слухов.

В 1936 г. властью была начата беспрецедентная кампания по ликвидации всех уровней духовенства. Под волну репрессий попадали как действующие, так и не исполняющие обязанности служители общин. Уничтожение всего состава ЦДУМ практически свернуло деятельность религиозного органа, что ликвидировало традиционную связь мусульманских приходов с Духовным управлением. Лишенные формальной поддержки религиозные общины и их руководители с этого времени оказались наедине со своими внутренними проблемами. Это свидетельствовало о разрушении структуры мусульманских религиозных организаций, а следовательно, означало невозможность активной религиозной деятельности.