А. Ю. Хабутдинов
профессор Казанского филиала Российской академии правосудия,
доктор исторических наук

Концепция позднесредневековой мусульманской государственности Волго-Уральского региона в татарской медиевистике во второй половине XIX – первой четверти XX века: от Хусаина Фаизхана до Газиза Губайдуллина

Татарская историческая наука в ее рациональной традиции неразрывно связана с двумя рационалистическими традициями: мусульманской традицией Ибн Халдуна и традицией российской науки, прежде всего в лице исламоведения. Первую из них представляют труды Шигабутдина Марджани1, вторую – Хусаина Фаизхани2. Обе они связаны с эпохой буржуазных реформ в России во второй половине XIX в. Если исторические работы Ш. Марджани за столетие достаточно неплохо исследованы3, то исторические Х. Фаизхани вышли в свет впервые только в 2006 г.

Предыдущая историографическая традиция у татар носит явно агиографический характер, воспевая деятелей Ислама4. Ключевым источником здесь является первый памятник этнической истории у татар – «Таварихы Булгария» («История Булгарии») Хисаметдина бине Шарафетдина (аль-Муслими)5. Сохранились десятки экземпляров этого сочинения. По мнению Ш. Марджани, оно могла быть создано вскоре после 1785 г.6 К концу XVIII в. к татарам из Средней Азии приходит культ святых (авлия), наряду с традицией каламистских сочинений. Их основной идеей является подчинение истории божественному промыслу, где прегрешения неизбежно караются божественным возмездием и окончанием «золотого века».

В татарской историографии существуют два основных подхода к изучению этой работы. Первый подход, связанный традиционно с именем Ш. Марджани, является сугубо рационалистической критикой позиций Х. Муслими с точки зрения научной критики в духе теории Ибн Халдуна. Для Ш. Марджани произведение Х. Муслими было примером фальсификации религиозной и этнической истории. Закладывая идеологические основы для татарской этнической общности, Ш. Марджани вынужден был бороться с искажениями истории, при которых фактически вся история феодалов и официального духовенства в негативном свете противопоставлялась истории асхабов и суфиев. Ш. Марджани в своих трудах создал у татар рационалистическую мусульманскую историографию, чей преимущественно светский характер находился в прямом противоречии с агиографической традицией. Но был ли он единственным и первым?

В соответствии со вторым подходом «Таварих» рассматривается как агиографическое произведение, где оно «источник не истории, как таковой, а более точно, религиозных путей оценки и изображения смысла принятия веры и его значения для идентичности общества»7. Г. Губайдуллин и А. Рахим указывают на потребность общества в такого рода легендарной истории, на ее связь с традицией дастанов. Ценность «Таварих» определяется изложением идеологических постулатов образованных слоев своей эпохи. Авторы отмечают, что преимущественная роль суфиев отражает их реальную роль в распространении Ислама, особенно среди мишар и башкир. Подчеркивается, что «Таварих» дает безупречное для средневекового читателя объяснение причины падения булгарского государства и сохранения Руси в эпоху Тамерлана8.

Х. Муслими обосновывает законность власти булгарских ханов через принятие Ислама ханом Айдаром от асхабов в эпоху пророка Мухаммада. Автор подвергает жесткой критике официальное духовенство: муфтиев, казыев, улемов Стамбула и Булгара. Восхваляются только суфийские шейхи. В этом можно увидеть скрытую критику официального «указного» духовенства. Основной линией произведения является призыв к правоверию по образцу дар ас-саадат (первых веках хиджры), то есть типичные фундаменталистские и пуристские призывы. Отказ от правоверия, по Х. Муслими, приводит к падению Булгара от рук Тимура и затем фактически к власти русского государства, то есть переходу территории из «дар уль-Ислам» в «дар уль-харб»9.

В «Таварих» определенно заявляется, что мусульмане Поволжья никогда не примут христианство и будут оставаться частью исламской уммы. История Х. Муслими носит религиозный характер, где причина уничтожения государственности булгар может объясняться только как божественное возмездие за отступление от веры. Ш. Марджани прямо заявлял, что слова Х. Муслими о неверии и испорченности булгар «неверны, покрывают народ Булгара клеветой и унижают его»10. Однако версия Х. Муслими давала религиозно безупречный ответ на вопрос о причинах утраты независимости и являлась логичным обоснованием бескомпромиссной борьбы за правоверие.

Таким образом, в трудах эпохи до Ш. Маржани и Х. Фаизхани главной является история не государства, а религиозных деятелей преимущественно в лице суфиев, причем мусульманские государства и их религиозные (муфтии, казыи) и светские лидеры рассматриваются с отрицательной точки зрения.

Поэтому именно история Ш. Маржани и Х. Фаизхани противостоит этой антигосударственнической идеологии. Причем не нужно думать, что такая история менее критична. Х. Фаизхани в 1860-е гг. пишет в начале «Истории Казани»: «Казанское ханство (после того как благополучию Сарая, известного как Алтын тахет – Золотой престол пришел конец) и обосновалось в одном из уголков той империи и, получив независимость, просуществовало один-два века, оно жило под страхом неизбежных в будущем нашествий русских воинов, а также, будучи не в силах преодолеть разобщенность внутри страны»11.

Х. Фаизхани весьма критичен как к русским12, так и татарским источникам. Он указывает: «С какого времени в Казанском ханстве началось независимое правление ханов, и вообще, кто был основателем этого государства? Об этом в мусульманской исторической науке нет достоверных сведений. Да и в народном фольклоре нет ничего такого, что перешло бы к нам от предыдущих поколений. Правда, Шарафетдин бине Хисаметдин в своей книге «Рисаля-и таварихы Булгария» упоминает Ильхам-хана, который был первым ханом в Казанском государстве, но не указывает года начала его правления. Впрочем, нельзя опираться на эту книгу, тем более когда найдено противоречащее ей предание. Больше, чем половина этого исследования безосновательна и содержит огромное количество ошибок»13.

Х. Фаизхани ставит вопросы, на которые в идеале, должна дать ответ история Казани: «Итак, из сказанного становится понятно: еще до 1445 года, когда Улу-Мухаммед или его сын Махмутек объявляют о независимом Казанском ханстве, город Казань уже существовал! Где же находился раньше город Казань: на своем нынешнем месте либо в другом? Если в другом, то где именно? На этот счет существует несколько мнений. В доисторических документах нет точных сведений о местонахождении Казани, также мы не можем с уверенностью утверждать, что этот город назывался раньше Казань. Во-вторых, существовало ли в древней Казани независимое ханство, подчинялись ли они ханам из рода Джучи или кому-то другому, насколько они были сильны в политическом смысле? В-третьих, из какого народа они произошли: из тюрков, монголов, татар, финнов? В-четвертых, какую религию исповедовали? Если их вероисповеданием был Ислам, то в каком веке они стали мусульманами и насколько сильна была их вера? В-пятых, какого развития достигли они в науке, образовании, торговле и ремеслах, а также остались ли от них какие-либо письменные документы? В-шестых, в указанный период, то есть время, когда появилось Казанское ханство, это новое государство составляли выходцы из народа Старой Казани? Иначе куда могли уйти люди Старой Казани? Откуда пришли и что собой представляли пришедшие на их территорию жители Новой Казани?»14 Х. Фаизхани сам знает, что не может дать исчерпывающие ответы на вопросы, но определяет задачи для истории как научной дисциплины у татар.

Х. Фаизхани занимался историей тюркской государственности в регионе на примере Булгара, Казанского и Касимовского ханств. Именно здесь берет начало создание историй татарской государственности региона. Очень важны замечания Фаизхани о том, что в этническом плане татары – уроженцы Нижегородчины практически не отличаются от соседнего мордовского населения. Здесь он возвращается к формулировке о возникновении народа булгар (сакалиба в арабских источниках) из рас тюрок и угро-финнов. Он указывает: «Этот народ, подобно другим булгарским народам, произошел от финнов или в результате смешения финнов и тюрков»15. В конце позапрошлого века эту версию поддержит выдающийся улем Хасан-Гата Габяши в своей «Муфассал» тарих кавме тюрки» («Подробная история тюркского народа»). Именно государственность и религия, а не единство этнических корней образует единство татар, по Х. Фаизхани.

Поэтому Х. Фаизхани ведет поиск причин поражения Казанского ханства и виновников этого. Как указывалось выше, он говорил, что казанцы оказались «не в силах преодолеть разобщенность внутри страны». Что же вызвало эту раскол? Наиболее четкий ответ дается в «Касимовском ханстве»:

«Из русских источников выясняется следующее: Касимовское царство никогда не было самостоятельным государством подобно другим татарским ханствам. Но такой титул (хана. – А. Х.), в действительности, был лишь пустым звуком, так как он не давал права на чеканку монет, использование своего флага, других государственных символов и атрибутов, – того, что делает царство независимым.

Кроме этого, доказательством того, что эти правители не были полноправными и независимыми ханами, служил тот факт, что они не имели права по наследству занимать столь высокий пост... Право на правление после смерти того или иного хана в Касимовском царстве переходило не от отца к сыну или его родному брату, а к совершенно иному человеку, не имевшему к данному хану никакого отношения, а взошедшему на престол по воле русских царей. В этом вопросе никакой роли не играло волеизъявление местных мусульман и мурз. Русские цари по политическим соображениям ставили во главе ханства нужных и отвечающих их интересам людей»16.

Х. Фаизхани дает рациональное объяснение постзолотоордынским реалиям с середины XV в.: «В то время как русские только успокоились, что с Золотой Ордой наконец покончено, как им стала угрожать новая опасность. Дабы это новое ханство в Казани не вобрало в себя былого могущества татар, с этих пор они взяли его под пристальное внимание, и в этом отношении предпринимали различные меры»...

При этом у мусульманских правителей «падишахский престол... переходил не по наследству, а по совместным договоренностям и соглашениям. Поэтому, так как у татар не было официального закона, предусматривающего эту часть вопроса, всякий, кто претендовал на получение престола, старался участвовать в ханском “торге”, и насколько позволяли возможности, – каждый из них предпринимал различные меры, собирал вокруг себя круг приближенных, чтобы приблизить себя к желанной цели. Некоторые из них, рассчитывая на поддержку со стороны русских, обращались за помощью к русским царям. Бывали случаи, когда приходилось обращаться к русским царям и в попытке избежать нападок врагов. Порой русские сами созывали наследников ханского престола, тайно обольщая их различными обещаниями. В действительности это положение было на руку русским и давало им определенный шанс»17.

Политика Москвы у Х. Фаизхани – это классическое «разделяй и властвуй»: исходя из того, что в самой традиции престолонаследия у татар заключались неразрешимые сложности, а татарских наследных принцев с легкостью можно было перетянуть к себе, русские цари противопоставляли могуществу Казанского ханства силу самих татар, созданную ими искусственно. Таким образом, они всячески старались столкнуть между собой эти две силы, а сами занимали при этом стороннюю позицию, играя роль третейского судьи. С этой целью они отвели землю у себя на Руси для маленького княжества, которое на самом деле было фиктивным... Поселившиеся на русских землях татарские ханы никоим образом не представляли для своих благодетелей угрозы, напротив, будучи «рабами русского милосердия» или «результатом русского воспитания», относились к ним со всей искренностью и верностью. И куда бы ни направилось русское войско, всегда следовали за ним, поставив в передние ряды своих подчиненных, включая нукеров и мурз18.

Х. Фаизхани приводит последний и самый решительный аргумент: «Если бы русские цари решились двинуться в военный поход против Казанского ханства и было снаряжено войско от имени царя, то насколько малочисленными бы ни были татарские воины, – они брали верх своим бесстрашием в бою, религиозностью и способностью сражаться до последней капли крови. Поэтому взятие Казани представлялось очень проблематичным. Однако если во главе русского войска будет идти претендент на казанский престол, достойный получения высокого титула хана, а за ним – войско из тысячи-другой русских воинов, то татары восприняли бы своего противника в лице “ханского войска”, а самого предводителя – как единоверца, человека из древнего ханского рода (мол, нам и он сгодится в ханы). Тогда, быть может, татары не стали бы так самоотверженно воевать и жертвовать собой.

Посему использование в качестве щита ханского имени, завоевание города и победа представляли из себя наиболее легкий способ. После завоевания города, насколько бы народ ни казался внешне подчиненным пришедшему хану, в действительности правительство фактически было бы в руках у русских. Так как этот хан, помимо того что сам был “плодом русского воспитания”, он был еще безмерно благодарен русским за казанский трон; и в будущем он стоял перед опасностью заговоров, которые могли устроить преданное окружение прежнего хана или его сыновья с целью свержения того с престола. Поэтому все эти обстоятельства и вынуждали новоиспеченного правителя ханства обращаться за помощью к русскому царю. Этот хан ни в коем случае не должен был идти наперекор воли русского государя, даже в том случае, если это оказывало вред интересам народа. В этом случае, когда власть сосредоточена в руках у русских, разве хан для них не являлся полезным инструментом?»19

В 2002 г. в столице Татарстана прошли две научные конференции, посвященные 450-летию падения Казанского ханства. Во время первой я прочел доклад «Казанское ханство в концепции государственности татарского общества конца XIX – начала XX вв.», где указал, что роль этого государства весьма критически оценивалась национальными лидерами от Ш. Марджани до Г. Губайдуллина и Х. Атласи20. Стоит ли удивляться, что я не был приглашен на вторую (официальную) конференцию. К чести организаторов, ко второй конференции они выпустили материалы первой. Статья на близкую тему вышла и в журнале «Идель» в октябрьском номере за 2002 г.21 В том же номере были даны комментарии ряда татарских ученых, носившие весьма критический характер по отношению к истории ханства, но весьма отличавшиеся от их идей второго научного сборника. Тогда мы еще не были знакомы с вышеприведенными выводами Х. Фаизхани.

Ш. Марджани в «Мустафад ал-ахбар фи ахвал Казан ва Болгар» («Кладезь сведений о делах Казани и Булгара) «Мустафад аль-ахбар во многом критикует версию Муслими. Однако в истории Марджани также ведется поиск причин поражения Казани и его виновников. Вначале Ш. Марджани называет две причины крушения ханства: внешнюю (наступление России) и внутреннюю (отсутствие внутреннего единства). Но чуть позднее он говорит только о внутренней причине как о причине падения Золотоордынского государства и его преемников, обвиняет наехавших из других мусульманских государств феодалов в защите только своих благ за счет интересов государства22. Именно Ш. Марджани заложил в целом весьма критический взгляд на историю Казанского ханства, который, как будет показано далее, продолжал господствовать всю первую четверть XX века.

Ш. Марджани фактически дословно повторяет раздел Х. Фаизхани, посвященный Касимовскому ханству без указания автора. Для Ш. Марджани касимовские ханы также не были истинными властителями, а всего лишь орудием в руках московских великих князей и царей. Причем Ш. Марджани уже самостоятельно видит конец этого процесса ликвидации тюрко-татарских ханств Восточной Европы в уничтожении Крымского ханства в царствование Екатерины II в 1783 г.23

Для деятелей начала прошлого века родоначальником истории тюркских ханств региона, включая и последнее из них – Казанское, стал Шигабутдин Марджани. Не случайно в 1915 г. Рашид Ибрагим оценил Марджани прежде всего как создателя истории татарских государств и их правителей, которые остались лишь уже в покрывшихся пылью рукописях24. До этого ни улемов, ни абызов с их «Таварихы Булгария», ни Ибрагима Хальфина с его историей Чингиз-хана и Тамерлана история Казани не привлекала.

По справедливому мнению современного американского историка Юлая Шамиль оглу, «...взгляды, впервые появившиеся в трудах Марджани, были целиком приняты в современных исследованиях по генезису и истории казанских татар... Различные темы, подчеркнутые Марджани, такие как внутренние распри как основная причина падения древних государств, таких как Казанское ханство, стали частью общего исторического сознания рядовых казанских татар»25.

Следует отметить, что «Мустафад аль-ахбар» был первым трудом по татарской истории, использовавшимся в качестве учебного пособия в джадидских школах, и почти единственным в первое десятилетие XX века. Он был включен в программу преподавания мусульманских школ («Образец учителям»), изданную газетой «Казан мухбире», и в программу Карима Ханафиева26.

Симптоматично, что история Казанского ханства не находит отражения в трудах такого классика национальной историографии, как Хасан-Гата Габяши: ни в «Муфассал тарих кавме тюрки» («Подробная история тюркского народа»), ни в Мохтасар тарих кауме тюрки («Краткая история тюркского народа»), ни в «Тюрек ыруглары» («Тюркские роды»)27. Это происходит несмотря на то, что в первой работе достаточно подробно анализируются образ жизни, способ правления, экономика, религия и культура булгар28.

Ахмад-Заки Валиди в «Кыскача тюрек вэ татар тарихы» («Краткой тюркской и татарской истории») в 1912 г. разбирает историю ханской Казани фактически только в свете ее постепенного поглощения со стороны Московского государства29.

Эти пессимистические настроения нашли свое отражение в труде Хади Атласи, посвященном средневековой Казани. Описывая последние годы ханской Казани, во время правления хана Шахгали, Атласи пишет, что сами казанцы были причиной поражения, так как наносили вред своей религии и нации, откровенно продавая их. По словам автора, «этот обычай остался в наследство и современным татарам»30. С негодованием Х. Атласи пишет о посольствах казанцев в Москву с просьбами изгнать Сафу-Гирея, о клятвах верности великому князю, о двукратном смещении хана и попытках его передать в руки великого князя. Последним истинным героем ханской Казани у Х. Атласи выступает Сафа-Гирей, постоянно воевавший с Русью. Хан откровенно говорит казанской знати, что она сама приводит русских в Казань31.

Критика татарских ханов и турецких султанов и высокая оценка государственнической политики русских князей носят у Х. Атласи абсолютно обоснованный характер. В основе любой политики, по Х. Атласи, должна лежать защита государства, нации и религии. Ордынские ханы-чингизиды, как и византийские императоры, ставили в основу своей политики личные интересы. Они бездумно раздавали собственные земли. Крымские ханы видели в Москве союзника в борьбе с Большой Ордой. Турецкие султаны высокомерно считали Московское государство не заслуживающим внимания. Наоборот, русские князья постоянно занимались сбором земель и не вступали в конфликты, не обеспечив себе превосходства32.

Таким образом, именно в политике московских князей и преданности русского народа своим правителям Х. Атласи видит образец для подражания. Он указывает, что если русские выполняли указания своих князей, то татары не принимали во внимание приказания ханов. Казанцы всячески ограничивали власть своих ханов33. В случае недовольства они готовили переворот или искали помощи в Москве. Поэтому судьба ханства перешла в руки русских34. Х. Атласи рассматривал национальное единство, готовность нести жертвы во имя своей государственности и государя как основные достоинства.

Однако было бы неверным думать, что критика Х. Атласи была направлена на отказ от традиций государственности вообще. Она носила совсем другую цель – предостережение от былых ошибок. Как социалист-«тангчы» в 1907 г., а затем депутат Миллет Меджлисе в 1917 г. Х. Атласи был сторонником единства всех слоев татар во имя национальной автономии, которая должна была перейти от экстерриториальных к территориальным формам. Идеи Х. Атласи о необходимости единства мусульманских тюркских народов и внутреннего сплочения самих татар, потребности в планомерной и постоянной защите интересов нации и религии, актуальности реформ и прогресса при всей своей кажущейся простоте были и задачами современного ему татарского общества. На негативном примере Казанского ханства Х. Атласи предостерег современников от повторения былых ошибок, приведших к потере государственности. В рамках демократизации и идеи о народном суверенитете начала прошлого века Х. Атласи во многом переносит реалии своей современности на средневековье и говорит уже об ответственности не феодалов, а всего народа.

Роль Казани как исторической столицы нации вначале получила оформление в литературе. В 1910 г. в хрестоматии «Яна кыйраат» («Новое чтение») Г. Тукай в тексте «город Казань» определил место Казани для татарской нации. Он писал, что «этот город был столицей нашего ханства три с половиной века назад. В этом городе до сегодняшнего дня сохранился минарет мечети, заложенный казанской хан-бике (женой хана) Сюембике». Теперь Казань – это центр науки, создания книг и книгопечатания. Здесь находятся большинство редакторов (мухаррир). Г. Тукай утверждает, что все российские мусульмане ждут почина казанцев для начала больших дел35.

Таким образом, Казань в глазах Тукая одновременно и сакральное место, и источник современного развития. Реальная Казань приобретает сакральные мифологические черты вечной столицы татарской нации. Габдулла Тукай предлагает новую для татар концепцию священной исторической родины, или колыбели.

Под влиянием идеи единой тюркской родины – Турана, заимствованной из книги Леона Каэна «Введение в историю Азии», фокус татарских ученых концентрируется на истории единства тюркских народов, которое существовало в доисламскую эпоху тюркских каганатов36. Вторым периодом тюркского единства является история империи Чингиз-хана.

В 1915 г. классик тюркизма Ю. Акчура также под влиянием трудов Каэна разработал следующую периодизацию тюркской истории:

1) Древний период: древняя тюркская цивилизация до монгольского завоевания.

2) Средний период: объединение тюркских народов в империи Чингиз-хана и его преемников.

3) Новый период: государства, возникшие при распаде империи Чингиз-хана.

4) Современный период: национальное пробуждение тюркских народов в современную эпоху37.

Таким образом, основной акцент в изучении истории тюрок переносится на эпоху их могущества, а не падения их государств как в эпоху Казани. В методологическом плане именно Ю. Акчура призвал сосредоточиться на периодах преобладания центростремительных, а не центробежных тенденций в истории тюркского мира. В условиях движения за новую интеграцию тюркских народов опыт Казанского ханства с его внутренним расколом и отсутствием прочных союзов с другими тюркскими государствами представлял отрицательный пример.

В конце 1913 г. казанский журнал «Анг» поместил анкету для молодежи, посвященную перспективам развития татарской нации. В своей анкете Галимджан Шараф, тогда студент Казанского реального училища, утверждал: «Национализм как в настоящей жизни народа, так и в истории имел громадное значение: процветание или падение государства в большинстве случаев происходило от процветания или падения национальных чувств». По вопросу ориентации татар он придерживался следующего мнения: «Мы – татары, мы – северные тюрки, мы – тюрки, мы приняли религию Ислама, находимся в подданстве России... Национализм должен принудить быть прежде всего татарином... и только после этого... вообще человеком». Г. Шараф рассматривал национализм как массовое движение, объединяющее всех членов нации. Принадлежность к нации не должна была сводиться ни к религиозной, ни расовой, ни государственной принадлежности. В его глазах национальная принадлежность должна превалировать над всеми ими38.

В 1917–1918 гг. в основу концепции Идель-Урала была положена идея Штата как территориального наследника Казанского и Астраханского ханств (при этом субъекта Российской Федерации), основанного на сочетании территориальной и национально-культурной автономии составляющих его народов. Поэтому история государственности приобрела особую актуальность в период обсуждения вариантов создания Идель-Урал Штата. 3 января 1918 г. на сессии Миллет Меджлисе от имени Коллегии Урало-Волжского Штата (КУВШ) Галимджан Шараф выступил с докладом о планах создания территориальной автономии. Первым тезисом его речи было утверждение, что, «как знают большие специалисты по государственному праву, сколько на земле существует наций, на такое количество государств они должны разделиться». В своем выступлении Г. Шараф ссылался на такие образцы государственности тюркских народов, как тюрки Стилохона в V в., тукью в VI в. (то есть в эпоху Великого тюркского каганата), государство Чингиз-хана в XIII веке, а также государство булгар и Казанское ханство, на территории которых располагаются современные татары. Г. Шараф заявил, что из разрозненных по разным губерниям представителей нации необходимо создать отдельный штат39. Таким образом, на территории былой государственности ее потомки должны были создать новое государство, хотя бы в форме субъекта федерации. Стоит отметить, что именно Г. Шараф являлся сторонником переговоров с советской властью и автором карт Идель-Урала и Татаро-Башкирской советской республики (ТБСР) в 1918 г. и Автономной Татарской Советской Социалистической Республики (АТССР) в 1920 г. Для него наличие государственности на преимущественно тюркских мусульманских территориях бывшего ханства было первичным по сравнению с формой данной государственности.

4 января 1918 г. от имени фракции тюркистов выступил Гаяз Исхаки. По его мнению, при создании Штата необходимо было ориентироваться на его экономическую жизнь: основной артерией Штата должна стать Волга. Оратор считал, что при такой постановке проблемы процент мусульманского населения в Штате не является основным фактором. Поэтому Исхаки высказался за включение в Штат Самарской губернии. Необходимость такого решения он аргументировал в получении выхода к Турции через Азербайджан и Туркестан, а также в получении порта в устье Волги и выхода к Каспийскому морю. На замечание о нереальности такого решения Исхаки предложил провести референдум и в случае несогласия населения оставить претензии на Самарскую и Астраханскую губернии. Таким образом, Г. Исхаки предлагал вернуться к геополитическим реалиям времен до падения Казани и Астрахани и выступал за обеспечение не только железнодорожного (через Оренбург), но и морского сообщения (через Астрахань) с мусульманскими субъектами России и мусульманскими государствами40.

20 ноября 1917 г. Садри Максуди во вступительной речи обосновал роль Миллет Меджлисе (Национального собрания) и автономии для судеб нации. Он говорил, что после уничтожения государства его оставшиеся члены забыли о том, что они жили как нация, и лишь остались в живых. «Теперь северные тюрко-татары объявляют всему миру о своем существовании». С. Максуди напомнил собранию об исторической роли тюркских государств Газневидов, Чингиз-хана и Тамерлана. Оратор вступил в полемику с европейскими философами, утверждавшими, что время тюркских народов и особенно тюрок в Европе безвозвратно прошло. В заключение речи С. Максуди призывал не повторять ошибок предков, которые стремились до предела расширить свои государства, что и привело к их падению41.

Следовательно, и в 1917–1918 гг., на сессии Миллет Меджлисе, национальные лидеры и (или) ученые, а депутатами Миллет Меджлисе были также Х. Атласи, Г. Баттал, весьма критически оценивали опыт Казанского ханства, но подчеркивали необходимость восстановления территориальной автономии.

Последним историком, анализировавшим историю ханской Казани в русле джадидистской традиции, был член КУВШ Газиз Губайдуллин, в 1917–1918 гг. – председатель Всероссийского союза тюрко-татарских учителей и член. В 1922 г. вышло первое издание «Татар тарихы» («История татар»). Г. Губайдуллин фактически повторяет версию Ш. Марджани о том, что представители нобилетета (ак сюяклэр) постоянно делились на группировки и враждовали. Эти партии боролись за все что угодно, кроме независимости Казани и интересов государства42.

Таким образом, анализ истории Казанского ханства в татарской историографии Нового времени начат трудами Х. Фаизхани и Ш. Марджани. Они первыми подчеркнули преемственность структуры внутренней борьбы в Казанском ханстве развитию в Золотой Орде в период ее распада, на примере Касимовского ханства указали на алгоритм действий Москвы в ликвидации тюрко-татарских ханств в постзолотоордынский период. Основная ответственность за распад государства вплоть до Г. Губайдуллина возлагалась на нобилитет. Однако Х. Атласи возложил ответственность фактически на все население татарской Казани. В глазах Ю. Акчуры в целом эпоха Казанского ханства являлась частью эпохи упадка тюркских государств под влиянием как политических, так и экономических факторов (упадок Великого шелкового пути). Для молодых радикалов и социалистов образ ханской Казани в лице хан-бике Сюембике стал символом исторической колыбели нации и рождения надежд на создание территориальной автономии. В 1917–1918 гг. в основу концепции Идель-Урала была положена идея Штата как территориального наследника Казанского и Астраханского ханств, основанного на сочетании территориальной и национально-культурной автономии составляющих его народов. При этом восстановление тюркской мусульманской государственности на территориях бывшего Казанского ханства было первичным по сравнению с формой данной государственности.

 

Примечания:

1 Мэржани Ш. Вафийат аль-аслаф ва тахийат аль-ахлаф. – Т. 1–6. – ОРРК НБЛ КГУ. Т. 609–615; Его же. Мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Болгар. – Казань, 1887; Его же. Аль-кыйсме ас-сани мин китаби мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Болгар. – Казань, 1900.

2 Первая публикация: Хусаин Фаизханов: Тарихи-документаль жыентык. – Казань, 2006.

3 Основная работа: Юсупов М. Х. Шигабутдин Марджани как историк. –Казань, 1981; Его же. Шигабутдин Марджани. – Казань, 2006; Марджани. жыентык. – Казань, 1915.

4 См. анализ традиции в: Frank A. Islamic historiography and “Bulghar” Identity among the Tatars and Bashkirs of Russia. – Leiden; Brill, 1998. Русский перевод: Франк А. Исламская историография и «булгарская» идентичность татар и башкир в России. – Казань, 2008.

5 Муслими Х. Рисаляи Тэварихы Болгария фи зикри мэуляня хазряте Аксактимер вэ харабе шэhере Болгар. – Казан, 1887. – С. 2; Хабетдинов А. Ю. Агиография hэм фэнни биография жанры // Мирас. –1995. –№ 4. – С. 72–73.

6 Марджани Ш. Мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Болгар. – Казань, 1897. – С. 215.

7 DeWeese D. Islamization and native religion in the Golden Horde: Baba Tukles and conversion to Islam in historical and epic tradition. – University Park, 1994. – P. 12.

8 Газиз Г., Рэхим Г. Татар эдэбияты тарихы: Феодализм дэвере. – Казань, 1925. – С. 123–127.

9 Франк А. «Таварих-И Булгари» как источник по истории уламы Поволжья и Приуралья в XVIII веке // Языки, духовная культура и история тюрков: Традиции и современность. – М., 1997. –Т. 3. – С. 56–58.

10 Марджани Ш. Мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Болгар. – Казань, 1897. – С. 220.

11 Фаизханов Х. Казан тарихы // Хусаин Фаизханов: Тарихи-документаль жыентык. – Казань, 2006. – С. 109.

12 Там же. С. 111, 113.

13 Там же. С. 118

14 Там же. С. 115–116.

15 Там же. С. 117.

16 Фаизханов Х. Касыйм ханлыгы // Хусаин Фаизханов: Тарихи-документаль жыентык.-Казань, 2006. – С. 125.

17 Там же. С. 126–127.

18 Там же. С. 128.

19 Там же. С. 129.

20 Хабутдинов А. Ю. Казанское ханство в концепции государственности татарского общества конца XIX – начала XX вв. // Казанское ханство: Актуальные проблемы исследования. – Казань: Фэн, 2002. – С. 149–159

21 Хабутдинов А. Ю. Казанское ханство глазами татарских ученых начала XX в. // Идель. – 2002. – № 12. – С. 26–29.

22 Мэржани Ш. Мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Болгар. – Казань, 1887. – С. 117–118; (издание 1989 г. С. 158–159).

23 Мэржани Ш. Мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Болгар. – Казань, 1887. – С. 143 (изд. 1989 г. С. 182).

24 Мэржани. Жыентык. – Казань, 1915. – С. 485–496.

25 Schamiloglu U. The formation of Tatar historical consciousness: Sihabaddin Marcani and the image of the Golden Horde // Central Asian Survey. – 1990. – Vol. 9. – № 2. – P. 47.

26 НА РТ. Ф.1. Оп. 4. Д. 957. Л. 31.

27 Габяши Х.-Г. Мохтасар тарих кауме тюрки. – Казань, 1907; Его же. Муфассал тарих кауме тюрки. – Казань, 1909; Тюрек ыруглары. – Казань, 1912.

28 Габяши Х.-Г. Муфассал тарих кауме тюрки. – Казань, 1909. – С. 123–144.

29 Цит. по: Валиди А.-З. Кыскача тюрек вэ татар тарихы. – Казань, 1992. – С. 123–129.

30 Атласи h. Казан ханлыгы // Себер тарихы. Соенбикэ. Казан ханлыгы. – Казан, 1993.– С. 352

31 Там же. С. 319.

32 Там же. С. 204, 244–245, 280

33 Там же. С. 254.

34 Там же. С. 294.

35 Тукай Г. Яна кыйраат. – Казань, 1910. – С. 55.

36 Баттал Г. Татар тарихы. – Казань, 1912; Валиди А.–З. Тюрек вэ татар тарихы. – 1 нче жозья. – Казань, 1912; Габяши Х.-Г. Мохтасар тарих кауме тюрки. – Казань, 1907; Его же. Муфассал тарихы кауме тюрки. – Казань, 1909; Тюрек ыруглары. – Казань, 1912.

37 Georgeon F. Aux origines du nationalisme Turc: Yusuf Akcura (1876–1935). – Paris, 1980. – P. 51–52.

38 Перевод цит. по: НА РТ. Ф. 199. Оп. 1. Д. 949. Л. 9–10, 14.

39 Тормыш. 1918. 5 января.

40 Тормыш. 1918. 9 января.

41 Тормыш. 1917. 22 ноября.

42 Цит. по: Гобэйдуллин Г. Тарихи сэхифэлэр ачылганда. – Казань, 1989. – С. 123.