«Русское правительство отчетливо выразило идею подчинения татарского государства России, перенеся архитектуру главной мечети Казани в Москву, подобно тому как оно практиковало перенесение в столицу из присоединенных уделов всех местных святынь и реликвий...» — писал историк Михаил Георгиевич Худяков о храме, который недавно отпраздновал свой 450‑летний юбилей.

Храм Василия Блаженного (официальное название — собор Покрова Богородицы, что на Рву) был построен при митрополите Макарии в память покорения Казани в 1555–1562 годах на Красной площади. В 1588 году устроена церковь Василия Блаженного, по имени которой неофициально называется и весь собор (официальное название напоминает о празднике Покрова Богоматери, так как именно в этот день, отмечавшийся 1 октября 1552 года, были взорваны стены Казани). По стилю церковное здание представляет собой совершенно уникальный по своей структуре, непривычный для русского зодчества оригинальный памятник архитектуры. Летописную запись о нем «поставлен был храм... многими переводами» И. Е. Забелин поясняет так: «слово „перевод“ в древнем художестве означало снимок, копию с какого-либо образца (оригинала)». Некоторые историки считают, что этот собор построен по образцу разрушенной при штурме Казани ее главной мечети. Худяков прямо называет его «венцом татарского влияния в русской архитектуре».

По мнению М. Г. Худякова, храм Василия Блаженного больше всего напоминает разрушенную после взятия Казани мечеть Кул-Шерифа с ее 8 минаретами, предание о которых было записано крупным татарским богословом Шигабутдином Марджани. Из других аналогий между храмом Василия Блаженного и казанской архитектурой историк указывает на отсутствие главного фасада, характерное для татарского зодчества, восточный характер куполов храма, любовь к полихромии, цветовую символику шатров. Строителем храма являлся архитектор Постник Яковлев, которому было поручено сооружение каменной крепости в покоренной Казани и который мог на месте ознакомиться с памятниками казанской архитектуры. Однако «в дело сооружения храма, кроме зодчих, входил кто-то еще, и притом настолько, что руководящая идея принадлежала ему» (И. Грабарь).

М. Г. Худяков приходит к выводу о наличии глубокого внутреннего смысла в факте постройки собора с характером мусульманского зодчества в память о завоевании Казанского ханства. «Правительство митрополита Макария создавало тем самым наглядную эмблему подчинения мусульманской страны христианской державе, как бы заставляло мусульманское искусство служить христианской религии и тем осуществляло двойную, художественно-политическую идею слияния татарского Востока с Россией».

Известна следующая попытка расшифровать имя Василия Блаженного, достоверных известий о котором не существует: «блаженный» в данном случае значит «юродивый»; греческое «Василий» — прямой перевод с русского «царь». Юродивым царем и был Иван IV, который де-факто и сам признавал это — например, в 1571 году он явился перед послами крымского хана Девлет-Гирея в заплатанной рогоже и назывался «Ивашкой». В честь него, полагают некоторые любители истории, неофициально и был назван собор.

Следует заметить, что место, на котором был возведен собор Василия Блаженного, было выбрано явно не случайно. Он находится прямо на пути, по которому в XIV–XV веках представители ханов Золотой Орды проезжали из Замоскворечья, а именно с Ордынской дороги через мост в районе Балчуга, в Ханский двор в кремле через Фроловские (Спасские) ворота. (Кстати, это название отсылает нас к святым покровителям коней, то есть коневодства, в православии, Фролу и Лавру; связанные с ними топонимы в Замоскворечье маркируют старинный тюрко-мусульманский район, где размещались Ногайский посольский двор, Татарские улицы и переулки, Татарская слобода и др.). Впоследствии, во второй половине XV века, с этого же места ханские послы поворачивали в свое Татарское подворье в Китай-городе. Предположительно, примерно в 200 метрах от будущего собора Василия Блаженного в первой половине XVI века располагался Казанский посольский двор.

Разумеется, версия о том, что самый изящный и знаменитый во всем мире православный храм России, включенный в список памятников ЮНЕСКО, имеет татарские корни, сильно не нравится нашим доморощенным «ура-патриотам». Именно поэтому чрезвычайно важно ссылаться на мнения авторитетных историков, труды которых признаны научным сообществом и имеют высокий рейтинг цитирования. Впрочем, автору этих строк приходилось видеть исследования современных ученых-шовинистов, которые подвергают осмеянию и шельмованию Михаила Георгиевича Худякова. Встречались даже намеки, что, мол, его не случайно расстреляли в 1936 году — настоящий «враг народа» достоин такой участи: нечего было возвеличивать историю Казанского ханства, которое искони было враждебным Руси. Что ж, не дай бог им самим попасть в жернова процесса, который они называют «лес рубят — щепки летят».

И все же насколько реальна в принципе гипотеза о татарском происхождении архитектурного стиля храма Василия Блаженного? Допустимо ли было в ту эпоху, чтобы «татарство» проникло так далеко — в сердце русской столицы? На самом деле ровным счетом ничего необычного в этой ситуации не было. Сошлемся на историка XIX века И. М. Снегирева, который писал, что с XVI века в кремле существовали «хоромы казанского царя Сафа-Гирея», изначально находившиеся «близ храма Спаса на Бору», позже они были перенесены к церкви Николы Гостунского — там же, в кремле, где и сохранялись вплоть до XVIII столетия! Казанский хан Сафа-Гирей (правил в 1524–1531 и 1533–1549 гг.), как мы знаем из труда того же М. Г. Худякова, был «непримиримым противником России», хотя «между Казанским ханством и русским правительством при нем восстановились добрососедские отношения» — несмотря ни на что, в самом центре столицы Руси на протяжении почти двух веков стояли хоромы, названные его именем и, очевидно, выстроенные в восточном стиле!

О приездах самого Сафа-Гирея в Москву ничего не известно, однако он неоднократно посылал сюда посольства, что и могло отразиться на названии этого объекта. Но, скорее всего, хоромы принадлежали предпоследнему казанскому хану Утямышу, сыну Сафа-Гирея, который младенцем был взят в плен со своей матерью Сююмбике в 1551 году и насильно крещен в Москве. Он прожил в этом городе до своей смерти в 1566 году. В пользу такого толкования говорит тот факт, что район церкви Спаса на Бору входил в состав великокняжеского двора (сейчас на его месте здание внутри комплекса Большого Кремлевского дворца).

Вот и ответ, каким образом татарская символика, топонимика или архитектурный стиль веками оставались в Москве: значение имела не этническая почва, из которой они произрастали, а религиозная принадлежность того или иного объекта, символа, имени. Достаточно было водрузить крест на татарском или турецком символе — и он становился «нашим», «исконно русским». Так произошло, например, с так называемым шлемом Александра Невского — золотой «ерихонской шапкой» (металлическим изголовьем) царя Михаила Федоровича, который по праву считается одним из шедевров русского оружейного искусства XVII века и является одним из самых известных экспонатов Оружейной палаты. Только в XIX веке широко распространилась легенда о первоначальной принадлежности этого шлема великому князю Александру Невскому. Документы XVII века называют автором шлема мастера Никиту Давыдова, работавшего в Оружейной палате в 1613–1664 годах. Он свободно владел всеми приемами обработки металла и был при этом мастером-универсалом. Именно он, согласно Приходной книге Казенного приказа 1621 года, «делал» шлем, то есть смонтировал и декорировал его, за что и получил царскую награду.

Вместе с тем очевидно, что работа Давыдова — только переделка оригинального шлема, граненый купол которого имеет четко выраженное восточное происхождение. Об этом свидетельствует насеченная на нем арабская надпись из Корана: «Обрадуй правоверных обещанием помощи от Аллаха и скорой победы»; в описи Оружейной палаты при переводе надписи на шлеме обойдено слово «Аллах» («...помощи от Бога и скорой победы»). Очевидно, шлем был изначально изготовлен в Османском халифате, о чем говорит также необычайно роскошный декор в виде виртуозно исполненного золотом растительного орнамента, нитей жемчуга и драгоценных камней. К переделкам Давыдова можно отнести короны, насеченные золотом на куполе, рельефное, покрытое цветной эмалью изображение архангела Михаила и золотой крест, укрепленный на навершии шлема (не сохранился). Именно этот шлем помещен над щитом с двуглавым орлом на Большом гepбе Российской империи как символ боевой мощи российских самодержцев, возводящих свою мифологическую генеалогию к Александру Невскому.

Вывод из нашего повествования очевиден: Русь и Восток, православная и мусульманская культуры так срослись и перемешались между собой за истекшие столетия, что бескровно разделить их на «мое» и «твое» вряд ли получится. Пусть же это наследие останется «нашим», общим и пусть мы и наши потомки, имея представление о тесно переплетенных корнях этого «древа жизни», вместе довольствуемся его плодами, не пытаясь разрубить дерево напополам.

Дамир Хайретдинов,
к. и. н., этнолог этнолог, главный редактор газеты
«Ислам минбаре»