Прежде всего, я хотел бы начать с того, что я не могу говорить от имени мусульман. Я думаю, что мы с вами говорим об ответственности, речь идет об общей ответственности. Я бы назвал несколько направлений, в которых мы все вместе должны эту ответственность проявлять.

На самом деле, одна из важных особенностей того будущего, которое мы хотим строить и которое частично существует в настоящее время — это веротерпимость. Веротерпимость, как известно, существует, к сожалению — только тогда, когда все хорошо. Когда страны живут в «хорошей» экономике, политически спокойно — тогда веротерпимость получается легко. Как только появляется стресс в обществе, разного типа — психологические, экономические, политические, веротерпимость оказывается под угрозой. Возникает стремление к изоляции, «стремление» в гетто. Одни хотят в гетто, другие хотят других загнать в гетто. Вот тут начинается ответственность тех, о ком я говорю — людей культуры, интеллигенции — и религиозной и светской, потому что возникает демонизация друг друга. Люди с удовольствием начинают представлять других людей с каким то громадным количеством отрицательных качеств и все это совершенно придумывается и потом приписывается той или иной культуре. (...)

Другая ситуация, в которой нужно объединять усилия, это ситуация зеркальных стереотипов. Существуют стереотипы, которые во время демонизации всплывают, в них сложно разобраться. Всем понятно, что когда идет демонизация ислама, есть набор, чем ислам плох, якобы. Но точно также, когда была демонизация других культур, список был примерно тот же самый. Я не буду его перечислять, но, на самом деле, и там и тут перекидываются обвинениями, которые, во‑первых, не имеют (под собой) никакого основания, во‑вторых, они одинаковы.

Один из таких примеров — то, что мы называем радикальные идеи джихада. На самом деле эта идея — она рождена Крестовыми походами и идеология у нее Крестовых походов. Это отражение того, что принесла религиозная нетерпимость в относительно терпимый Средневековый мусульманский мир. Занятие этими стереотипами и их взаимозависимостью, мне кажется, очень полезно. По крайней мере, мы и в сфере культуры, и в сфере музейной, и в сфере истории стараемся этим заниматься. Тогда все становится значительно проще.

Еще один сюжет, которым нам нужно вместе заниматься, я условно называю «русский рецепт» — традиции взаимодействия светского и духовного, ислама и государства, ислама и христианства, взаимодействия институционального в Российской Империи. В России есть множество примеров, множество исследований о том, как мудро все это было построено. Не все всегда получалось, но мы знаем историю. Знаем политику Петра, с которой ничего не получилось. Мы знаем политику Екатерины II — основательницы нашего музея, за что мы ее особо уважаем и ценим.

Искались какие-то рецепты. И вот рецепты были найдены — рецепты, которые помогали и жить и создавать то, что, конечно, не совсем правильно — «русский ислам». Нет, конечно, никакого «русского ислама». Есть ислам вообще. Но как такой красивый термин, он хорош. Наш великий поэт (Велимир) Хлебников в своей великой поэме «Хаджи-Тархан» есть (написал) такие слова: «... Ах, мусульмане те же русские,/ И русским может быть ислам./ Милы глаза немножко узкие,/ как приоткрытый ставень рам...». (...)

Я думаю, что несколько таких пунктов и общих рассуждений и деятельность, которой мы занимаемся и есть та (наша общая) ответственность и мусульман и не мусульман. Наша общая ответственность людей культуры за то, чтобы люди не «демонизировали» друг друга. С тем, чтобы понимали, что различия — они прекрасны.