Вера в обезьяну

В давние времена многие коранические рассказы о священной истории и эсхатологические сюжеты воспринимались, как правило, буквально. В наше же время с каждым днем становится все больше людей, склоняющихся к их иносказательному, метафорическому прочтению, что стало следствием неуклонного роста авторитета науки в массовом сознании верующих. Несовпадение религиозного и научного видения мира и его истории неизбежно. Однако мы должны понимать подлинные причины этого несовпадения и только на основании этого делать соответствующие выводы.

Прежде всего мы должны определиться с предназначением обоих способов познания мира. Предметом науки (т.е. тем, что она изучает) выступает реальность, каковой она является на самом деле, фактическое положение вещей, а конечной целью — истина, т.е. подлинное описание этой самой реальности. Наука всегда критична, действует без оглядки на какие-либо авторитеты и готова к опровержению всего, в том числе и собственных выводов, ибо она признает только единственный источник — критический разум. Конечно, порой конкретные ученые обслуживают политические и идеологические интересы, находятся в плену авторитетов и ложных установок, но чистая наука всегда свободна от этого. В этом плане гуманитарные дисциплины, наверное, всегда будут оставаться под подозрением, ибо в них трудно отойти от личных пристрастий и тенденциозности, но у естествознания есть все шансы достичь незапятнанной объективности.

Задачей же религии является воспитание человека, его внутреннее преобразование — «алхимия души», как говорили прежде. Данное превращение делает человека по отношению к другим нравственным, по отношению к себе — счастливым (что в действительности есть две стороны одной и той же «медали»). В свете этого для религии важно само действие, сам путь, сама трансформация, а не просто знание о ней. Потому знание становится подлинным только тогда, когда оно выражено в действии. Сами религиозные знания могут накапливаться, аккумулироваться в виде богословской науки. Однако такая наука не является наукой в подлинном смысле этого слова, ибо у нее нет своего предмета изучения (ведь Бога нельзя исследовать). А раз нет предмета изучения, богословие всегда нуждается в санкции авторитета, ибо богословское знание невозможно проверить экспериментальным путем. В силу этого принцип авторитета всегда незыблем и его власти подчиняется всё: всё от него исходит, к нему же и возвращается. Иногда богословские штудии переплетаются с объективным, научным исследованием, т.е. элементами религиоведения. Однако само религиоведение нельзя путать с богословием, ведь в отличие от последнего у данной науки есть свой предмет — религиозное учение и сама религия как феномен. Особенность же богословия в том, что его истина (вера, подлинное знание), которому оно призвано служить, обретается только личным опытом человека, его действием, обращенным в него самого, но никак не теоретическими исследованиями, обращенными вовне.

Непонимание разницы между научным и религиозным знаниями часто приводит к большой путанице в религиозной литературе, смешению одного понятия с другим. Результатом этого становятся попытки доказать через науку положения веры или, напротив, по требованию веры опровергнуть науку.

В последние годы религиозная проповедь изобилует новомодными толкованиями коранических историй с эдаких позиций науки. В них создание Евы из (ребра) Адама понимается как намек на возможность клонирования, которое, в свою очередь, преподносится как инструмент второго пришествия Иисуса Христа; Иона, оказавшийся во чреве кита, трактуется как возможность подводного плавания; мгновенный перенос трона царицы Балкис во дворец Соломона — как намек на телепортацию, а небесное путешествие Пророка из Мекки в Иерусалим — как некий прообраз полетов на реактивных самолетах; уничтожение войска Абрахи камушками, брошенными птицами абабиль, — как предупреждение об ужасах авиабомбардировок. Гог и Магог, два народа, замурованные Зу-ль-карнайном за стеной, — это китайцы, а одноглазый Даджжаль (Антихрист) — телевидение (Интернет). Даже трагедия 11 сентября, согласно этим толкователям, якобы описана в 11-й джузе 9-й суры в 109-м аяте (дескать по количеству этажей в разрушенных небоскребах): «Тот ли лучше, кто основал свою постройку на богобоязненности и Его благоволении, или тот, кто основал свою постройку на краю осыпающегося берега, и он сокрушился с ним в огонь геены! Поистине, Бог не ведет народ тиранов!».

Подобные наукообразные толкования священной истории и религиозных истин весьма увлекательны, если их рассматривать как занимательные упражнения для ума, как экзамен на способности человеческой фантазии. Однако с точки зрения богословия принципиально важны только те интерпретации, которые служат его основной задаче: воспитанию человека, т.е. те, что имеют практическое значение. Толкование же как способ любой ценой вписать религиозную истину в научную картину мира или существующую фактологию по своей сути антирелигиозно.

***

Вопрос происхождения человека заботит и религию, и науку. Согласно мусульманскому богословию, человек был создан Богом; согласно науке, он в результате длительного эволюционного процесса произошел от животного (обезьяны). Данное разногласие стало камнем преткновения между наукой и религией, поводом для взаимных упреков и претензий. Может ли современный верующий выйти из разгоревшегося спора, сохранив преданность вере и не изменив науке, без какого-либо «раздвоения личности»?

Как известно, наиболее распространенной ныне среди мусульман является точка зрения, согласно которой Дарвин — великий шарлатан, водивший за нос целый мир. «Человек не является существом, — осуждает дарвинизм современный турецкий богослов Ф. Гюлен, — приобретшим свой нынешний облик в результате эволюции. Он был создан как совершенно особое существо. В нем нельзя видеть результат изменения других видов или естественного отбора, он создан Аллахом как отдельный вид. Досточтимый Адам создан чудесным образом, как и Христос[1]. Объяснить же чудо с помощью причинно-следственных связей невозможно»[2].

Многие мусульмане, как и верующие других конфессий, отвергают теорию эволюции, но не потому, что они глубоко вникли в аргументы участников дискуссии, а исключительно на эмоциональном уровне: ведь до Дарвина человек был венцом творения, а после него стал одним из жалких приматов. И признаться в этом — унизительно. Впрочем, Дарвин — не единственный, кто нанес сокрушительный удар в сердце человеческого самолюбия. Задолго до него Коперник (как принято считать, первым) выдвинул теорию гелиоцентризма, в результате чего Земля (а вместе с ней и человек) из центра Вселенной была отброшена на ее отдаленные задворки. И только затем уже Дарвин нанес вторую пощечину раздутому самолюбию человека. При таком плачевном положении дел, казалось, единственным, что незыблемо и чем еще можно было гордиться, оставался внутренний мир человека. Но и у этого самоутешения нашелся свой могильщик — Фрейд, показавший, что и на уровне сознания человек не принадлежит самому себе, являясь продуктом весьма аморальных желаний. Человек был окончательно втоптан в грязь!

Дарвин и другие ученые бросили традиционному богословию серьезный вызов, отвечать на который имеет смысл лишь тогда, когда мы для себя проясним, стоит ли вообще обращать внимание на подобные теории. Ответить же на этот вопрос, в свою очередь, можно лишь в том случае, если мы поймем, насколько категоричным считается богословское требование признавать факт создания человека из глины, а для этого необходимо обратиться к наследию исламской теологии.

Прежде всего стоит заметить, что религиозное учение о сотворении Богом человека из глины при буквальном понимании этого тезиса весьма сомнительно с точки зрения логики самого этого учения, призывающего нас, что называется, помнить свое место. Когда утверждается, что Бог собственноручно слепил человека из глины, иные могут парировать целым рядом вопросов: а не слишком ли самовлюбленно ты понимаешь данный тезис, не много ли ты о себе возомнил — раб! — чтобы Бог марал об тебя Свои руки? Не таится ли в сердцевине твоих ретроспективных грез грех себялюбия и гордыни? Беспристрастный ответ на эти вопросы вряд ли окажется совместимым с ценностями богобоязненности и религиозной скромности.

Следующее, на что необходимо обратить внимание, — это характерная установка традиционного богословия принимать положения веры «би-ля кайфа?» — «без [вопроса] как?». Иначе говоря, все мы должны твердо верить, что именно Бог создал человека, а как Он это сделал — из глины или посредством эволюции, — не должно нас волновать.

Прежние богословы всегда стремились кодифицировать все важнейшие положения веры. В соответствии с рядом коранических аятов (напр., 7:158, 24:62) постулат веры был поначалу сформулирован в виде краткой ее формулы: «Нет божества, кроме Бога, и Мухаммад — посланник Божий». Последняя часть фразы подразумевала принятие Закона, явленного Мухаммадом, т.е. практическую сторону Ислама, и более широкое распространение получила, скорее всего, уже после его смерти. По крайней мере, сам Пророк говорил, что если человек искренне скажет хотя бы «Нет божества, кроме Бога», то непременно попадет в Рай. И единственно ради этих слов, согласно другому хадису, Пророк был готов вести свою неустанную борьбу.

В возводимых к Пророку хадисах к обязательным признакам правоверия были также причислены так называемые «шесть столпов веры»: вера в Бога, ангелов, Писания, посланников, Судный день и предопределение[3]. Со временем же представители различных богословских школ стали составлять и более развернутые символы веры, акыды, куда включались самые разные ее положения, представлявшиеся авторитетным богословам наиболее важными. Здесь детализация обязательных к признанию постулатов вероучения достигает своего апогея. Так, первое в истории Ислама произведение подобного жанра «Величайшее знание» (аль-Фикх аль-акбар) относит к ним даже тезис о протирании мокроступов (хуффан) оседлым в течение одного дня и путником — в течение трех суток. «Тому же, кто будет отрицать сие, — говорится в трактате, — грозит опасность неверия»[4]. Поразительно, но о том, что мы непременно должны верить в создание человека из глины, — ни слова! Таким образом, создание человека из глины сами богословы не стремились относить к обязательным компонентам веры.

Впрочем, существуют не только косвенные богословские аргументы в пользу эволюционной теории. Так, общеизвестно, что одним из эпитетов Всевышнего является понятие Устроителя, согласно которому Бог обустраивает положение вещей в мире, управляет им. Любое же качество Всевышнего всегда совершенно, возведено в абсолют. А, как известно, высшей степенью мастерства управления считается умение организовать механизм таким образом, чтобы он стал способен не только работать, но и развиваться без участия своего создателя. Чем выше автономность, тем профессиональнее управленец. Поэтому, когда мы называем Бога Устроителем мира, одновременно декларируя Его совершенство, это значит, мы неизбежно должны признать, что Бог запустил механизм Вселенной лишь в единождном акте первого творения, заранее просчитав («предопределив») его исход в перспективе бесконечной вечности. А это подразумевает создание человека путем эволюции.

Вообще процесс эволюции первым в истории описал именно мусульманский мыслитель — Ибн-Туфейль (ум. 1185 г.). В его философском «Романе о Живом сыне Бодрствующем» рассказывается, как на необитаемом острове в результате самозарождения из глины возник человек. Прежде подобный взгляд на происхождение человека не был знаком мыслителям других культур. А о родстве человека с обезьянами говорил еще «великий шейх» Ибн-аль-Араби (ум. 1240 г.). «Процесс созидания спускался вниз, — писал он о процессе творения, — пока не достиг Земли. Первое, что было создано на Земле, — минералы, затем растения, затем животные, затем человек. Аллах сделал последнего представителя каждого из этого вида созданий первым для последующего вида. Например, последний из минералов стал первым растением — грибом, а последнее растение — первым животным, т. е. пальмой, тогда как первым человеком стала обезьяна»[5].

Впрочем, не следует спешить записываться в ряды сторонников дарвинизма. Против него есть и серьезные этические возражения, ведь учение Дарвина закладывает физиологическую основу для расистских убеждений. Если люди произошли от группы обезьян, то, значит, они восходят к разным прародителям, что подразумевает собой их изначальную неоднородность, неравенство. А это и есть основа для расизма. Создание же людей от Адама и Евы символизирует собой единый источник всех людей на планете, другими словами — их равенство. Да и потом, тезис о сотворении Адама из глины провозглашен на уровне Корана. Всевышний по этому поводу говорит: «И Мы сотворили уже человека из звучащей, из глины, облеченной в форму» (15:26). В другом же месте указывается, что Бог «создал его из праха, потом сказал ему: «Будь!» — и он стал» (3:59). Как считают многие мыслители, глина, прах в этой истории — это символ физического, материального начала в человеке. А это начало может быть движимо только духовной стороной человека, ибо глиняная кукла по имени Адам ожила лишь после того, как «Бог «вдохнул в него от Духа Своего» (32:9). Душа и тело, духовное и материальное — вот подлинный смысл коранического образа сотворения Адама/человека из глины/праха.

***

После всего вышесказанного осталось ответить на главный вопрос, ради которого и затевалась данная статья: как же относиться к теории Дарвина современному верующему: признавать ее или нет? Увы, но в богословии нет ответа на этот вопрос. Богословие не может отвечать на подобные вопросы, ибо, как было сказано выше, у него совсем другая задача — способствовать укреплению нравственности и счастья человека. В рамках же этой задачи существенно только одно: то, что человек был создан Богом. А как Он его создал — через эволюцию или прямо из глины или через эволюцию, начавшуюся в глине, — принципиального значения для верующего не имеет.

Мы не можем утверждать, что теория Дарвина верна, но не можем и отрицать ее, ибо не являемся специалистами в данном предмете. Тот же, кому этот вопрос не дает покоя, должен стать ученым и в беспристрастной науке искать ответы на терзающие его вопросы. Возможно, те наши единоверцы, которые напрочь отрицают дарвинизм, совершенно правы. Этого нельзя исключать. Только стоит иметь в виду, что, втянувшись в антиэволюционную полемику, мы начинаем опасную игру, непредсказуемую по своим последствиям. Думаем ли мы, что будет с нашей верой, если она обусловлена отрицанием учения Дарвина (и любой другой материалистической теории происхождении человека), которое будет доказано самым неоспоримым, безапелляционным образом? Как тогда в своем мировоззрении совмещать научное и религиозное понимание данного вопроса? Поэтому вместо того, чтобы бороться с ветряными мельницами, спорить о вечных, незыблимых истинах веры на низком уровне переменчивых научных знаний, лучше обратить свой взор к подлинному призванию религии и в свете этого истолковывать кораническое послание.

Мы оскорблены учением Дарвина, считаем, что он выступил против Бога, так же как некогда Коперник восстал против вседовлеющей традиции виденья мира. Но действительно ли теории Коперника и Дарвина так вредоносны для нас? Если вдуматься, то на самом деле они оказали человеку неоценимую услугу, ведь только после них для многих открылся путь к осознанию подлинных истоков человеческого величия. За счет чего держалось самолюбие людей до этих двух ученых? За счет лишь внешних обстоятельств, которые не являлись результатом их собственных усилий и потому не могли служить настоящим основанием для чувства собственного достоинства. Но после сделанных открытий многим окончательно стало ясно, что человек велик не потому, что его поместили в центр Вселенной, ибо это не так, не потому, что он уверен в своем сверхъестественном, чудесном происхождении, ибо вера эта пошатнулась, а потому и только потому, что именно в нем самом заложена безграничная возможность самосовершенствования — подлинного основания для его величия. Раньше человеку трудно было осознать это, ибо общепринятые установки направляли его поиски на внешние факторы.

Да, Коперник и Дарвин обанкротили прежнего человека, показали, что «король-то голый!», но они вынудили его переродиться в другого — того, кто не ищет основание вне себя. Этот новый человек, словно после неудачного брака, после развода с прежним грузом самообмана, обрел наконец-то свободу, открыл настоящий путь. Человек, словно после победы в великой войне с собственными заблуждениями, оказался на руинах поверженного самолюбия. Но теперь, стоя на этих развалинах, он смотрит в будущее и полон жажды отстроить жизнь заново. Однако теперь с высоты обретенного знания человек понимает, что только сам, а не кто-то за него, он будет творить свое собственное счастье, свою собственную судьбу и себя самого. Ведь каждый из нас — неисчерпаемый источник возможностей, неиссякаемый потенциал знания, воли и чувств. Каждый из нас — самое совершенное чудо, созданное Всевышним. И чудо это не в фокусах с причинно-следственными связями, а в самом человеке. А значит, и вера наша обращена к самому совершенному Творцу.