История Маиза

Строгий экзамен на аутентичность не выдерживают и предания о приговоре Пророка к раджму некоторых из мусульман. Поскольку установление факта прелюбодеяния на основе показаний четырех свидетелей практически невозможно, то, как и следовало ожидать, нет никаких хадисов о подобных случаях и в имеющихся рассказах о раджме или джальде встречаются лишь лица, сами признавшиеся в своей вине.

В отношении этих лиц сразу бросается в глаза следующее обстоятельство. Как правило, все они фигурируют анонимно, часто и без указания племенной/родовой принадлежности.^[169] Кроме того, полностью обходятся молчанием другие лица, которые непременно должны были как-то проявиться. В частности, обычно не упоминается о партнере в акте прелюбодеяния, которого подобало бы допрашивать: если не с целью привлечения к ответственности (следуя заповеди покрывать мусульман), то хотя бы для проверки признания. Ведь известно, что само признание не служит надежным доказательством, поскольку оно может преследовать, например, задачу покрытия истинного виновника, – так, холостой может заслонить собой женатого. Не забудем также о праве прпедполагаемого партнера требовать наказания за клевету.

Понятно также, что у виновника обычно бывают родители, братья и сестры. А у состоявшего в браке имеется еще супруг (а в случае мужчины – возможно, несколько) и множество детей. И законно ожидать, что хоть кто-то из таких родственников возникнет на процессе суда или при исполнении приговора, будет взывать к состраданию и просить о помиловании или, наоборот, осуждать виновного. Обязательно должна была бы подняться проблема в связи с судьбой жен и малолетних детей, лишившихся кормильца. Но коли во всех возводимых к Пророку приговорах нет ни одной такой детали, то само это обстоятельство уже вызывает серьезную настороженность касательно достоверности соответствующих преданий.

Среди таких преданий на первом месте стоит история некоего Маиза, приведенная в обоих самых авторитетных сводах хадисов – и у аль-Бухари, и у Муслима. Как повествуют, Маиз, явившись к Пророку, заявил ему о совершенном им прелюбодеянии, но Пророк отвернулся от него. Маиз подходил к Пророку четыре раза с тем же признанием, и лишь после этого Пророк велел побить его камнями (Б 5270–5272, 6815, 6820, 6824; М 1691–1695).

В этих хадисах рассказывается, как Пророк всячески пытался отвести от Маиза наказание, выясняя у самого Маиза и его соплеменников состояние его умственных способностей и осведомляясь, не выпил ли он до этого вина, а также расспрашивая его, знает ли он, что такое именно прелюбодеяние (зина). Согласно версии Б 6824, Пророк, подсказывая Маизу способ избежать наказания, спросил его, не ограничилась ли интимная близость поцелуем или объятием; и когда он получил отрицательный ответ, то ему не оставалось ничего иного, как повторить свой вопрос, прямо назвав половой акт своим именем («а-никта-ха?»)^[170].

 Как отмечалось выше, история с Маизом является своего рода исключением, поскольку только в ней грешник назван по имени: Маиз ибн Малик. Названо и его племя – аслям (кочевавшее к югу от Медины). На фоне прочих, «анонимных» свидетельств, эта конкретика подкупает. Но не следует обольщаться, ибо, как выясняется, «Маиз» выступает лишь одним из трех вариантов имени аслямита наряду с «Урайбом» (араб. ‘Урайб, др. чтение: Гурайб) и «Мухаммадом», некоторые же считают, что «Маиз» – прозвище, а остальные два имени – варианты собственного имени^[171] (аль-Аскаляни, 1992, № 5540, 7593; аль-Азимабади, 1993, к Д 4377). К тому же о Маизе, как и о его отце, известно лишь в связи с обсуждаемым хадисом.

По некоторым сведениям, Маиз рос сиротой (йатим), отец коего при смерти завещал своему соплеменнику Хаззалю опекать его [Д 4419; Ибн-Сад, 1968, т.4, с. 423]. Другие же сообщают, что Маиз был нанят в услужение (иста’жара) к Хаззалю (Х 21384). К Пророку Маиз явился в одном только нижнем платье (изар), без верхнего (рида’), совсем растрепанным (аш‘ас – М 1692). Поэтому, надо полагать, Пророк и подозревал, что он не в себе.^[172] Неужто не на ком-то ином, а на таком, полубезумце-полурабе, Пророк решил демонстрировать всю строгость «коранического» закона!^[173]

В качестве же партнерши Маиза в акте прелюбодейства упоминают некую невольницу (джарийа, мамлюка; см. М 1693; Д 4419; Х 21384).^[174] И скорее человек столь низкого социального положения, как Маиз, мог быть женатым только на невольнице, если он и в самом деле был женатым (никаких сведений о его женах или детях источники не сообщают). А таковые, как предписывает сама средневековая правовая традиция, не караются раджмом, но лишь джальдом.

Могут возразить: в некоторых версиях (в частности, Б 5270 и М 1691) передается положительный ответ Маиза на вопрос Пророка: «Ты женат?» (ахсант?) Однако и при подлинности таких версий^[175] дело обстоит гораздо сложнее, чем оно показалось богословам-ригористам. Ведь глагол ахсана (отглагольное существительное – ихсан; сам человек – мухсан) многозначен и в рамках одного только айата 4:25 одновременно употребляется в трех разных смыслах: «быть свободным» (не рабом), «быть целомудренным», «состоять в браке». Неужели Маиз сразу и однозначно понял вопрос Пророка?!

Кроме того, сами факихи обусловливают применение наказания – хадда к состоявшему в браке человеку множеством оговорок, только при наличии которых данное лицо считается мухсан. Должно быть, в частности, чтобы в момент согрешения одного из супругов оба супруга были свободными, совершеннолетними, вменяемыми, соединенными правильным (с точки зрения ислама) брачным договором, имевшими между собой полноценную половую близость (через детородные органы женщины). Абу-Ханифа (и Ибн-Ханбаль, согласно одной из двух возводимых к нему версий) полагает также, что оба они должны быть мусульманами. Однако из преданий о Маизе никак не видно, чтобы Пророк перед вынесением смертного вердикта выяснял что-либо насчет наличия упомянутых условий. И вряд ли Пророк уступал факихам в плане гуманности и тщательного разбирательства, тем более когда дело чревато лишением жизни.

Разноречиво сообщают об обстоятельствах появления Маиза у Пророка. Если в одних свидетельствах говорится о его приходе к Пророку, расположившемуся в Мечети (Б 5772; М 1691), что в центральной части Медины, то из других можно понять, что эта история произошла во время некоего похода [см. М 1692; ан-Насаи, 1991, № 7183; Х 21044 – анонимно], а порой уточняют: между Меккой и Мединой (Х 16149 – анонимно).^[176] И наряду с версией о добровольном приходе Маиза с признанием (Б 5272; М 1961) передают такую, по которой аслямита привели к Пророку (М 1692). Из еще одной версии явствует, что Пророку заранее было ведомо о прегрешении Маиза и что именно он инициировал разговор-допрос (М 1693; Д 4425; Т 1427).^[177]

Такие противоречия характерны чуть ли не для всех свидетельств касательно и последующих деталей истории Маиза. Согласно одной, наиболее распространенной версии (Б 5272; М 1691), Маиз четырежды^[178] произносил признание, а по другим – два или три раза (М 1692). При этом четырехкратное признание порой относят к одному-единственному его появлению: Маиз подошел к Пророку, но тот отвернулся от него, однако он тут же возник перед ним снова, уже с другой стороны; и так повторилось четырежды (Б 5272; М 1691). По другим же версиям, Маиз отходил на небольшое расстояние, а потом возвращался снова (М 1695); уходил далеко, за пределы города [аль-Маргинани, т. 2, с. 95]; уходил и возвращался только на следующий день (М 1695); в первый свой приход он признался дважды, а во второй – еще дважды (Д 4426; Х 2869).

Далее, в одной версии говорится, что для Маиза вырыли яму, где его и забили камнями (М 1695), другая же сообщает о привязывании его к некоему дереву (Д 4428), тогда как третья подчеркивает, что Маиза не связывали и не рыли для него вовсе никакой ямы (М 1694; Д 4431). Из большинства преданий следует, что Пророк не присутствовал при казни, однако порой повествуют, что он был там (ад-Дарими, 1987, № 63). Еще по одной версии, Пророк отправил Абу-Бакра (будущего халифа) для исполнения раджма над Маизом (Ибн-Сад, 1968, т. 4, с. 423).

В качестве места казни некоторые называют Мусаллу (открытую площадку, где совершали праздничные молитвы), а когда полетели в Маиза камни, он бросился прочь, но его настигли у Харры (вулканической лавы в окрестностях Медины), где над ним и завершили раджм (Б 5272). Другие вспоминают, как Маиза вывели к Бакы (мусульманскому кладбищу в Медине), где над ним начали совершать раджм, но оттуда он устремился к Харре (М 1694; Д 4431) ^[179]. Третьи же утверждают, что Маиза сразу отвели к Харре (Д 4419; Т 1428).

Кроме того, в последней версии появляется новая деталь, полностью отсутствующая в версиях, приводимых у аль-Бухари и Муслима. Оказывается, бежавшему Маизу повстречался некий человек, державший в руке верблюжью челюсь, которой он запустил в Маиза и тем самым его убил (Д 4419), или: он колотил Маиза ею, а другие стали наносить ему удары [камнями], пока тот не скончался (Т 1428).^[180] И если в одной версии этот человек именуется Абдаллах ибн Унайс (Д 4419), то в другой он фигурирует как Анас ибн Надийа (Х 21385), в третьей – это будущий халиф Умар (аль-Хайсами, 1987, т. 6, с. 266). Рассказывают также, что Маиза побивали камнями, но он остался жив, пока Умар не кинул в него верблюжью челюсть, которая угодила ему в висок, ранив его насмерть (ас-Санани, 1972, № 13339).

По одной версии, Маиз, ощутив на себе удары камней, вскричал: «О люди, верните меня к Посланнику Божьему – воистину, меня обрекли, обманули, сказали, что он не станет приговаривать меня к смерти» (Д 4420).^[181] Однако из другой версии явствует, что Маиз, придя к Пророку и прося очистить его от греха, четко осознавал грозящее ему наказание. Вложив свою руку в руку Пророка, он настойчиво взывал: «Умертви меня [побиванием] камнями» (иктульни би-ль-хиджара – М 1695).

Не сообразуются между собой и свидетельства о заупокойной молитве Пророка над Маизом: одни упоминают о такой молитве, другие отрицают оную (Б 6820; Т 1429).

Этих несоответствий, полагаем, достаточно для усомнения в достоверности истории о Маизе. Главное же возражение против нее связано с отмеченной выше снисходительностью Корана и Пророка к кающимся. Эта снисходительность, выраженная среди прочего в вышеприведенных словах Пророка о бежавшем Маизе: «Почему не оставили его в покое?! Быть может, он бы раскаялся и Бог простил ему», – никак не согласуются с приговором его к смерти, раз он явился с явным покаянием, четырежды признавшись и требуя очистить себя раджмом.

Можно высказать предположение, что в основе предания о Маизе могло лежать некоторое высказывание Пророка, идущее в русле вышеупомянутого его наставления касательно сокрытия своих прегрешений от чужих глаз. Пророк мог заявить приблизительно такое: «Кто явится ко мне с признанием прелюбодеяния, я непременно применю к нему хадд». И впоследствии гипотетический случай обрел черты реального факта, который изображался в соответствии с представлениями того или иного толка о надлежащих модусах слушания дела и исполнения наказания: достаточно ли одного признания или необходимо целых четыре; могут ли эти четыре признания произноситься в одно и то же время или они будут разделены по времени; должен ли присутствовать сам имам/судья при исполнении наказания; нужно ли рыть яму для виновника; принимается ли последующий отказ приговоренного от своего первоначального признания; можно/нужно ли совершить заупокойную молитву над казненным грешником и т. п.

Впечатление о подобном сочинительстве/моделировании еще более усиливается в свете остальных преданий о конкретных случаях вынесения Пророком приговора совершившим грех прелюбодеяния.