2.2.  Репрессии набирают новые обороты

Имамы выступали защитниками интересов мусульман, обращаясь за помощью в ЦДУМ. Например, мухтасиб («один из немногих, оставшихся мухтасибов Нижегородского края» — так в ист., авт.) Шарафетдин Сайдашев (из деревни Ново‑Мочалей Сергачского уезда) в 1930 г. писал в ЦДУМ о том, что имущественное положение духовенства ухудшилось, налоги выросли, местные финансовые органы игнорируют распоряжения центральных органов ^[1] . Центральное духовное управление в резко меняющихся в сторону ухудшения положения мусульман условиях не могло оказать мусульманам на местах действенной помощи.

В декабре 1932 года репрессии в отношении имамов продолжились. Арестовали 30 человек — мулл разных деревень Нижегородчины. Четверо были освобождены сразу. Одного выпустили на свободу под подписку о невыезде. Остальных, с 5 декабря, начали допрашивать. Следствие вел уполномоченный ОГПУ Хайрулла Зарипов — он-то и провел в Арзамасе ряд допросов «бывших». Допрашивали (в качестве свидетелей) председателя Семеновского сельсовета, председателя Семеновского колхоза и др. Некоторые из допрошенных утверждали, что «лица, участвовавшие в Семеновском восстании, остались ненаказанными». На допросах свидетелей звучали имена людей, зажиточных и родовитых: дворянского происхождения, из семей имамов, крупных торговцев, тех «бывших», которые расценивались как классовые враги ^[2] .

Ключевыми обвиняемыми в контрреволюционной деятельности стали, по мнению работников госбезопасности, Сайдашев Шарафутдин, 1856 г. р., мулла из деревни Ново‑Мочалей, Серажетдинов Абдулкаюм, 1883 г. р., мухтасиб из Уразовки, Хакимов Абдулла, 1877 г. р., мулла из Большого Рыбушкино. По показаниям свидетелей, все они пользовались большим авторитетом среди верующих, вели активную работу с женщинами-мусульманками ^[3] .

В результате следствия Сайдашев был осужден к пяти годам высылки, а Серажетдинов и Хакимов сначала к ВМН, затем расстрел заменили тремя годами исправительных работ каждому. Все трое будут репрессированы в 1937 году. По этому же делу проходил Кутдюс Юнисов, 1864 г. р., мулла Собачьего Острова с 1907 года, которого осудили на год лишения свободы. Мулла Кочко-Пожарок Осман Асфандияров, 1884 г. р., находился под арестом три месяца.

23 января 1933 года районный уполномоченный ОГПУ по Краснооктябрьскому району (с. Уразовка) получил распоряжение от вышестоящих органов произвести дополнительные следственные действия по контрреволюционной группировке в Красно-Октябрьском районе. Предлагалось объектом внимания сделать лиц из Семеновки, Мочалея, Рыбушкино и Пошатовой ^[4] . Причем, среди прочего, предлагалось допросить свидетелей «о тех молебнах, которые устраивались на могиле расстрелянных повстанцев» ^[5] .

В марте 1933 года заместитель ПП ОГПУ Горьковского края в письме начальнику Арзамасского оперсектора ПП ОГПУ Горьковского края утверждал, что присланный им материал недостаточен и требовал допросить ряд лиц и арестовать Арибжанова Абдулкадера, муллу Большого Рыбушкино. Кроме того, сообщить, какие компрометирующие материалы имеются на Фехретдинова Мухсина (Красный Остров), Абдурахманова Насретдина (Собачий Остров) и некоторых других — следующие жертвы были определены. Одной из них был уроженец Татарского Маклаково, мулла Канавинской общины города Горького, 1888 г. р., Шахимардан (Шагимердян) Шакурович Ильясов ^[6] , арестованный в декабре 1932 года «за антисоветскую агитацию». Немаловажно отметить, что к тому времени были арестованы мусульманский лидер общесоюзного уровня К. Тарджиманов, о нем скажем ниже, а также Фаттях и Беюс Бадамшины, богатые члены мусульманской общины города Горького ^[7] .

При сборе компромата обращалось внимание на то, что имамы часто позволяли себе высказывания против колхозов, о чем неоднократно на допросах рассказывали свидетели, как правило, батраки. Так, один из бедняков деревни Ключищи ^[8] рассказывал на допросе в 1937 году: «В 1933 году я был в гостях у Башерова Мухамята, где в беседе Бедретдинов ^[9] рассказывал о плохой жизни при Советской власти, что жить стало плохо, все голодают, колхозы скоро развалятся. Советская власть скоро погибнет. И заявил: «Кто вошел в эту петлю, вступил в колхоз, то терпите и ждите момента, а кто еще не вошел, не ходите» ^[10] . Один из свидетелей на допросе заявил: «Идрисов Абдурахман на свадьбе сказал: «Колхоз — это ад, где люди горят без греха» и добавил: «Сам буду жертвой колхоза, но развития его не допущу» ^[11] . Его же словами считались следующие: «Парижская Коммуна прожила некоторое время и была свергнута; советская власть долго не проживет» ^[12] .

Половина из 26 арестованных являлись муллами. Причем Шарафутдин Сайдашев (Новый Мочалей) и Абдулкаюм Серажетдинов (Уразовка) исполняли обязанности мухтасибов Краснооктябрьского района ^[13] . Абдулла Хакимов (Большое Рыбушкино) был помощником мухтасибов ^[14] . Ему предъявили обвинение в том, что он ещё в 1921 году был завербован в Финляндии для работы против РСФСР и входил в организацию «Ашихаруль Исламия» ^[15] . В состав группы был определен и имам махалля Нижнего Новгорода Шагимардан Ильясов.

Другая половина арестованных — кулаки, торговцы, один — председатель Рыбушкинского сельсовета и один учитель. Эти 26 человек именовались в ходе следственных действий «группой Сайдашева». Однако тогда, в 1933 году мулла Шарафутдин избежал расстрела. Расстрелян он будет во время следующей волны репрессий 1937 года. А в 1933 году Особое совещание при Коллегии ОГПУ приговорило его к пяти годам высылки. Хотя все арестованные «проходили» по ст. 58.10 и 58.11 УК РСФСР ^[16] , четверо были освобождены из-под стражи и приговорены к лишению свободы условно. Приговоренные сначала к расстрелу — Абдулкаюм Серажетдинов (Уразовка), Абдулла Хакимов (Большое Рыбушкино), Абдурахман Идрисов (Малое Рыбушкино), Хусаин Юнисов (Новый Мочалей), Някиб Садретдинов (Петряксы) — узнали, что приговор был заменен на три года исправительно-трудовых лагерей. Двое из них (Хакимов и Идрисов), попав в волну арестов 1937 года — опять получили ВМН, приведенную в исполнение. Таким образом, Постановление Особой Тройки от 23 апреля 1933 года было выполнено через несколько лет.

В ходе допросов следователи обращали особое внимание на контакты арестованных с Ризой Фахретдином, Кашшафом Тарджимановым, Мухлисой Буби, Габдуллой Сулеймановым (тогда высланным из Москвы) и другими представителями союзной мусульманской элиты того времени.

Ш. Ильясова особо спрашивали про мусульман на Нижегородской ярмарке, не было ли у него каких-то связей с персидскими и китайскими купцами. В протоколе допроса Ильясова есть запись о том, что «были в городе Горьком в 1927–28 гг. муфтий Риза Фахретдин, Кашаф Тарджеманов, Абдулла Шамсутдинов, они останавливались у муллы Соколова Фатеха, умершего. Я встречался с ними на квартире Соколова» ^[17] .

Среди 26‑и арестованных был и преемник умершего Фатеха Соколова — Садек Соколов. Он рассказывал, что «после смерти Фатеха в 1930 году поступил муллой в Канавинскую мечеть с согласия казыя Тарджиманова и муфтия Фахретдинова. Казыя Сулейманова я знал хорошо, он приезжал к нам в деревню (Пошатово — авт.) и последний раз я его видел в 1931 году на похоронах Фатеха в городе Горьком, в которых участвовал и я». На следующем допросе Садек Соколов особо подчеркнул, что «никаких молебствий на могиле расстрелянных в Семеновке не проводил» ^[18] .

54‑летнему Абдулле Хакимову ставилось в вину, что его брат — Валиахмет выполняет обязанности муллы в Гельсингфорсе (Хельсинки). Абдулла пытался объяснить, что с братом виделся последний раз в 1921 году, когда по распоряжению Комитета помощи голодающим ездил на месяц в Финляндию и привез оттуда собранные голодающим братьям-мусульманам «25.000 финских марок, мануфактуры около 8 ящиков, белье, вещи, обувь (б/у)» ^[19] . Пытался донести до следователей, что встреча с братом состоялась по распоряжению Тарджиманова, занимавшегося вопросами помощи голодающим по поручению Помгола ^[20] . Но это не принималось в расчет.

К тому же в запрошенной из сельсовета справке сообщалось, что семья Хакимова, состоявшая из 8 человек, имела в собственности сеялки, веялки, плуг, молотилки, жнейки, лошадей, коров, 8 ульев. В хозяйстве использовался труд батраков. Эта информация усиливала негативное восприятие Хакимова «борцами с частной собственностью» ^[21] .

Сайдашев во время одного из допросов пояснял свое отношение к собственности с позиции мухтасиба: «Каждый мулла должен разъяснять Коран. Коран же ясно говорит, кто разрушает частную собственность, тот является врагом мусульманской религии» ^[22] .

В Обвинительном заключении по делу националистической контрреволюционной группы на территории Кзыл-Октябрьского района говорилось: «Арзамасский оперсектор ПП ОГПУ Горьковского края после предварительной агентурно-следственной разработки вскрыл и ликвидировал группу во главе с Сайдашевым под руководством Тарджиманова» ^[23] .

Задачи, которые ставила эта якобы существовавшая организация, сводились к следующим: развал колхозов, недопущение в колхозы бедняков и середняков, срыв хозяйственно-политических кампаний, подготовка к вооруженному восстанию, отказ хоронить колхозников, проведение нелегальных собраний с женщинами и вовлечение их в мечети, проведение собраний кулаков, агитация за открытие мечетей, установление связей с белоэмигрантскими кругами в Финляндии.

В качестве главного средства борьбы против советской власти использовалась религия. Расширение своих рядов члены группы намеревались проводить за счет мулл, отказавшихся от сана. Группа, по мнению чекистов, действовала на территории пяти деревень: Новый Мочалей, Большое Рыбушкино, Малое Рыбушкино, Петряксы, Семеновка. Приоритетным прегрешением группы Сайдашева стала «связь с националистами-эмигрантами, проживающими в Финляндии» ^[24] .

К той же временной полосе: 1932–1933 гг. — относятся аресты и обвинение в адрес еще 13 человек. 13 апреля 1933 года Особая Тройка ПП ОГПУ Горьковского края, заслушав дело по обвинению в контрреволюционной деятельности жителей татарских деревень Нижегородчины, вынесла решение в их виновности ^[25] . Наказания были разными. Двое: имам Атаулла Незаметдинов (1859 г. р.) из Базлово и Саттаров Фаттях (1871 г. р.) из той же деревни были приговорены к пяти годам концлагерей с заменой ссылкой в Северный край на тот же срок. Трое — Алимжан Жаббаров (1885, Базлово), Вали Якубович Реимов (1892, Базлово), Сунятулла Хамидуллин (1883, Базлово) — к пяти годам концлагерей. Салихман Сунятуллин (1909, Ишеево) — к восьми годам лагерей. Трое из осужденных — Даут Рахимов (1858?, Ишеево), Жамаль Иксанов (1853, Парша) и Шакир Авляев (1867, Парша) направлялись на три года в лагеря Кайского района; Шакир Темаржанов (1876, Парша) — в Северный край также на три года. И еще трое — Шакир Мухамедеев (1879, Ишеево), Сатдин Юнисов (1878, Парша) и Садик Сатдинов (1899, Парша) были осуждены на три года лагерей без указания, куда их необходимо направить. Разброс в возрасте осужденных был довольно велик: самому пожилому — Ж. Иксанову — 80 лет, самому молодому — С. Сунятуллину — 24 года.

В июле 1934 года ОГПУ как самостоятельный политический орган было упразднено постановлением ЦИК СССР и создано Главное управление государственной безопасности (ГУГБ), вошедшее в состав Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) СССР. В ноябре 1934 года были учреждены особые совещания НКВД, обладавшие такими же полномочиями, какими обладали юридические коллегии ГПУ.

В мае 1935 года было заведено дело на жителей Красного Острова — азанчея Исмаила Самерханова (1876 г. р.), муллу Абдуллу Хайретдинова (1885 г. р.) и муллу Ахмета Нежеметдинова (1870 г. р.) по ст. 58–10. Всех троих обвиняли в агитации против колхозного строя. После взятия под стражу 7 мая 1935 года задержанных поместили в Арзамасский ИТД. На следующий день, 8 мая, состоялся допрос Исмаила Самерханова. В протоколе зафиксировано, что в состав его семьи входили тогда — жена Зайтуна 35 лет и двое детей: Сайма (10 лет) и Асран (1 месяц). Среди родственников раскулаченных не было.

На первом же допросе активно задавались вопросы о связях Исмаила с Ахметом Нежеметдиновым и Абдуллой Хайретдиновым, а также с односельчанином, муллой Мухамятом Фахретдиновым. Исмаил Самерханов объяснил, что хорошие отношения имеет с М. Фахретдиновым, с остальными встречается только на кладбище.

Смысл первого вопроса проясняется по мере прочтения протокола допроса: важнейший пунт разговора — почему в Красном Острове нет увеличения численности колхозников, это связано с агитацией мулл? Азанчей-самоучка не мог ответить на этот вопрос. Он отрицал свою причастность к агитации против колхозов, утверждал, что читает только «Крестьянскую газету» вслух (видимо, по складам), по-русски писать не умеет, только может поставить свою подпись.

Оба: и Хайретдинов и Нежеметдинов, были обвинены, как организаторы саботажа единоличников Красного Острова — «выступали против хозполиткампаний, распускали провокационные слухи о войне, гибели советской власти и колхозов, использовали церковный амвон (так в источнике — авт.)» ^[26] . Тогда в компрометирующих материалах довольно часто звучало «распространение слухов о скорой гибели СССР в войне и победе Германии и Японии над Советами».

Обвиняемые своей вины не признали. Судебное заседание проходило в городе Арзамасе 21 октября 1935 года — это была выездная сессия Спецколлегии крайсуда.

Тогда, в 1935 году, мулла Абдулла Хайретдинов был осужден на пять лет ИТЛ ^[27] . Тогда же азанчей мечети Исмаил Самерханов (1876 г. р.) был арестован и тоже осужден на пять лет ИТЛ ^[28] . Имам Ахмет Нежеметдинов ^[29] будет расстрелян в роковом 1937 году. Тогда, в 1935 году, по отношению к нему ограничились подпиской о невыезде. Однако его социальное происхождение неумолимо должно было привести к тому, что случилось в 1937 году. Он был из богатой семьи, державшей батраков. Отец, умерший до 1917 года, торговал бакалеей и чаем, «имел купеческое право и товарищество с купцом Кузнецовым». Сына же обвинили в агитации против передела земли в 1918 году, участии в Курмышском восстании, организации группы из мулл и кулаков в 1929 году против колхозов ^[30] . В 1936 году снова вернулись к Нежеметдинову, так как в связи с жалобой Хайретдинова и Самерханова было повторное рассмотрение дела. Специальная коллегия Верховного суда РСФСР определила, что «предварительное следствие велось с грубым нарушением ст. 117 УПК — преступные действия Нежеметдинова ничем не связаны с остальной группой осужденных. При дальнейшем рассмотрении он признал только, что «осуществлял паразитический побор хлеба у трудящегося населения». Его пытались осудить в развале колхозов, в дискредитации преподавания в школах нового алфавита. Но его упорство и нежелание признать себя виновным возымели результат: дело прекратили, а Нежеметдинова освободили из-под стражи ^[31] .

В отношении М. Фахретдинова (в 1935 году такое еще было возможно) заявили, что фактов для обвинения недостаточно и необходимо доследование ^[32] .

В 1935 году за антисоветскую деятельность были привлечены к уголовной ответственности сразу 8 колхозников из деревни Собачий Остров: Бедретдинов Малек (1896 г. р.), Эксанов Сулейман (1872 г. р.), Деянов Малек, (1898 г. р.), Салямов‑Салехов Абдулла (1880 г. р.), Махмутов Шейхулла (1897 г. р.), Багаутдинов Файзрахман (1875 г. р.), Мусин Фаттях (1894 г. р.), Фехретдинова Фаридя (1882 г. р.).

Все они были осуждены Специальной коллегией Горьковского краевого суда 13 января 1936 года на разные сроки исправительных работ — от 6 месяцев до 5 лет. Самый большой срок наказания был определен Файзрахману Багаутдинову, которому припомнили, что он в 1934 году временно исполнял обязанности муллы. Однако в том же 1936 году, 16 мая, определением Специальной коллегии Верховного суда РСФСР приговор в отношении троих: Салямова. Деянова и Мусина, был отменен ^[33] . Ещё не наступил 1937‑й, когда вина не доказывалась, а выполнялись жесткие разнарядки по уничтожению «врагов народа».

Типичным было обвинение мулл в нежелании поддерживать коллективизацию. Так, мулла Фатех Вахитов (1882 г. р.) из Медяны обвинялся в 1937 году в антиколхозной пропаганде. Якобы под его влиянием в 1929 году только 30 хозяйств из 1000 вошло в колхоз. Когда в 1934 году в колхоз вступило 150 хозяйств, 50 из них якобы под воздействием агитации Вахитова вскоре вышло из него. Мулле приписывали фразу, что «Сталин ничего полезного для народа не делает» ^[34] , а, может быть, он действительно так говорил?

В деревне Собачий Остров в 1936 году из колхоза вышло 10 хозяйств. Сразу же обвинили в этом имамов С. Ильясова и А. Хасянова ^[35] .

Страдали от репрессий и рядовые крестьяне-единоличники, которые не вступали в колхозы. В Татарской Медяне в ходе кампании коллективизации и «уничтожения кулака как класса» был арестован 13 марта 1935 года Невретдин Багаутдинов (1871 г. р.). Его приговорили краевым судом к двум годам лишения свободы ^[36] . Арест ожидал и ещё одного крестьянина-единоличника, уроженца и жителя Медяны Хусеина Камалетдинова. Он был подвергнут аресту 2 апреля 1935 года и приговорен к трем годам лишения свободы ^[37] .

«Кулацкая группа» из трех человек, жителей Урги, получила обвинение по ст. 58–10, часть 1‑я. Их обвинили в срыве выборов в Верховный Совет СССР ^[38] . В состав этой группы попали двое мулл: Неизбаев Марсеид и Аксянов Хусяин, а также крупный торговец лошадьми — Хасьянов Шарафетдин (Шаряпжан) (1866 г. р.). М. Неизбаев (1867 г. р.) исполнял обязанности имама еще до революции и вплоть до 1929 года. В этот же период муллой был и Х. Аксянов (1879 г. р.). Все они являлись еще до революции зажиточными людьми.

Ш. Хасьянов, раскулаченный в 1930 году, стал лишенцем ^[39] . Х. Аксянов не только был раскулачен в 1930 году, но на три года (с 1931 по 1934) был выслан за пределы Горьковского края ^[40] . У М. Неизбаева осталась после ареста большая семья: две жены — Мегелифе и Зелеха и пятеро детей от двух до 16 лет ^[41] .

Все члены так называемой кулацкой группы были расстреляны: Неизбаев и Аксянов 14 января 1938 года, а Хасьянов — 25 января того же года ^[42] .

По рассказу внучки потомственного имама Базлово Алимжана Абдул Жаббарова — Афии «в одну из ночей кровавого 1937 года её деда забрали сотрудники госбезопасности и доставили в тюрьму города Арзамаса. В застенках Алимжан прошел серьезные испытания. Чекисты бросали Коран на пол и говорили: «Наступи на него, и мы тебя отпустим». Но имам брал Священное писание и клал его себе на голову. За это он подвергался жестоким пыткам, вследствие которых полностью лишился зрения. Но палачи так и не смогли сломить волю имама. Через несколько лет заключения слепой и измученный, он вернулся в родное село, где продолжил свое служение. Впоследствии к нему вернулось зрение в результате сложной хирургической операции. Умер Алимжан-хазрат в 1972 году в возрасте 83 лет, будучи самым уважаемым и любимым односельчанами человеком» ^[43] .

Уже в октябре 1931 года состояние дела в мусульманской среде оценивалось властью как сложное. Председатель Постоянной комиссии по вопросам культов при ВЦИК
П. Г. Смидович признавал, что «перегибы на этом фронте за последние годы были особенно велики по отношению к мусульманским церковникам» ^[44] . В дальнейшем ситуация жизни мусульман постоянно усложнялась.

Муфтий Р. Фахретдин прямо указывал в письме от ЦДУМ в Президиум ВЦИК от 30 ноября 1931 года, что «несмотря на … неоспоримую лояльность и корректность своего поведения по отношению к Советской Власти, подавляющее большинство служителей мусульманского культа подверглись и продолжают подвергаться всякого рода притеснениям и наказаниям со стороны представителей органов местной власти» ^[45] . В этом же письме он отмечал, что «религиозные организации мусульман среднего и низшего ранга пришли в состояние, близкое к распаду и недалекое от полного исчезновения» ^[46] .

В связи с этим приведем рассуждения автора ряда интересных работ по истории взаимодействий государства и конфессий, работающего в Аппарате Уполномоченного по правам человека в РФ в должности начальника отдела защиты свободы совести — М. И. Одинцова. Говоря о конце 1920‑х гг. XX столетия, он подчеркивает, что «именно в тот момент в партийно-советской элите происходит «концептуальная перезагрузка» — переход к идее превосходства атеистического мировоззрения». Именно тогда верхушка начала склоняться к тому, что подлинно демократическое государство есть государство «атеистическое», а партия со свойственной ей идеологией должна играть ведущую роль в строительстве светского «атеистического государства» ^[47] . Попытки реализации этой идеи будут сделаны во второй половине 1930‑х годов.