2. Прорыв на восток: крушение империи было запрограммировано в ее расцвете

Продвижение «русских» (на самом деле, не только их, и даже не столько) на восток было настолько ярким и потрясающим событием, что его стоило бы занести в анналы достижений человеческого духа наравне с пуском первого спутника. Внук мог покорять Тихий океан, слушая рассказы деда, еще видевшего, как граница России пролегала по Волге. Честно говоря, это даже трудно себе представить, особенно учитывая скудную материальную базу этого рывка, отсталость экономики страны, которой это оказалось под силу. Очевидно, в тот момент, то есть в XVII веке, программа, заложенная в Россию — на восстановление евразийского государства взамен Монгольской империи — оказалась сильнее рациональных факторов.

К сожалению, форма этого продвижения, этого великого броска была таковой, что в самой идее был заложен «ген» разрушения. Немудрено: идеология вырабатывалась в душных палатах московского царя, все еще мыслившего масштабами столицы и ее ближайших окрестностей с их монастырями, добрыми крестьянами (раздетыми до нитки) и непогрешимой уверенностью в том, что в мире все «дураки» и «неверные», кроме тебя. В итоге назревал парадокс: хотя на восток шли в основном казаки, то есть тюрки и тюркизированные славяне, хранившие еще в себе пассионарный заряд Золотой Орды, официальная идеология представляла дело как утверждение над «дикими» народами некоего «русского духа», который трактовался на поверку как убогая компиляция из второстепенных церковных «брошюр», и не имел отношения к действительным умонастроениям народа. Об этих умонастроения правители, впрочем, не знали, и никогда не давали себе труда знать. Вспомним, как это было, на примере Камчатки, этого наиболее впечатляющего достижения российской экспансии.

Разум отказывается верить, что край, куда на самолете летишь 10 часов, был под властью Москвы уже в XVII столетии. Это был век глубокого провинциализма, эпоха отсталости, наивности, посконного быта. Даже двумя столетиями позже в какой-нибудь Курской губернии верили в существование Америки куда меньше, чем в реальность Луны — ее-то видно, а Америку нет. Когда русские покорили Камчатку, было неясно уже в середине XVIII века. Исследователь того времени Стеллер обнаружил в Большерецком остроге лишь немногочисленные документы, написанные на березовой коре (за отсутствием бумаги) китайской тушью, причем хранились они в небрежении, в сырых амбарах, и рассыпались в руках.

Человеком, который завоевал Камчатский край (открытый до него) и присоединил его к российской короне, считается начальник Анадырского острога Владимир Атласов, полурусский — полуякут (Стеллер прямо говорит, что покорители Камчатки, казаки, изъяснялись между собой исключительно по-якутски). В 1697 году, перевалив Корякский хребет, Атласов прошел Камчатку до самого юга, и везде, где мог, накладывал дань на местное население, заложил якобы первый острог, и доставил на материк меховую дань и живого японца. “Якобы” — потому, что Стеллер полагал: Большерецкий острог “заложен задолго до Атласова, который больше хвастался своими подвигами, чем совершал их в действительности”.

Атласова называют “камчатким Ермаком”, что поразительно верно. Как и тот Ермак, Атласов был скорее колонизатором, чем исследователем. Как и Ермак, не был русским. Камчатка встретила его мирно, но без инцидента не обошлось: юкагиры-проводники сцепились с казаками, было много убитых. Какой ценой Атласов присоединил Камчатку, сколько крови пролил? Это осталось неизвестным, поскольку на материк “Ермак” вернулся один. Он привез множество соболей. Увидев такое богатство, толпы казаков устремились на Камчатку, но впали в полное нищенство. Откуда тогда Атласов взял “дань”? Стеллер считал, что он просто ограбил какой-то русский купеческий склад на Большой земле. Доложив лично Петру I результаты похода, Атласов получил власть над всей Восточной Сибирью, возглавив Якутский острог, тогдашнюю столицу края. Будучи главой Якутска, он умудрился разграбить весь город, и его даже в тюрьму посадили. Но, поскольку никто после Атласова не собрал столько дани, как он, в 1707 году ему разрешили реабилитироваться; он вернулся в качестве начальника на Камчатку, и уж тут показал себя во всей красе. Дань камчатская была нужна: страна вела Северную войну, строилась новая столица, и петровское правительство видело в соболях то, что видят сегодняшние правители в нефти.

Атласов вернулся уже в другой край. В 1697 году Камчатка была страной добродушных “дикарей”, которые могли просто подарить связку соболей. Отведав русской власти, Камчатка взбунтовалась. Коряки восстали, перекрыли проход на полуостров. Долина реки Камчатки (на местном языке Уйкоаль — Большая река), где якобы Атласов, а на деле его предшественники, построили острог по договору с тойоном (начальником ительменов) Иваром Асидамом (умер в 1741), сохраняла лояльность, но на землях возле нынешнего Петропавловска и на Охотском побережье шел открытый бунт.

Атласов тут же затеял карательный поход на юг полуострова, который обернулся гражданской войной. Взбунтовались даже ительмены по реке Камчатке и дважды сжигали столицу русских, Большерецкий острог. 4 года шла война, и все 4 года Атласов грабил напропалую, а когда один казак обвинил атамана в воровстве, Атласов зарубил собственного воина на месте. Другого русского, единственно грамотного, кроме самого “Ермака”, человека на Камчатке, Атласов держал в кандалах и ежедневно порол, чтобы он не настрочил чего в Петербург. В итоге в каждом районе орудовали казачьи банды, враждовавшие как с ительменами, так и с другими бандами. В один из дней 1711 года в избу Атласова вошло несколько казаков. Тот самый грамотей, из кандалов — его заговорщики освободили накануне — протянул Атласову “грамотку”. Атласов склонился над ней, и тут же был зарублен.

Кто же открыл Камчатку, кто открыл Атласову путь? Известия о его предшественниках — все предположительные. Стеллеру рассказывали о некоем Федотке, которого современные исследователи соотнесли с Федотом Поповым. В 1648 году он якобы зашел на Камчатку, и в устье одноименной реки поставил острог, однако, решив объехать “нос”, умер от цинги, как и все его соратники.  Другие историки, как, например, А.Бурыкин, отдают приоритет Михаилу Стадухину, землепроходцу, который постоянно ссорился с Дежневым, за что попал в опалу у современных историков. После тщательного анализа фактов А.Бурыкин приходит к мысли, что Стадухин летом 1649 года побывал в северной части Камчатки, но никаких острогов не закладывал. Исследователь опровергает версию о том, что Стадухин обогнул Камчатку морем. Легендарна также фигура Ивана Камчатова, который якобы в 1650 году пересек весь полуостров, и дал ему свое имя.

Между тем, вполне точный ответ содержится в рассказе того же Стеллера, который передает сведения, полученные от упомянутого выше вождя ительменов, Ивара Асидама, человека, видимо, очень культурного. Он рассказывал, что лет за 10 до Атласова (это могло быть в 1685-86 годах) явились к нему четыре человека, заявив, что они — посланцы великого владыки, которому подвластна вся земля и что Асидам должен платить им дань соболями, за что эти люди будут жить на его земле. Асидам собрал совет. Удивившись, что кто-то намерен жить не в собственной стране, а в чужой и что вообще сыскалось племя, о котором ительмены ничего не слышали, Асидам, тем не менее, приняв во внимание, что всего четверо встали перед такой толпой народа и так смело потребовали дани, заключил, что государь, их пославший, очень могуществен, и с этим надо считаться. Тем более что пришельцы требуют соболей, которые не имеют цены, а дают в обмен железо. Поэтому не надо превращать их в своих врагов по пустякам. Нож, который тогда дали Ивару, оставался с ним до конца жизни. Собравших дань русских проводили до океана, мягко посоветовав больше здесь не показываться.

Подведем итог. Первым увидел камчатскую землю в 1649 году Иван Стадухин, который, стоя на Корякском перешейке, понял, что дальше тянется громадный массив суши. Неизвестные авантюристы около 1685 г. впервые попросили дани у племени на реке Камчатке. Ими же, очевидно, через несколько лет был основан и Большереченский острог.

Откуда я взял дату “1685”? Впервые название “Камчатка” указано (так названа река) на карте 1667 года, причем река нарисована так, будто она не на полуострове, а на материке, а Охотского моря нет вовсе. Очевидно, река была открыта сразу после Стадухина, но, судя по тому, что ительмены, по ней живущие, еще не знали русских до примерно 1685 года, вверх по ней русские не поднимались. Полуостров как целое мы впервые видим на карте 1687 г., и это позволяет уточнить дату появления русских у ительменов, так красочно описанное их вождем. Видимо, это случилось чуть раньше составления карты, около 1685-го.

Есть, однако же, другой пласт сведений, значение которого остается пока совершенно непонятным. Стеллер пишет, что на востоке от Чукотского носа (видимо, на Аляске), живет племя, совершенно похожее на русских, с длинными бородами, и играют эти люди на скрипках. Стеллеру удалось добыть блюдо — изделие этих людей, выложенное из кости и скрепленное железными гвоздями, “похожими на русское производство”. Сам Стеллер признает, что в его времена ни чукчи, ни американцы-алеуты не знали железа (ительмены, впрочем, знали его до появления русских). Еще сложнее представить себе казаков, играющих на скрипке. Наверное, мы никогда ничего не узнаем об этом бесследно исчезнувшем племени. Не были ли эти скрипачи осколком одной из великих цивилизаций средневековья, переселившихся на Аляску?

Конечно, у «русских» были на Камчатке предшественники, причем, скорее всего, такие же тюрки, как и сами первопроходцы. Самый яркий пример тюркских этимологий камчатской топонимики, почерпнутый мной из специальной литературы — слово “едома”, которое значит “лес на горе”. Это слово идет из языка сибирских татар и распространено на Восток вплоть до Камчатки. Нанесение на карту ареала подобных слов могло бы показать миграцию их носителей, однако, такую работу, насколько мне известно, пока не делали. Среди возможных соответствий самому слову «Камчатка» можно указать такое слово, как “кунча”=”голенище сапога”, что соблазнительно, поскольку очертания полуострова действительно напоминают таковое. Однако такое толкование предполагает хорошие географические знания тех, кто дал земле это имя, и потому выглядит натянутым. Есть другая возможность. Старинное тюркское слово “ко” с неясной этимологией, значащее “этот”, в сочетании с “начар”, “плохой, скверный”, то есть вместе “это плохая (земля)”. Камчадалам это толкование не понравится, но я не вижу ничего странного в том, что имя земле дали сгоряча, может быть, неудачно там побывав. Так “Черное море” до сих пор зовется таковым от беглого впечатления, произведенного на греков каким-то штормом в IX веке нашей эры.

Мы не знаем, какие мотивы заставили тюрок расселиться на этой «плохой земле», вероятно, в пору максимальной экспансии Монгольской империи, зато можем ответить на вопрос, что же гнало русских на край света. Это — ясак. Ясак — страшное слово для всех народов восточнее Урала. От этого слова прятались в лесах целые племена, за это слово гибли, это слово выкрикивал Петр I и его предшественники, требуя денег на войну со шведами, его знала просвещенная Екатерина, переписывавшаяся с Вольтером, что не мешало ей издать особое распоряжение о взятии ясака. В утонченном 1822 году была создана ясачная комиссия. И хотя размер ясака постепенно приближался к обычному налогу, он был уничтожен лишь в феврале 1917 года.

Что же это слово означает в точности? На практике, ясак — натуральная дань, которую были обязаны платить инородцы восточнее Урала просто за то, что в их земли когда-то пришли русские. От Урала до Камчатки ясак платили почти исключительно мехами. Ясак — слово тюркское, и в переводе означает “закон, устав, уложение”. Впервые оно появляется в лексиконе русских правителей в момент разгрома Сибирского ханства Ермаком в 1581 году. Появляется как-то вдруг. Историки обычно полагают, что ясак — термин, принятый в Сибирском ханстве, обозначавший налог, и что Ермак просто продолжал брать те же налоги, что и хан Кучум, однако прочитанные мною новейшие исследования по истории Сибирского ханства полностью это опровергают. Скорее всего, слово “ясак” придумал сам Ермак, который, как это видно из фамилии, был тюрок, кочевавший со своим отрядом по Южной России. Вероятно, он происходил от какого-то золотоордынского эмира, отколовшегося от ханства в период распада Орды в 1480-х годах. “Налог” назывался и в Орде, и на Руси иначе, так что оттуда Ермак не мог перенять этот термин. Скорее всего, Ермак просто брал у покоренных татар то, что ему нравилось, а когда те начинали протестовать, жестко обрывал — “таков закон”. Поскольку Ермак наверняка говорил по-татарски, то и отвечал им на их языке — “ясак”.

Скоро ясак становится основным источником доходов московской казны. Сбор ясака на Камчатке, по описанию Стеллера, выглядел так. Сначала казаки переписывали всех данников, причем ительмены охотно называли свои имена, не подозревая о существовании письменности как таковой. Когда казаки через год приезжали в деревню и начинали выкрикивать имена, ительменам казалось чудом, что казаки запомнили столько имен. При этом в книги были занесены даже грудные младенцы, что было против российского закона. Хотя закон заставлял брать с одного человека одну шкурку соболя, казаки брали четыре, причем одну называли “беляк”, то есть белый налог, три — “чещина”. Термин интересный. Он берет свое начало, видимо, от русского “чес” или “черный бор”, то есть несанкционированный налог, который взимали князья еще в раздробленной Руси на чрезвычайные нужды. Чещина шла самим казакам. Однако вместо 4-х реально с человека брали 10 и больше шкурок, потому что принесенные ительменами меха “браковались”, и казаки говорили — “такими плохими шкурами надо втройне платить”. Взяв ясак, казаки далее предлагали ительменам ножи, ткань, табак, причем их не волновало, нужны ительменам эти вещи или нет. Всучив ительмену, скажем, нож, казак тут же требовал за него столько, сколько приходило на ум (подсчитано, что ножи продавались ительменам по цене, равной весу ножа, как если бы он был золотым). Если ительмен не мог заплатить тут же, его жестоко избивали и «ставили на счетчик», если на месте не забирали в рабство. Покончив с ясаком, казаки требовали мелочевки, как-то — жира, растительных полуфабрикатов для перегонки на водку, шкур медведей и прочего, что ительмены должны были тут же предоставить, или срочно “сбегать” домой верст за 500.

Ясак свозился в избы, откуда по идее его должны были доставить в Москву. Однако он воровался и из изб, и по дороге, так что Москва не получала и сотой доли собранного. Но все равно это были колоссальные деньги: за железку стоимостью в 10 рублей можно было получить меха на 500-600 рублей. Год службы на Камчатке сборщиком ясака давал 30 тысяч рублей капитала. Ясак привел к тому, что пушные богатства огромной Сибири были истреблены самым варварским образом. Так, в начале XVIII века человек мог собрать в сезон 60-80 соболей, а в 1730-х не получалось и 10-й доли того. До появления русских, лис на Камчатке было так много, что, когда кормили собак, кто-то должен был стоять с палкой и отгонять лисиц. Первые годы мех лисы считался безделицей, с ним шли на поклон, чтобы решить мелкий вопрос. Но уже во времена Стеллера хорошая лисица дошла до 1,8 рублей.

Часто ительмены за “подарки” попадали в долг к казаку пожизненно. Если ительмен не мог заплатить за “подарок”, его долг удесятерялся; если он запаздывал с расплатой хотя бы на день — удваивался. Часто ительмен за золотник табаку платил всю жизнь, потеряв жену, детей (которых брали в рабство). Казаки играли в карты на такие долговые обязательства. Проигравшись, казак однако же не оказывался в накладе, поскольку тут же из кабака шел в деревню, брал человек 40 детей, и ставил их на кон. Рабов забирали так: казак брал кандалы, шел в деревню, и, наклоняясь над дымной ямой (род трубы, ведь ительмены жили зимой в землянках, только яма выходила наружу, из которой шел дым очага), звенел кандалами, и все из землянки тотчас выходили на свет, а казак брал в рабство того, кто понравился. Если ительмены противились, вырезалась вся деревня.

Ко времени Стеллера жестокости были отменены, однако Стеллер замечает, что место казаков заняло духовенство: любая процедура в церкви стоила столько, сколько все прежние налоги вместе взятые. Не пройти ее (причастие, исповедь, крещение) — значило попасть в опалу властей, а пройти — значило разориться. Часто “миссионеры” отказывали в крещении тому, кто не мог заплатить. И хотя поначалу ительмены тянулись к христианству, даже сами устраивали кружки, где крещеный пересказывал всей деревне то, что слышал от священника, то уже через пару десятков лет от крещения бегали. Один пожилой камчадал так объяснял Стеллеру свое нежелание принять крест: после смерти придется попасть на небо, а там одни русские.

Рассказав о поведении казаков, Стеллер заключает, что ительмены “не могут не бунтовать”. Первые бунты случились еще до прихода Атласова, как только построен был первый острог (вероятно, около 1690 г.). Казаки старались предотвратить бунты, создавая среди ительменов агентов влияния, которыми были либо здешние преступники (кстати, до прихода русских преступности у ительменов вовсе не было, потому что за воровство отрубали руку — почти по мусульманскому закону), либо наложницы. Поэтому кучка казаков держала в повиновении целые области.

Первая стычка, дату которой Стеллер не знает, выглядела по его описанию так: ительмены несчетной толпой явились к острогу, заявив, что сейчас убьют всех казаков, которых было всего 70, но те пошли в атаку, и с помощью ружей обратили многотысячную толпу в бегство, “истребив столько, сколько могли” (единственное оружие ительменов — костяные стрелы, но очень искусные). Другой раз ительмены приплыли к острогу на лодках, в таком количестве, “что у казаков душа ушла в пятки”, но, искусно распределив силы, казаки погубили всех. Захватив тогда пленных, казаки убивали их, обмазывая тело пленного рыбой, и бросая собакам. За 40 лет, пишет Стеллер, численность ительменов сократилась в 12-15 раз. Иными словами, погибло где-то 15 тысяч человек.

С другой стороны, до 1715 года было убито всего 200 казаков, но и эти потери были чувствительны для русских. Как показали изыскания Стеллера в церковных книгах, едва ли треть казаков умерла своей смертью. Камчатка вообще принесла больше горя своим колонизаторам, чем пользы. Составив список, как выразился Стеллер, “вороватых правителей-нехристей”, которые в “эру Атласова” накопили огромные богатства, исследователь обошел их потомков, но застал всех в крайней нищете.

Набравшись военного опыта, ительмены сожгли Большерецкий острог в 1706 году. Это стало возможно лишь по беспечности казаков, которые игнорировали поступавшие к ним разведданные, считая себя в безопасности за деревянными стенами. Страшное восстание разгорелось 20 июля 1731 года, когда ительмены под предводительством Федора Харчина (крещеного ительмена) захватили Нижнекамчатский острог и убили там всех. Восстание было жестоко подавлено, однако на Камчатку явилась комиссия, велевшая повесить не только девятерых предводителей, но и четырех казаков, вызвавших этот бунт своими бесчинствами.

Притеснения русских привели к тому, что ительмены стали строить себе остроги совершенно нового вида — своего рода орлиные гнезда, где-нибудь на обрыве над морем, куда можно добраться по веревочной лестнице, или на скале посреди океана.

Тактика ительменов сводилась к тому, что они нападали на казаков ночью и убивали их спящими. Часто ительмены и не думали бунтовать, но когда казаки приходили в деревню за рабами, стихийно восставали. Тогда они, не надеясь на свои костяные стрелы, усердно казаков кормили и еще усерднее поили, а тем временем женщины и дети покидали острог. Мужчины, дождавшись, когда казаки засыпали, убивали их, затыкая дымовое отверстие, так что казаки задыхались в углекислом газе. Каждый ительмен стремился лично убить того казака, которого считал своим “другом”. Впрочем, “дружба “ выражалась в том, что ительмен должен был денег именно этому казаку. Ительмены считали это проявлением не коварства, а благородства, поскольку умереть от руки друга издревле слыло у них почетом. Казаки со временем усвоили этот прием и остерегались тем больше, чем радушнее их встречали. В свою очередь, если казаки целенаправленно нападали на деревню, ительмены ничего не могли им противопоставить, но, как старообрядцы, сжигали себя заживо в своих домах, благо они не считали самоубийство грехом. Если же кто-то малодушничал и пытался выбраться из горящего дома, один из воинов, стоя у выхода, убивал трусов ударом дубинки по голове.

Для ительменов исход столкновения был предрешен. Уже к концу XVIII века ительмены почти перестают существовать как отдельный народ, смешиваясь с русскими и составляя субэтнос русской нации, что-то вроде ительменских казаков. Этот субэтнос называют камчадалами. Сегодня термин “камчадал” как этнический встречается крайне редко, в основном у местной интеллигенции, занятой поисками корней. Несколько медленнее шла ассимиляция ительменов на западном побережье, где был всего один русский острог. Перепись 1927 года еще фиксирует у Охотского моря 825 человек, считавших себя ительменами, однако сегодня нет и их.

Первая причина исчезновения ительменов — физическое истребление. Вторая — ассимиляция. Как пишет Стеллер, у мужчин ительменских половые органы были маленькие и вялые, у женщин же — вагины глубокие, и сладострастие от рыбной пищи неумеренное. “Оттого набросились они на наших казаков, пренебрегая своими мужчинами”, — говорит исследователь.

Третья причина — алкоголь. Их организм, совершенно не приспособленный к спиртному, бурно реагировал на выпивку, так что ительмен через месяц становился уже алкоголиком. Характерно, что напиваясь и шатаясь по русскому острогу, ительмены говорили — “я стал русским, я перенял русский дух”, из чего можно заключить, что эти бедняги видели русских всегда и исключительно только пьяными. Уже через несколько десятилетий ительмены, до того вовсе не знавшие спиртного, так развратились, что считали показателем хорошо проведенного времени количество наблеванного. Так, они говорили, что сегодня гулянка не удалась: блевотины в доме было всего по щиколотку. А вот на прошлой неделе так погуляли, что нога вязла. Это неудивительно, поскольку рвотный рефлекс как раз свидетельствовал о полном неприятии спиртного их организмом. По свидетельству Стеллера, чем больше ительмены входили в контакт с русскими, чем ближе жили к их острогам, тем становились лживее и коварнее, тем больше теряли свою культуру и опускались. Самыми же страшными для ительмен людьми были дети от казаков. Понимая язык ительмен, но вместе с тем не питая совершенно никаких чувств к своей исконной нации, эти метисы передавали казакам самые сокровенные слова, произнесенные их сородичами на своем языке. Такие «выродки» щеголяли друг перед другом как числом предательств, так и способностью перенять как можно больше черт русского быта, выражавшихся, однако, не в культурных достижениях, которых просто не было, а в разврате и пьянстве.

Между тем ительмены заслуживали как минимум уважения. Современная наука считает ительменов очень древними обитателями Камчатки, не отвечая в точности на вопрос, когда и откуда они пришли. Поскольку известно, что коряки и чукчи явились сюда примерно в 1200-1300 годах, видимо, спасаясь от Чингизхана, можно считать, что ительмены появились тут ранее. Я постараюсь показать, что предки ительменов обитали возле Урала, и переместились на полуостров около V века нашей эры, в ходе Великого переселения народов.

К приходу русских на Камчатку ительмены распадались на пять племенных образований: бурин, суаачюай, кыхчерен, лигнурин и кулес, численность их в XVII веке составляла около 15 тысяч. Названия этих групп обычно никак не расшифровываются, не увенчалась успехам и наша попытка вывести их из старотюркского. Примечательно, что вожди у ительменов назывались “тойонами”, в чем трудно не увидеть “нойонов”, вождей тюркских племен.

Когда Стеллер в середине XVIII века выспрашивал ительменов об их происхождении, то не нашел у них ни письменных, ни даже устных преданий о своем генезисе. Очень интересны такие его наблюдения. Якуты, которые являются, по его словам, народом татарским (судя по их языку, поскольку он — “разновидность крымского и турецкого”), не знают об ительменах ничего. То, что якуты входили в сферу влияния великой монгольской империи, можно считать доказанным. К XVIII веку, таким образом, если были у якутов какие-то контакты с ительменами в прошлом, то уже забылись. Ничего не знали об ительменах и тунгусы, коряки же (тауихимель — далеко живущие), и чукчи (коанг агомин — сердитые люди) конечно, были в курсе и считали ительменов сходным с собою этносом. Народы, жившие на островах возле Берингова пролива, знали о Камчатке все, называя ее Большой страной. Ительмены, в свою очередь, до прихода русских знали коряков, чукчей, японцев (“зюземанн”) и курильцев (айну, “куши”). Русских они называли брахтадт, не зная сами, откуда взялось это слово.

Значение слова “ительмен” было для Стеллера загадкой. То, что сегодня можно встретить во всех справочниках — будто “ительмен” расшифровывается как “живущие здесь” — не более чем догадка, брошенная Стеллером мимоходом в одной из глав своего труда. В другой главе он подробно анализирует этот этнотермин, но данный пассаж почему-то современные исследователи не цитируют. Пытаясь разгадать этимологию, Стеллер берет персидские аналогии как самые очевидные, считая, что предки ительмен жили некогда на Волге и были частью скифов. Действительно, по его раскладке, “ительмен”=”ийе+тель+мен”=”всегда водяные люди”. По мнению Стеллера, прямой прародиной ительменов можно считать только Монголию, откуда они переселились на Камчатку “задолго до распадения монархии великого Чингизхана” и раньше “возникновения отдельных народов, монгольского и тунгусского”. Немецкий исследователь полагает, что ительмены перебрались на полуостров по островам, от устья Амура, а не через перешеек, который для прохода крайне труден даже сегодня, в XXI веке.

Анализируя быт, исследователь находит аналогии с древнейшими китайцами. Окончательный вывод: ительмены некогда обитали “за пределами Китая, в степях Монголии, ниже Амура”. На это указывают многочисленные совпадения в языке монголов и ительменов, а также физиологическое сходство. Так, ительмены практически безбороды, как и монголы. На половых органах у них почти нет волос. Половые губы у женщин велики, их подрезали (женское обрезание?), считая вульгарными. Одно из ительменских ругательств — назвать противника «именем» таких половых губ, аналогию чему мы видим у современных чувашей (народ, сохранивший архаичные тюркские черты). Брачные обряды — наиболее консервативные. Две главные черты — многоженство и своего рода калым (только не товаром, а работой на отца невесты) — сближают обряд ительменов с тюркским.

Вот характерные имена ительменов. В скобках, где возможно, мы даем их тюркскую расшифровку. Часть имен — более поздние, объяснимы из языка самих ительмен, и мы даем их перевод по Стеллеру. Мужские имена. Эрем (“господин, начальник”, монг. “эрем” = “полынь”). Коско (“ко”, тюрк. “этот”). Липаха (“лэп” — теплый, оттепель). Гтехантатах (из ительменского — “черная сажа”). Пиканкур (“пике” — “госпожа”). Галгал (= “хала” — “саврасый”). Темпте (“тим” — “старание, усердие”). Кучиниц (= “кусе” — “безбородый, безусый”). Женские: Афака (без соответствий). Саакшом (“сак” + “чок” — “коленопреклоненный, покорный). Чекава (“чака” — “член”; если этимология верна, довольно своеобразный юмор). Ачек (без аналогий). Агит (из ительменского “все погибли” — в память о предках). Пасуич (из ительменского “слезливая”). Последнее имя дано было одной женщине, которая родилась во время присоединения страны русскими. Отсюда видно, каким это событие осталось в памяти ительменов. Из разбора имен мы наблюдаем, что мужские имена хранят четкие тюркские соответствия, а женские не столь архаичны, их придумывали по случаю.

Чрезвычайно устойчивым признаком культуры народа является календарь. Само обозначение времени у ительменов — “уткуах”, “асич” (у жителей западного побережья) и “леткуль”, “ельчич” (у жителей восточного побережья), причем на древность этих слов указывает то, что смысла их ительмены уже не понимали. На старотюркском “ут” = “ходить”, “ас” = “память”, “лата” = “порядок”, “елкер” = “Плеяды” (по которым еще герои Гомера определяли время). Таким образом, мы получаем целый набор определений, касающихся свойств времени.

Другим возможным тюркским следом является отсчет времени не по солнцу, а по луне; именно, ительмены определяют год как некое количество лунаций. Но поскольку лунный год короче солнечного, они подгоняли лунации к сезонам, чтобы, в отличие от мусульман, начало года не двигалось по всему календарю. Месяц же прямо определяется как промежуток между новолуниями. Названия месяцев имеют четкую этимологию из ительменского, так что они, наверное, поздние. Само слово “месяц” как и в русском и у других индоевропейцев, синоним “Луны” — “коач”. В старотюркском “кукаль” = “пирог”. Здесь возможна аналогия — оба предмета, пирог и Луна, круглые. “Лето” называется по-ительменски “адамас”, что может иметь аналогию с тюркским “азамат”, “заря, свет”.

Музыкой ительменов Стеллер восхищается, говоря, что никогда бы не подумал, глядя на ительменов, что они так поют. Сравнивая их песни и кантату композитора Орландо Лассо, которой тот развлекал короля Франции после Варфоломеевской ночи, Стеллер отдает решительное предпочтение ительменам. Очень интересны такие архаичные черты: в песнях, и только в них, они вместо “якут” поют “ногэй”, то есть “ногай” (!). Вместо “русский” -”ступэй”, что не находит аналогии в тюркских языках. Если вспомнить, что якуты — действительно из чингизовой отрасли, как и ногаи, невольно задумаешься, не сложился ли этот обычай тогда, когда ительмены обитали рядом с ногаями, а потом, познакомившись с якутами уже после переселения на Камчатку или в процессе оного, перенесли на них это наименование.

Анализируя религию ительменов, я нашел в ней два пласта. Первый — тюрко-монгольский, и второй, самый загадочный — античный (или скифский). Сначала о первом.

Величайший бог-демиург — Кутка или Кутга, происходит, может быть, от монгольского “кут” = “мороз”. Именно холод должен был казаться первым поселенцам на Камчатке главным фактором, определяющим их жизнь. Постоянные насмешки, которые ительмены допускали по отношению к своему богу, рассказывая о нем, почти в дионисийском духе, непристойные истории, объясняются, может быть, победой над морозом после того, как Кутка же научил строить подземные жилища. Научив, Кутка ушел в страну коряков, где куда холоднее, чем на Камчатке.

Жена Кутки — Хахи, быть может от тюркского “хат” = “красота, порядок, лад”; миф говорит, что она и была очень красива и умна. Его сын Дезелькут, быть может, от “тес” = “подобие, образ” + “кут” = “Подобие Кутки”. Морской бог у ительменов назывался Митг, имени которого я не умею объяснить. Леший, совсем как у славян и тюрок, заманивающий в чащу — Ушахчу, имеет может быть соответствия в “ух” (чувашское)= “филин”. В облаках живет Виллюкай, “вилем” = “смерть”, поскольку, по поверьям, после смерти человек переселяется на небо. Властелин подземного мира — Хэч (без соответствий).

Но, как ни странно, гораздо больше аналогий прослеживается с древней греческой религией. И самая поразительная такова. Ительмены очень боялись журавлей, считая, что они убивают людей. Но у греков мы находим миф о том, что журавли убивали пигмеев. Есть исследователи, которые полагают, что в мифе отражены реалии — было некое племя, которое исповедовало такой миф. Как считается, оно могло жить в районе Урала.

Предания, повествующие о противоборстве Кутки и мышей, может быть, имеют в своей основе индоевропейский пласт, сохранившийся у греков в их поэме “Война мышей и лягушек”. Далее, грехом считалось ворошить ножом угли, что находит полное соответствие в известном запрете Пифагора. У ительменов не был развит шаманизм, зато одержимые женщины, которые сами, без помощи бубна, вводят себя в транс, несколько напоминают античных Пифий.

Как греки поклонялись Неведомому богу, так и у ительменов сущность Бога (Бога вообще, а не его ипостасей вроде Кутки) — в неведомом, и такой “Бог вообще” называется Дустэтчич. Ему поклонялись в виде фалловидного столба, стоявшего в укромных местах. Этот обряд напоминает кириметища тюрок Европы, а само имя, может быть, искаженное “Дионис”, которому тоже поклонялись в виде фаллоса. Кстати, греческий миф о том, как Дионис, опьянив себя вином, завоевал Индию без единого выстрела, пока никак не объяснен; может быть, имелось в виду именно переселение ительменов.

Общее мировоззрение ительменов настолько напоминает греческое, что начинаешь подозревать, не приписал ли Стеллер им что-то более цивилизованное, чем было на самом деле. Человек — хозяин своей судьбы. Все зависит от случая. Надо жить сегодняшним днем. Чтобы прервать полосу неудач, не грех и покончить с собой. Всякая тварь воскреснет, даже последняя мушка. Мир после воскресения будет куда лучше этого. Бог не карает никого за грехи, нет также наказаний и воздаяний после смерти — те, кто жил богато, живут на том свете умереннее, бедные живут богаче, так что устанавливается равенство. Все это рассказал ительменам Хаэч, сын Кутки, он же — первый человек, который умер на Камчатке. Он после смерти прокрался к дымовому отверстию, и шепотом передал своим эти сведениям, однако, ему пришлось умереть за это вторично. Какая-то, согласитесь, невообразимая смесь, аналог которой мы можем встретить в голове грека или эллинизированного варвара веке эдак в I до нашей эры или чуть позже. Взять, например, двойную смерть божества — носителя откровения. Это и Осирис, и Дионис, и Аттис.

Поразительно хороши космологические познания ительменов. Они хотя и считают землю плоской, но думают, что изнанка нашей плоской земли — это подземное небо, и когда там лето, тут зима, и наоборот. Дождь проникает сквозь землю и орошает подземную землю, что имеет полное соответствие в индоевропейских мифологиях о Подземном Океане. Есть у них и предания о Всемирном потопе, и о спасении некоторых предупрежденных на плотах, как у народов Передней Азии. Единственное знакомое им созвездие — Большая Медведица, которую они называют Хана, что значит “движущееся созвездие”. Так, по крайней мере, переводит Стеллер. Но если “хана” — просто “движущееся”, то нет ли тут аналогий с названием этого созвездия у степных народов — “Повозка”? Приливы они объясняли действием воронки в океане, которая то засасывает воду, то выпускает ее обратно.

Ничто не говорит о территории с такой ясностью, как находки монет. Что за монеты ходили по территории Камчатки? Камчатский ихтиолог К.Панин и его коллега О.Орехов нашли на озере Ушки, что в среднем течении реки Камчатки несколько монет. Даю описание Панина первой монеты: “Круг диаметром 16 миллиметров имеет на одной стороне изображение лука с натянутой тетивой, стрелы и трех букв: две — “А” и “К” — не вызывают никаких сомнений, третья похожа на русское “П”, но с удлиненным первым вертикальным штрихом. Все изображения рельефные, на плоском фоне. Оборотная сторона имеет выпуклый рисунок, не поддающийся расшифровке...”

Любой нумизмат узнает пантикапейскую (там на самом деле ПАN, а не А, К и П) монету середины III в. до нашей эры, перечеканенную до неузнаваемости, какова вся медь этой, кризисной для Боспорских финансистов эпохи. Вторая монета тоже оказалась пантикапейской, содержала “изображения Тиберия и Рискупорида I”, что, однако, является грубой ошибкой, поскольку Рискуподрид I правил уже после смерти Тиберия. Скорее всего, имелась в виду просто медная монета Рискупорида, римское имя которого было Тиберий Юлий (как и у всех прочих боспорских царей). Две другие монеты И.Г.Спасский, известный питерский нумизмат, определил как хорезмийские, но прочитать их или дать датировку не смог. Ушковский клад стал классикой, вошел в энциклопедический труд великого нумизмата Маркова. Сам Панин полагал, что в озере, которое не замерзает, останавливались корабли из Греции. Трудно в это поверить, но еще труднее — в то, что монеты периода кризиса, которые были не нужны населению на самом Боспоре, понадобились кому-то на Камчатке. И еще — если корабли были из Греции, причем тут Хорезм? На самом Боспоре нет хорезмийских монет, и наоборот.

Из разговоров с местными краеведами я узнал, что кроме того, на Камчатке нашли золотые византийские монеты, солиды, V века. В местном краеведческом музее — небольшая подборка японских монет из Нижнекамчатска. Все три монеты одинаковые, и, как я определил самостоятельно, чеканены в Токио в 1668 году, в правление императора Шогуна Токугавы (1651-1680).

Настоящим же откровением для меня стала выставка подлинных ительменских нарядов XVIII века, которую я видел в тамошнем музее. Ительмены носили на костюмах монеты, хотя не так много, как чуваши или татары. Мне захотелось узнать, что именно это за монеты. Я испросил разрешения у смотрителя, переступил через веревку, и посмотрел на монеты вблизи. Это был шок. Монеты были медью турецкого (османского) властителя Махмуда II, чеканенные в Истанбуле в 28-й год правления, то есть в 1836 году. Я сообщил об этом смотрителю, выяснилось, что таких монет здесь никто не читает. Так может, был путь, который работал в античное время, и позже, в позапрошлом столетии. Путь, связывавший Камчатку и Черное-Средиземное моря. Скорее всего, сухопутный (тогда понятно, откуда Хорезм взялся). Мощнейший аргумент в пользу гипотезы о Камчатке как части Великой Монгольской империи.

Видимо, такие же монеты видел Стеллер у ительменов. Ительмены заявляли ему — “мы готовы продать тебе все свои монеты”, поскольку они, по их мнению, бесполезны, и гораздо лучше выменять на них нож. Виденные Стеллером монеты были явно не русскими, на которые они могли бы просто купить то, что требуется.

А был ли Батый на Камчатке? Вопрос кажется поставлен дико, но вот факты. Возле Камчатского озера есть Батов камень — огромная белая скала, про которую ительмены рассказывают, что некий бог прожил на ней некоторое время, и с тех пор они не любили эту скалу посещать, удерживаемые суеверным страхом. Название скалы странным образом созвучно с одним из ярких ханов Монгольской империи, Батыем. Так, например, под Ростовом-на-Дону есть город Батайск, который получил свое имя именно от того, что на этом месте, согласно преданиям, находилась ставка Батыя.

Есть другой факт. Русского царя ительмены называли Коач Эрем Государь, то есть “Как Солнце Сверкающий Повелитель”. Титул явно восточного происхождения, и, скорее всего, мог относиться прежде к какому-то иностранному правителю, поскольку использование солярной символики архаично и намекает на очень крупного вождя. Мы видим здесь связь и считаем, что Батый или скорее один из его полководцев на самом деле прибывали на Камчатку, в ее южные области, но быстро ее покинули, с каковых пор остался у ительменов пиетет и воспоминание о месте, где стоял лагерем этот правитель.

Подведем итог. Первое покорение Камчатки случилось еще во времена Монгольской империи и знаменовало собой закрепление позиций этого евразийского государства на востоке. Подобно тому, как монголы стремились защелкнуть евразийский замок на западе, завоевав нынешнюю Болгарию, так же они хватались за восточный замок, Тихий океан, справедливо полагая, что настоящая евразийская империя должна обнять оба моря, восточное и западное. «Русские казаки», по большей части те же тюрки, которые принялись восстанавливать империю монгольских каанов, действовали так же, но только по видимости. Содержание их деятельности оказалось деформировано господствовавшей тогда в Москве идеологией. Эта идеология говорила, что «инородцы» должны быть непременно ославянены, крещены, а на самом деле она предполагала, что они должны быть еще и истреблены. Требование налога-ясака,  явно почерпнутого из монгольской практики, было доведено до абсурда, и нацелено не на общее благо, а на уничтожение того, кто этот яскак платил. Может быть, именно поэтому сегодня, когда с жителем Петропавловска говоришь о «великой России», он лишь мрачно ругается и поносит «московских начальников», которые бросили свою окраину на произвол судьбы. Что само по себе есть яркое доказательство неприятного тезиса: истребив народ и надругавшись над его культурой, безнаказанно завладеть его землей и быть после этого счастливым.