Издательский дом «Медина»
Поиск rss Написать нам
Главная » Краеведение и региональные исследования
Полумесяц над Волгой / Е. В. Арсюхин
18.01.2012

3. Нижегородское великое княжество

3.1. Основание и расцвет

В 1340 году Константин претендовал на стол великого князя во Владимире, но не получил поддержку в Орде. Все тот же сон — наверное, подумал Константин. Мы все хотим стать на Владимирский стол, у кого-то получается, у кого-то нет, но — зачем? Что в этом пустом почете? Почет —
если ты князь, добившийся сам каких-то реальных успехов, сделавший свое княжество самостоятельно, из ничего — во славу и могущество, а не просто получивший ордынскими интригами владимирскую пустышку. Если Константин к тому же читал летописи, он мог сделать вывод, что точно так же призрачная погоня за Киевским столом в XII веке погубила не одного князя, пока не нашелся один, Андрей Боголюбский, бросивший все и основавший тот самый стол, за который теперь борются потомки.

Вероятно, идея отказаться от владимирского стола навсегда и сознательно строить свое княжество овладела им сразу после отказа 1340 года. Уже в 1341 году Константин снова в Орде, но на этот раз добивается не химеры, а ярлыка на Городец и Нижний. Отсюда видно, что или потомки Андрея Александровича, или его бояре все еще продолжали контролировать оба города, фактически отторгнув их от Суздаля. Константин получил ярлык, остальное — вопрос времени, поскольку к ярлыку полагался воинский монгольский отряд.

Одни (Г.Федоров-Давыдов) считают этот год моментом основания княжества. Другие отодвигают его к 1350 году, когда от князя раздается призыв ко всем недовольным из других княжеств — идите сюда, тут хорошо. Как обычно бывает, к “доброму князю” со всех сторон пошли люди. Интересно, что то же самое делала чуть ранее и Москва. Так или иначе, Нижегородское великое княжество стало реальностью. Свою власть Константин утвердил перестройкой Преображенского собора (1350-1352), где и был похоронен в 1355 году, а также новым колоколом для храма Спаса (1347), на котором, вероятно, начертал свои деяния.

Факт основания нового великого княжества сразу вызвал истерику в Москве; как говорит летопись, уже в 1343 году великий князь Московский Семен «сперся» (отличный термин, главное, образный) с князем Константином о княжении последнего в Нижнем Новгороде. Тому-то, казалось бы, что? Нет, нам в мире до всего есть дело. Если прежде Семен просто направил бы в Нижний своих головорезов, теперь, при ордынских порядках, он, скрепя зубы, должен действовать легитимно. Он отправляется в Орду, где его сторонниками неожиданно оказываются бояре и суздальские, и нижегородские (очевидно, подкупленные, причем подкупленные еще три года назад, когда Семен, по дороге в Орду, гостил в Нижнем). После «крепкого суда» в Орде хан оставил княжение за Константином. Термин «крепкий суд» надо понимать так, что наглецам досталось по полной программе. Более того, хан выдал ему бояр-предателей на растерзание, что Константин с удовольствием и сделал, поводив сначала смутьянов для пущего позора по торгу.

Размолвка с Москвой привела к тому, что Константин попытался усилиться за счет союзников. В 1350 году он выдал свою дочь замуж за князя Андрея Федоровича Ростовского. Ростовское княжество, впрочем, вряд ли могло стать хорошей опорой в борьбе с Москвой, но, видимо, других холостых не было. В Ростовском княжестве уже наблюдалась анекдотичная ситуация, описанная пословицей «в ростовской земле князь в каждом дворе»: княжество было сначала стараниями Москвы разделено на две части, которые, в свою очередь, принялись интенсивно дробиться. Правда, Москва пока контролировала не всех владетелей, одним из которых, вне сферы влияния Москвы, и был Андрей Федорович.

Гораздо лучшую партию сделал Константин в 1352 году, когда обстряпал в Нижнем Новгороде брак тверского князя Михаила Александровича с той же своей дочерью, к тому моменту, видимо, овдовевшей. В то же время и даже в тот же день в Нижнем местный княжич Борис женился на дочери литовского князя Ольгерда. Все это было приурочено к торжествам по поводу перестроенного Спасского собора. Тверь — это сильнейшая опора против Москвы, княжество, которое никогда не шло с Москвой ни на какие компромиссы. И за спиной Твери всегда стояла Литва, еще более мощное и непримиримое государство, на тот момент считай что русское, но с европейским налетом. Короче, это событие можно считать вершиной политических достижений Константина, сколотившего в одночасье мощнейший антимосковский блок. Недаром летописец в некрологе скажет, что Константин «сильно и грозно» оборонял свою отчину от «князей сильнее себя».

По его смерти в 1355 году старший сын Константина, Андрей, без проблем получил от хана Джанибека ярлык на владения отца. Второй сын Дмитрий-Фома сел в Суздале как в уделе, так что Суздаль окончательно перестает быть столицей. Борис получает Городец, а Дмитрий Ноготь — какие-то земли в окрестностях   Суздаля, лишенные городов. Теперь Андрея можно видеть в Орде чаще, чем дома. Он так дорожил дружбой с Ордой, что в 1360 году взял на себя компенсацию убытков Булгарии, пострадавшей от нападения новгородских ушкуйников, к которым князь вообще не имел никакого отношения. Он был с Ордой в радости и беде; едва не погиб при волнениях, сопровождавших смерть Бердибека (1359 год; в память чего он обновил Архангельский собор, быть может, при участии ордынских архитекторов — вспомним находку в соборе — вырезанных из камня «ордынских плетенок»), и Кульпы (1360). Зато следующий “эфемерный хан” Навруз (1360) на два года даровал Андрею Великий стол во Владимире. Но этот дар Андрей, предвидевший столкновения за него с недовольными москвичами, тут же “передарил” своему брату Дмитрию, а сам принялся укреплять отчину.

Когда в 1361 году при Андрее, Дмитрии и ростовском князе Константине в Орде убили Хызра, вся славная команда очутилась в большом затруднении. Тут же сыскался «отморозок», некий князь ордынский Аратехозя (Арат-Ходжа?) и напал на князей. Андрей не растерялся — там же, на ордынской территории, наскоро поставил крепость, и отбился. Дмитрий же остался в Сарае, где и пересидел неприятности. Вероятно, этого Арат-Ходжу подучили москвичи, поскольку нижегородские князья отправились в Орду именно для того, чтобы уладить конфликт с ними перед Хызром, который казался сильным правителем. Хызр взялся было даже за экономическую реформу, но молот Смуты ударил и его.

Когда Андрей подарил великое княжение Дмитрию, он проявил воистину похвальные мудрость и осторожность. Хан Мюрид (1361-1363) после долгих интриг москвичей дал ярлык на великое княжение Дмитрию Московскому (Дмитрий добивался его еще у Хызра). Летопись колоритно называет посланцев нижегородского князя в Орду «киличеями» — слово явно тюркское и свидетельствует, что политическая система Нижегородского княжества выстроена была по образцу Золотой Орды (по крайней мере, терминологически). Все же эта передача власти выглядела даже для самих москвичей какой-то нелигитимной. В Орде царила смута, и любой, кому нужен был ярлык, мог получить его — не у одного хана, так у другого. Москва послала на Дмитрия Нижегородского рать — в Переславль Залесский, где в то время, видимо, находился великокняжеский стол (а не в разоренном Владимире). Тот побежал в Орду, и в 1363 году Мюрид выдает ярлык теперь уже Дмитрию Нижегородскому. Еще одно усилие, и Мюрид выдает ярлык опять Дмитрию Московскому. На ваш ярлык — наш ярлык: Абдаллах (1363-1368), ставленник Мамая, дал ярлык москвичам, которые снова двинули полки на Дмитрия, и тот из Владимира бежал в Нижний. Одновременно со столов москвичами оказались согнаны Дмитрий Галичский и Иван Стародубский, которые на правах политических изгнанников оказались в Нижнем Новгороде и принялись вынашивать планы мести.

Здесь снова уместно прерваться, и попытаться осмыслить этот, мало освещенный источниками, этап жизни Нижегородского княжества. И прежде всего обратимся к такому расхожему утверждению, берущему начало еще из сталинской исторической школы. Мол, Орда поощряла создание новых княжеств, усиление тех, «кто был ничем и вдруг стал всем», ради того, чтобы вносить раскол в русские дела: когда фаворит слишком усиливался, его «сливали», говорят эти историки. Образование Нижегородского княжества, уверены сторонники этой точки зрения, шло в таком же ключе.

Стоит сказать, что, читая пассажи, посвященные доказательной базе этих рассуждений, прежде всего в классических трудах вроде книги Грекова и Якубовского «Золотая Орда и ее падение», вышедших в сталинские годы, вроде бы проникаешься логичностью их построений. Да, действительно, сидит хан, к нему приходят князья, один сильный, другой слабый, и хан отдает ярлык слабому, а не наоборот. Но эта логичность — мнимая. Корни этого впечатления неподготовленного читателя — в том, что традиционно историческая наука мало внимания уделяла ситуации в самой Орде. То, что на самом деле было отражением борьбы группировок внутри Орды, или, скажем так, между разными силами влияния на всем евразийском пространстве (достаточно сказать о противостоянии Каракорум — Сарай), выдается за цельное, согласованное и при этом дьявольски коварное поведение некой «Орды в целом», при том, что временами сам феномен «Орды в целом» просто не существовал. Прорыв, на мой взгляд, совершил А.Горский в своей недавней книге «Москва и Орда». Он блестяще показал, что для ранних лет становления Золотой Орды наблюдалось противостояние сарайского хана и монгольского каана, при этом одни силы в Руси ориентировались на каана, другие — на хана. Далее, в самом конце XIII века в Орде сыскался могущественный сепаратист Ногай, который временами был сильнее хана, и князья, соответственно, кто ходил к Ногаю, кто к хану. Но еще сложнее стала ситуация с середины XIV столетия, во времена грандиозной Смуты, или Замятни, которая потрясла Орду. Временами на престоле пребывало сразу несколько формально равноправных ханов, каждый из которых считал «правильным» только себя. У князей появилась блестящая возможность для маневра. Если один хан не признает твоих политических притязаний, можно пойти к другому и получить ярлык там. К ярлыку же полагался военный отряд в случае если реализация ярлыка сопровождалась трудностями. Как бы ни был слаб хан, его решение должно было быть воплощено, а на боеспособность «татарской» армии Смута никак не повлияла. В результате этой постыдной «беготни» князья сами стали создавать целые поля региональной напряженности. Как и до монголов, они показали свою неспособность договориться внутри, между собой, и активно принялись выносить сор из избы на суд более высокого арбитра.

Анализ источников показывает, однако, что образование Нижегородского княжества не имело никакого отношения даже и к этим интригам. Как мы уже написали, оно было продиктовано реальными процессами внутри самой Руси. Говорить о Нижегородском княжестве, созданном в угоду Орде, в противовес Москве — значит, просто не понимать того, как формировалось единое Русское государство.

Особого разговора заслуживает и мотив «дружбы» князя Андрея с Ордой, который вроде как является доказательством того, что и его княжество — не более, как «спецпроект» Орды. Начнем с того, что иные князья, особенно ростовские, целыми поколениями строили политику на тесных отношениях с Ордой, причем никто не может заподозрить Ростовское княжество в том, что оно создано монголами. Это был личный выбор того или иного князя. То, что для нас хан в Орде представляется неким монстром, без человечности казнящим князей, вымогающим у них дань и попирающим православие, стоит отнести за счет исторических фильмов и столь же исторических романов. Поскольку мы не можем знать, что говорили между собой простые люди на Руси, что писали друг другу в личных письмах купцы и хозяйствующие субъекты, нам остается опираться на многократно редактированные, в том числе особенно плотно после взятия Казани, летописи, отражающие к тому же воззрения крайне узкого круга лиц. В летописях мы видим стон по поводу «плохих ханов», и ругательные эпитеты в адрес ига. Но круг их авторов — это священники, оторванные (в силу привилегий, которые они получили, к слову, от монгольского хана) от реальной экономической жизни (налогов платить не надо, можно не работать, обидеть священника нельзя, еще Батый запретил), зато остается время подумать о судьбах Родины. Люди праздные, но при этом агрессивно-политические (в теории, естественно, на бумаге) — для любого общества большое горе. Такими были пресловутые «интеллигенты», которые в XIX веке рвались «в Москву, работать и работать», но ограничивались строганием подрывных брошюр. Такими были византийские монахи, рассуждавшие накануне падения Константинополя, как плох Римский Папа с его католицизмом, плох настолько, что помощи от него принимать нельзя. Убого то общество, которое слушает таких людей. Князья, как правило, не слушали своих летописцев, а летописями интересовались постольку, поскольку их можно было переписать, и представить себя для потомков в более выгодном свете, или, скорее, вычеркнуть неприятную правду о своих предках, вписать предков туда, наконец, обосновать в прошлом свои претензии на настоящее. Русские князья были при всем комплексе генетических, родовых недостатков их политики прагматиками — собственно, из-за этого и появилась великая страна, Россия.

Конечно, далеко не все пассажи летописей дышат «ориентофобией». Летописцы тоже были разные. Про одного из ростовских князей летописец сообщил потомству, что тот дружил с Ордой, и тем самым избавил своих подданных от многих неприятностей. Эти слова можно понимать по-разному (в том числе так, что те, кто не дружил с Ордой, эти неприятности имели), но их глубинный смысл, как нам кажется, заключается в том, что князь тем самым спасал свой народ от других князей, которые просто боялись его тронуть, зная, кто за ним стоит. У хана Джанибека в летописях был устойчивый эпитет «добрый». При нем на Руси наступила «тишина великая» — и действительно, это было время жесткого единства Орды, без сепаратистов, к которым можно было прибегать, если хочешь затеять смуту. Конечно, мы не собираемся говорить, будто в Орде никогда не убивали русских князей. Однако самые неприличные убийства совершались в первые годы после завоевания в монгольской столице Каракоруме. Когда власть перешла в Сарай, ханы стали арбитрами в межкняжеских спорах, причем арбитрами с правом смертной казни. Ни единого князя не убили «просто так». Как правило, на него нажаловались предварительно другие князья, прежде всего выставляя в вину то, что он не платит налогов. После разбирательства хан и в самом деле иной раз принимал жесткое решение. Но, если князья занимались самоуправством, и убивали в Орде своего конкурента сами, не дожидаясь суда, их самих ждал суд: так было в конфликте между москвичами и тверяками, причем москвичи, конечно, были глубоко неправы.

Короче, на деле хан не представлял из себя иррациональной силы, с которой невозможно было иметь дел. Выбор конкретно нижегородского князя Андрея в пользу сотрудничества, наверное, для читателя уже очевиден: княжество получало свои доходы именно как ворота на Восток, и было бы глупо не сотрудничать с политической силой на этом самом Востоке. Гораздо интереснее другой момент — то, что Андрей взял на себя компенсацию потерь, которые понес Булгар от разбойнического набега новгородских ушкуйников. Но сначала поясним, кто это такие.

Ушкуйники — это речные разбойники из Великого Новгорода, которые передвигались по Волге на легких и маневренных ушкуях — это суда такие; отсюда и название. Во главе отрядов стояли представители «золотой молодежи». Это — чисто новгородское явление, и вот как оно объясняется. Новгород жил за счет ограбления колоссальных своих окраин. Временами территория «Новгородской республики» захватывала весь европейский север нынешней России, Урал в его северной части и даже север Западной Сибири. Но тщетно, кроме редчайших исключений (крепости на Балтике), искать на этой территории города, дороги, построенные новгородцами, вообще, следы какой-то цивилизации, которую новгородцы принесли бы на свои земли. Суть политики Новгорода заключалась в том, что в регион являлся вооруженный отряд, приводил местных к покорности, после чего облагал их данью (вот это уже не налог, как в Орде, а дань, потому что взамен люди не получали ничего), и был таков. Если возникали проблемы с данью, отряд появлялся снова. Приход монголов и возникновение Золотой Орды Новгороду не слишком понравились, поскольку Орда не приветствовала чистый грабеж. Правда, особенно неприятна для Новгорода была экспансия на север Москвы. С Москвой Новгороду сделать так ничего и не удалось. В военном отношении город всегда был слаб, и, когда Дмитрий Донской, например, пришел штурмовать город, от него предпочли откупиться, и так было всегда. Походы новгородцев были своеобразной реакцией бессилия. Если не получается дать системный ответ, а ситуация позволяет, надо пойти и пограбить. Живи сейчас!

Жертвами ушкуйников становились в равной степени как русские города, так и ордынские. Вот уж когда верен тезис, что террорист не знает национальности. Так, яростный набег на Кострому произошел в 1375 году. В это время великий князь был под Тверью. По реке к городу подошло 70 ушкуев. Граждане во главе с воеводой вышли на бой. Ушкуйники, увидев это, разделились: половина пошла в обход с тыла, половина готова была штурмовать приступом. Воевода устрашился и бежал, за ним побежали и граждане, причем при бегстве многих побили и взяли в плен. Вступив в беззащитный город, разбойники разграбили там все, и хозяйничали в Костроме целую неделю. Что нашли ценного, снесли на центральную площадь для дележа, прочее потопили в реке или пожгли. После этого ушкуйники отправились далее вниз по Волге, снова грабить, а потом у татар продавать награбленное.

Так вот, история с разорением ушкуйниками Булгара в 1360 году и с готовностью нижегородского князя компенсировать Булгарскому улусу ущерб от этого набега, к которому он не был причастен никаким боком, обычно преподносится как выражение страха последнего перед ханом: мол, пришлось пограничному князю отвечать за всех русских. Но все могло обстоять совсем иначе, если вспомнить, что еще выше мы написали про возможный протекторат нижегородского князя над «русским улусом» в Орде. Учитывая этот момент, можно предположить, что князь помог Булгару восстановиться просто потому, что это был его «юрт». Если так, то политическая конструкция, которую воплощало в себе Нижегородское княжество, оказывается очень сложной. Это — колоссальный, не имеющий исторических аналогов русско-ордынский симбиоз, поставленный для обеспечения экономического единства региона и для гарантирования свободной международной торговли по Волжскому пути. Так что вопрос, зачем «понадобилось» истории создание Нижегородского княжества, может получить совершенно неожиданный ответ. Читатель может погадать сам, мы же оставим нашу версию до эпилога.

Но то, что с таким тщанием и искусством выстраивалось в устье Оки, оказалось недолговечным. Причины краха Нижегородского княжества мы сейчас и разберем.

3.2. Как Москва погубила Нижегородское княжество

Настал момент, когда Дмитрий Нижегородский совершил роковую ошибку, которая стоила его княжеству — утраты независимости, а десяткам тысяч людей, судьбы которых так или иначе были связаны с этим государством — гибели и нищеты.

Ошибка заключалась в том, что, забыв обиды на Москву, он стал искать поддержки у своего тезки, Дмитрия Московского. Примерно в то время, когда умирает князь Андрей (1365 — вероятно, от чумы, которая охватила город еще в 1364 году и стала истинной «черной смертью» для судеб края), престол захватил его брат Борис из Городца, подтвердив это ярлыком кого-то из сарайских ханов. Старые историки полагали, что это случилось сразу после смерти Андрея, советские — что еще при его жизни, правда, тогда непонятно, как на это реагировал Андрей. Дмитрий Нижегородский, заручившись ярлыком на великое владимирское княжение у другого хана, Азиза (1364-1367), подарил его Дмитрию, будущему Донскому, в обмен на помощь. Это была первая и самая страшная ошибка нижегородских правителей. Москвич ради усмирения Бориса Городецкого послал в Нижний сначала митрополита Алексея, потом более искусного агента, Сергия Радонежского. Тот звал — лукаво — Бориса приехать в Москву, «поговорить», но Борис не захотел, и, учитывая нравы москвичей, правильно сделал. И даже после того, как Сергий приказал закрыть все храмы, Борис оставался непреклонен. За то, что епископ Алексей поддерживал Бориса, митрополит всея Руси, тоже Алексей, отнял у него паству. Такое, конечно, мог придумать только Сергий Радонежский.

В итоге Дмитрий Московский просто дал своему нижегородскому тезке войско. Борис устрашился, отказался от боя и около 1365 года удалился в Городец, а Дмитрий, теперь уже по уши обязанный Москве (для чего москвичи и ввязались в это дело), сел на стол на Дятловых горах, тем более что после смерти Андрея в 1365 г. он становится полновластным хозяином великого княжения — правда, княжение уже не то. «И пошел на брата своего», — говорит летопись, стараясь оставаться сдержанной, но видно, как гнев и осуждение прорывается в каждой букве.

Сергий Радонежский не единственный раз ввязывался в политику. Более того, роль этого человека как дипломата при Дмитрии Донском до конца не оценена, а она огромна и подчас зловеща.

Вспомним хотя бы миссию Сергия в Рязани. В 1350 году на стол в Переславле Рязанском (именно этот город мы зовем сегодня Рязанью) садится мощный и умный князь Олег, и дела рязанцев, прежде забитых,  пошли в гору. На глазах на краю Дикого поля, между Москвой и Ордой, вырастало цивилизованное, крепкое государство. Похоже, едва ли не главной целью политики Москвы с этого момента становится уничтожение Рязани и всего княжества.

В 1365 г. Переяславль сжигает ордынский князь Тогай (не тот ли, у кого позже искал Олег убежища от московских войск?); Олег вместе с пронским и козельским князьями его догоняют, разбивают, да так, что Тогай еле утек. Вероятно, с победой над лидером юрта Мохши Олег получил какие-то права на город Коломну на Оке, в которой очень четко выделяется ордынское присутствие. Четкое настолько, что в свое время мне удалось предположить и обосновать: в городе, который некоторыми историками считается чуть ли не личным доменом московского князя, на самом деле было две администрации. Московская — внешняя и ордынская, состоящая из местных «татарских» олигархов. Раз так, Олег начал действовать, чтобы включить Коломну в состав своих владений.

Но встретил отпор Москвы. Около 1300 года Москва присоединила этот город, который к тому же некогда подчинялся Рязани, к своим владениям (вероятно, как говорилось выше, с условием сохранить самоуправление ордынских вельмож). Рязань попыталась Коломну вернуть. Москвичи отвечают масштабным войском, которое в 1371 г. разбивает Олега под Скорнищевом (предместье Переяславля), и сажает на престол пронского князя Владимира. Олег бежит в Городец Мещерский, к тамошнему то ли финскому, то ли к тюркскому владетелю, набирается сил, выгоняет чужаков из Переяславля буквально через несколько месяцев и тут же мирится с Москвой. С чего бы это, почему Олег так легко отказался от победы? Причина проста — в Рязань пожаловал Сергий Радонежский; он умел пользоваться статусом человека, которого обидеть нельзя. «Старец тихий, чудный, скромными словами беседовал с Олегом о пользе души, о мире и любви…», — говорит летопись и сама себе умиляется. Так Олег, уж неизвестно как уговоренный, отказывается от всего, что завоевал и открывает Москве дорогу на юг.

После короткого периода мира Олег, однако, осознал свою ошибку и в 1380 году никого не послал на Куликово поле, а двумя годами позже указал Тохтамышу, как ему лучше пройти к Москве. Это не есть доказательство коварства Олега, а свидетельство тяжести «дружбы» с Москвой, которая ничем не помогала своему союзнику, когда тому приходилось туго, зато заставляла участвовать рязанцев в разного рода авантюрах.  Осенью того же 1382 года Москва отомстила: Дмитрий послал рать на Переяславль, Олег “еле утек”, и “пусту всю землю сотвориша, хуже татар”. Но в итоге “милые” опять помирились: в 1387 Олег женит сына на дочери Дмитрия. Конечно, в итоге это привело к скорой аннексии Рязанского княжества, к слову, тоже великого, Москвой.

Точно такую же штуку сделал Сергий Радонежский в княжестве Ростовском. В 1363 году тамошний князь Константин, верный вассал Москвы, правивший уже 40 лет своей Борисоглебской половиной княжества и за три года перед этим получивший по ханскому ярлыку и другую половину, Сретенскую, вдруг взбунтовался и решил сбросить с себя московское ярмо. Он поддержал притязания на великокняжеский стол не князя Дмитрия Московского (Донского), а князя суздальского. И проиграл. Дмитрий получил стол во Владимире, а Константина надо теперь наказать. И его наказывают — удаляют княжить в Устюг, где он загадочно умирает уже в следующем, 1365 году.

И вот именно в момент «экзекуции» мы видим Сергия Радонежского, эту «тень Дмитрия Московского» в Ростове. Историки говорят, что он мирил ростовского и московского князей. Мирил — это как? Уговаривал Константина переехать в Устюг и поскорее умереть, что ли? Или будем говорить проще и откровеннее — Сергий пришел выполнить приказ Дмитрия Московского и лишить Константина трона?

В Ростове надо было сделать в общем-то неслыханное — добиться, чтобы князь с таким «стажем» вдруг встал и просто ушел. Военная сила? Она не всегда решала проблему. Несмотря на то, что многие из ростовского боярства перебежали в Москву еще при Иване Калите, в Ростове остались силы среди «золотой сотни», которые могли дать отпор. Миссия невыполнима? Светскими силами — да. Но в душе каждого живет страх. А повелитель страха — Церковь. Нижегородские и рязанские подвиги Сергия еще впереди. Но его таланты известны, а главное, это же его отец был в числе тех, кто когда-то, по зову Ивана Калиты, сменил Ростов на Москву. Почти свой, ростовский… Мы не знаем, какими карами небесными пригрозил Сергий Константину. Но нам известен результат, и этого достаточно. Свидетелем этих событий поныне остается пронзительно красивый Борисоглебский монастырь возле Ростова, построенный, увы, как крепость-соглядатай Москвы за ростовскими князьями.

И последнее, на чем хотелось бы остановиться, говоря о послужном списке Сергия — это, конечно, Куликовская битва, совершенно не нужная Москве, стоившая ей тысяч жизней и разорения столицы двумя годами позже. Сегодня ясно, что Сергий спланировал ее практически самостоятельно. И подбил на нее Дмитрия Московского, человека, судя по всему, не слишком воинственного. Чтобы задумать такое сражение, нужно было быть прекрасным дипломатом и иметь всю информацию о ситуации в России и в Орде. Напомним, что битва была на руку хану Орды Тохтамышу, которого вконец достал темник (военачальник) Мамай. Мамай не хотел воевать с Россией, его нужно было еще спровоцировать. И значит, надо было снестись с Тохтамышем, а может, сам хан вышел на Сергия? Так или иначе, в 1382 году Тохтамыш, придя на Русь, чтобы поставить Дмитрия, возомнившего себя победителем Орды, на место, сжег Москву, но подчеркнуто не тронул Сергиевскую обитель (ныне Сергиев Посад). Монастырю досталось от татар уже в 1408 году от Едигея, который был таким же темником, как Мамай, и мстил за своего “учителя” и наставника в сепаратизме.

Таким образом, деяние, совершенное в Нижнем Новгороде Сергием, куда как хорошо вписывалось в канву его политической активности.

Но вернемся к хронотопу. Видимо, еще не понимая глубину своей ошибки, Дмитрий Нижегородский, полагая, будто с помощью московского войска он вернулся на свой трон и только начинает добиваться великого княжения, тем самым, конечно, пересекает путь своему московскому тезке. В 1365 году его сын Василий возвращается из Орды с ярлыком от хана Уруса. Ярлык предназначался отцу, Дмитрию. Но штука в том, что, пока сын ездил и ждал появления более-менее вменяемого хана, ситуация изменилась настолько, что Дмитрий даже не рискнул ярлыком воспользоваться. Он отдал его подобострастно Дмитрию Московскому, думая, что теперь-то уж у них точно будет дружба навек. Просчитался. «Бысть знамение на небеси, облаки кровавы и черны являлись, и мгла стояла три месяца, тогда людям было тягостно и скорбно, и рыба в реках сгинула», — пишет летописец в 1365 году. В княжестве наступил страшенный голод.

Несмотря на все эти эсхатологизмы, внутренние силы у княжества еще были, причем были они в основном благодаря мощному купечеству. В 1366 году князь в ознаменование прекращения мора, унесшего его отца и погубившего, как вскоре выяснится, княжество, строит каменный храм Николы на Почайне. А купец Таисий Петров выкупает у некоего Мурапчина (Мурада?) князя, то есть у булгарского местного владыки, несколько сел, в том числе на Сундовике (возле современного Лыскова). Интересно, что в одном уже стоял православный храм. Культура Нижнего Новгорода и Орды все-таки крайне причудливо переплеталась. А княжество продолжало расти — пусть даже за счет купеческих, а не военных приобретений.

Но отныне Москва считала Нижний своей “колонией”. Доходило до того, что, когда в 1366 году ушкуйники сожгли Нижний и ограбили бывших там татарских купцов, Дмитрий Московский хлопотал лишь о том, чтобы убытки возместили этим купцам, а сожжение Нижнего его не волновало. И это — несмотря на то, что в том же 1366 году дочь Дмитрия Нижегородского выходит замуж за Дмитрия Московского, куда уж ближе отношения. “Не много радости видела я за ним”, — вспомнит потом она. Свадьбу играли в Коломне, в городе, где жило много людей из Орды. Летописец проводит странную связь, которая видна ему одному: на свадьбе Дмитрия Московского посетила идея построить в Москве каменный кремль. Что он и делает. Вероятно, не без помощи булгарских мастеров, которые или уже построили кремль (часть его) в Нижнем, или в принципе могли это сделать, но пока маялись без большого заказа, такое строительство было бы невозможно. Более того, может быть, нижегородский князь обставил брак условием, что заказ получат его булгарские каменщики. Так или иначе, Нижний Новгород помог Москве обзавестись каменным поясом, что, конечно, усилило Москву. Впрочем, нижегородцы и не помышляли ходить на Москву и штурмовать ее, чего не скажешь о Москве. А Тохтамыш вскоре возьмет каменные стены, пусть бы и хитростью.

В 1367 году на Нижегородские земли напала рать ордынского князя Булат-Тимура. Он сумел продвинуться только до Сундовика, где его встретила крепость, выкупленная незадолго до этого у булгар. Оборону Булат-Тимуру составили оба князя, Дмитрий Нижегородский и Борис. Дмитрий Московский, естественно, никак не помог. Булат-Тимур бежал в Орду, где его убил Азиз-Шейх, законный хан Золотой Орды. Из этого видно, что Булат-Тимур действовал по наводке кого-то из сепаратистов, может быть, даже Мамая, который примерно в это время начал поднимать голову. А Мамай, как мы увидим ниже, очень часто выступал на стороне Москвы, по крайней мере, в начале карьеры.

Между тем закабаление Нижнего продвигалось и по церковной части. В 1370 году московский митрополит Алексий, тот самый, что обезглавил епархию, идя из Орды, пришел в Нижний и основал Благовещенский монастырь, к которому простодушный князь тут же приписал многочисленные «вклады». История показала, что монастырь, больше напоминавший крепость, стал оплотом Москвы и ее соглядатаем в нижегородских делах, выполнял ту роль, которую впоследствии сыграла опорная крепость Москвы, Старый городок, расположенная рядом с ним.

В 1374 году Москва даже возобновила разрушенную (читатель уже знает, как) нижегородскую епископию и ставит на пост епископа Дионисия. Этот Дионисий, впрочем, скоро напитался нижегородским вольным духом. Когда в 1378 году умирает поставивший его Алексий, а хитрый Сергий Радонежский отказывается занять пост главного православного священника, Дионисий начинает претендовать на кресло сам и вступает в борьбу с Митяем. Этого Митяя рекомендовал сам Дмитрий Донской, да что рекомендовал — активно лоббировал. За это Дионисия берут под стражу, он бежит в Константинополь, где в 1382 году добивается сана архиепископа Нижегородского, становясь тем самым независимым от Москвы церковным правителем. В итоге он помирится с Донским, и станет главным священником всей России. Но умрет в литовской тюрьме в Киеве, где окажется проездом — Ольгерд не простил ему виляния хвостом.

Но вскоре Нижний Новгород должен был дружить и с Мамаем, союзником Москвы. Наверное, читателю покажется странным, что Дмитрий Московский, разбивший Мамая в 1380 году на Куликовом поле, был его союзником, однако это именно так, и размолвка с Мамаем произошла, в общем-то, незадолго до этой битвы. До 1380 года Москва, пользуясь тем, что в Орде есть две силы (законный хан и Мамай), делала ставку на последнего, хотя бы потому, что Мамай, владетель юга, находился дальше, и на многое, творившееся на Руси, смотрел сквозь пальцы. Когда законный хан, Тохтамыш, усилился, в Москве поняли, что приоритеты пора менять.

Как раз в это время (1370) из сферы влияния Мамая вышел Булгарский улус, и там засели сепаратисты. Летописи называют имя — «князь» Асан, или Хасан, который против воли Мамая занял Булгар. Это напрямую (если верно все, что мы написали выше про протекторат Нижнего Новгорода над «русским улусом») касалось нижегородского князя, и в то же время объективно получалось так, что к делу пристегивался и Мамай, не хан, человек без права претендовать на какой бы то ни было контроль над Булгаром, но вот — поставил так себя «наглец». Уметь надо. Дмитрий оказался между молотом и наковальней, и совершил свою вторую ошибку. Когда Мамай для возвращения контроля над Булгарским улусом предложил Дмитрию войско, он его взял, хотя знал: где Мамай, там Москва. Причем взял с радостью: ведь Булат-Тимур, вероятно, тоже действовал с опорой на Булгар. Нижегородцы захватили Булгар, Хасан откупился, и его удалили на окраину улуса, и посадили в Булгаре человека, угодного Мамаю, по имени Салтан Баков (? — в искаженной русской транскрипции читается только «Султан»).

Поначалу казалось, что все прошло гладко. Вероятно, именно добыча, полученная в Булгаре, позволила Дмитрию начать каменное строительство кремля (1372). Нет особых сомнений и в том, что он привлек, из числа пленных, булгарских инженеров. Столица Булгарии была выстроена в камне, тогда как на Руси забыли, как строить не из дерева. Однако денег на то, чтобы сделать каменным весь кремль, не хватило. Дмитрию удалось возвести одну башню и некоторое подобие цитадели. Годом ранее он, видимо, для пробы сил, ставит храм Николы на Бечеве, хотя в 1371 году Нижний вместе с Костромой пограбили ушкуйники, а непонятные «татары» (видимо, очередные сепаратисты, теперь уже из юрта Мохши) пограбили земли за Пьяной. Впрочем, нижегородский князь сам уже не замечал тщету своих усилий. В 1373 году Дмитрий Донской стоял на Оке, поджидая каких-то «татар», чтобы с ними сразиться — вероятно, ордынцев, поддерживающих законного хана, но, к счастью для Нижнего Новгорода, который мог бы в таком случае стать ареной опустошительной войны, не дождался. Дмитрий Нижегородский в этой ситуации выглядит примерно так, как сегодняшний слабый правитель, допустивший на свои территории иностранные военные базы.

Отношения Мамая и Москвы между тем стали портиться. Чтобы устрашить Москву, Мамай послал на Русь “посла лютого” Сарайку, который по дороге, видимо, бесчинствовал. Желая переиродить Ирода, Дмитрий Нижегородский захватил Сарайку в плен, а его сын Василий Кирдяпа, пока отца не было в городе, убил Сарайку вместе с тысячью «татар» (1374). Впрочем, некоторые летописи, может быть, желая обелить Василия, говорят, что он, напротив, хотел спасти Сарайку, и для этого приказал развести его и послов по разным помещениям, те же поняли дело так, что их будут бить, стали стрелять, и в перестрелке все погибли. Наверное, дело было не совсем так, а намного хуже. В память о Сарайке, которому, видимо, сочувствовал народ, пруд в кремле назвали “Сарка” (находился возле Дмитровской башни кремля, где сейчас выставлены орудия Второй мировой). Мамай в ответ прислал серьезную рать, которая разграбила Запьянье. Пытаясь как-то загладить вину (а, несмотря на розмирье с Мамаем, поступок Василия воспринимался даже в Москве именно как вина, поскольку Дмитрий Московский смертельно боялся татарской мести), Дмитрий в 1375 году ходил вместе с москвичом на своего прежнего союзника, на Тверь, чем окончательно уронил себя в глазах истеблишмента. Лучше всех в тот год пришлось ушкуйникам, которые хорошо пограбили и Нижний, и Кострому.

В итоге страдает самый неповинный — Булгария. В Булгаре мы снова видим знакомого нам Хасана и некоего Мехмета Султана. На этот раз, вероятно, Мамай не имеет против Хасана ничего, но русским так не кажется. В 1376 г. Дмитрий Нижегородский вместе с Москвой предпринимает акцию против Булгара, в ходе которой удается взять у Булгара дань, но ее львиная доля достается Москве. В ходе той операции русским удается сделать беспрецедентное дело — поставить в Булгаре своего «даругу» (налогового инспектора) и таможенника. В другой ситуации это было бы и хорошо для Нижнего, и справедливо — ведь, как уже не раз говорилось, нижегородцы, видимо, обладали наследственными правами на остатки «русского улуса». Однако в той конкретной ситуации плодами воспользовалась Москва. Чем дальше, тем больше становится очевиден замысел москвичей — нижегородские вассалы воюют и получают тумаки, Москва пользуется плодами.

Мамай мстит страшно. Он насылает на Нижний Арабшаха, который в союзе с мордвой нападает на пьяных русских, ставших станом на реке Пьяне, “аке в бане растрепахуся”, и истребляет всех (1377). Как уж так получилось, что и река Пьяна, и русские напились, неизвестно. Есть соблазн думать, что так назвали реку после битвы, но это не так. Дмитрий Нижегородский бежал. Арабшах явился в Нижний и жестоко разорил город. У Нижнего еще хватило сил, чтобы наказать мордву, потакавшую Арабшаху, но в целом экономическая мощь княжества была в корне подорвана. Той лютой зимой в Нижнем не услышать было голоса человека, и отряд из Орды, который шел на Москву через Нижний, почти не нашел, что сжигать. За два года княжество превратилось в собственную тень. В 1378 году, когда «татары» (видимо, тоже мамайские) пришли к городу набегом («изгоном»), они не застали князя, взяли город, а Дмитрию не оставалось ничего, как от них откупиться.

Наконец Дмитрий Нижегородский понял, что дружба с Москвой, которая желала только ослабления своих соперников, завела его слишком далеко. Он переметнулся к Орде. В Куликовской битве 1380 года он сам не участвовал, хотя и послал какие-то полки (так мы пытаемся примирить данные надежных источников, которые говорят, что на Куликовом поле нижегородцев не было, и свидетельство поздних авторов, утверждающих, что там билось «100 бояр» нижегородских). В 1382 году, когда на Москву пошел Тохтамыш, мы видим Дмитрия в числе его прямых союзников. Годом ранее хан присылает в Нижний послов с деликатной миссией — вразумить Дмитрия Московского, чтобы он, разгромивший сепаратиста Мамая, за что ему огромное спасибо, внял бы резонам разума, и не мнил бы себя «царем», более великим, чем ордынский хан. Все понимали, что такое перевоплощение местечкового политика, каким были тогда, как ни крути, московские князья, обернется лишь кровью. Но дело не сделалось, зато нижегородцы с тех пор стали сторонниками законного хана Тохтамыша и с облегчением, наверное, прекратили метания между сепаратистами и легитимными ханами.

В 1382 году Тохтамыш, не решаясь штурмовать каменную Москву, встал у ворот и стал искать способа, как бы тут применить хитрость. И тогда именно братья Кирдяпа, сыновья Дмитрия, уверили брошенных своим князем москвичей, что Тохтамыш жаждет мира, после чего москвичи открыли ворота и были перебиты. Наказания от Москвы Дмитрий Нижегородский испить не успел — он умер 5 июля 1383.

По смерти Дмитрия в Нижегородском княжестве начинается смута. Брат Дмитрия Борис получил от Тохтамыша ярлык на княжество. Сын Дмитрия Василий Кирдяпа счел себя обойденным, и начал думать, как выправить ситуацию. С 1382 года он был в Орде — то ли как заложник, то ли как идейный союзник. В 1386 году он якобы пытается бежать, но неудачно. Момент для Василия пришел в том же 1386 году. Орда поддерживала Бориса как противника Москвы, однако, дабы проявить должный сервилизм перед усиливающимся противником, Борис в лучших традициях княжеской подлости принимает участие в походе Дмитрия Донского на Новгород. Это заставило хана насторожиться, и в 1388 году Тохтамыш отпускает наконец Василия Кирдяпу из Орды со скромным ярлыком на Городец. Василий тут же развивает бурную деятельность. Он заручается поддержкой Донского и выбивает в 1388 году Бориса из Нижнего Новгорода (как видим, Донской легко простил Кирдяпе его зловещую роль в событиях 1382 года, лишь бы внести хаос в нижегородские дела). Василий Кирдяпа объявил себя великим князем нижегородским, как о том говорят его монеты. Он считал себя и суздальским князем. В летописях вы нигде не найдете признания его как великого князя, потому что формально ярлыка от Орды на нижегородское княжение он не получал и владел им только силой захвата.

Борис посидел совсем недолго в Городце и в 1389 году, по смерти Дмитрия Донского, понимает, что пора брать реванш. Он отправляется в Орду, 30 дней сопровождает Тохтамыша в походе против Тимура, потом дожидается его в Сарае и в 1391 году возвращается с ярлыком на Нижегородское великое княжение. Он прогоняет Василия Кирдяпу, заключив его в темницу в Городце.

Это был конец княжества. Триумф Бориса был очень недолог. Князь  Московский Великий Василий, сын Дмитрия Донского, в 1392 году за огромные деньги покупает у Тохтамыша несколько территорий, в том числе Нижний. Тохтамыш идет на эту сделку, потому что после разгрома от Тимура ему очень нужны деньги. Видимо, это был первый случай, когда князь купил у хана не ярлык, а всю территорию, навечно. Летописи осудили поступок москвича. Они пишут, что Василий Московский взял Нижний “не правдой, а златом и серебром”, и что он нарушил крестное целование, данное им Борису. В ноябре 1392 года рать Василия и ордынского царевича Улана явилась в Нижний — Василий снарядил ее уже из Коломны, возвращаясь из Орды, не доехав даже до Москвы, так торопился. Борис не хотел открывать ворота, но его уговорил подкупленный москвичами боярин Румянец. Когда замыслы москвичей обнаружились, некоторые бояре с оружием в руках попытались защитить своего князя, но таковых было немного. Измученный народ не вмешался. Вскоре Василий сам подъехал к Нижнему, и пробыл в городе несколько недель, по уходе оставив за себя наместника.

Так Нижний стал частью Московского княжества, всего 42 года наслаждавшись своим столичным статусом. В 1393 году Василий Кирдяпа и Симеон на короткое время возвращают себе власть в городе, и Василий Московский посылает против них войско. В декабре того же года Борис, как призрак, всплывает в Нижнем в качестве великого князя всего на несколько дней, но успевает дать грамоту Благовещенскому монастырю. Он кончил свою жизнь в суздальской тюрьме уже в следующем 1394 году. Василий и Симеон Кирдяпа бежали в Орду, вымаливать отцовский удел, но не достигли успеха. В 1399 году Симеон пришел с булгарским войском и царевичем Ентяком в Нижний, и на две недели занял город. Булгары принялись грабить. Симеон оправдывался тем, что “не я это творю, а татары”. При приближении московского войска Симеон опять скрылся в Орде. Жена и дети Симеона тем временем бежали из плена и скрылись у мордвы, но москвичи их нашли. Узнав про то, Симеон с повинной явился в Москву, отказался от всех прав, после чего отправился в ссылку и умер в 1402 году. Василий Кирдяпа также вернулся из Орды со смирением, неизвестно точно когда, но ясно, что умер он в Городце в 1403 г.

Некоторые потомки Константина скрывались в Орде и представляли для Москвы первостатейную опасность, но, пока они никак не проявляли себя, Нижний был разорен Едигеем (Эдику) в 1408-м. В 1412 году Джелал ад-Дин дал ярлык на Нижний Новгород одному из сыновей Бориса, Даниилу, а булгар Талыч — войско, и рать двинулась на Нижний. Московское войско было разбито под Лысковом, и Даниил овладел отчиной, после чего небольшой отряд булгар (500 человек) разграбил Владимир. Московский князь Василий пошел в Орду, где уже успели сместить Джелал ад-Дина, и выпросил у нового хана Керим-Берди ярлык, после чего легко выбил Даниила из города. Это был последний эпизод восстановления независимости Нижнего Новгорода. Все, что было позже, лишь пародия, как, например, явление того же Даниила в Нижнем несколькими годами позже, когда этот человек раздавал грамоты, как князь, и, говорят, бил свою монету, причем где-то в лесах. Где и когда умер Даниил, неизвестно.



Контактная информация

Об издательстве

Условия копирования

Информационные партнеры

www.dumrf.ru | Мусульмане России Ислам в Российской Федерации islamsng.com www.miu.su | Московский исламский институт
При использовании материалов ссылка на сайт www.idmedina.ru обязательна
© 2024 Издательский дом «Медина»
закрыть

Уважаемые читатели!

В связи с плановыми техническими работами наш сайт будет недоступен с 16:00 20 мая до 16:00 21 мая. Приносим свои извинения за временные неудобства.