2. Варяжский мир: правда – в мече, истина – в серебре

2.1. Возникновение Нормандской Руси. Личность Рюрика.

Аборигены Восточно-европейской равнины — это финны и балты. К моменту, когда варяги, славяне и тюрки стали с разных сторон претендовать на новые территории, более актуальны были именно финны. Достаточно сказать, что даже на месте будущей столицы Варяжской Руси, Рюрикова городища под Новгородом Великим, стоял финский поселок.

Как ни странно, и славяне в «России» — пришельцы тоже. Правда, говоря о регионе реки Волхов, прародине современной российской государственности, «Повесть временных лет» называет аборигенным населением словен, одно из славянских племен, что свидетельствует о том, что словене пришли после финнов, но быстро их ассимилировали. Славяне робко проникли в Восточную Европу, на ее самую западную и северную оконечность, примерно в VIII столетии, и пришли они с территории бывшей ГДР (поселения на месте Берлина и Шпандау — их самые древние столицы). Как уже говорилось, они быстро и прочно ассимилировали финнов, неизвестно, добром или силой. Однако вряд ли процесс ассимиляции завершился за сто лет, к IX веку, когда появились варяги.

Варяги, они же норманны или викинги — это собирательное название пассионарной (активной) части населения сразу нескольких северных народов: шведов, датчан, норвежцев. С VII века, пользуясь своим искусством перемещаться по морю, они начинают давить на границы известного им мира. Первый этап их деятельности в VII-VIII веках — тотальный грабеж и насилия по всей ойкумене. С IX века они приступают к созданию собственных государств. Они завоевывают север Франции и Англию. Их государство появляется на Сицилии. Их боятся в Византии, и недаром, потому что варяги сумели устроить княжество и в Малой Азии, правда, всего на год. Наконец, варяги проникают в Гренландию и даже основывают поселения в Америке.

Многие думают, что именно варягам Россия обязана своим именем. Во-первых, летописи прямо говорят, что от варягов прозвалась наша страна «русская земля», а раньше назывались «словене». Во-вторых, слово «Русь» без натяжки выводится из старошведского: на том языке оно значило «член дружины, гребец на лодке». Однако такие видные ученые, как Трубачев и Седов, не разделяют эту точку зрения. Они полагают, что слово «Русь» выводится от индоевропейского «ruksi» — «белый, светлый». Они думают, что эти «рукси» археологически соотносятся с волынцевской культурой, которая, в свою очередь, образовалась от именьковской культуры (ее ареал находился в Среднем Поволжье), когда именьковцев стали выдавливать на запад хазары. Были ли именьковцы славянами — это очень спорный вопрос, тем более, что прародина славян все-таки не на Волге, а, как уже говорилось, в нынешней Восточной Германии. Да и именьковцы, напротив, пришли на Волгу с запада, а не с востока. На мой взгляд, гипотеза Трубачева и Седова не имеет шансов.

Если славяне появились на Восточно-Европейской равнине, будучи выдавлены германцами из мест своего обитания, то варягов гнало сюда желание захватить начало торговых путей, один из которых вел в Арабский халифат (Волжский путь), другой — в Византию («Из варяг в греки»). Конечно, с одной стороны, само окончательное формирование этих путей вызвано именно появлением варягов: ведь сами по себе пути мертвы, пока по ним никто не плавает. С другой — считать варягов первооткрывателями этих путей нельзя. Доказано, что финно-угры вели хоть и ограниченную по объему, но довольно далекую торговлю с южными регионами. Эта система сложилась еще в IV веке, когда Восточно-Европейская равнина на короткий срок попала в состав даннической империи готов. В IX столетии «на том конце провода», в низовьях Каспия, резко активизировался Хазарский каганат, который искал возможности развивать торговлю с севером, но не мог добиться больших успехов без достойного контрагента, каковым и стали варяги. Так что варяги как бы шли на готовое, но в то же время многократно усилили эффективность этого «готового». Славяне на раннем этапе, как народ, в принципе не торговый, не могли играть в этом деле сколь-либо заметной роли.

Если верить хронологии «Повести временных лет», которая в ранних записях страдает условностью, все протекало достаточно быстро. В 852 году «Повесть» лаконично отмечает, что «прозвалась земля Русская». Под тем же годом западный источник, «Житие святого Ансгария», отмечает нападение датчан на некий богатый город в земле славян. Сейчас почти точно установлено, что это была Ладога, где фиксируются соответствующие находки и слои пожара. Итак, «прозвалась» земля не совсем добровольно. Уже в 859 году летопись говорит, что варяги брали дань со славянских и финских племен.

В 862 году происходит событие, которое породило колоссальные споры в исторической литературе. Летопись сообщает, что варягов изгнали за море, не дав им дани. Однако жизнь после их ухода не задалась, не было порядка. Под словом «нет порядка» надо понимать невозможность функционирования институтов власти, то есть все того же сбора дани, а не тотальный разгул и погром. Иными словами, славяне попытались сами собирать дань, как это делали варяги, но у них ничего не получилось. Тогда они решили варягов вернуть. Решение далось не без колебаний: сначала, как говорит Иоакимовская летопись, на роль устроителя рассматривались кандидатуры собственных правителей, хазарского князя, князя полян (в районе Киева), дунайского правителя (тюрки). Но варяги были под боком, их и предпочли.

В.Янин приходит к выводу, что инициатива «призыва варягов» исходила от союза разноэтничных племен — словен, кривичей и мери (веси). Первые два племени — славянские, весь и меря — финские. Исследователь не говорит, насколько равноправными были отношения в этом «союзе», да этого, наверное, никто и не знает. По мнению Янина, каждое племя этого союза владело своей волостью, а их общим центром было или неизвестное нам (точнее, в принципе известное, но не «осознанное») городище, или вовсе какой-то кочевой, временный, блуждающий центр.

Историки, рассматривающие этот эпизод как свидетельство глубокого самоунижения нации (которой еще, к слову, не было), не понимают сути произошедшего. Сам факт изгнания варягов говорит о силе племенного союза. Сходу не удалось воспроизвести отлаженные варягами механизмы сбора дани, и не удивительно: опыта не хватило. Но, приглашая варягов назад, союз оговорил уже совершенно другие условия их пребывания. Об этом прямо написано в летописи — их пригласили, чтобы они владели по ряду, то есть по договору. Варяги выступают уже как сторона по крайней мере равноправная. «Договор» — вообще ключевое слово. Союз заключил с варягами договор, по которому те должны осуществлять определенные функции, соблюдая определенные нормы поведения. В той системе отношений выполнять возложенные на варягов задания они, варяги, могли только одним способом, прислав князей, то есть лидеров, с их дружинами. Но это не значило автоматического подчинения варягам. То, что прибывший на зов Рюрик вскоре произвел переворот, говорит о его коварстве, но вовсе не о том, что идея была плоха в зародыше. Тем более что в дальней перспективе этот переворот мало что изменил. В регионе установилось двоевластие. Верховная власть стала принадлежать народному собранию, возглавляемому местными, доваряжскими «олигархами». Власть князей из рода Рюрика, то есть варяжских князей, быстро ославянившихся, напротив, оказалась привязанной к определенным функциям и уже в силу этого ограниченной. Вот, собственно, все; ради чего тут было ломать копья норманистам и славянофилам, совершенно непонятно.

По мнению В.Янина, мы можем реконструировать некоторые пункты этого древнейшего договора. Во-первых, в нем говорилось, что дань собирают не князья, а сами «племенные олигархи». Вероятно, уже в этом документе князьям запрещалось владеть на территории племенного союза какими-то землями, кроме собственной резиденции, хотя в этом с Яниным не согласен Б.Греков, считающий, что этого новгородцы добились только после восстания 1136 года. На этом фантазия г-на Янина иссякает. Мне представляется, что в договоре отсутствовали оба пункта, и что и сбор дани самостоятельно, и запрет на земельные владения стали результатом позднейших завоеваний «племенных олигархов». Истинное содержание договора, на мой взгляд, мы уже не в состоянии уловить.

Как говорит «Повесть временных лет», в ответ на призыв от варягов прибыли три брата: Рюрик, который разместился в Ладоге, его брат Синеус, севший на Белоозере, и третий брат, Трувор, в Изборске. Однако через два года (надо полагать, в 864 году?) оба брата Рюрика умирают, а сам он ставит себе новую резиденцию — Новгород и садится там. Как доказано не раз, под «Новгородом» в этом пассаже понимается Рюриково городище, а не современный Новгород. Рассказ летописи скомкан, причины смерти братьев не объясняются, да и умирают они как-то одновременно. Мне близка версия, что на самом деле в землю Словен пришел только Рюрик. А двух его братьев придумал русский летописец, имевший перед собой написанный на «скандинавском» языке текст того самого договора Рюрика со славянами. Ведь “sune hus thru varing” («сунехус труваринг», что было понято как «Синеус и Трувор») в переводе со старошведского значит “с родом своим и верной дружиной”. Это тем более вероятно, что города Белоозера во времена Рюрика еще не существовало.

Стоит сказать несколько слов и о хронологии «Повести». Доверять ей в полной мере не приходится. Так, А.Мачинский полагает, что уже в 810-830 годы в Поволховье складывается русское (то есть варяжское) протогосударство, контролирующее торгово-даннические пути и ориентированные на торговлю с Хазарией и с Халифатом. Так что все, описанное в летописи, можно удревнить лет на 50.

Нам не уйти от разговора, кто такой Рюрик, и есть ли он лицо историческое. С XIX столетия его принято отождествлять с Рериком, который хорошо известен западным хронистам, называвшим его ласково — «Язва Христианства». Рерик происходил из знатного датского рода и родился примерно в 800 году. Где-то в 810 году скончался первый король Дании Годфред, дядя Рерика. Между его четырьмя братьями разгорелась распря, в результате которой двоим уцелевшим, Гаральду и Хеммингу, пришлось спасаться бегством во владения франкского императора Карла Великого. Беглецы получили от императора надел во Фрисландии (сегодня —
Нидерланды) и служили императору по договору. Сын Хемминга, наш Рерик, после кончины отца, которая последовала в 837 году, перебрался к Гаральду в город Дорестадт, который стоял в устье Рейна. Когда в 841 году Гаральд умер, Рерик стал владетелем его земель, однако, в 843 году, после смерти Карла, империя франков распалась на три части. С новым королем той части империи, в которой оказалась Фрисландия, Лотарем, у Рерика отношения не сложились, и он бежал к его брату Людовику, на территорию нынешней Германии. Послужив Людовику, Рерик потом пиратствовал, а затем, усилившись, в 850 году захватил у Лотаря свой Дорестадт. Лотарь ничего не мог поделать, кроме как согласиться с захватом и отдать ему город на тех же условиях, на каких его дядя и сам Рерик владели им прежде. В 852 году мы видим Рерика участником осады богатого шведского города Бирки, а также грабящим земли «славян, живущих у моря» (территория нынешней Польши?). Дважды, в том числе в 857 году, он пытался захватить трон в Дании, но оба раза неудачно, а в 860 году его самого выбили из Дорестадта.

После этого он исчезает со страниц хроник. Уехал на Русь? Может быть, но ровно через 10 лет, в 870 году, он снова появляется на западе. Это второе явление принесло Рерику больше успеха: он снова получил у нового короля, преемника Лотаря, Карла, свой Дорестадт, а затем и фризские земли, то есть восстановил те владения, которые были у его отца и дяди, в одних руках. Незадолго до 882 года он умирает. Западные источники не называют места смерти. Русские источники уверяют, что Рюрик скончался на Руси в 879 году, никуда не отлучаясь с нее после объявления себя великим князем.

Итак, Рерик — это наш Рюрик? Может, и так, однако, ни один западный источник не говорит, что Рерик был князем у славян. Исследователи пытаются втиснуть славянский период жизни Рерика в те лакуны, которые отмечаются в его биографии, но выглядит это крайне неубедительно. Нет, нужно отбросить эту столь «удобную» версию, и признать, что славяне пригласили на роль «кризисного управленца» человека, не зафиксированного западными анналами. Это не значит, что — плохого, может быть, просто молодого. Интересно, что в Новгороде имя Рюрик (уменьшительное «Рюря») было распространено в простой, народной среде, тогда как в прочих местах Руси оно было только княжеским. Может, это имя по традиции давали потомкам спутников Рюрика?

Как о курьезе расскажем о недавней «сенсации» — якобы в урочище Плакун в Старой Ладоге найдена могила то ли самого Рерика-Рюрика, то ли одного из его спутников. Действительно, обряд, по которому похоронен «воин из Плакуна», характерен для Южной Дании IX века. Однако это говорит лишь о том, что в Старой Ладоге умер какой-то выходец из Дании, князь или простой дружинник. Но в могиле нет ничего, чтобы привязать ее к конкретной личности. Ладога и Новгород ведут постыдную борьбу за право прародины Руси, не стесняясь привлекать к ней самых высоких чиновников, не разбирающихся ни в чем и могущих выносить суждения только на основании субъективного впечатления от личности убеждающего. Это я заметил к тому, что скоро, наверное, вот так просто взять, и написать о первых годах Русского государства станет совсем не просто.

Обратимся теперь вплотную к тому загадочному «Новгороду», который якобы основал Рюрик. Казалось бы, что тут загадочного? Новгород и есть Новгород. Но вот беда — в городе, который мы сегодня называем Новгородом, нет слоев старше Х века. Можно быть уверенным, что нынешний Новгород не был основан Рюриком в 864 году, хотя, как говорит поздняя летопись, «новгородцы от рода варяжского». В то же время на Рюриковом городище как раз с середины IX века появляются следы бурной деятельности, и родовой центр финнов превращается в варяжский замок. Последние археологические раскопки, о которых речь впереди, обнаружили там крепкие фортификационные сооружения IX века и со всей отчетливостью показали, что Рюриково и есть «Новгород» нашей начальной летописи. Новгород, собственно, прозвался Новым городом относительно Рюрикова городища.

Зачем же понадобилось летописцу удревнить Новгород и приписать его основание Рюрику? Окончательная редакция летописи сложилась в XII столетии, когда Новгород стал процветающим городом, а городище превратилось в резиденцию князей, приглашаемых новгородской общиной для исполнения функций на основе договорных отношений. И надо было показать приглашенным князьям, что Новгород — город древнейший, заложен основателем их династии, стало быть, мнение общины Новгорода надо уважать. Стоит помнить, что на Руси не было для города большего оскорбления, чем эпитет «новый». С этим клеймом Владимир был унижаем Ростовым, и дело доходило до открытых стычек. Так что накинуть 100-150 лет городу с «новым» названием — не грех. Правда, летописцу пришлось объяснять читателю, относительно чего Новгород —
«новый», и он выбрал Ладогу. Этот выбор не нес никакой угрозы, потому что Ладога к тому времени превратилась в зависимый от Новгорода городок, которому и в голову бы не пришло «качать права» на основе своего старшинства.

А как же называлось Рюриково в момент его основания? Ведь нынешнее название городища появилось лишь в XIX столетии, когда археологам так хотелось отыскать материальные свидетельства пребывания Рюрика на нашей земле, и оно, конечно, чисто условное. С XII столетия, когда Новгород как таковой уже расцветает, Рюриково городище начинает регулярно упоминаться в летописях под названием «Городище». Обычно «городище» — место, покинутое людьми. Здесь — уникальный случай, когда так называется действующее поселение, резиденция князя. Ну а прежде?

Можно предположить, что в пору своего основания Рюриково городище называлось просто Город. В анналах викингов нынешнюю Россию часто называют Гардарика, Страна Городов. Или — страна Города? Поскольку Рюриково явно было первым объектом такого рода на Восточно-Европейской равнине, можно предположить, что слово, придуманное первоначально как имя собственное, «Город», то есть Огороженное Поселение, стало впоследствии нарицательным именем для всех огороженных поселений вообще. С этой точки зрения, вдумайтесь в нюанс: возможно, Новгород — не «Новый город», а «Новый Город».

Есть другая точка зрения, будто подлинное имя Рюрикова городища —
Холмгард. Дескать, исконное финско-славянское поселение на месте будущего замка Рюрика называлось Холмогород, то есть «город на холме», отсюда искаженное старошведское Холмгард. Однако, это нелепо, поскольку «холм» не имеет никакого отношения к славянскому «холму. Это —
старошведское holm = остров, и название «Холмград» надо понимать как «город-на-острове». Поскольку Рюриково городище — не на острове, сие к нему неприменимо. Зато название хорошо подходит к собственно Новгороду, кремль которого как раз находится на острове.

Другая версия о первоначальном названии города базируется на арабских источниках, которые в IX столетии упоминают город Слава или Салау. Безусловно, так могли называть свою родину славяне-сакалиба, служившие наемниками в Арабском халифате, но вот что именно так именовали городище и варяги — очень сомнительно.

Так или иначе, в 862 году Город стал центром первого на севере Восточной Европы государственного образования, которое часто называют Норманнская Русь, не замечая тавтологии. Ее границы хорошо очерчиваются по летописям. Это Ладога, Белоозеро, Полоцк, Ростов, Муром. Территория громадная, и вся она подчинялась Городу, который ныне даже и разглядеть-то трудно.

После того, как Рюрик сел в «Новгороде», то есть на Рюриковом городище, он, вероятно, нарушил договор и предпринял несколько недружественных шагов против местной славянской элиты. Во всяком случае, в 867 году, как свидетельствует Никоновская летопись, он казнил некоего Вадима Храброго, и многие соратники казненного бежали в Киев. Что касается внешней политики, Рюрик, согласно одним источникам, правил мирно, «не имея ни с кем войны», согласно другим — напротив, развязал повсюду войны. Последнее более верно: Аскольд и Дир, его люди, в 862 году отправились завоевывать Киев, управлявшийся племенами, о которых мы поговорим ниже, под контролем Хазарского каганата, покорили его, отложились от патрона и даже совершили набег на Полоцк, принадлежавший Рюрику.

Рюрик был женат на норвежке, которая родила ему сына Игоря. Великий князь Рюрик, как именуют его летописи, скончался в 879 году, когда Игорь был еще совсем маленьким. Власть над огромной державой принял Олег, который приходился Рюрику, видимо, братом жены (летопись называет его «князем Норвежским») и стал при малолетнем Игоре чем-то вроде регента. Но Олег, похоже, считал себя правителем более высокого ранга, нежели просто регент. Его устойчивый эпитет Вещий свидетельствует, что он был также жрецом традиционного варяжского культа. Деяния Олега соответствуют его славе: именно он подчинил Киев в 882 году, создав феномен, который мы называем Киевском Русью. Придя в Киев, он застал там известных нам уже сепаратистов Аскольда и Дира и обоих убил. Далее, он превращает Киев в свою столицу, после чего Рюриково становится рядовым городком. Олег сажает туда своего наместника и накладывает на него ежегодную дань в 300 гривен, что и выполнялось «новгородцами» до смерти Ярослава Мудрого. С той поры «Новгород» надолго исчезает со страниц летописи. Видимо, жизнь на городище поугасла: археологи фиксируют провал в культурных слоях городища с конца Х по конец XI века.

Для нашей темы очень важно понять и увидеть, как держава Рюрика продвигалась на восток, на Волгу, где столкнулась с другим героем нашего рассказа, Булгарией, и Нижний Новгород — одна из искр, брызнувших от этого столкновения. Покорение Мурома и финских племен мещера и мурома (о чем мы очень подробно поговорим много позже, в разделе о нижегородских татарах) еще в середине Х века не могло бы стать возможным без раннего захвата окрестностей озера Неро и выхода через него на Волгу. Несколько слов о том, как это случилось.

2.2. Захват варягами Волжского пути, основание Ростова.

Восстания против варягов

Территория, на которой стоит современный Ростов, и, кроме нее, громадные пространства вокруг — исконные земли мери. Меря — одно из финских племен, аборигенов северо-востока современной России, причем среди прочих племен — явно одно из самых сильных.

Археологическая история мери «исторического времени» прослеживается вполне четко. Чего не скажешь о происхождении мерянской археологической культуры, как и о происхождении народа мери. Керамика эпохи неолита свидетельствует, что озеро Неро обживалось людьми задолго до Рождества Христова. Наверное, самым ярким неолитическим артефактом с Неро стал каменный топор, стилизованный под морду медведя. Поскольку медведь был культовым зверем именно финнов, эта находка, кажется, ставит точку в споре, считать ли неолитические племена финно-угорскими или нет. На наш взгляд, да.

Но большинство археологов сделать это не решается и говорит о том, что единая этноязыковая группировка финских народов прослеживается лишь с раннего железного века, с таких известных культур текстильной керамики, как Дьяковская и Городецкая. Предполагается, что внутри этих культур сидели неразделенными позднейшие меря, мещера, мурома, мордва, мари. Сама грань  между очень похожими (до полного сходства) культурами — Дьяковской и Городецкой — грань, существующая, на мой взгляд, лишь в умах археологов, объявлена свидетельством наличия двух диалектов (как будто диалекты связаны с формой горшков). Далее была яркая эпопея поисков мери на позднедьяковских памятниках, окончившаяся, конечно же, полной победой: вещи, начиная с VI века (со времени первого письменного упоминания), объявлялись уже не дьяковскими, а мерянскими, и вся недолга. Так же легко разобрались с «ассимиляцией» —
вещи после Х века, пусть даже мерянские по облику, объявляются славянскими или «пережиточными». Почему мы написали этот абзац с такой иронией? Во-первых, я считаю мерю очень древним народом, с самых истоков Дьяковской культуры — точно. Но, самое главное, я думаю, что меря едва ли не до XIII века играла важную роль в жизни Верхнего Поволжья.

Впервые меря упоминается готским историком Иорданом VI века, как припоминание о народе merens в составе империи Германариха (IV век). Затем племя поминается русскими летописями: впервые — в «доисторической», недатированной части «Повести временных лет» (составленной до 853 года): на «Ростовском озере» меря сидит, говорится там, и «на Клещине озере меря же». Летопись в этом месте явно подкорректирована позднее для большей понятности — мерянское название озера, «Неро», заменили на «Ростовское озеро», что выглядит анахронизмом. Но, похоже, подредактировали не только это. А мы пошли на поводу. Однозначная связь Неро с мерей, проведенная летописцем, заставила историков говорить о том, что озеро было территорией мери, по сравнению с другими (ниже мы увидим, что это не так). В 907 году племя неожиданно исчезает со страниц всех источников. Составленное императором византийским Константином до 959 года сочинение «Об управлении империей» знает мордву, но не мерю. Из этого делают вывод, что меря очень быстро ассимилировалась со славянами. Вывод, как мы увидим ниже, поспешный.

Меря, судя по данным археологии, обладала высокой материальной культурой. Прошло время огульного приписывания мере и другим финнам чуть ли не первобытного состояния до прихода славян. Однако началась другая крайность. Послушать иных, оказывается, меря отличалась завидной предприимчивостью. Это она открыла Великий волжский торговый путь. И в сношениях с варягами, пришедшими в Восточную Европу поживиться от этой торговли, меря якобы выступала активной стороной. Варягов дальше то ли озера Неро, то ли Тимерева (возле Ярославля, см. ниже) не пускали, зато сами на юг, чуть ли не в халифат, ездили. Это, конечно, неправда. Вот чего в мере не было, так это предприимчивости и коммерческой жилки. Именно поэтому состояние мери до прихода варягов можно охарактеризовать как бытие традиционного общества —
достаточно высокоразвитого, но замкнутого, неактивного, лишенного пассионарности. Торговали варяги сами, зато меря обслуживала торговую инфраструктуру (сельское хозяйство, ремесло, ремонт утвари и проч.) Желающим представить мерян как прирожденных купцов я могу лишь напомнить пассаж из Ибн-Фадлана, который видел в Булгаре в 922 году именно варяжских торговцев, а не каких-то иных (см. ниже).

Варяги проявили интерес к выгодам, которые несла в себе торговля с Востоком, достаточно рано. Разведки и рейды должны были осуществляться как минимум с конца VII века. Проникновение варягов, скорее всего, было мирным. Следов войн или какого-то геноцида не улавливается. Напротив, когда варяги избирают местом для построения своей крепости излучину реки Сары, мерянское население, прежде рассеянное по громадным территориям, вдруг собирается в непосредственной близости от варяжской крепости, Сарского городища.

Поскольку с норманизмом у нас борются так давно, что забыли, ради чего, сегодня в трудах историков вы прочтете нечто подобное написанному выше, лишь если очень повезет. Чаще всего вам будут рассказывать о том, что меря основала «в ядре своих земель» ранний племенной центр, Сарское городище. О варягах, скорее всего, ни слова не скажут вообще. Так, в фундаментальном труде «Археология СССР. Финно-угры и балты в эпоху средневековья» о Сарском рассказано очень подробно, представлено несколько таблиц археологических находок оттуда, но все находки — финно-угорские, само городище, — конечно же, «мерянский протогород», и нет даже намека на то, что основу материальной культуры Сарского составляют именно скандинавские находки.

Разберемся и с посылом о поселении мери возле озера Неро. Если мы взглянем на карту расселения мерянских племен, то увидим, что колоссальная их концентрация — на юге, у Волги. И севернее лишь два островка — у Неро и у Белого озера. Как раз там, где сели варяги. Так кто к кому пришел? Варяги прибыли в места, заселенные мерей, чтобы установить там дань, как пишут российско-советские историки? Или варяги выбрали точки пустынные, лишь бы удобнее было в плане логистики, а уж меря сама к ним подобралась? Конечно, все убеждает в последнем. Собственно, о давнем знакомстве мери с регионом говорит лишь само название озера, «Неро» (ср. «Нерль»). Обычно эти корни выводят от «нер/няр» — «заболоченная низменность». Но даже с названием не все так просто. Колебания ранней летописи («Ростовское озеро») говорят о том, что мерянское и варяжско-славянское название появились едва ли не одновременно и на равных конкурировали друг с другом. То есть меря дали имя этому «болоту» лишь когда сами его впервые увидели — не раньше конца VII века, одновременно с варяго-славянами, также давшими своему городу (Сарскому городищу) имя «Ростов», а озеру — «Ростовское».

Сделав столь сильное заявление, автор этих строк вмешивается в жестокую дискуссию. Древнейшая история Ростова — одна из главнейших загадок российской истории. Ростов как город упоминается летописями уже в 862 году. Рюрик, как мы помним, согласно летописи, пришедший на Русь вторично, после изгнания его «новгородцами» и оформления правильного договора с ними, стал раздавать земли своим варяжским вассалам, одного из которых посадил в Ростов (никто не поручится при этом, что там не сидел его наместник прежде). Однако археология говорит, что на месте современного Ростова еще сто лет не наблюдается ничего варяжского, а стоит лишь заурядное поселение мери. Зато в нескольких километрах от современного города расположено огромное и богатое Сарское городище. Археологи раскололись на два лагеря. Одни полагают, что ранний Ростов — это и есть Сарское городище. Впоследствии город перенесли на его современное место. Другие продолжают активно копать в Ростовском кремле, в историческом ядре современного Ростова, надеясь отыскать следы славяно-варяжской жизни с момента летописного упоминания, с середины IX века. Сарское же городище, в их понимании — племенной центр мери, который появился прежде славяно-варяжского Ростова, и в результате развития последнего захирел.

Усилиями московской школы (а в Ростове орудуют именно москвичи) победила вторая точка зрения. Как мы видели, издаются книги, где вовсе игнорируется варяжский пласт. Само же городище умудрились удревнить даже до VI столетия, лишь бы оно оказалось основано раньше прихода варяг и тянуло бы на «племенной центр» мери — очевидно, среди полной пустыни. Конечно, все «ранние» даты Сарского городища, будь то VI или VII века, нельзя воспринимать серьезно. Археологи просто берут в вилке дат (время бытования предмета, от — до) самую раннюю, или самую позднюю — это уж как им выгодно. Поэтому где у археологов написано «VII-й», там может быть и «VIII-й». Середина VIII века и есть время основания Сарского городища. А до основания тут было голое поле. Кто-то пришел сюда и сходу выстроил крепость по заранее продуманному плану: насыпал валы, выделил военную и торговую зоны. Эти «кто-то» и были варяги, а само городище мало отличается как от Рюрикова, так и от собственно скандинавских поселений. Существовала княжеско-военная зона, где жили князь (или его наместник) и дружина, а рядом находилась ремесленно-торговая территория. Раскопаны металлургическая, керамическая мастерская, мастерская ювелира, ряд хозяйственных построек. Найдена даже баня. О том, что Сарское было торговым центром на великом пути «из халифата в варяги», свидетельствуют два клада восточных серебряных монет начала IX века. Варяги жили и вокруг городища — так в селе Угодичи обнаружен клад восточных монет с процарапанными руническими знаками, символами скандинавского бога Тора.

Солидный мерянский пласт культуры Сарского можно связать как раз с ремесленниками из числа местного населения. В частности, здесь тоже есть следы литья металла женщинами, как принято было у мери, но именно здесь происходит отход от этой традиции: варяги учат мерю настоящему кузнечеству.

Скандинавский облик материальной культуры Сарского городища идеально корреспондируется с летописными сведениями о раннем «Ростове». Летописи говорят, что в 862 году Рюрик посадил «в Ростов» своего наместника. Далее «Ростов» фиксируется прочно в орбите «варяжской Руси». В 882 году Олег привлекает мерю к победоносному походу на Киев. В 907 и 911 годах «ростовская» дружина под руководством воеводы с ярко славянским именем Потаня участвовала в походах Олега на Константинополь. Характерно, что Олег потребовал от византийского императора отдельной дани для Ростова, и город получил ее. Летописец поясняет, что города, получившие право эксклюзивной дани, управляются вассалами, подвластными Олегу. Видимо, речь идет о потомках вассалов Рюрика, имен которых мы, к сожалению, не знаем. Таким образом, мы видим совпадение данных археологии (Сарское городище — мощная варяжско-славянская крепость) и летописных источников.

Здесь нужно сделать два отступления. Первое. Археология говорит, что тон в Сарском городище — Ростове — задавали варяги. Данные же письменных источников указывают нам и на сильное славянское присутствие. Это и отмеченное нами славянское имя воеводы, и, наконец, само слово «Ростов», имеющее прозрачную славянскую этимологию («рост», то есть нечто «выросшее», «разросшееся», появившееся быстро и стремительно). В этом нет никакого противоречия. Славяне быстро влились в варяжские дружины. Они переняли материальную дружинную культуру варягов, поэтому археологически погребение воина-славянина вряд ли можно отделить от погребения воина-шведа. Славян выдавал лишь язык, который «не откопаешь». Спасибо письменным источникам и топонимике, позволяющим прояснить более сложный, чем кажется по археологическим данным, этнический состав этих «торговых колонизаторов».

Отступление второе. Мы не можем разделить точку зрения А.Шахматова, который считал сведения летописи о раннем Ростове вставками XII века, и вот почему. Мы не сомневаемся, что эти сообщения и вправду подвергались редактуре. Но какой и ради чего? В подлинном тексте летописи наверняка проговаривался тот момент, что Ростов XII века — вовсе не тот Ростов, о котором говорится в IX веке. Возможно, летописи даже сообщали о факте переноса города на новое место. Но властям «нового Ростова» эти данные были совсем не выгодны. В древней Руси древность города значила очень многое — прежде всего, его позиционирование в иерархии относительно других городов. Так, Ростов «презирал» Владимир именно потому, что Владимир — новый город, «пригород» Ростова, населенный не старой аристократией, а «простолюдинами». Поэтому малейшее основание для сомнений в древности Ростова давало повод к унижению Ростова. Точно так было и в Великом Новгороде. Летописи упоминают Новгород тоже с IX века, но ученые блестяще доказали, что тогда это был не современный Новгород, а Рюриково городище. Впоследствии редакторы летописей постарались нивелировать этот момент, в чем и преуспели, да археологи вывели их на чистую воду. Подобной нивелировке подверглись и ростовские известия.

Итак, с одной стороны, мы видим огромный по тем временам военно-торговый город, называемый нами сегодня «Сарское городище», а современники звали его, более чем уверен, Ростов. А что видит археология в это же самое время, в IX-м веке, на месте современного Ростова? Многочисленные попытки откопать в нынешнем Ростове столь же древние варяжско-славянские артефакты, как на Сарском, потерпели крах. На месте современного ростовского кремля где-то с VII века было мерянское селище. Причем его основали люди, которые хотели быть поближе к Сарскому-Ростову, так что хронологическое совпадение не случайно. Вещи, оставленные этими людьми, напоминали таковые же, мерянского облика, с Сарского городища. Богаты остатки зверей и рыб — поселок стоял среди дикой природы. В общем, обычное поселение охотников и рыболовов, снабжавших Сарское городище едой, и получавших оттуда в обмен предметы роскоши.

И вот «вдруг» (опять это «вдруг») мерянский поселок у берега озера Неро превращается в нечто совсем другое. Прямо поверх мерянского слоя, без перерыва, встает типичный древнерусский город. Когда это происходит? Несмотря на то, что раскопками затронута лишь окраинная часть города (его основная территория жалась еще ближе к озеру), ответ есть. Самая древняя мостовая (яркий признак древнерусской урбанистической культуры) срублена, судя по дендрохронологической дате, в 963 году. То есть Ростов упоминается в летописях уже 100 лет, Сарское городище существует 150, а город на месте нынешнего Ростова еще только появляется! Конечно, это свидетельствует о том, что «Ростов» IX — первой половины X века располагался на Сарском городище — других-то кандидатов нет. Очень важно, что вскоре после 960-х годов Сарское городище приходит в упадок: предметов позднее самого начала XI века там нет. То есть люди продолжали по инерции жить на Сарском всего 50 лет, а, с учетом размытости датировок древних предметов, вообще можно говорить об одномоментном покидании Сарского городища. Что это, как не перенос города?

Название городища как «Ростова» забылось быстро, и именно по той причине, что и новый населенный пункт назвали так же, «Ростов». “Народное” имя городища — Сарское — появилось достаточно рано. Так, в апреле 1216 года члены одной из коалиций знаменитой Липицкой битвы встретились, как говорит летопись, именно на «Сарском городище». Но разве в этом народном названии не читается отголоска слова «кесарь» («царь»), то есть верховный правитель? Конечно, мне могут возразить, что имя городища взялось от названия реки — Сара, а откуда имя реке взялось — Бог ведает. Но мне кажется, что тут, вопреки распространенному правилу, именно река получила название от городища, а не наоборот.

Что же произошло у озера Неро незадолго до 963 года? Это было время правления княгини Ольги. Если вспомнить новгородскую историю, Ольга явилась на Рюриково городище (947 год), чтобы установить абсолютно новый порядок власти на той территории. Летописец лаконично говорит, что Ольга установила «погосты и дани», то есть систему налогообложения. Академик В.Янин доказал, что Ольга сделала не только это. Из числа общин, претендовавших на первенство, она выделила три, группировавшихся вокруг острова на реке Волхов. А эти общины основали собственно Новгород — новый город относительно Рюрикова городища.

Зачем это все понадобилось? Почему нельзя было по-прежнему управлять только силами княжеского наместника, сидевшего на Рюриковом городище? Дело в том, что прежняя стройная система разрушилась вскоре после того, как Олег перенес центр своего княжения с Рюрикова городища в Киев. Повсюду поднимались местные общины, требовавшие своего места под солнцем. Чтобы не потерять контроль над территориями, Ольга, по сути, делегировала этим общинам часть власти (на определенных условиях — сбор налогов в пользу Киева). При этом, как показывает пример Новгорода, центр власти сместился и географически. В Новгороде общины сочли удобным создать новый центр, несколько удаленный от старого Рюрикова городища, и последнее теперь понималось лишь как резиденция князей. Отныне власть принадлежала общине пополам с князем, причем в Новгороде перевес явно склонялся в пользу общины: князя приглашали, но его и изгоняли, если он не исполнял договор.

В Ростове, вероятно, незадолго до 963 года произошло нечто подобное. Мы не знаем, была ли Ольга в Ростове лично,Ю вероятно, нет, зато от ее имени действовали, по «новгородской модели», представители киевской княгини. Но есть тут и отличия. Если в Новгороде Рюриково городище как резиденция сначала князя, а потом московского царя, существовало как минимум до XVI века, то в Ростове Сарское городище очень быстро захирело. Причина, конечно, в том, что в Ростове пошли именно по пути «чистого переноса» города. Казалось бы, деталь, а на самом деле — очень важный момент.

Новгородская община искони строила свою политическую систему в духе жесткого дуализма. Есть сама община с ее центром, Новгородом, и есть князь, наемный менеджер. Для поддержания этого дуализма сочли правильным географически разнести два центра — Новгород и Рюриково городище. То, что мы знаем о ранней общине Ростова, свидетельствует: она была еще менее покладиста, чем новгородская. Так, Ростов сопротивлялся крещению едва ли не столетие, что можно связать с принципиальной позицией местной олигархии, мерянской по этносу и «языческой» по религии. Вероятно, в Ростове решили не создавать дуалистическую конструкцию, а взять максимально полноту власти в свои руки, в руки общины. Князь, чтобы быть под присмотром, должен был сидеть не где-то далеко, а в самом сгущении мерянских поселков у озера Неро. К тому же они думали, что, если вырвать князя из привычного окружения Сарского городища, он станет менее сильным.

Конечно, тут мерянские «олигархи» промашку дали. Дуалистическая новгородская модель дожила до момента полного и прямого подчинения Новгородской республики Москве. А в Ростове князь, переехав в центр племенной жизни, относительно быстро подчинил себе общину. Этому способствовало то, что «ростовская» община, державшаяся на принципе этнического отличия от славян, эти свои этнические особенности стала терять, чему особенно способствовало крещение. Сказанное не значит, что ростовская община оказалась какой-то слабой и ущербной. Напротив, она показывает норов, например, в конфликте с возвысившимися пригородами, вроде Владимира. Но община в Ростове не была так противопоставлена князю, как в Новгороде. И вообще, Новгород на Руси —
скорее исключение. Ведь община была и в Москве, и во Владимире, и в Суздале, но много ли мы знаем примеров прямого конфликта князей и общин вне Новгорода? Почти не знаем.

Ранний «Ростов-2», видимо, не был обнесен сколь-либо мощными оборонительными укреплениями. Настоящая крепость в Ростове появилась лишь в XVII столетии. «Обстоятельства, приведшие к возникновению города на месте рядового мерянского поселка на малопригодном для большого поселения низком подболоченном участке побережья, лишенном естественных оборонительных рубежей, едва ли поддаются объяснению. Возможность занять более удобное место на озерном берегу не была реализована. Видимо, в основе столь странного предпочтения лежали какие-то субъективные причины, которые, спустя тысячу лет, понять невозможно», — пишет в связи с этим археолог А.Леонтьев. Однако, с нашей точки зрения, все не так уж загадочно. Русские поселились на тех землях, которые им отвела община мери. Еще долго русским князьям приходилось с нею считаться — вплоть до восстания 1071 года. Конечно, меря постаралась дать варяго-славянам неугодья, а у тех просто не было выбора. Так что князьям нарочно дали местность, где просто невозможно поставить нормальную крепость — чтобы чрезмерно не усиливались.

К началу XI века, по сравнению с мерянским поселком, русский город вырос вдвое. Находки говорят, что город сразу стали посещать крупные иноземные торговые суда (так, найдены остатки одного из таких судов). Суда, наверное, были варяжскими, они привозили товары для дальнейшей переправки их в южные регионы и забирали предметы, поступавшие оттуда. О торговле говорят и находки керамики. Булгарской керамики достаточно много, и удельный вес ее растет на протяжении X-XI веков. В начале XI века начинают попадаться обломки южных амфор из Крыма. Оттуда же могут происходить куски стеклянных браслетов и другие предметы роскоши. А вот янтарь завозили с Прибалтики. До рубежа X-XI веков в этот край лепной посуды скорее всего завозили и русскую круговую. Есть даже керамика с Урала, что может говорить о давно налаженных связях, еще при господстве мери, с уральскими, этнически близкими племенами.

Но все эти достижения в торговле, как и функционирование Великого волжского пути, как и, может быть, экономический подъем Волжской Булгарии были бы невозможны без выхода варягов непосредственно на Волгу, что они и сделали еще «в эпоху Сарского городища», причем прорыв был осуществлен примерно там, где ныне стоит Ярославль. Для этого и от Сарского, и от Ростова стоило лишь спуститься по реке Которосли, которая впадает в Волгу. Но меря до поры контролировала и дозировала эту возможность.

Варяжское поселение на Волге располагалась все-таки не точно на месте нынешнего Ярославля, а несколько в глубь «материка». Почему —
сложный вопрос. Или варягам казалось безопаснее удалить свое поселение от Волги хотя бы на несколько километров, или, скорее всего, местные племена, не желая усиления варягов, отвели им эту не самую блестящую позицию сознательно. Собственно, и на озере Неро варяги жили не совсем там, где хотели. Имя варяжского поселения на Волге неизвестно, а в современной литературе его называют, по ближайшей деревне, Тимерево.

Тимерево — это неукрепленное поселение плюс могильник, на который прежде всего и обратили внимание археологи. Могильник поразил их огромным количеством варяжских вещей. Площадь поселения составляла примерно 5 га. У этого поселения не было даже следов оборонительных сооружений, что резко отличает его от Сарского городища. Ядро поселения по серебряной монете Идриса II датируется концом VIII века. Это и есть время основания Тимерева, хотя прежде считалось (и в советской литературе фигурирует именно эта дата), что Тимерево возникло не раньше третьей четверти IX века. Умирает Тимерево точно тогда же, когда и Сарское городище — в самых первых годах XI в. (самое позднее захоронение в Тимерево датируется по монете графа Бруно III из Фризии 1038-1057 годов).

Поскольку в Тимерево никогда не было фортификации, зато есть богатейшие клады восточных монет, перед нами — чисто торговое поселение, зависимое от укрепленного Сарского городища. Вероятно, по каким-то политическим причинам варяги не имели возможности выстроить здесь укрепленный опорный пункт (скажем, они не получили на это санкции здешних племен). Поэтому Тимерево — торговая фактория, окруженная ремесленным посадом, населенным представителями местных племен, где по договору с мерянскими вождями осуществлялась восточная торговля, меря же имела с нее свой процент. Кладов арабских монет в Тимереве известно три. От одного, найденного еще в 1960-е годы, осталось всего 17 монет, остальное было или выброшено при дележе находчиками из-за плохого состояния, или продано. Всего в кладе было не менее 2100 монет, а младшая датирована 867 годом. Другой клад считается самым крупным в Восточной Европе. Даты сокрытия трех кладов — 860-е, 870-е, 890-е — питерский ученый А. Кирпичников связал с резким ростом активности Волжского торгового пути после прихода к власти Рюрика. На самом деле, в годы торговой активности клады не зарывали. Напротив, указанные даты — время политических проблем, борьбы за власть среди варягов, что отражалось и на их отношениях с местным населением. Так что время с 860 по 890 — не время подъема, а наоборот, эпоха проблем.

На некрополе раскопано порядка 400 курганов. Преобладают сожжения, свойственные варягам, но есть и «трупоположения» (то есть обычные погребения, однако же в ладьях). Среди находок — лепная керамика, фибулы, мечи, копья, стрелы, арабские монеты. В числе мечей найден один с клеймом “Ульфберт”, сделанный на Рейне. В керамике среди простых лепных горшков, характерных для финно-угров, удалось выделить чисто варяжские сосуды, что для Восточной Европы редкость (понятно, что предметы роскоши варяги везли с собой, но не тащить же глину). Как и на Сарском городище, в инвентаре попадаются не только варяжские, но и финно-угорские, и славянские вещи. Чем глубже в материк, прочь от моря, тем плотнее варяги смешивались с местным населением (финно-уграми) и взаимодействовали со столь же пришлыми славянами, используя их, как я полагаю, в качестве «консультантов по восточному вопросу». В Тимерево довольно высок процент находок в погребениях нательных крестов. Предполагается, что варяжская дружина была крещена намного раньше, чем финно-угорское население. Обычай класть в могилу крест считается ранним, затем он исчезает: в XI веке крестов в погребениях становится намного меньше.

Среди интересных находок — знаменитая шахматная фигурка с рунами, которые ряд товарищей пыталось прочесть по-славянски, и выходило то ли «ладья», то ли «конь». А в общем — фантастика. На самом деле, в том числе на материалах Тимеревского монетного клада, в науку вошло такое явление, как рунические граффити на восточных монетах. Поскольку монетами занимались нумизматы, не склонные к сантиментам, в общем все знаки удалось правильно понять и расшифровать — это или имена, или символы варяжских богов.

Тимерево не было одиноко. Недалеко от Ярославля находится и его двойник, так называемые Михайловские курганы. Отличие их от Тимерева заключается, пожалуй, лишь в том, что в Михайловском некрополе было гораздо больше бедных и рядовых погребений, могилы же варягов, с богатым инвентарем, единичны. Другим памятником в окрестностях Ярославля, сходным по материальной культуре с Тимерево, называют Петровское. Там найден и хорошо сохранившийся культурный слой, и остатки построек. На некрополе — 26 курганов, которые пока изучены слабо. К свите Тимерева можно с полным правом отнести и финно-угорское поселение на территории современного Ярославля, известное нам под русифицированным названием Медвежий Угол.

Почему погибло Тимерево? Факт, что одновременно с ним все остальные варяжские поселения в Восточной Европе либо прекращают свое существование, либо реформируются. Например, Рюриково городище из единственного в регионе урбанистического поселения превращается в княжескую резиденцию, а из Сарского городища люди переезжают на место нынешнего Ростова. Тимерево же исчезает полностью. Причину можно видеть во временном упадке волжской торговли и в активизации местных общин. Как уже говорилось, варяги в правление князя Олега переезжают в Киев (882) и постепенно начинают строить свою политику с южным уклоном: теперь торговый путь — не из «варяг в хазары», а «в греки». Общины же подняли голову, как только власть варягов ослабла, и заполнили образовавшийся вакуум. Поскольку мы уверены, что Сарское городище было «головным предприятием» относительно Тимерева, понятно, что изменение функций Сарского привело к каким-то переменам и в Тимереве. Видимо, контроль славяно-варягов над торговлей после переезда на берега Неро, под крыло мерянской общины, временно был утрачен, и Тимерево пришлось ликвидировать. Тот факт, что устье Которосли потом опять пришлось завоевывать, причем захватчиками вновь выступали ростовские власти, укрепившие со временем свое положение на берегах Неро, говорит о том, что покидание Тимерева было вынужденным, насильственным. И когда у ростовских наследников старой варяжской администрации появились силы, они снова пришли к устью Которосли.

Безусловно, именно такие действия вызвали грандиозное (может быть, даже единственное, от чего и столь масштабное) восстание покоренного финского населения 1071 года. Его спровоцировало желание властей крестить «язычников». Несмотря на то, что Киев и Новгород еще в 988 году были крещены — первый водой, второй мечом, Ростов оставался языческим, поскольку меря активно сопротивлялась христианству, а князья боялись ее тронуть. И если в Новгороде и князь, и вече исповедовали одну веру, да и этнически были более едины (варяги быстро ославянились), то в Ростове князю противостояло (или сотрудничало с ним —
когда как) вече из иноплеменного и иноверческого населения.

Власть не раз пыталась привести Ростов к крещению. 15 июля 992 года в Ростов приехал князь Владимир Креститель вместе с митрополитом Михаилом. Судя по источникам, его миссия якобы имела успех, однако на деле удалось крестить лишь непосредственное окружение наместника (дружинников). Михаил как приехал, так и уехал. К тому же, он был греком, и у него не было шансов на удачную миссионерскую деятельность. После Михаила в Ростов пожаловал епископ Федор (991). Формально создана ростовская кафедра, Федор строит дубовый храм. Но, не вынеся преследований со стороны язычников, он также скоро ретируется: то ли к себе в Грецию, то ли в Суздаль. Ему на смену приехал епископ Илларион, но и этот предпочел бежать, пока цел, к себе в Константинополь. И только Леонтию удалось наконец добиться успеха.

Леонтий прибыл в Ростов неизвестно когда, вероятно, в 1060-е годы. Этот, в отличие от предшественников, был хоть и греком, но с хорошим знанием языка, из числа монахов Киево-Печерского монастыря. Леонтий, по преданию, воздвиг на берегу Неро деревянный храм Михаила Архангела. Житие рисует его достаточно терпимым и сдержанным человеком, что было, наверное, нормальной моделью поведения в еще не покоренном краю: его сначала выгнали, но он вернулся, чтобы проповедовать теперь уже исключительно детям и юношам (взрослые уперлись крепко). Он то ли умер мирно около 1076 года, то ли его убили в восстании волхвов 1071 года. Второе скорее всего неверно: его участие в подавлении бунта в Житии святителя трактуется как «победа». Так что же это было за восстание?

Катализаторами стали голод и усиление давления на традиционную религию, причем в массовом сознании первое было следствием второго. Из Ярославля в «Ростовскую область» (очевидно, в сам город смутьянам вход перекрыли) явились два волхва. Пользуясь тем, что народ голодал, волхвы объявили, что знают «знатных жен» (очень архаичный ход, отводящий ко временам матриархата), которые «прячут жито». Дальше развернулась страшная сцена. Народ стал притаскивать «жен» на вече, где волхвы разрубали их пополам, и каким-то фокусом доставали из их тел мед, рыбу и зерно. Имущество убитых волхвы забирали себе. В это время Янь, воевода князя Святослава, собирал дань в тех местах и прослышал про восстание. Характерно, что он не предпринял никаких шагов, пока не узнал, что волхвы — из числа смердов его князя. То есть для оправдания силовых акций Янь подыскивал легитимный повод, дабы не злить общину. Отсюда понятно и то, почему Янь поначалу собирался пойти на волхвов без оружия — чтобы община не обвинила его в неоправданном применении силы. Только после того, как его отроки (то есть представители дружины, другой политической силы) отговорили (и как ведь отговорили — не «убьют», а «осрамят тебя», сказали они), он взял с собой 12 вооруженных, сам вооружился лишь топориком, и в таком виде пошел в лес. Яня встретили трое послов от волхвов, которые после коротких переговоров были убиты. Из леса вышли другие повстанцы, завязалась схватка, в ходе которой у Яня убили попа. Что делал священник в этой экспедиции, по тексту летописи не понятно, но мы можем догадаться —
предполагалось, что прежде оружия поп подействует словом, но вышло не так. Остатки восставших разбрелись по лесу.

Что делает Янь? Он идет в город Белоозеро и требует у горожан (читай — у общины) найти и выдать зачинщиков. Видимо, проделать такой же трюк в Ростове он просто побоялся. Характерная угроза — «а то год от вас не уйду», что значило — «год будете кормить меня, мою дружину и коней, да и дани соберу с вас немеряно». Естественно, угроза подействовала, и община Белоозера выдала зачинщиков мятежа. Между ними и Янем произошел прелюбопытный разговор, который спровоцировал сам воевода, усомнившийся в возможности извлечь из человеческого тела что-то, кроме «жил и костей». В ответ он услышал от волхвов их теорию сотворения человека. Мы не знаем, насколько она придумана киевским книжником, который мог приписать волхвам манихейские воззрения, но обязаны познакомить с этой теорией читателя. Бог мылся в бане, говорили волхвы, вспотел, утерся ветошью, и бросил ее на землю. Ветошь подобрал Антихрист и задумал сотворить из нее человека, но Бог воспрепятствовал. Вышел спор. В итоге Антихрист сотворил тело, а Бог вложил в него душу. Конечно, это слишком напоминает дуалистические идеи манихейского Востока, но только на этом основании говорить, что рассказ выдуман целиком, мы не отваживаемся. Быть может, здесь содержится уникальное свидетельство на знакомство финских (только ли?) волхвов с религиозными идеями юга. Может, кто-то из волхвов был купцом и сам туда ездил. Может, ездили к ним.

Дискуссия закончилась печально: волхвы потребовали очной ставки с князем Святославом, Янь подверг их издевательствам, и, когда пленные волхвы плыли на ладье вместе с воинами, отдал воинам волхвов на расправу (в полном соответствии с канонами Русской Правды, все воины в лодке, как на подбор, потеряли родственников от действий волхвов). Но даже это — не прежде, чем волхвы признали, что их боги говорят: «Не быть нам, волхвам, от тебя живым». Прежде «боги» утверждали, что Янь ничего не может сделать волхвам, что Янь с успехом опроверг на практике. Тела волхвов, подвешенные на дуб, сожрали медведи. Здесь все дышит архаизмами. Наверняка, не было ни лодки, ни дуба, ни медведей. Автор рассказа нарочно использовал знаковые предметы мифологии мери (вода, дерево, культовый зверь), чтобы показать мере, как их священники погибли от собственного сакрального оружия: вода стала местом их смерти, дерево жизни превратилось в дерево смерти, наконец, медведь-тотем сожрал уже мертвые тела. Такой вот пропагандистский памфлет, наверняка распространенный княжескими мифотворцами среди народа, донесла до нас летопись.

Когда уже при Андрее Боголюбском ставили каменный Успенский собор (1160-е годы), то якобы нашли мощи убиенного Леонтия, и с тех пор он стал духовным покровителем Северо-Западной Руси. Исаия, приехавший на смену Леонтию — первый русский на Ростовской кафедре, но также из Киево-Печерского монастыря. Вероятно, его сопровождал личный отряд княжеской гвардии, поскольку он активно ездил по регионам, понимая, что именно там коренятся язычники. Конечно, без вооруженной свиты он бы далеко не уехал.

Даже после восстания волхвы не сдались. Волхв объявился в Ростове и в 1091 году, но, как лаконично говорит «Повесть временных лет», вскоре погиб. Вероятно, не сам собой — бывшие «язычники» поняли, что лучше принять крест.

Подведем итог нашему долгому рассказу. Варяги проникли в Восточную Европу по двум причинам. Во-первых, свято место пусто не бывает. Когда на юге, как мы увидим ниже, сложились условия, чтобы Волга стала великой торговой рекой, рано или поздно должен был сыскаться контрагент на севере. Во-вторых, словене и финны, видимо, никак не могли договориться между собой о способах государственного управления, потому что каждая община, сформировавшаяся вовсе не в тех же политических традициях, что соседская (словене — пришельцы, финны — аборигены) предлагала свой рецепт. Так в менеджеры пригласили варягов.

Появление варягов не принесло славянам в общем никаких печалей, напротив, славяне быстро стали ближайшими наперсниками варягов. Но этого нельзя сказать о финских народах, которые оказались в местах, интересных для строительства торговых и военных крепостей. Финны поначалу контролировали ситуацию, но постепенно, в основном через крещение, утрачивали позиции. В итоге финны — меря, но не только —
потеряли и государственность, и этнос, растворившись в славяно-варяжском континууме и дав основу тому, что мы называем «великороссами». А ведь как, казалось, выгодно было иметь под боком богатых, тороватых варягов и пользоваться всеми благами Великого волжского торгового пути!