Заключение

Первые партии служилых татар появились в пределах современной Нижегородской области не позже 70-х годов XVI века. Столетний период (с 70-х годов XVI по 70-е годы XVII века) включил в себя возникновение татарских селений в Арзамасском, Курмышском и Алатырском уездах. Согласно произведенным подсчетам, их возникло не менее 60, а до наших дней просуществовало чуть более половины. Их первоначальное население составили сначала (в XVI веке) десятки, а затем (в первой половине XVII века) сотни служилых татар, переведенных в указном порядке из темниковских и кадомских мест.

Последнее обстоятельство немаловажно по ряду причин. Нижегородчину постоянно и долгосрочно наполняли те служило-татарские элементы, что уже более века не только подчинялись интересам Русского государства, но и разделяли их. Они оставались верны традициям исполнительности и дисциплины. Своим преемникам (в том числе и прямым потомкам) они передавали чувство ответственности за порученную им охрану окраинных российских земель. По существу, государство, вверяя татарам полевые участки под Арзамасом и степные просторы близ Пьяны и Суры и наделяя их там же хозяйственными участками, заставляло своих служилых разделять настроения правящей элиты, видеть в ногайских, крымских и азовских кочевниках своих постоянных и потенциальных противников, равно как и в лице поощрявшего степняков турецкого султана. Это в значительной степени сближало тогдашнее настроение мишарских служилых татар Нижегородчины с интересами российской правящей верхушки. Беспощадные набеги ногайских, крымских и азовских татар на арзамасские и алатырские места в 1574, 1577, 1581, 1593–1594, 1612, 1614 и 1625 годах (в ходе которых они жгли дома своих единоверцев) укрепляли такие настроения.

Судьба и жизнь служилых вооруженных мишарей Нижегородчины, стерегших неспокойные окраины России в период с последней трети XVI по первую четверть XVII века, во многом зависела от стабильности и прочности правящего режима. Выявленная историческая практика показала: получавшие хорошие средства материальной жизни (пашни, работников при них или степные зоны) от Москвы служилые татары Нижегородчины не видели и не могли видеть смысл неподчинения правительству или борьбы с ним. Наоборот, вся совокупность выявленных фактов их действий с 1570-х годов и на протяжении XVII века отражала процесс принятия ими ценностей российской цивилизации — таких категорий как «государь», «государство», «коллективизм», «патриотизм» и т. д.

Иными словами, в отличие от крымских, ногайских, азовских или юртовских татар боевые мишари Нижегородчины никогда не ощущали и не могли ощущать себя врагами Русского государства. Равно как и не могли видеть врагов в лице соседствующих с ними самих русских, а также мордвы, чувашей, марийцев. Элита казанских и астраханских татар, вошедшая в состав государства Российского лишь с середины XVI века в результате военных действий, видела в Москве сначала данника, затем многовекового противника, а после падения своих твердынь в 1552 и 1556 годах на протяжении долгого времени — удачливого победителя-иноверца. Себя самое она стала осознавать той категорией, что со временем получит определение «нацменьшинство».

В то же самое время (со второй половины XVI века) служилые татары Нижегородчины, среди которых изначально был не только тюркский, но и финно-угорский этнопласт, были далеки от подобных настроений: Московский Кремль являлся для них источником материального благосостояния и организатором защиты от многочисленных общих противников.

Таким образом, уже с самого начала своего существования нижегородские служилые татары (этнически мишари) обретали ряд отличительных от иных татар настроений. Конечно, они не диктовались каким-то «особым» сознанием, но формировались под воздействием вполне конкретных исторических реалий и обстоятельств.

Значительную роль играл фактор изначальной оседлости мишарей Нижегородчины. (Имевшее место в начале XVII века отгонное скотоводство первых служилых татар Алатырского уезда достаточно быстро уступило место земледельческому труду.) Абстрактная по сути категория «российский патриотизм» обретала у мишарей вполне конкретные основания: необходимость вместе с русскими и мордвой защищать собственные дома и хозяйства при них, как это имело место, например, в 1612 году, когда, получив распоряжение от русского уездного воеводы, служилый мордвин Б. Розгильдеев собрал военных татар, мордву и русских для уничтожения ногайского прорыва и обороны своих очагов. Такие понятия, как «чувство долга» и «верность государству», также находили свое реальное воплощение у мишарей на протяжении XVII века.

Такие настроения и традиции нижегородских служилых татар вполне были осознаны и оценены русским правительством уже в XVII веке, не только в условиях постоянной агрессии причерноморских татар, но тем более на фоне тревожных событий, отражающих недовольство различных приволжских этносов. Период, начавшийся с восстания «луговых черемисов» (1615) и закончившийся кровавым мятежом татар и башкир под Кунгурой (1679–1680), показал среди прочих обстоятельств: нижегородские служилые татары-мишари не только стояли вдалеке от бунтарских настроений, но, постоянно верные присяге, укрепляли уже формирующуюся Российскую империю.

Зная об их нелюбви к степнякам, аполитичности, несклонности к внутренним заговорам и отсутствии пиетета к османскому султану-халифу, Московский Кремль смело направляет нижегородских служилых татар в разные «горячие точки», начиная от несения дозорной службы под Симбирском и Карсуном, сдерживающей появившуюся калмыцкую агрессию, и заканчивая конной службой и даже расселением мишарей в неспокойной Башкирии.

Изложенное позволяет считать, что российское правительство сумело выделить и оценить арзамасских, алатырских, курмышских (равно как кадомских, темниковских и касимовских) служилых татар-мишарей как одну из наиболее верных частей своих иноязычных подданных. Недаром корпус алатырских служилых татар — более 400 человек — занимал третье место по численности среди всех иррегулярных конников России в XVII веке. Служилые татары Нижегородчины оказались способными для больших полевых сражений, несения дозорно-пограничной службы, выполнения функций внутренних войск. Таким образом, уже с XVII столетия правящая (интеллектуальная) элита полиэтничного Российского государства вполне дифференцированно подходила к оценке возможностей и настроений своих татарских подданных, отнюдь не видя в них некую «единую» массу «татарства».

Наверное, нет смысла считать всех российских татар единообразным пластом, составные части которого немного различимы лишь лингвистически и в элементах этнографического порядка¹. Предметное исследование их прошлого вполне выявляет заметную разность исторических судеб разных этносубстратов, составляющих собирательное понятие «российские татары».

Деятельное и активное участие алатырских и особенно арзамасских служилых татар в общероссийских событиях Смуты вполне выявило и их политические интересы. Разделявшие социальные приоритеты мелкослужилых элементов, арзамасские татары в большинстве своем выступили против режима царя В. И. Шуйского с его пробоярскими настроениями. Анализ источников показал, что отказавшие Шуйскому в присяге и восставшие арзамасские служилые, в том числе и татары, дрались долго, целенаправленно, принципиально. Причем в ходе противоборства Москве в 1606——1610 годах служилые татары Нижегородчины не выдвинули в адрес Кремля сколько-нибудь различимые требования этнического или религиозного порядка. Последнее подчеркивает: служилые татары-арзамасцы не считали себя неким особым элементом в общей массе восставших, не видели своих этнически специфических задач в борьбе с Шуйским и его окружением.

Изложенное заставляет думать, что служилые татары Нижегородчины начала XVII века более ощущали себя частью крупной социальной группы — мелкопоместных служилых, нежели одним из этнических компонентов уже тогда разноязыкого и полиэтничного российского войска.

Активное участие татар рассматриваемых уездов в военных операциях середины и второй половины XVII века (против поляков, турок, шведов т. д.) демонстрировало не только их верность правящему дому Романовых, но и высокие военные навыки и умения. Военные отличия и заслуги мурз и татар Нижегородчины перед правительством в ратном деле неоднократно отмечались большими, иногда очень высокими (300–500 четей) земельными пожалованиями. Параллельно наиболее обеспеченная землями часть служилых татар Нижегородчины добровольно переходила в православие, укрепляя свои социальные позиции.

В условиях, когда арзамасские и алатырские места перестали быть пограничными, служилые татары тех уездов сражались уже не за безопасность собственных домов, но за общероссийские интересы. Причем в тех баталиях в ходе русско-турецких кампаний им приходилось драться и с единоверцами. Практика выявила их верность присяге в отличие от некоторых тюрок-мусульман иных районов, например, татар и башкир Кунгуры, искавших в своем мятеже 1679–1680 годов поддержки у турецкого султана.

Изменение методов ведения войны последней трети XVII века, появление новых вооружений и новых подразделений в российской армии, а также ряд других причин социального порядка ускорили процесс отмирания общероссийского института служилых татар. К началу XVII века служилые татары исчерпали свой военный потенциал иррегулярной конницы. Последний массовый призыв алатырцев в 1708 году в 555 человек окончательно иссушил возможности служилых татар Нижегородчины. Они закончили существование как составная часть российской армии. По сути, они перестали быть частью привилегированного мелкослужилого сословия. Повторимся: к тому времени определенная доля служилых татар и мурз, принявшая христианство, уже влилась в состав общероссийской дворянской элиты. Но подавляющая масса бывших служилых татар перешла в разряд тех россиян, кто жил плодами только своих трудовых усилий.

То обстоятельство, что сотни татар Арзамасского, Алатырского, Курмышского уездов уже десятки лет (не позже чем с середины XVII века) совмещали ратное дело с землепашеством, помогло облегчить их переход к трудовой деятельности. Своеобразным, если не сказать феноменальным, оказалось сохранение ими чувства принадлежности к верхним социальным слоям сообщества, что проявилось в их неучастии в восстании Е. Пугачева на фоне перехода на его сторону значительных масс населения рассматриваемых нами мест. Хотя следует признать, что к последней трети XVIII века стали обостряться вопросы хозяйственно-материальной жизни в их среде (рост народонаселения при исчерпанности хозяйственных пространств, обозначившаяся имущественная дифференциация и начало конфликтов между более и менее зажиточной частью деревенских жителей). Тем не менее татары Нижегородчины опять-таки в отличие от ряда поволжских и уральских этносов отказались разделить судьбу мятежных повстанцев в 1773–1775 годах, равно как и в 1755 году не встали под знамена Батырши.

Специфика исторических обстоятельств сложилась так, что отдавшие полтора века служению России мишари Нижегородчины восприняли многие приоритеты не только правящей элиты, но и общие императивы представителей вполне сформировавшейся российской цивилизации. На это, возможно, повлияло то обстоятельство, что свой исторический путь нижегородские татары начали почти одновременно со становлением российского самодержавия и соответствующими ему общественными настроениями. Будучи изначально в составе России, причем на ее тогда опасных рубежах, расселявшиеся на Нижегородчине мишари безболезненно для их сознания влились в состав россиян.

Неоднократные агрессии степняков в Пьянские места в конце XVI — начале XVII века имели последствием среди прочих еще одно важное обстоятельство. Российские власти уяснили, что не арзамасская, но алатырская окраина является объектом постоянного интереса ногайцев и азовцев. Вынужденное усиливать обороноспособность алатырских и курмышских мест, правительство направляет сюда не единицы (как под Арзамас), а сотни служилых татар. Это стало основанием для возникновения изначально крупных (по 15–20 и даже более дворов) татарских общин, способных, как показало время, к этнической «живучести»: в начале XVII века они заложили основу большинства тех татарских селений, что существуют поныне.

Таким образом, сплетение событий общероссийской истории рубежа XVI–XVII веков дало толчок к появлению и дальнейшему развитию устойчивых и долгосрочных татарских общин в пределах современной Нижегородской области.

Материально-хозяйственная жизнь татарских общин Нижегородчины прошла несколько этапов своего развития. В последней четверти XVI века немногочисленные служилые арзамасские мурзы являли собой тип мелкого помещика, владельца пяти-шести русских работников и пятнадцати-двадцати четей земли.

С появлением относительно крупных татарских общин к востоку от Арзамаса в 80–90-е годы XVI века источники перестают упоминать о существовании русских и иных крестьян при них. В первые десятилетия XVII века арзамасские, затем алатырские татары переходят к трудовой деятельности, являя собой тот известный тип мелкопоместных служилых, что совмещали боевое дело с занятием сельским хозяйством.

К середине XVII века сформировался оптимум между числом жителей татарских деревень и количеством вмещающего пространства. За полвека (с начала XVII столетия) степные просторы Межпьянья и Присурья были в общем освоены и перестали быть тем Диким полем, чью нетронутость описывали источники времен похода Грозного на Казань. Тогда общины были вполне обеспечены высокоплодородными хозяйственными угодьями. Возможно, этот период был наилучшим временем для хозяйственного развития татарских сообществ Алатырского и Курмышского уездов. Однако это же время стало началом увядания татарских общин в пределах Арзамасского уезда. Источники XVIII века констатируют наличие «покидных» (оставленных) хозяйственных угодий близ исчезнувших татарских деревень под Арзамасом.

Под воздействием демографического роста и других факторов степное скотоводство в Присурье и Межпьянье стало сдавать позиции землепашеству, что вело к сокращению табунов и изменению форм трудовой деятельности служилых татар. Уже с конца XVII века некоторые служилые татары Нижегородчины стали ощущать нехватку хозяйственных площадей, что стимулировало начало оттока их части за пределы рассматриваемых мест.

С XVIII века земля становилась все более дефицитной, и в таких обстоятельствах развивался процесс добровольной, но инспирируемой властями миграции нижегородских татар в Нижнее Поволжье, Ставропольский край и Башкирию. Оставшиеся на местах боролись за жизнь, усиливая натиск на окружающую среду, развивая пчеловодство, стойловое животноводство, а также втягиваясь в товарно-денежные отношения через спекуляцию землей, а с конца XVIII столетия занимаясь купеческим делом.

Начало XIX века усилило имущественную дифференциацию среди татар, что укрепило почву для становления татарской национальной буржуазии в условиях поляризации разных слоев татарских деревень. Реформы 60-х годов вытолкнули сотни татар в российские города, где они пополнили ряды пролетариата, стали работниками сферы обслуживания, а также мелкими торговцами.

Выявленной специфической особенностью нижегородских татар-коммерсантов оказалась неоднократно подчеркнутая правоохранительными органами их политическая инертность, контрастирующая с политической активностью казанских и иных татар, занимавшихся торговой деятельностью в пределах Нижегородской ярмарки в начале XX века. Подавляющее большинство представителей нижегородской татарской буржуазии (купцы-оптовики, домовладельцы, хозяева магазинов, участники акционерных обществ и т. д.) не состояло в многочисленных тогда политических партиях и объединениях.

Идеи национализма, пантюркизма и панисламизма, а также ваисовского движения не нашли широкого распространения среди нижегородских татар. Они не смешивали вопросы религиозной и политической жизни.

Говоря о духовной жизни татар Нижегородчины, выделим ряд тенденций. Источниковые материалы отразили наличие последователей ислама в Арзамасском уезде уже в конце XVI века, клявшихся «по шерти» и «своей бусурманской вере». Источники не содержат никаких сведений об ущемлении властями или представителями русской православной церкви религиозных убеждений служилых татар в конце XVI — первой половине XVII века. Наоборот, установленная генеалогия некоторых служило-мордовских кланов (Биговатовых, Томаевых и др.) отразила процесс омусульманивания и отатаривания отдельных финно-угорских родов. Вместе с тем уже с конца XVI столетия источники фиксируют наличие среди арзамасских служилых татар новокрещен. В первой половине XVII века они появляются и среди алатырских татар. Относительно высокое число православных татар выявлено в Татарском Моклокове в XVIII веке в связи с влиянием настоятелей Печерского монастыря.

С первой трети XVII века источники констатируют наличие «абызов» — исламских священнослужителей, что свидетельствует о нормальном функционировании исламских общин в татарских деревнях. Это были наиболее грамотные в сфере коранических знаний лица, отличавшиеся, как правило, добрым нравом и хорошей репутацией, выдвинутые большинством религиозных сообществ. Выявленные факты из исторических источников начала XVIII века подчеркивают их высокую нравственность и следование моральным нормам Корана и Шариата. Они являлись ведущими хранителями исламских норм и традиций среди прихожан мечетей.

С самого начала XVIII века отмечаются факты существования мечетей в Алатырском и Курмышском уездах. Со второй половины XVIII столетия фиксируется наличие при них религиозных учебных заведений. В XIX веке их число растет вполне заметными темпами. Одним из последствий увеличения числа учащихся мектебе и медресе станет рост количества исламских храмов в татарских деревнях Нижегородчины во второй половине того столетия.

Политика крещенства коснулась татар рассматриваемых мест уже с XVI века. Ее заметный всплеск на Нижегородчине приходится на 1682 год, о чем позволяет говорить увеличение количества упоминаний о новокрещенах в татарских деревнях. Пик антиисламской пропаганды пришелся на 1747 год в связи с известными инициативами правительства. Не исключено, что рост числа новокрещен среди татар был отчасти обусловлен ухудшением их материально-хозяйственного положения со второй половины XVIII века. Это же время породило достаточно острые конфликты между христианскими проповедниками и мусульманами ряда татарских селений (например, в Ендовищах и Трехозерках). В конце XVIII века руководство Нижегородского епископата признавало относительно низкий эффект долголетней православной проповеди среди местных мусульман. Если в 40-е годы XVIII века общее число новокрещен составило приблизительно 12% всего количества татар Нижегородской губернии, то в дальнейшем оно шло на убыль, опустившись через 120 лет до 3%. Выявлено достаточное число фактов, указывающих на вынужденное (например, при желании избежать уголовного наказания) принятие татарами православия. Ход проведения крещенской политики не породил массовых беспорядков и силовых форм протеста среди мусульман рассматриваемых мест Нижегородской и Курмышского уезда Симбирской губернии.

Кроме того, это указывает на толерантность татар-мишарей и на их способность к отстаиванию своих духовно-религиозных убеждений и этнических традиций. В известном смысле сохранение исламской религии способствовало выживанию татарского языка, сложившихся норм общения, укоренившихся бытовых и семейных отношений и т. д. Таким образом, сохранение прежней формы религии помогало сохранению татар-мишарей как этноса.

На жизнь мусульманской общины Нижнего Новгорода, возникшей не позже XVII века, долгое время (практически все XIX столетие) оказывали заметное влияние иногородние элементы — регулярно приезжавшие на ярмарку богатые торговцы из Казани, Сибири и других мест. Руководство ярмарочной мечети Нижнего не было связано с жизнью периферийных губернских исламских общин. Эпизодическое исключение здесь составили лишь усилия ее талантливого имама Н. Кушаева по наведению порядка среди сергачских татар в 1855 году, находившихся на грани открытого неповиновения властям. В начале XX века Нижегородская ярмарочная мечеть и ее руководство стали центром политических настроений националистического характера, что настораживало и тревожило губернскую администрацию. В целом же на протяжении первых лет XX века мусульманские общины деревень Нижегородчины продолжали быть в стороне от политических страстей того времени. Они активно помогали ушедшим на поля сражений Первой мировой войны, собирая пожертвования для фронтовиков и их семей, чем вновь снискали благодарность и уважение соотечественников.

В 1915 году татарами-нижегородцами на их средства была возведена новая мечеть, ставшая центром духовной жизни мусульман города. Ее нормальная деятельность, как, впрочем, и всех остальных исламских сообществ края, будет прервана в первые десятилетия, последовавшие за российскими событиями 1917 года.

Говоря об истоках этнической толерантности татар-мишарей, подчеркнем следующее. Условия, в которых шел процесс формирования татарских селений в пределах Нижегородчины, наложили на него своеобразный отпечаток. Повторимся: на протяжении исторически обозримого XVI века пришлые и довольно разнообразные тюркские элементы (явившиеся в качестве служилых татар из Касимова, Кадома, Темникова, Барашева и других мест) активно взаимодействовали с другими этногруппами — мордвой, чувашами, русскими. В отличие от иных — обособленных или изолированных этносов, нередко склонных к чувству собственной исключительности и, как следствие, к настроению национального (этнического) превосходства, — татары-мишари Волжско-Сурского бассейна обретали ощущение общности.

Этническое взаимопроникновение и постоянное соседство обогащало служилых татар-нижегородцев способностью к взаимопониманию, нравственно-этических норм, обрядов и традиций. Это стимулировало не только развитие терпимости в отношении соседей, но и понимание общности задач как подданных российского престола.

Другой фактор, влиявший на мироощущение татар-мишарей рассматриваемого района, носил политический характер. Традиционно, из поколения в поколение, служа интересам государства, они десятилетиями впитывали в себя навыки дисциплины, ответственности, готовности служения государству и государю. Таким образом, постепенно, но неуклонно служилые татары взращивали в себе ценности российской цивилизации. Среди них — сакрализация высшей власти (государя), принятие примата интересов государства, коллективизма, служения. Иными словами: исторически сложилось так, что многие императивы формировавшегося в XV–XVI вв. полиэтничного российского сообщества становились неотъемлемой частью менталитета служилых татар Нижегородчины. Причем ранее, чем это произойдет в позже присоединенных периферийных районах России (Сибири, Северного Кавказа, Украины, Крыма, Дальнего Востока и т. д.).

Сыграл свою роль и религиозный фактор. Будучи мусульманами, служилые татары вовсе не ощущали себя людьми второго сорта в составе поликонфессиональной российской державы. Наоборот, в сравнении с большинством русских православных крестьян, занимавших нижние ступени социальной лестницы, служилые татары пользовались многими привилегиями, типологически сравнимыми с дворянскими, отличавшими их, «государевых людей», от масс простонародья. Непризнание исламом рабской зависимости своих последователей получало поддержку в правящей среде российской элиты. Это также способствовало укреплению сотрудничества служилых татар с российскими государством и сообществом.

Видимо, в изложенных обстоятельствах следует искать корни этнорелигиозной и общегражданской толерантности татар-мишарей, в том числе и населяющих ныне районы, заключенные между Окой, Волгой и Сурой.

Нижегородские служилые татары начали свою историю в период становления российского самодержавия. Полтора века они были активной частью российской государственности. Со вступлением российской цивилизации в имперскую стадию мишари Нижегородского края вошли в новый период своего развития, связав жизнь с трудовой деятельностью.

В историю Отечества они внесли свой достойный вклад сначала как защитники страны, а затем на трудовом поприще.

Историческая судьба нижегородских мишарей оказалась тесно связанной с общей историей России, которая сложилась в условиях развития разных этносов, составивших в итоге общероссийское сообщество. Другими словами, мишари во многом разделили историческую судьбу россиян.