§ 2. Изменение форм материальной жизни населения татарских деревень в XVIII веке

Общероссийские перемены первой четверти XVIII века меняли многие аспекты жизни населения империи вообще и его татарских элементов в частности. Среди петровских новшеств выделим те, что касались изменений в экономической сфере, повлиявших на хозяйственный уклад татар Нижегородчины.

В настоящем разделе автор не считает нужным детально и пространно описывать жилища, орудия труда, одежду и пищу татар-мишарей, учитывая, что вполне предметно это было сделано Р. Г. Мухамедовой в ее весьма обстоятельной монографии, специально посвященной этим аспектам жизни татар различных районов Поволжья¹.

Процесс увядания института служилых татар подводил черту тому положению, когда статус служилых был типологически сравним со статусом мелкопоместных дворян. Источники уже почти не упоминают об их массовом использовании на военной службе. (Применительно к Нижегородчине последний факт такого рода относят к 1708 году, когда 555 военнослужащих татар 28 деревень Алатырского уезда были направлены для несения постоянной боевой службы под Симбирск².)

Помимо отражения военно-стратегических интересов российского правительства, призыв 1708 года свидетельствовал и об очередной государственной попытке решения тех новых проблем хозяйственно-материальной жизни, что вставали перед населением татарских деревень в начале XVIII столетия.

Намечающаяся в татарской среде острота земельного вопроса, давшая знать о себе еще с конца XVII века, преодолевалась как решениями «сверху» (переброска в приказном порядке сотен людей в иные места), так и инициативами «снизу». Процесс «преодоления» стимулировала все более растущая имущественно-материальная дифференциация.

Уже с первого десятилетия XVIII века документы стали отражать многочисленные факты купли-продажи служилыми татарами земель, доставшихся им по наследству от предков. Так, в 1709 году житель Коншаева Заулка (Малое Рыбушкино) Курмаш Уразаев приобрел у своего земляка Кудяя Арасланова 25 четвертей пашни за 25 рублей³. Такого рода примеры, относящиеся к земельным сделкам начала века близ Медяны, Новых Мочалеев, Собачьего Острова, Петрякс и других татарских деревень, в изобилии обнаруживаются в фондах архивов⁴.

Петровский указ от 1714 года окончательно устранил разницу между поместными и вотчинными правами землевладельцев⁵. В значительной степени этот акт стимулировал дальнейший процесс купли-продажи земель вообще и в татарской среде в частности. Ибо "поместная земля стала наследственным недвижимым имуществом и являлась объектом купли-продажи"⁶. Это обстоятельство не только усилило процесс обезземеливания одних и роста угодий других (масса архивных материалов всего XVIII века по этому вопросу содержится в фондах ГАНО, ГАУО, АФГАНО). Со временем такое положение даст начало достаточно широкому процессу перепродажи участков, которой все более станут заниматься отдельные татары и о чем речь пойдет ниже.

Крутые изменения основной массе российских татар принес 1718 год. Указом 31 января 1718 года "повелено в Казанской, Воронежской и Нижегородской губерниях и Симбирском уезде для работ по вырубке и доставке корабельных лесов, брать служилых мурз, татар, мордву и чуваш без всякой платы, а с тех из них, которые живут слишком далеко от лесных дач, собирать деньги для найма вольных рабочих«⁷. Таким образом, часть татар, продолжавших считаться «государевыми людьми», с 1718 года в приказном порядке переводится Петром I на лесные работы, находящиеся в ведении Адмиралтейства (см. табл. 6). Отныне рядовые татары многих (но не всех) деревень стали так называемыми "лашманами"⁸. Лица в возрасте от 15 до 60 лет трудились поочередно: один конный и один пеший работник сменялись через каждые полгода. Более состоятельные татары могли вместо себя нанять малоимущего. Ниже приведенные материалы показывают, что имущие и неимущие слои становились вполне различимыми в татарских деревнях Нижегородчины.

Не следует считать, что с тех пор жизнь бывших служилых татар стала невыносимой, заполненной лишь "рабским трудом"⁹. Тогда в их хозяйствах продолжали трудиться работники нетатарского происхождения. Согласно переписи 1718 года, почти в каждом татарском дворе проживали работные люди из чувашей¹⁰. В отличие от большинства закрепощенных россиян татары продолжали считаться лично свободными государевыми людьми, имевшими ряд привилегий. Так, согласно именному указу царя от 15 марта 1719 года, было решено "до 1720 года денег и других поборов с них не имать«¹¹. Отныне заготовка и вывоз корабельного леса оплачивались правительством достаточно высоко. Согласно официальным документам 1724 года, государство выдавало летом ежесуточно 10 копеек конному и 5 копеек безлошадному лашману. Зимой, когда день был короче, но свободного времени больше, жалованье снижалось соответственно до 6 и 4 копеек в день¹². Таким образом, у части деревенских жителей появилась значительная возможность дополнительных, а то и основных доходов. За две недели зимних работ конный лашман получал неплохую возможность заработать сумму, равную его годовым налоговым выплатам государству, составлявших в своей совокупности 1 рубль 10 копеек.

В 1729 году по государеву указу из Казани в Алатырский уезд прибыл Иван Григорьевич Левашев, «от корабельных лесов комиссар», и разбирался, кто в деревне способен, а кто нет выполнять корабельные работы, уточнял, кто из лашманов умер и кем можно заменить умерших¹³.

По имеющимся данным, алатырским татарам было предписано валить лес по берегам Пьяны и Суры¹⁴. До середины XVIII столетия между Пьяной и Сурой имелось достаточно лесов. Безымянный автор, чья рукопись, выполненная в 1787 году и опубликованная в середине XIX века, так описывал лесные угодья края: "Большой черный бор тянется по берегам Суры, обнимая уезды Алаторский, Курмышский, Буинский и частью Ардатовский, всего длиной в сто и шириной в сорок верст...«¹⁵.

Лес рубился в строго отведенных участках, где каждый ствол был учтен и пересчитан. Так, в последней четверти XVIII века в Курмышском уезде имелось четыре лесных массива, содержащих строительный и корабельный лес. Тогда они прилегали к берегам Суры и к истокам реки Цывиль. Леса располагались между с. Ильино и д. Лушевой (35×25 км), между Сурой и д. Тохтамышевой (15×5 км), у с. Никольского (1,5×1,2 км) и у с. Покровского. В последнем имелось всего 158 294 взрослых дерева, а корабельного леса — 11 016¹⁶. В обязанности лашманов входили валка леса, зачистка деревьев, транспортировка бревен к сплавной реке, прокладка для этого дорог и мостов¹⁷, нередко весьма далеко расположенных от собственных домов лесорубов.

Начавшийся активный натиск человека на окружающую его природу вызывал соответствующие последствия. К примеру, нынешнее, безлесое пространство у южной околицы современного Большого Рыбушкина традиционно называется жителями как «каенлык», что означает «роща».

Начинали исчезать не только леса (например, наличествующие в XVII веке под Ендовищами и Грибановой), пересыхали ручьи и реки. Так, упомянутая в «Алатырских писцовых книгах» за 1623–1626 годы река Полексама близ Грибановой¹⁸ к началу XIX столетия превратилась в безводный овраг, помеченный на картах как "Полоксашна"¹⁹.

Меняли свои русла реки. Так, например, топографическая карта деревни Красный Яр 1789 года указывает на изменение к тому времени прежнего течения реки Пары²⁰. Это заставляло людей приспосабливаться к изменениям вмещающего ландшафта, порожденным их борьбой за существование. Помимо прочего, стал неизбежен поиск новых форм хозяйственной деятельности.

Говоря о новых государственных обязанностях бывших служилых татар того времени и об их денежных выплатах государству времен Петра I, отметим следующее. «Наряду с русскими крестьянами народы Среднего Поволжья... несли подводную, постойную и рекрутскую повинности, работали по мобилизации на строительстве Петербурга, на сооружении крепостей. Из Поволжья крестьян отправляли на «казенные работы» местного значения: на Симбирские селитренные заводы, на строительство судов в Казани, на перевозку грузов. Все крестьяне, населявшие районы, где отсутствовало или почти отсутствовало помещичье землевладение, были объявлены государственными. В их числе оказались мелкие служилые люди южных уездов, переселенные туда в XVII веке для охраны границ от набегов степняков. Кроме подушного оклада, с них стали взыскивать оброчные деньги. Считалось, что помещик с каждой мужской души получал доход по 40 копеек в год. Такую же сумму оброка стали платить государственные крестьяне в казну, ибо их верховным собственником являлось государство. Общая сумма подати и оброчных денег государственных крестьян составила 1 рубль 10 копеек«²¹.

В том же 1718 году в татарских деревнях Алатырского и Курмышского уездов Алатырской провинции по указу Петра I была проведена перепись «служилых», дабы установить их численность, состояние и пригодность к лесным работам. Свое отражение она нашла в более поздних бумагах, в частности в "Книгах Отписных Алатырского уезду иноверческим деревням и в них обывателям татаром от 1722 года«²². Через четыре года в рамках общегосударственной переписи, проведенной по указанию императора, деревни были вновь и более тщательно описаны в материалах «первой ревизовской сказки». Благодаря им можно судить о количестве, роде занятий, хозяйственном укладе и изменениях жизни татар. Достаточно показательной информации содержится в «Книге Алатырской провинции в Алатырском и Курмышском уездах служилых татар, которые числятся при работе корабельных лесов в ведомстве Казанской губернии вице-губернатора господина Кудрявцева» от 1722 года²³. (Попутно отметим, что лашманам в ней уделено заметное внимание, им посвящено подавляющее количество листов: с первого по 188 об. из 233 имеющихся.)

Алатырской и Курмышской администрациям удалось установить, что за первые годы введенного лашманства (с 1718 по 1722) десятки мужчин выбыли в иные уезды (преимущественно расположенные в Поволжье), а десятки попросту бежали из деревень, уклоняясь от воинской и лашманской службы, налогов, безземелья или преследуя сугубо личные мотивы ²⁴. (Подчеркнем, что подобного рода явления констатировали все пять ревизий XVIII века²⁵.)

Глубинные причины ухода с насиженных мест бывших «государевых людей» из татарских деревень следует искать в недрах уже упомянутого сложного процесса увядания института служилых татар, вполне завершившегося в эпоху правления царя Петра Алексеевича. Большинство бывших малопоместных служилых конников все более становились похожими на вольных землепашцев²⁶. Тому же способствовало и сокращение земельных участков. (Материалы, отражающие этот процесс, представлены ниже.)

Рассмотрим процедуру скупки земельных площадей на конкретном и показательном примере семьи Беляевых из Коншаева Заулка Алатырского уезда одноименной провинции. Коншаевцы первой половины XVIII века знали братьев Беляевых как наиболее состоятельных землевладельцев, приобретавших угодья на ближних и дальних окраинах. Самым богатым из них и весьма активным был средний брат Мамеделей Беляев (1675–1757 годы). В 1720 году он приобрел за 20 рублей 38 четвертей земли вместе с дворовыми постройками, гуменниками, сенными покосами и выгонами у рыбушкинца Идеяра Курмаева²⁷. В 1721 году Мамеделей скупил еще 40 четвертей близ Рыбушкиной у служилого татарина Ивкени Алмеева, проживавшего в деревне Канлы Симбирского уезда. За 25 рублей последний уступил М. Беляеву также строения, огороды, сенные угодья²⁸. В 1730 году за 100 рублей М. Беляев на тех же условиях выкупил у земляка Аделя Асяева 78 четей²⁹, доставшихся ему от предков — основателей Коншаева Заулка. К тому же он сам имел от своего отца часть надела, о чем выправил в 1727 году соответствующую копию с «Алатырских писцовых книг 132, 133 и 134 годов».

Таким образом, М. Беляев обладал угодьями площадью более чем в 150 четвертей, то есть участком, весьма заметным среди остальных по размерам. Но не следует полагать, что потомки упомянутого Мамеделея Беляева однозначно превратились в состоятельных людей благодаря предприимчивости и бережливости отца. Согласно принятым нормам земельные владения как наследство пропорционально делились между сыновьями, а доставшееся им потом разделялось среди внуков и т. д. И потому шестеро сыновей, наследников Мамеделея Беляева, поделив отцовские угодья, не стали богатыми, имея каждый около 20 четвертей³⁰. В сложившихся для них условиях братьям Мамеделеевым приходилось больше думать не о правах и возможностях землевладельцев, а о трудах землепашцев.

На этом примере как в капле воды отразился процесс обезземеливания большей части некогда сильного слоя служилых татар, нужного государству Российскому на протяжении XVI и XVII вв., а в рассматриваемое время все более выталкиваемого на обочину хозяйственной и социальной жизни. Только сохранившиеся архивные материалы указывают, что на протяжении XVIII века в Рыбушкиной и Коншаевом Заулке было проведено более 30 сделок по землепродаже³¹.

Аналогичные и многочисленные факты могут быть отнесены ко всем татарским деревням Курмышского и Алатырского уездов. Например, в деревне Медяне зажиточный клан Исанелея Маметова (он сам, его сын Селим Исяняев и внук Абдул Селимов) скупил за полвека (1737–1788 годы) 155 четей земли, затратив в совокупности 562 рубля³².

Между прочим, анализируя архивные материалы подобного рода, мы обнаружили, помимо иного, то обстоятельство, что чаще всего факты купли-продажи наделов, земельных конфликтов, спекуляций участками на протяжении XVIII века относятся к таким деревням, как Медяна, Петряксы, Собачий Остров.

Потеря земельной недвижимости бывшими мелкими владельцами из татар приносила пользу крупным, в том числе русским (или из обрусевших татар) помещикам — Пересекиным, Левашовым, Морозовым, Огибаловым, Плещеевым, Жеребцовым, Мангушевым, Манцыревым, Маклаковым, Девлеткильдеевым³³.

Так, еще в 1719 году два служилых татарина деревни Собачий Остров продали 100 четей своей земли за 80 рублей помещику, князю (татарскому новокрещену) И. Е. Манцыреву³⁴. Тогда же, в 1719 году, житель Новых Мочалеев Сюняй Ибраев продал все свое имущество с землями в 200 четей близ Собачьего Острова тому же князю И. Е. Манцыреву за 200 рублей "...по крайней моей нужде на расплату долгов моих..."³⁵.

В том же 1719 году помещики Левашовы незаконно отобрали земли у татар Собачьего Острова, и лишь в 1767 году они будут изъяты и переданы в госказну³⁶. Вообще семья Левашовых на протяжении всего XVIII века сумела скупить или через судебные тяжбы приобрести значительные площади татарских земель. Клан Левашовых (чей основоположник прославился боевыми победами на Нижегородчине еще во времена Ивана Грозного) был одним из самых крупных землевладельцев рассматриваемого района. Так, согласно источникам, в 1725 году Григорий Никитич Левашов располагал угодьями близ Петрякс. В 1729–1731 гг. генерал-аншеф Василий Яковлевич Левашов продал земли татарской деревни Гимяны Василию Борисовичу Тенишеву. После 1734 года Ивану Васильевичу Левашову уступил свою землю в Петряксах новокрещен Т. К. Аллагулов³⁷.

В 80-е годы тайный советник Н. Г. Жеребцов скупал наследственные земли служилых татар вокруг Грибановой³⁸. Князь В. И. Мангушев в 1789 году приобрел угодья в Карге, причем всего за 49 рублей он заимел 2 десятины земли, а также жилье, скот, хозяйственные постройки у вдовы Алями Маркиной³⁹.

Помещики — владельцы крупных участков земли — порой сдавали землю в аренду своим же крестьянам. К этому склонялись и те служилые татары, которые имели большие земельные владения. Например, согласно исследованию М. Ф. Прохорова, с 1750 по 1775 год в Арзамасском уезде из не менее чем 456 сделок на аренду 19,5% из них (или 89 сделок) произвели служилые татары⁴⁰. Арендный срок составлял, как правило, свыше 5 лет, а денежная плата сделки выражалась в среднем суммой в 60 рублей 51 копейку⁴¹.

Со временем в полотно процесса купли-продажи земель начинала вплетаться еще одна заметная нить: ее перепродажа. Так, в июле 1749 года группа из четырех служилых татар деревни Петряксы Алатырского уезда продала за 60 рублей свои наследственные земли вместе с покосами и лесом, доставшиеся от предков в Нижегородском и Курмышском уездах, в частности близ деревни Шишковердь, на реке Урге⁴². Их купил другой служилый татарин Имерей и тогда же перепродал русскому помещику М. И. Плещееву, но уже за 130 рублей⁴³.

Спекуляция земельной недвижимостью вела не только к утере угодий мелких татарских владельцев, но и толкала многих из них к вынужденной миграции, преимущественно на восток — в Прикамье и Приуралье, а также на юг — в низовья Волги. Например, в 1748 году ушли на Каму братья Мамаделеевы из Рыбушкиной⁴⁴. В 1762 году оттуда же "перешли на покупную свою землю в Казанский уезд Ногайской дороги на Каму реку в деревню Амиляк Мурзалим, Максют и Шакай Баимеевы«⁴⁵. Тогда же Искендер и Биккиня Исякаевы последовали за Баимеевыми в Амиляк⁴⁶.

Вообще надо отметить, что еще в первой половине XVIII века усилился отток «лишних» татар на Каму и в Башкирию. В своей монографии Р. Г. Мухамедова приводит материалы, свидетельствующие, что только за треть XVIII века население Башкирии увеличилось почти втрое за счет татар, явившихся с территорий западных уездов — с правобережья Волги⁴⁷. Она же подчеркивает, что этот процесс продолжался в дальнейшие десятилетия того века⁴⁸. Спекуляция землей усиливала имущественную дифференциацию в татарской среде, а также обостряла интерес к самим земельным участкам как возможному объекту купли-продажи.

В целом в условиях сокращения хозяйственных площадей уже с первой половины XVIII века учащаются факты поземельных споров и конфликтов мишарей Курмышского и Алатырского уездов с соседями. Так, с 1731 по 1734 год тянулась тяжба из-за земли между татарами деревни Новых Мочалеев Алатырского уезда А. Ерлычаевым и А. Будамеевым⁴⁹. В марте 1740 года там же татарин Моняев жаловался в алатырские инстанции по поводу захвата его участка соседями⁵⁰.

Имущественное неравенство среди татар рассматриваемых нами поселений вполне демонстрирует контраст бытовых условий зажиточных и обедневших обитателей тюркских деревень Симбирской губернии (куда структурно входил ряд татарских деревень современной Нижегородской области⁵¹) в XVIII веке. "У зажиточных людей в избах порядочные, но малые окна, составленные из стекол или слюды. А у бедных обтянутые прорубленные для свету отверстия налимовыми шкурами и окунутыми в постное масло тряпицами или бумагами. Жилища скудных людей состоят из одной только избы, которой дверь вышла на улицу и по причине плоской кровли представляет четвероугольник..."⁵².

Другие источники XVIII века более четко и предметно указывают на имущественное расслоение мишарей Нижегородчины. Так, в 1756 году в Петряксах фиксируется присутствие так называемых "разномерых людей«⁵³. Причем этот термин не встречается в документах, относящихся к служилым татарам предыдущего XVII столетия. В описи сгоревшего в 1796 году имущества пяти домохозяев деревни Триазер (ныне Трехозерки Краснооктябрьского района Нижегородской области) обнаруживается заметная разность оценочной стоимости погибших домов. Так, «двор с хоромными строениями Якея Сюбаева» был оценен в 40 рублей; Бакея Сюбаева и Алембика Нурмятева — 100 рублей; Тиюша Сюбаева — 150 рублей; Биккеши Сюбаева — 200 рублей⁵⁴.

Ухудшение условий материальной жизни части деревенских татар обостряло их понимание ценности земельного владения как имеющего стоимостное выражение. К тому же наметившийся рост цен на хлеб (см. ниже) стимулировал такого рода настроения. Земля все более рассматривалась не как средство обогащения; для многих она становилась защитой от голода. Потому неудивительно, что когда в 1766 году правительство издало предписание выявить и установить границы (межи) участков землевладельцев по всей территории России⁵⁵, татары проявили весьма заметную активность и напористость в отстаивании своих интересов.

Тогда многие наследники служилых татар XVII века в массовом порядке стали направлять запросы в Москву (где некогда располагался Приказ Казанского дворца, хранивший архивы, связанные с наделением землями российских служилых татар). Запросы касались установления их прав наследственных землевладельцев на основании ими же составленных и местными чиновниками заверенных «генеалогических древ» (упомянутые ранее, так называемые «шеджере»). Целый перечень таковых запросов содержат фонды ГАНО.

Так, например, 2 марта 1766 года 15 жителей Собачьего Острова поручили своему грамотному земляку Аделше Сеитову "взять копию с писцовых книг в Москве в вотчинной коллегии«⁵⁶. Тогда же 2 марта 27 татар Рыбушкиной во главе с Махмудом Урмаевым составили письмо в Петербург в государственную вотчинную коллегию, прося «сделать сводную выпись с писцовых книг», подтверждающую их права на землю⁵⁷.

Следует отметить, что татары указанных деревень в целом весьма преуспели в этом деле. По-видимому, большинство земель за потомками служилых татар Алатырского и Курмышского уездов (в первую очередь за теми, кто представил заверенные родословные древа и копии с жалованных предкам грамот XVII века) было сохранено. Но часть их, теснимая русскими помещиками (например, жители Коншаева Заулка, Собачьего Острова и Петрякс, уступившие свои угодья князьям из обрусевших татар Девлеткильдеевых или русским помещикам Левашовым), находилась в худшем положении. Вообще для определенной категории деревенских татар материальная ситуация в последней трети XVIII века складывалась не лучшим образом.

Продолжались внутри- и междеревенские конфликты из-за земли, нередко в очень острых формах. Так, еще в 1765 году татары деревни Моклоковой направляли в Казанскую Адмиралтейскую контору жалобы на предмет занятий их земель жителями села Спасского, заявляя, что "от их крестьян наглаго и непрестаннаго им притеснения и смертнаго убивства пришли деревни их татара в крайнее изнеможение и к работе корабельных лесов и к подушному платежу не в состояние«⁵⁸. Чиновники не отреагировали на это заявление, и в 1766 году дело дошло до новой жестокой драки между жителями этих селений, названной в документах «боем» и положившей начало долгому судебному разбирательству⁵⁹. Вряд ли есть смысл сегодня искать виноватых в истоках тех инцидентов: в основе их лежали не только земельный дефицит, но и очевидная инертность бюрократии различных инстанций. До 1779 года чиновники Казанской конторы и Нижегородской губернской канцелярии параллельно и между собой, но весьма медленно выясняли вопрос о междеревенских границах; дело осложнялось и запутывалось нескончаемыми претензиями настоятеля Печерского монастыря на земли, прилегающие к Спасскому и Моклокову⁶⁰.

Созданная в 1767 году по правительственной инициативе специальная Уложенная комиссия для выработки проектов новых законов вместе с иными вопросами весьма предметно занималась изучением состояния "инородцев Поволжско-Приуральского края"⁶¹. Среди прочего в ее адрес поступали жалобы на свое положение служилых мурз и татар Алатырского и Курмышского уездов. Через своего депутата, жителя деревни Камкино Я. И. Мангушева⁶², алатырские лашманы указывали на свою нелегкую по сравнению с ясашными татарами долю, что они "вдвое и втрое несут излишние тяготы«⁶³. Перечисляя беды, они жалуются на безземелье и уменьшение еще существующих наделов, порожденные ростом численного состава семей⁶⁴. Их просьбы сводились либо к освобождению от подушного налога (1 рубль 70 копеек), поставки рекрутов, а также драгунских и подъемных лошадей; либо к отчислению из ведомства Адмиралтейства и уравнения с положением ясашных крестьян⁶⁵. Следует признать, что государство приняло к рассмотрению их просьбы. Иное дело, что понадобится тридцать лет, дабы лашманы были переведены в разряд удельных крестьян.

Изложенное здесь в совокупности с иными материалами данного параграфа указывает на ряд обстоятельств, сложившихся к последней трети XVIII века.

1. В ряде татарских деревень Курмышского и Алатырского уездов четко выделилась масса селян, испытывавших материальные затруднения от достаточно высоких налогов и широкого набора повинностей. Нередко они были вынуждены закладывать и продавать свои наследственные земельные участки, доставшиеся от предков XVII века. Именно в их среде наиболее остро ощущалась проблема малоземелья.

2. С другой стороны, среди татар рассматриваемых уездов наличествовали группы весьма зажиточных по тем временам домохозяев, способных оперировать сотнями рублей, поднявшихся на скототорговле, скупке и перепродаже земли.

3. Из татарской среды вполне выделилась и социально оформилась ее обрусевшая элита в виде крупных помещиков, увеличивающих свои угодья за счет бывших единоверцев.

Но если пытаться оценить состояние татар Нижегородчины в целом, надо заметить следующее. В общей массе потомков служилых татар рассматриваемых деревень Курмышского и Алатырского уездов недовольство своим материальным положением еще не достигло критического уровня, как это имело место в иных татарских (и не только татарских) районах Поволжья, позже охваченных крестьянской войной под руководством Е. И. Пугачева 1773–1775 годов. Кратко заметим: в Курмышском и Алатырском уездах татары не поддержали Пугачева и его соратников. Не последнюю роль в этом сыграло общее состояние их материально-хозяйственной жизни и стремление приспособиться к новым реалиям и возрастающим трудностям последней четверти XVIII столетия.

Помимо прочего, на протяжении всего XVIII века, как свидетельствуют источниковые материалы, происходила смена форм хозяйственной деятельности татар изучаемого района. В начале столетия они совмещали земледелие со скотоводством. Последнее сдавало позиции под воздействием демографического роста: «...как со временем при умножении народа пределы их стеснились, то мало-помалу принялись они за землепашество», — отмечал Т. Масленицкий ⁶⁶. Однако другой наблюдатель конца XVIII столетия свидетельствовал о еще значительной роли скотоводства в общем объеме трудовой занятости населения рассматриваемых татарских деревень. "Жители — хорошие хлебопашцы и скотоводы... Скотоводство многочисленно и скот хорошей породы..."⁶⁷

Но ко второй половине, в особенности к последней четверти XVIII века, определенная часть населения татарских деревень, отрываясь от скотоводства и земледелия, была вынуждена втянуться в торговлю, перепродажу земель и скота. "Татары очень малосклонны к хлебопашеству и прочим земледельческим трудам и рукоделиям, а по большей части упражняются они в отправлении разных позволенных торгов, подрядов и в скотоводстве. Да и то, — отмечал современник, — более производят они работниками. Ибо из татар и малоимущий человек, заняв сам деньги, сыскивает за весьма низкую цену в соседственных деревнях нанять себе работников«⁶⁸.

Подобного рода растущую предприимчивость и новые формы деятельности татар в последней четверти XVIII века подтверждают конкретные факты. Так, 28 марта 1784 года четверо состоятельных жителей Камкина взяли в аренду так называемую «мирскую» (общинную) мельницу и за определенную плату стали молоть муку для земляков⁶⁹. Аналогичный факт имел место в Новых Мочалеях, где водяную мукомольную мельницу "поставили на реке Медяне с позволения мирского общества Сюнчалей Алтунбаев и Бейметей Алемеев, собственным их иждивением, заимствований никаких от казны не имея...«⁷⁰.

Что касается торговли, то в рассматриваемых селениях Нижегородчины к последней четверти XVIII столетия, она была достаточно развита на местном уровне. Торги ярмарочного типа шли однодневно в Пильне и Жданове, двухдневно — в Ратове. Наиболее оживленная торговля отмечалась «с 25 июля по 3-е число августа в селе Языкове, куда стекается народа до 10 000 человек. Товары привозят на оную разные, как то: сукно английское, немецкое и русское; шелковые, полушелковые и льняные материи; сахар, чай и галантерейные вещи». Среди местных товаров источник ставит на первое место лошадей, а далее посуду, кожи, продовольствие, мед-сырец, воск и сало⁷¹.

Имеющиеся в нашем распоряжении источниковые материалы позволяют составить нижеследующую примерную таблицу цен на основные товары, продаваемые в последнее двадцатилетие XVIII века на алатырских и курмышских торгах (см. табл. 4).

Даже беглый просмотр данной таблицы со всей очевидностью показывает, что в меняющихся реалиях XVIII века торговля вообще, скотом особо, выглядела весьма привлекательным занятием.

Изложенное позволяет считать, что к последней четверти XVIII века хозяйственные интересы большинства татар продолжали быть традиционно связанными со скотоводством и земледелием⁷², но некоторая их часть уже тяготела к торговле, имущественным сделкам, спекуляции земельными участками.

Значительное число деревенских жителей стало активно заниматься пчеловодством. Об этом позволяют судить вышеприведенные материалы описи сгоревшего в 1796 году имущества крестьян деревни Триазер⁷³, а также фиксированные факты договоров о поставке русским помещикам значительных по объему партий меда⁷⁴.

А вот упоминаемое в XVII веке садоводство в источниках XVIII столетия уже не отмечается. По мнению Р. Г. Мухамедовой, в основе увядания этой отрасли сельского хозяйства лежало растущее малоземелье татар-мишарей⁷⁵.

Таким образом, ряд вполне конкретных и объективных вышеперечисленных обстоятельств менял формы трудовой деятельности татар-мишарей. Среди таковых причин следует отметить: демографический рост, порождающий малоземелье (то есть сокращение пределов вмещающего ландшафта); правительственные инициативы, ограничивающие возможности населения центральных уездов европейской части страны; дальнейшее развитие всероссийского рынка.

О демографической ситуации заметим следующее. Темпы демографического роста населения отдельных татарских деревень на протяжении XVII–XVIII веков выглядели более чем внушительно, если не сказать угрожающе. Так, например, к началу XVII века в деревне Рыбушкиной число дворов служилых татар равнялось 12⁷⁶, а общее количество их самих с членами семей не могло превышать, по нашим подсчетам, 120 человек⁷⁷. К концу XVIII века в деревне имелось 1124 жителя, то есть наблюдался почти десятикратный прирост населения (см. табл. 2). Еще более быстро увеличивалось население Медяны. Так, если в 1674 году 26 ее основателей⁷⁸ могли создать поселение с числом жителей не более 200–250 человек, то спустя чуть более века там проживало свыше полторы тысячи человек⁷⁹. То есть только за столетие демографические показатели в Медяне выросли не менее чем в 8 раз (см. табл. 5).

И потому неудивительно, что близ наиболее густо населенных деревень Курмышского уезда — Медяны, Собачьего Острова, Петрякс, Рыбушкиной, Чембилея — наиболее часто возникали земельные проблемы⁸⁰. Соотнесенность данных о населении в деревнях Курмышского уезда в конце XVIII века со сведениями о количестве угодий при них дает весьма ясное представление о земельном дефиците в каждом конкретном поселении (см. табл. 5).

Согласно данным ревизии 1744–1747 годов, в 26 татарских деревнях Алатырского уезда проживало 3572 мужчины⁸¹. Анализ сведений табл. 5 показывает, что в тех же деревнях (теперь уже Курмышского уезда) числилось 10 387 мужчин. То есть за полвека демографические показатели выросли там почти втрое.

Данные табл. 5 указывают также, что в усредненном варианте на одного среднестатистического жителя татарских деревень приходилось в конце XVIII века около 3,08 десятины земли. Это означало: большинство татар было «малоземельными», а значительная их часть (в особенности жители Собачьего Острова, Медян, Уразовки, Петрякс, Триазер, Овечьего Врага⁸²) просто приближалась к бедственному положению. Зная размеры урожайности культур в XIX веке в татарских деревнях рассматриваемых уездов и полагая, что в конце XVIII столетия они не отличались значительно от показателей урожайности XIX века, мы можем выяснить, какой урожай собирали жители татарских деревень в конце XVIII века. Согласно данным Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, известно, что в XIX веке с одной десятины земли в Сергачском уезде получали ржи 43 меры, овса 58 мер, гречихи 27 мер, чечевицы 26 мер⁸³. Таким образом, в XVIII веке при господстве трехполья нижегородский татарин, оставляя под пар одну десятину, с оставшихся двух (засеянных из расчета: 0,5 — под рожь, 0,5 — под овес, 0,5 — под гречиху, 0,5 — под чечевицу) мог собрать лишь мизерный урожай — 500 кг ржи, 760 кг овса, 350 кг гречихи, 340 кг чечевицы. Совершенно очевидно, что такого объема сельхозпродуктов на едока едва хватало дабы восполнить минимум человеческих потребностей в собственной пище и прокормить скот. Трудно понять, что оставалось у труженика на воспроизводство (посевной материал). К тому же следует учесть, что далеко не каждый год был урожайным. Так, например, имеющиеся в нашем распоряжении статданные на конец XVIII века свидетельствуют, что в 1788 году был недород и цены на хлеб резко подскочили⁸⁴.

Отсюда же вытекает понимание того факта, что именно жители перенаселенных Собачьего Острова, Петрякс и Медяны Курмышского уезда наиболее остро реагировали на земельные проблемы, заваливая уездные инстанции письменными жалобами. В тесной связи с приведенными цифрами находится процесс активной скупки-продажи земель в упомянутых деревнях. При таких обстоятельствах собачеостровцы, петряксинцы и медянцы были весьма подвижны в поиске новых форм материальной деятельности.

Еще хуже (если не сказать на катастрофическом уровне) было положение с землей в Триазерах и Уразовке Сергачского уезда. И потому архивные материалы наиболее часто фиксируют не только факты земельных сделок, но и случаи земельных конфликтов, по преимуществу на триазерских и уразовских угодьях⁸⁵, и даже самовольного ухода крестьян в иные места⁸⁶.

В значительной степени все это толкало население татарских деревень к максимально (по тем меркам) эффективному использованию имеющегося у них пространства, например к упомянутому занятию пчеловодством. Притом следует отметить, что на протяжении всего XVIII века не прогрессировали ни орудия труда, ни методы ведения агрохозяйства. По данным XVIII века, использование сохи преобладало над плугом, навоз как удобрение почти не использовался⁸⁷.

В условиях растущих трудностей какая-то часть населения татарских деревень в борьбе за выживание попросту скатывалась к банальному жульничеству. И потому в материалах Княгининского и Курмышского уездных судов конца XVIII века встречается ряд дел, отражающих случаи мошенничества жителей Урги, Базлова, Ишеева и других населенных пунктов. Так, в 1781 году ургинец Кантемир Осипов неправомочно завладел наследственными 25 четями сосланного на каторгу камкинца Екмея Бигтяева, пренебрегая интересами и правами его прямых родственников⁸⁸. В 1785 году в Урге было захвачено обманным путем все имущество вдовы Алимы Губановой племянником ее погибшего мужа на общую сумму в 137 рублей 55 копеек⁸⁹. Тогда же татарин Чакаев из Базлово сдал в аренду за 10 рублей 2 десятины своей земли крестьянам деревни Борисовки и тут же засеял этот участок рожью⁹⁰. В июле 1782 года отставной капрал из деревни Турбанки Васильской округи Ф. С. Лабутин арендовал землю у татар Ишеево Мурзея Мансурова, Базяна Османова, Убиккулы Османова, заплатив за несколько участков 48 рублей⁹¹. Однако хозяйственную деятельность на них развернуть не сумел, так как упомянутые татары "не допустили его к временному владению«⁹².

Но напрасным было бы считать, что в те времена лишь татары занимались мошенничеством и обманом соседей. В том же 1785 году ургинских татар самовольно обобрал дворянский заседатель, прапорщик князь П. Л. Мустафин, увезя с их полей 400 снопов с участка между Троицким и Ургой. Дело дошло до суда, и князь должен был держать ответ за открытый грабеж⁹³. Попутно отметим, что с соседним селом Троицким у ургинцев были постоянные проблемы по земельным границам в конце XVIII века⁹⁴. Источники упоминают о том, что крестьяне села Троицкого занимались самовольным сжатием урожая ржи у татар деревни Урги ⁹⁵.

Другим путем выхода из ситуации малоземелья была кардинальная смена хозяйственной деятельности, например уход в торговлю. В 1763 году волей императрицы Екатерины Алексеевны татарские купцы получили право учреждать коммерческие предприятия, а в 1776 году татарам разрешалось создавать собственные поселения в казахских степях для торговли со Средней Азией.

Однако, с одной стороны, коммерческая деятельность требовала вложения крупных средств, а с другой — она осложнялась спецификой российской государственной жизни. Сельское население (мелкие торговцы) встречало барьер своей активности в виде петровского запрета покидать родные деревни на расстоянии свыше 30 верст. Известное усиление позиций российского бюрократического слоя диктовало свои «правила игры» населению русских, мордовских, татарских и иных деревень. По-видимому, купля-продажа земельных участков, равно как и иная деловая активность населения уездов, облагалась незаконными поборами со стороны отдельных коррумпированных представителей администрации. Так, еще в 1734 году проводилось служебное расследование в отношении алатырских уездных чиновников, уличенных в мздоимстве⁹⁶. Течение времени не умеряло ни жадности, ни беспринципности провинциальных больших и мелких столоначальников. Спустя 60 лет был отдан под суд курмышский исправник подпоручик князь Мустафин, обвиненный во взятках и вымогательстве с татар деревни Собачий Остров, ложно инкриминировавший им тяжкие преступления⁹⁷. В 1786 году был привлечен к суду за вымогательство мелкий уездный чиновник — копеист Иван Григорьев, бравший изрядные взятки с уразовских татар только за написание требуемых бумаг⁹⁸.

Достаточное поле для бюрократических злоупотреблений создавала в конце XVIII века и очередная инициатива Санкт-Петербурга по Генеральному межеванию земельных участков, призванная жестко определить границы частных владений и точное количество землевладельцев, дабы более четко выявить объемы налоговых поступлений в казну. Как и за треть века до того, многие хозяева, в том числе и татарского происхождения, вновь стали частыми посетителями «инстанций». С еще большей настойчивостью, если не сказать агрессивностью, бывшие служилые искали доказательств своих имущественных прав. Многочисленные материалы Курмышского и Сергачского уездных судов подтверждают тезис о начале с 1799 года полосы массовых инициатив сельских татар. Так, малоимущая часть населения 11 татарских деревень (Камкино, Актуково, Карга, Грибаново, Ключищи, Овечий Враг, Пица, Шубино, Кочко-Пожарки, Анда, Ендовищи) обратилась к вице-губернатору Нижегородской губернии князю Долгорукому по поводу неудовлетворительного межевания земель, произведенного с нарушениями, при игнорировании ее интересов⁹⁹. Их дело рассматривалось в 1799 году¹⁰⁰.

Сопоставление приведенных материалов с более поздними показывает, что для жалоб татар о нарушениях имелись достаточные основания. Так, например, протесты жителей Ендовищ, направленные в Сергачский уездный суд, затем в Гражданскую палату, дошедшие до Сената и там подвергнутые достаточно детальному изучению, имели результатом решение Петербурга от 1811 года¹⁰¹. Оказалось, что еще до 1792 года русские помещики Нармоцкий и Масалитиновы неправомочно отсудили у ендовищенцев их общинные земли. В ходе Генерального межевания в отношении последних чиновниками также были допущены нарушения. В итоге татарам Ендовищ было возвращено 156 десятин¹⁰².

В ходе Генерального межевания жители Кочко-Пожарок лишились 596 десятин из-за стараний сергачских чиновников. Лишь благодаря инициативному и настойчивому Шахмаю Мукосееву эти земли будут им возвращены в 1803 году ¹⁰³.

Поиск доказательств своих прав на землю как на источник существования стимулировался еще одним немаловажным фактором. В последнее двадцатилетие XVIII века в связи с сокращением лесов¹⁰⁴ отмирало лашманство как социально-экономический институт. И, стало быть, в прошлое уходили возможности дополнительных заработков для бедняков. (Одним из последних массовых призывов лашманов на низсурские пристани можно считать осень 1782 года, когда 343 конных и пеших работника из Васильской, Сергачской и Княгининской округ были направлены в Языково, Курмыш и Иванково¹⁰⁵.) Уменьшение лесных массивов на востоке Нижегородчины, в Присурье подтверждалась рядом фактов.

В условиях заметно сокращающихся возможностей хозяйственной деятельности население активнее истребляла остатки лесных угодий. Под топор пошли деревья, даже растущие на собственных участках татар. Судить об этом позволяет сопоставительный анализ карт рубежа XVIII и XIX веков ряда татарских деревень — Рыбушкиной, Коншаева Заулка, Собачьего Острова, Петрякс, Пицы, Ендовищ, Анды, Овечьего Врага и др.¹⁰⁶ Из него с очевидностью следует: с последнего двадцатилетия XVIII века площадь лесов близ татарских деревень весьма заметно пошла на убыль.

В рамках контроля за своим хозяйственным потенциалом, в данном случае за лесными угодьями, государство через собственные периферийные структуры вело их учет. Как уже отмечалось выше, в курмышских землях лес обмерялся и просчитывался вплоть до каждого ствола еще в 80-е годы XVIII века¹⁰⁷. В 1792 году курмышская администрация определяла участки и конкретные породы деревьев, доступные лесорубам. Так, все еще числящиеся служилыми татары деревни Петряксы имели подтвержденное «по сыску» (то есть на основе выявленных материалов старых документов) 4 ноября 1792 года право рубить всякий лес, кроме флотского, за рекой Сурой близ новокрещенской деревни Курмашки¹⁰⁸. «По сыску 30 сентября 1792» подтверждалось право татар Собачьего Острова "по сю и ту сторону реки (Суры. — С. С.) близ Алгашей и здешней (Курмышской. — С. С.) округи при деревнях Озерской-Мясацкой и Курмашки для рубки леса, кроме деревьев, нужных для флота¹⁰⁹. Жители Красного Острова имели возможность валить деревья "по сыску 28 октября 1792 года за рекой Сурой в дачах Алатырской округи села Алгашеи, кроме деревьев, нужных для флота"¹¹⁰. Тогда же, в 1792 году, определяются заповедные рощи с дубом, вязом, кленом, ясенем, буком, лиственницей и даже с большими соснами, что стали дефицитными и не подлежали уничтожению¹¹¹.

Более того, 18 ноября 1796 года последовал специальный сенатский указ о дополнительных мерах по сохранению корабельной древесины. Теперь «распоряжаться лесом можно было с ведения Адмиралтейской коллегии, а местные Палаты «экономии» должны сообщать о состоянии леса в коллегию"¹¹². Отныне никто не имел самочинного права и без специального решения входить в казенные леса с топором¹¹³.

Реализуя свои решения, летом 1797 года правительство командировало в Курмыш лейтенанта флота Е. Сысоева с предписанием выяснить — кто в данном уезде и на каких основаниях имеет право пользования лесными угодьями. Подняв вместе с помощником Афанасьевым архивные материалы (начиная с бумаг о наделении лесными дачами в 1623–1626 годах), лейтенант Е.Сысоев выявил права лишь 43 юридических лиц (в том числе ряда конкретных помещиков, а также Благовещенского, Макарьевско-Желтоводского монастырей и общин отдельных татарских деревень) на вырубку лесов¹¹⁴. Документы свидетельствуют, что в ряде мест леса татарских деревенских общин перемежались с лесными угодьями русских помещиков — например, в Моклоковой (на рубеже XVIII–XIX веков у татар имелось 700 десятин лесов), Базловой и Парши (190 десятин), Андреевке (190 десятин), Урги-Вакаевой (485 десятин)¹¹⁵.

В том же 1797 году новым указом от 11 ноября предписывалось также обследовать и лесопильные мельницы на предмет — имеются ли они на местах, нужны ли они, а, если нужны, то установить — откуда, на каких основаниях и "из каких точно дач на пилование получают лес; не нарушается ли при этом дворянское право«¹¹⁶.

В дальнейшем государство еще более ужесточило требования в отношении сохранности лесов, особенно ценных пород. 10 сентября 1799 года Павел I издал императорский Указ, запрещающий любую самостоятельную попытку валить заповедные леса¹¹⁷. Для этого правительственного решения были достаточные основания, подтверждаемые фактами самочинного уничтожения государственных лесов в рассматриваемых нами районах.

Выявленные нами документальные материалы свиде-тельствовали следующее. В самом конце XVIII века из Адмиралтейств-коллегии в Нижегородскую губернию был командирован капитан-лейтенант флота Ренберх с задачей ревизии и описания качества корабельных лесов в Припьянье и Присурье. Позже, в 1802 году, на основании многочисленных, но анонимных заявлений в адрес нижегородского вице-губернатора была организована перепроверка отчетов упомянутого морского офицера, умершего в 1800 году¹¹⁸. В ходе разбирательства выявились многочисленные злоупотребления Ренберха: пни и кустарник обозначались им как пригодные к кораблестроению, дубовые рощи определялись негодными¹¹⁹. Среди прочих мест, где «работали» капитан-лейтенант и сменившие его после смерти коллеги, вынося фальшивые определения, значились Ключищи, Шубина, Вакаиха (Урга тож), Базлова, Андреевка¹²⁰.

Изложенное недвусмысленно указывает не только на факты коррупции со стороны столичных чиновников. Очевидно, татары упомянутых деревень давали взятки Ренберху и иным за сокрытие фактов самовольной вырубки корабельных лесов. Фиксация в документе остатков тех деревьев — пней и проросшего кустарника подчеркивает: места уничтожения стволов не были распаханы, следовательно, лес рубился не под пашню, а для хозяйственных нужд. Ибо архивные материалы неоднократно упоминали, что многие жилые дома, возведенные на рубеже XVIII–XIX веков, строились из дровяного леса¹²¹, а значит, «хоромная» древесина стала дефицитом.

Таким образом, государство все более ощущало дефицит строевого леса, вызванный собственными нуждами и хозяйственными инициативами подданных. В последнее десятилетие XVIII века оно своими средствами настойчиво препятствовало активному и несанкционированному натиску на окружающую среду человека, который пытался увеличить свои земельные угодья.

Вместе с тем, осознавая рост материального расслоения в российской деревне и не желая повторения «пугачевщины», правительство стремилось снять социальную напряженность в сельской среде, в том числе и внутри татарских общин. Документ 1797 года, изданный по распоряжению императора Павла I и получивший название «учреждения об императорской фамилии», наконец, изменил трудное положение лашманов. Согласно ему было образовано особое удельное ведомство, в подчинении которого и находились татары многих изучаемых нами деревень, ведомство, обслуживающее нужды августейшей семьи¹²².

Возвращаясь к рассмотрению императорского Указа от 11 ноября 1797 года, касающегося положения сельских мельниц, отметим желание властей сохранить их в первую очередь за общинами. Анализ одного из архивных дел, хранящихся в ГАНО, показывает, что разрушенная паводком 1799 года мукомольная мельница на реке Медяне в Новых Мочалеях (когда-то бывшая собственностью двух его жителей, а накануне разрушения взятая в аренду секунд-майором князем Л. И. Девлеткильдеевым) была у него изъята решением Курмышского уездного суда. Выполнявшие предписание центра курмышские чиновники, исследовав документальные материалы о происхождении данного хозяйственного объекта, постановили передать его в собственность новомочалеевской татарской общины, причем в соответствии с Указом 1797 года на условиях безоброчного (то есть безналогового) пользования¹²³.

Подводя итоги изложенному в настоящем параграфе, отметим следующее. XVIII век в целом принес серьезные осложнения в сферу хозяйственной жизни значительной части населения татарских деревень. Истоками проблем были общероссийские события комплексного характера (уход с социально-политической арены института служилых татар), а также обстоятельства местного порядка. В основе последних лежал заметный демографический рост татарского населения на фоне сохраняющихся прежних размеров хозяйственных площадей. На протяжении XVIII века в отдельных деревнях число жителей увеличилось восьмикратно. Производным такого положения стало явное сокращение хозяйственных площадей. К концу столетия дефицит полезных угодий в некоторых татарских селениях достиг почти катастрофических показателей — менее двух десятин всех (полезных и неудобиц) земель на душу населения. В конце XVIII века татары Нижегородчины в среднем обладали тремя десятинами на одну душу населения. Это приносило минимум продуктов деятельности в аграрном производстве.

Со всей очевидностью выявилась имущественная дифференциация среди жителей татарских деревень. К тому же в последней четверти XVIII века государство окончательно упраздняет звание мурз. В 1786 году появляется документ об отобрании у татарских князей и мурз жалованных грамот, полученных их предками, "а также иных доказательств их благородства«¹²⁴. Кроме того, окончательно сложилась элита выходцев из татарской среды — бывших, а в XVIII веке вполне обрусевших татар — российских дворян. С заметной активностью некоторые из них вели натиск на мелкие владения деревенских татар.

Пытаясь облегчить новые хозяйственно-экономические трудности своих татарских подданных, российское правительство практиковало централизованное перемещение части населения в иные уезды; переводило его на оплачиваемые лесные работы; разрешало свободную куплю-продажу поместных наделов; допускало новые формы коммерческой деятельности татар; дважды осуществляло межевание земельных участков; предметно обследовало материальное состояние и социальное положение служилых татар по всей стране и выявляло их нужды; сохраняло за частью татарских сельских общин право на тщательно контролируемую центром вырубку казенных лесов; льготировало общее пользование мельницами и т.д.

Реакция на изменение ситуации земледельческо-ското-водческого населения татарских деревень рассматриваемого региона была различной. Одна его часть попросту бежала из родных мест в иные районы Поволжья, ища выхода от нарастающих трудностей. Другая, ставшая весьма зажиточной, активизировала свои усилия в сфере имущественных сделок, торговли (купля-продажа земельных участков, скота, меда-сырца, воска и т. д.), аренды чужих и постройки собственных мельниц и т. п.

Большинство же рядового татарского населения при сохранении прежних занятий, орудий труда, навыков и умений, пыталось осваивать новые сферы хозяйствования, например, пчеловодство, стойловое животноводство.

В силу сложившихся обстоятельств сократилась сфера скотоводства и садоводства. Борясь за расширение (а по сути, за удержание на прежнем уровне) площади хозяйственных угодий, жители татарских поселений довольно высокими темпами уничтожали окружающие их леса, превратив в XVIII веке лесостепную зону Присурья и Межпьянья преимущественно в пахотные участки, чередующиеся (судя по картам деревенских угодий конца XVIII века) с довольно редкими и небольшими сенными покосами и выгонами.

В XIX век татары Нижегородчины входили с грузом нарастающих проблем хозяйственно-материального плана.

---