К.Л. Сыроежкин,
главный научный сотрудник Казахстанского института стратегических исследований при Президенте РК, профессор, доктор политических наук

Центральная Азия: выбор приоритетов

Наблюдая в последнее время за событиями в Центральноазиатском регионе, невольно ловишь себя на мысли, что происходящие здесь геополитические процессы существенно отличаются от тех, что имели место в 1990-е и даже в начале 2000-х гг. Обращают на себя внимание четыре вполне очевидных данности.

Первая касается изменения характера взаимоотношений в треугольнике Россия – Китай – Запад (точнее, США). Характер этих взаимоотношений стал как более прагматичным, так и более жестким. И хотя прямой конфронтации никто не желает, вполне очевидно, что и консенсуса достичь не удастся.

Вторая данность – факт военно-политического присутствия США в регионе. Насколько долго оно продлится и каким образом может сказаться на региональной безопасности, сказать трудно. Но то, что военное присутствие США, по сути, стало постоянно действующим фактором в геополитическом раскладе в регионе, очевидно.

Третье – изменение отношения к Китаю. Сегодня Китай не только политическим истеблишментом, но и населением региона больше не рассматривается как источник потенциальных угроз. Более того, он перешел в категорию желательного внешнеполитического и внешнеэкономического партнера и в плане обеспечения региональной безопасности порой рассматривается как вполне достойная альтернатива России и странам Запада.

Наконец, четвертая данность – вполне очевидное изменение российской политики в отношении СНГ. Значимых элементов здесь несколько. Во-первых, в России, по-видимому, пришли к заключению, что «СНГ» (в том виде, в котором Содружество существовало до настоящего времени) – весьма затратный и нежизнеспособный проект. И хотя отказываться от него Россия пока не намерена, подход к взаимоотношениям между государствами, входящими в СНГ, существенно скорректирован. Суть нового подхода заключается в том, что Россия отказывается оплачивать откровенно антироссийские проекты на постсоветском пространстве и готова «дружить домами» лишь на определенных условиях, гарантирующих учет национальных интересов России. Главным инструментом в реализации новой стратегии стала политика в области поставок энергоносителей, которые осуществляются ныне либо по мировым ценам, государства Содружества либо по ценам существенно ниже мировых, но на условиях передачи объектов энергетической инфраструктуры в собственность российских компаний.

Во-вторых, после своего провала на Украине во время «оранжевой революции» Россия, по-видимому, отказалась от доминирующего в ее политике принципа исключительной поддержки действующих политических режимов. Во всяком случае, в этом убеждают события в Кыргызстане весной 2005 г., а также события на Украине и в Кыргызстане весной 2007 г. Россия более не испытывает аллергии к пришедшим к власти оппозиционным группам и готова работать с ними. Наверное, в этом есть своя логика, поскольку фактом является то, что действующие на пространстве СНГ политические режимы даже в пределах своих государств контролируют далеко не все общественные отношения и, как правило, негативно воспринимаются общественным мнением, что переносится на отношение к России как государству, «поддерживающему авторитарные диктатуры».

В-третьих, стал очевидным крах проекта «российско-американской дружбы». Сегодня совершенно ясно, что стремление России играть более значимую роль на мировой арене, да и на постсоветском пространстве ее западными «союзниками» не приветствуется. В качестве сильного и самостоятельного политического игрока видеть ее никто не желает, и Запад постарается сделать все, чтобы не допустить восстановления ее влияния в традиционных регионах доминирования: на Кавказе, в Центральной Азии и в целом в СНГ. В России это понимают, а потому готовят ассиметричный ответ. Возможности для этого у нее есть, и свидетельство тому – выступление Владимира Путина в феврале 2007 г. на конференции по безопасности в Мюнхене и последующие события, связанные с дискуссией по поводу размещения в Европе элементов американской ПРО. Как проблемное поле, так и те условия, на которых Россия готова сотрудничать с Западом, сегодня обозначены достаточно четко.

Безусловно, Россия не может конкурировать с США и Китаем в вопросах предоставления государствам Центральной Азии финансовой помощи, но это, по-видимому, в сегодняшних условиях и не столь актуально. Более того, уже сегодня очевидно, что, изменив свою политику в СНГ, Россия получила вполне осязаемые экономические дивиденды. Наиболее наглядный пример – успешная экспансия РАО ЕЭС, Газпрома и ряда других крупных российских компаний на Южный Кавказ и в ряд государств Центральной Азии.

Есть у нее возможность использовать пока еще существующие транзитные перспективы и преимущества, в том числе и в плане обеспечения энергобезопасности Европы. Подключение к существующим и новым проектам государств Каспийского региона и Центральной Азии на сегодняшний день весьма привлекательно. Вопрос только в том, что здесь необходимо учитывать не только коммерческие интересы российских компаний, но и их центральноазиатских партнеров.

Сохраняются неплохие шансы в соревновании с США и Китаем за право укреплять обороноспособность стран СНГ, по-прежнему ориентирующихся на российское оружие. Следовательно, Россия будет наращивать усилия по укреплению региональной безопасности, уделяя основное внимание активизации взаимодействия в рамках ШОС, ОДКБ, Антитеррористического центра СНГ и региональной оперативной группы АТЦ СНГ в Бишкеке.

По сравнению с Западом, Россия более терпима в отношении нарушения прав человека и демократических издержек в странах Содружества. Более того, она сама культивирует особый, отличный от западного, тип демократии. Отсюда открывается возможность укрепления контактов в гуманитарной сфере.

Наконец, по-видимому, в ближайшей перспективе Москва сформулирует новую концепцию интеграции на постсоветском пространстве. Очевидно, в Москве понимают, что из-за отсутствия нового геополитического проекта «стоять за Россию» можно только из ностальгических побуждений, да и то до той поры, пока в государствах СНГ окончательно не произойдет смена политических элит.

Что касается Китая, то его позиции в Центральной Азии сформировались довольно отчетливо. Если сразу после распада СССР у него и существовали некоторые иллюзии о возможности усиления своего влияния в этом регионе, то позднее на смену им пришел холодный экономический расчет.

Более того, благодаря своим экономическим позициям в Центральной Азии, а также в силу экономической и военной слабости России, Пекину представилась возможность взять в свои руки инициативу по расширению китайского влияния на Центральноазиатский регион. Как это не парадоксально, но Китай получил легитимную и не вызывающую не только возражений со стороны России и государств Центральной Азии, но и одобряемую ими возможность непосредственно действовать на постсоветском пространстве по принятым в СНГ неписанным правилам – иными словами, возможность беспрепятственно играть на противоречиях как между странами СНГ, так и между различными группами внутри каждой из этих стран без риска быть обвиненным в подрывной деятельности и экспансионизме [1].

Как и почему такое стало возможно в регионе, где традиционно доминировало российское влияние, вопрос, понятно, риторический. Ответ на него лежит на поверхности. В начале 1990-х гг. Россия сама освободила геополитическое пространство Центральной Азии, и Китай просто использовал благоприятный момент. В середине – конце 1990-х в регионе шла геополитическая «притирка», и России, занятой сначала выстраиванием отношений с Западом, а потом – противостоянием с ним на международной арене, было как-то не до региональных проблем. Когда же стало очевидно, что они непосредственно оказывают влияние и на ее безопасность, и Россия сочла необходимым укрепить свое присутствие в Центральной Азии, выяснилось, что, во-первых, опасения по поводу «имперских амбиций» России никуда не исчезли и государства региона к ее возвращению относятся с некоторой опаской. А во-вторых, здесь уже обосновался Китай, рассматриваемый лидерами государств региона как вполне достойная альтернатива России, и ей предстоит конкурировать с ним. В начале 2000-х альтернативой китайско-российской конкуренции начало выступать военное присутствие США и НАТО, включивших Центральную Азию в зону своих стратегических интересов [2], и на смену китайско-российской конкуренции пришло партнерство, «первую скрипку» в котором, по вполне объяснимым причинам, играет Китай

Свою роль в укреплении позиций Китая в регионе сыграла и Шанхайская организация сотрудничества. Именно благодаря деятельности ШОС Китаю удалось поддерживать у России иллюзию ее доминирования в регионе и одновременно гарантировать укрепление своих позиций в нем. Кстати говоря, этот тезис не отрицается и китайскими экспертами. Так, по мнению некоторых из них, «ШОС позволяет КНР быть не только «внешним наблюдателем» за всеми процессами в регионе, но и стать активным игроком, способным оказывать возрастающее влияние на формирование будущей системы региональной безопасности в Центральной Азии. Пекин заинтересован в том, чтобы постоянно «держать руку на пульсе» для адекватного реагирования на те или иные изменения в регионе, которые препятствовали бы реализации здесь его интересов» [3].

На сегодняшний день тандем «Россия – Китай» сформировался довольно отчетливо. Более того, Россия и Китай заговорили о «стратегическом взаимодействии» [4]. Однако парадокс в том и заключается, что это партнерство обременено массой проблем, связанных с объективными сложностями в российско-китайских отношениях, с неопределенностью в отношениях как России, так и Китая с Западом в целом и с США в частности, с потенциальным конфликтом между китайскими амбициями в Центральной Азии и российской исторической памятью о сохранении зон влияния в этом регионе. Пока существует общая цель – сокращение степени влияния США в Центральной Азии, это партнерство работает, как работает и его основная институция – ШОС. Но что будет с этим партнерством, когда общая цель исчезнет, а Китай станет мощнее, пока не совсем понятно.

Не вызывает сомнений, что Китай будет стремиться делать преимущественно то, что отвечало бы его интересам, а эти интересы на определенном этапе могут вступить в противоречия с интересами и стратегией России, и в этом случае Китай наверняка попытается поставить перед государствами региона дилемму выбора между его «инвестиционными возможностями» и «имперскими амбициями» России. И хотя эта перспектива во многом гипотетическая, она не настолько уж нереальна. Несмотря на существующие на ментальном уровне опасения по поводу «китайской экспансии» не только политической элитой, но и населением государств Центральной Азии Китай рассматривается как вполне достойная альтернатива России. И с этим фактом уже нельзя не считаться.

Единственное, что реально может остановить продвижение Китая в регион, это активизация инвестиционной и экономической политики в нем со стороны России. Менталитет народов региона при общих равных условиях приоритет отдает все-таки России, правда, когда со стороны последней не будут просматриваться попытки кого-то в чем-то «ущемить».

Вторым направлением может быть предложенный Россией некий геополитический проект организации постсоветского пространства, предусматривающий в том числе и ограничение влияния Китая в регионе. Этот проект имеет много минусов, особенно в контексте поддержания «стратегического взаимодействия» между Россией и Китаем, а также их совместных усилий по ограничению американского влияния в регионе, но его необходимость очевидна. Именно отсутствие такого проекта делает мифической интеграцию в рамках СНГ и неопределенной перспективу сохранения евразийского геополитического пространства.

Третье направление – расширение сотрудничества России с НАТО и Европейским Союзом, в том числе и по проектам, осуществляемым ими в Центральноазиатском регионе. Поскольку, по мнению ряда китайских аналитиков, Китай уже не испытывает аллергии к расширению НАТО, это сотрудничество не будет воспринято Китаем как направленное против него, а следовательно, не вызовет серьезных возражений.

Безусловно, все эти направления не исключают сохранения достигнутого уровня российско-китайских отношений, в том числе и в области энергетического сотрудничества. Речь о том, что с учетом исторических традиций Китая, его геополитических амбиций, колоссального демографического потенциала и экономического роста для государств Центральной Азии и для России в стратегической перспективе является положительным такой сценарий развития событий, при котором китайское присутствие в регионе в любой форме носило бы ограниченный характер.

Что касается США, то на сегодняшний день в их позиции в отношении Центральной Азии переплелись как прагматические политические и конкретные военно-стратегические интересы, так и определенные идеологические мотивы. С одной стороны, США, по-видимому, не отказались от концепции «цветных революций» и будут продолжать политическую линию по смене постсоветских режимов, особенно тех, которые не склонны к компромиссу и активно выступают против присутствия США в регионе. С другой стороны, очевидно, что США приступают к экономической реинтеграции региона под своей эгидой. И именно это направление является новым региональным геополитическим проектом США. Речь о предложенной директором Института Центральной Азии и Кавказа Ф. Старром летом 2005 г. концепции нового региона «Большая Центральная Азия» [5], которая позднее при участии сотрудников Госдепартамента США была трансформирована в концепцию «Большая Южная Азия».

Суть и той, и другой концепции состоит в том, чтобы связать в единое военно-стратегическое и геополитическое целое Центральную Азию и Афганистан, а затем «Большую Центральную Азию» с так называемым «Большим Ближним Востоком», который в будущем должен, по-видимому, контролироваться Западом. Другой целью проекта является обособление этого расширенного региона и его вывод из-под влияния других великих держав – России и Китая. Третья цель – вывести Афганистан из-под дестабилизирующего влияния таких соседей, как Пакистан и Иран, и привязать эту страну к более стабильному региону Центральной Азии. В случае реализации проекта Соединенным Штатам удастся оторвать Центральную Азию от евразийского пространства, естественной частью которого она является, и таким образом изолировать государства региона от России и СНГ в целом, а также построить кордон между регионом и Китаем. Слияние Центральной Азии в один сосуд с архаичным Афганистаном может изменить европейский вектор в развитии Центральной Азии и Казахстана, то есть прервать процесс модернизации, который худо-бедно идет с перерывами уже много десятилетий.

Поскольку речь в концепции «Большая Южная Азия» идет о «содействии региональным проектам в сфере энергетики, транспорта и коммуникаций», вполне очевидно, что главной целью ее реализации является противодействие растущему влиянию в регионе России и Китая. В частности, такой вывод можно сделать на основе сказанного помощником госсекретаря США по делам Южной и Центральной Азии Ричардом Баучером на пресс-конференции, состоявшейся в Исламабаде 5 апреля 2006 г.: «Они (страны Центральной Азии – К.С.) нуждаются в выходах и разных возможностях и не желают быть зажатыми между двумя большими державами» [6]. Другими словами, проект «Большая Южная Азия» нацелен на создание «южного» энергетического и транспортного коридора, связывающего Центральную Азию с Южной Азией, в результате чего «запертые» страны Центральной Азии смогут получить еще один выход на мировые рынки. В этом отношении настоящий проект является аналогом «западного» энергетического и транспортного коридора, проходящего через государства Кавказа и связывающего страны Центральной Азии и Кавказа с Турцией и Европой.

Главной причиной, побудившей Госдепартамент предложить новую концепцию, по-видимому, являются геополитические изменения в Центральной Азии, которые привели к ослаблению позиций США в этом регионе. Понимая, что они не только проигрывают геополитическую игру России и Китаю, но их действия в Афганистане скептически воспринимаются европейскими союзниками, США решили предложить нечто такое, что помогло бы им решить триединую задачу: привлечь дополнительные ресурсы к решению проблем Афганистана; направить потоки углеводородов Каспийского моря на юг в обход России и Китая; получить региональную поддержку Индии и Пакистана.

Кроме того, вслед за экономическими инновациями, которые предполагают реализацию концепции «Большая Южная Азия», можно было бы поставить задачу внедрения в регионе американских демократических ценностей, а в случае отказа от них, под видом защиты американских экономических интересов в регионе оказать на государства Центральной Азии политическое, экономическое и военное давление.

То, что США ставят перед собой именно эти задачи, не вызывает сомнений. Во всяком случае, ведущий сотрудник The Heritage Foundation Ариэль Коэн пишет об этом с исчерпывающей откровенностью. Вот его рекомендации Совету национальной безопасности и Госдепартаменту США по политике в Центральноазиатском регионе [7]:

(1) продолжить поощрение правительств Индии, Китая и Пакистана для создания альтернативы российской транзитной монополии, формируя новые маршруты транзита (трубопроводы, судоходные линии и железные дороги) в западном направлении, а в некоторых случаях на восток и юг;

(2) поощрять многонациональные корпорации к диверсификации транзитных маршрутов транзита энергоносителей для снижения рисков, что в общих интересах США, членов ЕС и Китая;

(3) развивать более тесные связи с Центральноазиатскими государствами, обращая их внимание на взаимную прибыль от западных инвестиций, военного присутствия и сотрудничества в сфере безопасности, и, прежде всего: помогать в осуществлении экономических и законодательных реформ для привлечения и защиты иностранных инвесторов и поощрения экономического роста;

(4) развивать более тесные отношения в военной сфере, сфере безопасности, борьбы с терроризмом и в сфере правоприменительной деятельности; усиленно развивать институты демократического и гражданского общества через программы, администрируемые National Endowment of Democracy и неправительственными организациями;

(5) применять осторожный и продуманный подход к государствам, лидеры которых не склонны к сотрудничеству с США, особенно Туркменистана и Узбекистана, при этом, прежде всего: подчеркивать общие интересы в сфере безопасности, особенно в борьбе с исламистским терроризмом, и продвигать военное сотрудничество там, где есть американские интересы.

Какие из сказанного выше следуют выводы и что все это может означать для государств Центральной Азии?

«Большая игра» между геополитическими центрами силы за влияние в Центральноазиатском регионе активизировалась. Более того, позиции ее участников стали жестче. А в чем-то основные геополитические акторы – Россия, Китай и США – принципиально изменили свои подходы как к региону в целом, так и к отдельным государствам, находящимся, в частности, в пределах его территории. Сегодня это уже не только конкуренция за природные ресурсы, но и за политическое влияние. Противостояние в треугольнике США – Россия – Китай продолжает нарастать. Насколько жестким может оно оказаться, предсказать трудно, но вполне очевидно, что отсутствие консенсуса в отношениях этих трех основных геополитических игроков в регионе всегда будет порождать для него массу проблем.

Во-вторых, данное противостояние протекает в достаточно специфических формах. С одной стороны, это, безусловно, противостояние между США и тандемом «Россия – Китай», который предпринимает попытки ослабить американское влияние в регионе, с другой стороны – конкуренция между собственно Россией и Китаем за доступ к ресурсам. И хотя Китай пока держит паузу, не вступая в прямую конфронтацию с США и поддерживая у России иллюзию о том, что в регионе роль «первой скрипки» отведена ей, в китайской прессе уже раздаются тревожные нотки по поводу усиливающегося присутствия российских компаний в нефтегазовом секторе государств региона.

К числу направлений, где интересы России, Китая и США в Центральной Азии могут вступить в наибольшее противоречие, можно отнести:

• интересы в нефтегазовом секторе, особенно в контексте освоения ресурсов шельфа Каспийского моря и прокладки новых нефтепроводов;

• конкуренцию за оказание политического влияния на лидеров государств Центральной Азии (у США, Китая и России наверняка имеются обширные досье на лидеров государств региона, и одним из мотивов изменения их внешнеполитических ориентаций является получение гарантий личной безопасности);

• материально-техническое обеспечение вооруженных сил государств Кавказа и Центральной Азии за счет поставок российских, американских (НАТО) или китайских вооружений и военной техники.

• формирование структур коллективной безопасности в регионе (речь о параллелизме в работе ШОС и ОДКБ, с одной стороны, и налаживании сотрудничества этих организаций с НАТО, в программе которого «Партнерство ради мира» принимают участие все государства региона);

• контроль над стратегическими отраслями промышленности (энергетика, урановое производство, добыча золота);

• конкуренцию за оказание влияния на контрэлиты и формирование ориентированных на Россию, США или Китай социальных групп (на этом поле пока выигрывают США, щедро оплачивающие создание различных НПО и аналитических центров);

• конкуренцию на культурно-образовательном пространстве (на сегодняшний день фактом является то обстоятельство, что влияние русской культуры на постсоветском пространстве стремительно сокращается и ей на смену идет западная масс-культура).

В-третьих, есть основания полагать, что сложившийся на сегодняшний день статус-кво главных геополитических акторов не устраивает. А потому можно предположить, что в ближайшей перспективе государства региона будут поставлены перед необходимостью более четкой расстановки акцентов в своих внешнеполитических приоритетах. Безусловно, это не означает, что на концепции многовекторной внешней политики пришло время ставить точку. Напротив, самое парадоксальное заключается в том, что противостояние между основными геополитическими акторами отвечает интересам государств региона, оставляя им поле для маневра. Сегодня не только политической элитой, но и населением государств Центральной Азии, несмотря на подъем антиамериканских настроений, присутствие США в регионе рассматривается как гарантия соблюдения баланса сил и основное препятствие единоличному доминированию в регионе России или Китая. Аналогичный подход наблюдается в отношении Китая, сдерживающего «имперские амбиции» России, а также в отношении России, создающей гарантии от «китайской экспансии». В этих условиях государствам региона определиться с внешнеполитическим выбором достаточно сложно. Каждый из геополитических игроков должен предложить им нечто такое, от чего было бы трудно отказаться. И не исключено. Что в ближайшей перспективе это будет предложено. Вопрос: от кого из основных геополитических акторов последует это предложение?

Идеальный вариант – достижение консенсуса между Россией, Китаем, США и ЕС в Центральной Азии, поскольку конкуренция между ними непродуктивна. Однако такой консенсус вряд ли возможен. Интересы основных геополитических игроков в Центральной Азии разнонаправлены как сегодня, так и в ближайшей перспективе. Следовательно, рано или поздно, но определяться все-таки придется.

Литература:

1. Кунадзе Г. Шанхайская организация сотрудничества – мистификация или реальность? // ШОС: становление и перспективы развития: Сб. статей. – Алматы, 2005. – C. 139.

2. Катранис А. Роль НАТО в Центральной Азии // Центральная Азия и Кавказ. 2005. №5. – С. 42–52.

3. Ли Лифань, Дин Шиу. Геополитические интересы России, США и Китая в Центральной Азии // Центральная Азия и Кавказ. 2004. №3. – С. 162.

4. Совместная декларация Российской Федерации и Китайской Народной Республики. 26 марта 2007 г. // http://www.kremlin.ru.

5. Starr, S. Frederick. A Partnership for Central Asia // Foreign Affairs. 2005, July-August; Старр Ф. Партнерство для Центральной Азии // Россия в глобальной политике. 2005, август. №4.

6. Язмурадов А. Проект США «Большая Южная Азия»: интересы стран Центральной Азии и ключевых нерегиональных акторов // Центральная Азия и Кавказ. 2006. №5. – С. 103.

7. Коэн А. Интересы США и энергетическая безопасность Центральной Азии // Азияинформ. 2006, 23 ноября // http://www.centrasia.ru.