Александр Викторович Кобзев,
к.и.н., ст. преп. УГПУ им. И.Н. Ульянова (Ульяновск)

Мусульманские приходы Ульяновской области в 40–80-х гг. XX в.: история становления и особенности функционирования

В истории всех конфессий современной России, в том числе и ислама, советский период стал временем выживания в условиях жесткой, антирелигиозной, атеистической политики государства, особенно в 20–40-е гг. XX века. Радикальный курс партии большевиков, направленный на искоренение религиозных традиций в советском обществе, выразился в закрытии и уничтожении культовых зданий и духовенства, ликвидации системы религиозного образования. Религия была отодвинута на периферию общественного сознания и в ряде случаев приобрела бытовой, обрядовый характер, но тем не менее, несмотря на это, оставалась важным фактором повседневной жизни советского населения. В предлагаемой статье рассматриваются особенности функционирования и история становления мусульманских приходов Ульяновской области в послевоенное время.

Как известно, частичная либерализация конфессиональной политики в СССР началась в конце Второй мировой войны. Она была обусловленная объективным усилением религиозности населения в годы войны, в том числе и мусульманского, апелляцией властей к религиозным чувствам верующих, что способствовало консолидации советского народа во время войны и в целом с патриотической позицией, занятой религиозными организациями. Некоторое отступление советского государства от принципов атеистической политики начинается уже в 1943 г., когда были созданы три духовных управления мусульман: на Северном Кавказе, в Закавказье и Средней Азии. В 1944 г. был создан Совет по делам религиозных культов при СНК СССР и, наконец, в марте 1945 г. власти разрешили религиозным управлениям и подотчетным им органам заниматься хозяйственной деятельностью и открывать собственные счета в банке. В 1946 г. вышло постановление СНК СССР «О молитвенных зданиях религиозных культов», первый пункт которого запрещал закрытие молитвенных зданий без разрешения Совета по делам религиозных культов при СНК СССР. Это постановление было воспринято верующими как разрешение восстанавливать действовавшие прежде религиозные общины. По меткому выражению А.Б. Юнусовой, наступила краткая «атеистическая оттепель»1.

По официальным данным, в 1945–1947 гг. в Ульяновской области насчитывалось 154 мечети. Из них 109 мечетей – это 70% общей численности – были закрыты еще в 30-х гг. по решениям Куйбышевского областного исполнительного комитета, Средневолжского краевого исполнительного комитета, местных сельсоветов и на основании общих собраний верующих. Всего в области насчитывалось 133 недействую­щие ме­чети. В целом в Среднем Поволжье тотальное закрытие мечетей и свертывание религиозной жизни населения пришлось на всеобщую и принудительную коллективизацию деревни, когда наряду с крестьянами раскулачивались мусульманские служители культы и проводились политические репрессии.

Все культовые здания в СССР принадлежали государству, и соответственно мечети находились в полном распоряжении местных органов власти. Чаще всего их использовали под различные хозяйственные и культурные нужды. Например, под ссыпной пункт или склад для зерна в Ульяновской области было отведено 33 мечети (25% общего числа), под сельские клубы молодежи – 28 мечетей (21%), под школы – 21 мечеть (16%), под МТС, детские сады, акушерские пункты, хлебопекарни, магазины – 12 мечетей (13%). Из 154 мечетей, существовавших в Ульяновской области, 30 мечетей (22%) пустовали и только 4 (3%) были сломаны властями.2 В конце 1940-х гг. использование мечетей на социальные нужды населения продолжилось. Так, в течение 1949 г. по решению Ишеевского, Старо-Кулаткинского, Чердаклинского и Барышского районных исполнительных комитетов 8 мечетей предполагалось использовать для постройки нового клуба в селении Старый Мостяк, школ в Новой Беденьге, Новых Зимницах, Старом Уренбаше и общежития для трактористов в р. п. Старое Тимошкино.

Начиная с конца 40-х гг. XX в. в стране стали повсеместно организовываться религиозные объединения. Их регистрация осуществлялась местными и центральными органами власти. Она предполагала передачу верующим культовых строений в бесплатное и бессрочное пользование. В послевоенное время общинам в основном передавались пустующие церкви и мечети, то есть не занятые под школы, сельские клубы, амбары зерна, складские помещения. Предварительно такие культовые здания освидетельствовались на предмет их пригодности для использования под религиозные нужды. В состав экспертных комиссий обычно входило 3–4 человека, среди которых были представители верующих в числе двух человек и со стороны властей – председатель и секретарь местного сельсовета. Иногда в состав комиссий включались представитель районного исполнительного комитета, техник-строитель и даже директор школы.

Как показывают дела регистраций мусульманских приходов, верующим передавались уже существовавшие мечети. Большинство из них, а это 10 мечетей, были построены на средства мусульман еще до революции в 80-х гг. XIX – начале XX вв.3 и только две мечети были возведены при советской власти в начале 20-х гг. Техническое состояние мечетей, переданных в пользование общины, было различным. Некоторые из них были в хорошем состоянии и их ремонт не требовался. Всего по документам насчитывается четыре такие мечети, находившиеся в селениях Старое Тимошкино, Уразовка, Елховый Куст и Эчкаюм4. Остальные мечети нуждались в текущем ремонте, заключавшемся в остеклении окон, перестелении полов, сложении печи и перекрытии крыши. Обычно расходы на ремонт полностью брала на себя община верующих5. В противном случае власти отказывали в регистрации религиозного прихода.

На местах на уровне общины порядок регистрации религиозного объединения состоял из нескольких этапов: 1) направление верующими заявления уполномоченному; 2) составление акта технического состояния мечети; 3) избрание членов исполнительного комитета и ревизионной комиссии на общем собрании верующих; 4) заключение с местными органами власти типового договора на предмет передачи общине мечети в бесплатное и бессрочное пользование; 5) регистрация властями исполнительного органа, ревизионной комиссии, служителя культа и религиозной общины6. Только после получения соответствующих свидетельств о регистрации верующие могли беспрепятственно исполнять религиозные обряды.

До 1944 г. в Ульяновской области мечети функционировали всего в шести селениях: Уразовка, Старое Тимошкино, Абдреево, Елховый Куст, Уразгильдино и Татарский Калмаюр. С 1 апреля 1946 по 30 декабря 1946 г. в области вновь были открыты и перерегистрированы 12 мечетей: в селениях Аллагулово, Енганаево, Уразовка, Старый Сантимир, Елховый Куст, Тюгальбуга, Уразгильдино, Татарское Урайкино, Старое Тимошкино и две мечети в г. Ульяновске7. Затем с 5 марта по 24 сентября 1947 г. были открыты еще четыре мечети: в Поповке, Новых Зимницах, Новых Тимерсянах и Татарском Калмаюре.8 Всего в период с 1 апреля 1946 по 24 сентября 1947 г. в Ульяновской области было зарегистрировано 16 мусульманских общин. Для сравнения: в Татарской АССР, где мусульмане составляли не менее половины населения, за тот же период, с 17 мая 1945 по 28 декабря 1947 г., было открыто и перерегистрировано 16 мусульманских общин, то есть столько же, сколько и в Ульяновской области. Это обстоятельство, видимо, свидетельствует о некоторых региональных различиях в политике местных властей в первые годы после Второй мировой войны. И возможно, что в областях Российской Федерации с незначительным числом мусульман регистрация проходила легче, чем в республиках с преобладающим мусульманским населением.

Из всех мечетей, открытых в 40-х гг., только в пяти населенных пунктах – Ульяновске, Уразовке, Абдрееве, Старом Тимошкине, Татарском Урайкине – общины смогли просуществовать до распада СССР. Остальные мечети были закрыты к середине 60-х гг., в частности, семь мечетей (Новые Зимницы, Аллагулово, Новые Тимерсяны, Елховый Куст, Уразгильдино, Енганаево, Татарский Калмаюр) действовали 15–18 лет и были сняты с регистрации в 1961–1964 гг.9 Пять мечетей: в селениях Уразовка, Старый Сантимир, Тюгальбуга, Эчкаюм, Поповка – перестали функционировать спустя 3–5 лет после регистрации общины. В основном они были закрыты по решению местных властей в 1949–1952 гг.10 Закрытие мечетей приходилось на периоды усиления атеистической и антирелигиозной деятельности советского государства. В целом на протяжении всего исследуемого периода наблюдалась тенденция ликвидации религиозных общин. В 1949–1965 гг. их численность снизилась с 415 мечетей до 305 культовых зданий по всей стране. В Ульяновской области до перестройки при Л.И. Брежневе в 1982 г. была зарегистрирована всего одна мусульманская община, организованная верующими г. Димитровграда.

В основном зарегистрированные мусульманские общины Ульяновской области сохранились в тех в районах, где татары-мусуль­мане представляли этническое и конфессиональное меньшинство по сравнению с православными русскими. Например, в Старо-Кулаткинском районе области, населенном исключительного татарами, не было ни одной действующей мечети. Сложно сказать, являлось ли данное обстоятельство результатом целенаправленной атеистической политики советского государства по изживанию религиозных традиций среди мусульманского населения. Возможно, что сравнительный анализ фактических данных по другим областям европейской России, Башкирской и Татарской АССР позволит ответить на этот вопрос.

Формально основания для снятия мусульманских общин с регистрации по инициативе местных органов власти сводились к следующим обстоятельствам: выбывание верующих из состава двадцаток обычно по старости и смерти и невозможность общины пополнить состав двадцаток, отсутствие в общине служителя культа и тоже в связи с пожилым возрастом или смертью муллы11. Наконец, еще одним существенным поводом к закрытию мечетей являлось наличие в селении двух и более действующих культовых зданий. В таких случаях местные органы власти в лице областного исполнительного комитета, уполномоченного по делам религиозных культов ссылались на то, что «верующие могут удовлетворить свои религиозные потребности в действующей второй мечети». Подобным образом власти закрыли мечети в селениях Старое Тимошкино, Уразовка. Эти мечети были закрыты достаточно быстро, спустя 2–3 года после регистрации общин12. Иногда зарегистрированные мусульманские общины распускались по собственной инициативе, что, в общем-то, для 40–80-х гг. XX в. было крайне редко и нетипично. Например, подобным образам прекратила свое существование община в селе Татарский Калмаюр. Сначала мулла 21 октября 1961 г. подал заявление уполномоченному об освобождении от обязанностей муллы, а затем в течение февраля – августа 1962 г. в районный исполнительный комитет, сельсовет и уполномоченному было направлено пять заявлений о выходе из состава двадцатки и ревизионной комиссии. 4 декабря 1962 г. община была снята с регистрации13.

Традиционным институтом управления религиозной общины мусульман были общие собрания верующих, сохранившие некоторое значение и в советское время в официально зарегистрированных приходах. На собраниях общины мусульмане выбирали состав исполнительного органа и ревизионной комиссии, перевыбирали членов вышеназванных органов управления и пополняли их составы в связи со смертью прежних членов, заслушивали и обсуждали отчеты о деятельности исполнительного органа по благоустройству мечети, выбирали муллу, регламентировали его доходы, назначая строго фиксированную плату за исполнение религиозных обрядов. Кроме того, на общих собраниях верующих решались различные организационные вопросы, связанные с выполнением распоряжений ДУМЕС относительно совершения тех или иных религиозных обрядов. Временно для проведения собрания верующих формировался президиум, из которого выбирались председатель и секретарь.

Согласно документам чаще всего верующие собирались для пополнения состава исполнительного органа, ревизионной комиссии, избрания нового муллы и включения в состав двадцатки новых верующих14. За 15–18 лет существования мусульманских приходов со дня их регистрации и до закрытия такие собрания в разных общинах в среднем проводились раз в 3–4 года (Новые Зимницы, Аллагулово, Новые Тимерсяны, Татарский Калмаюр) и в 6–7 лет (Елховый Куст, Уразгильдино, Енганаево). Обычно собрания проходили в мечети «после молебна джума»15. Судя по неполным данным, численность верующих, присутствовавших на собраниях, сильно колебалась, например от 150 человек в селе Новые Зимницы в 1951 г. до 15 человек в 1960 г. в селении Новые Тимерсяны. Во многих случаях численность участников собраний невозможно установить: во-первых, она не всегда отражались в протоколах, а во-вторых, ни в одном деле не было обнаружено полного списка участников собрания с указанием фамилии и имени, как это обычно делалось в ходатайствах и решениях схода верующих в дореволюционное время.

Для проведения общего собрания верующих требовалось разрешение местных властей16. Но на практике этого сложно было добиться по многим причинам. К ним относятся и бюрократическая волокита властей, и общий курс религиозной политики советского государства, направленной на постепенное изживание религии из жизни граждан. Кроме того, текущий характер назревавших проблем в приходе предполагал их оперативное решение. В то же время тотальная регламентация государством деятельности мусульманской общины, а порой и просто мелочный контроль заметно осложняли жизнь приходов.

Иногда общие собрания верующих подменялись собраниями двадцаток. На это указывают косвенные данные, в частности, численность участников собрания, нередко не превышавшая 20–30 человек17. Фактически двадцатки концентрировали властные функции, из их состава, как правило, в дальнейшем формировались исполнительные органы и ревизионные комиссии. Кроме того, документы зафиксировали случаи, когда на собраниях двадцаток избирались муллы. В частности, в селе Поповка в 1947 г. верующие в числе 25 человек выбрали муллой Шарафетдина Сурутдина Шарафетдиновича.

В обязанности двадцатки входило заключение типового договора с местными органами власти по передаче мечети в бесплатное и бессрочное пользование общины. По сути, они были официальными учредителями религиозного объединения, своеобразным активом общины. Члены двадцатки несли материальную и уголовную ответственность за сохранность имущества мечети и соблюдение условий договора. В договоре фиксировались условия пользования мечетью – только для религиозных служб, обязанности по несению текущих расходов на содержание мечети, ведению финансовой документации по пожертвованиям, предоставления свободного доступа во внебогослужебное время представителей местных органов власти.

Как показывает анализ возрастного состава двадцаток, в 11 селениях Ульяновской области на момент регистрации в 1946­–1947 гг. преобладали верующие пожилого и пенсионного возраста. Всего их насчитывалось 174 человека в возрасте 60–89 лет, что составляло 54%. 124 человека, или 40% всех членов двадцатки, образовывали верующие в возрасте 40–59 лет. Самую малочисленную возрастную группу верующих 20–39 лет составляли 20 человек, или 6% от общего числа двадцаток.

Профессиональный состав двадцаток полностью определялся местом жительства верующих в сельской местности. Подавляющее большинство членов двадцаток были колхозниками. Всего в 13 мусульманских общинах их насчитывалось 286 человек, а доля на 1946–1947 гг. составляла 80%. Хотя в ряде мусульманских общин – селений Уразгильдино и Старое Тимошкино – колхозники в 2–4 раза уступали в численности представителям других профессий. Пять процентов в двадцатках приходилось на единоличников – 18 человек. Остальные верующие были сторожами (10 человек), конюхами (9 человек), инвалидами (9 человек), плотниками (7 человек), рабочими (4 человека), кузнецами (3 человека), пчеловодами (2 человека), агротехниками (2 человека), пожарными (2 человека).

На момент регистрации 1946–1947 гг. численность двадцаток равнялась 22–30 человек, а в среднем она составляла 28 человек. К 1954 г. в 11 мусульманских общинах численность двадцаток сократилась на 2–8 человек, но при этом была не менее двадцати человек. Только в общине р. п. Старое Тимошкино от прежнего состава в 25 человек осталось всего 7 верующих.

По мере закрытия мусульманских религиозных объединений в области в 50–60 х гг. сокращалась не только общая численность двадцаток, но и средняя численность на одно религиозное объединение. Например, в 1977 г. в области действовало всего 5 мусульманских приходов. В состав их двадцаток входили в основном «престарелые мужчины, малограмотные и неграмотные пенсионеры». Всего в двадцатках насчитывалось 60 человек, и на каждую в среднем приходилось не более 12 человек, что составляло менее установленного в законе численного порога для двадцаток. Причем именно из их состава формировались исполнительные органы и ревизионные комиссии общин верующих мусульман18. Аналогичная ситуация с численностью двадцаток сохранялась без существенных изменений и в 1978–1979 гг.19 Таким образом, в мусульманских приходах наблюдалось два взаимосвязанных процесса: общее старение верующих и уменьшение средней численности двадцаток. Последнее из указанных обстоятельств формально являлось достаточным поводом для закрытия мечети.

Периодически по необходимости в связи выбыванием членов состав двадцаток пополнялся новыми верующими примерно на треть, половину прежнего состава. Это происходило на собраниях двадцаток с промежутком в 7–9 лет. При этом их возрастной и профессиональный облик не менялся. Например, в селе Енганаево 10 апреля 1955 г., спустя 9 лет после регистрации, в двадцатку вошло 9 верующих, из них восьмерым было 60–69 лет и одному – 70 лет20. В селе Новые Зимницы в 1954 г., спустя 7 лет, также был обновлен состав двадцатки. В ее состав вошли 11 верующих, почти наполовину обновив прежний состав (25 человек).

В советское время на основе новых нормативно-правовых актов (постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 г. «О религиозных объединениях»), помимо двадцаток, в зарегистрированных мусульманских общинах появились новые институты управления – исполнительный орган, или «мутаваллиат», и ревизионная комиссия, – не характерные для мусульманских общин дореволюционного времени. По своим функциям они отдаленно напоминали попечительства мечетей, возникшие в последней четверти XIX – начале XX вв.

По состоянию на 1 января 1952 г. в Ульяновской области было 13 зарегистрированных мусульманских общин, располагавшихся в селениях Татарское Урайкино, Уразовка, Ульяновск, Старое Тимошкино, Абдреево, Аллагулово, Елховый Куст, Енганаево, Уразгильдино, Новые Тимерсяны, Новые Зимницы, Татарский Калмаюр. В исполнительные органы этих общин входило по 3 человека: председатель, его заместитель и казначей21. Как показывает анализ, дел регистрации мечетей такая численность состава исполнительного орган была оптимальной и постоянной. Она редко превышала три человека. Такой же была численность состава ревизионных комиссий в мусульманских приходах. Лишь иногда в исполнительный орган входило 4 человека22.

Профессиональный и возрастной состав исполнительного органа и ревизионной комиссии ничем не отличался от состава двадцаток. В 1979 г. уполномоченный по Ульяновской области писал в ежегодном отчете, что члены исполнительных органов и ревизионных комиссий – это весьма активные верующие, «мужчины преклонного возраста, малограмотные, пенсионеры».

В обязанности правления общины входило ведение финансовой документации прихода и расхода денежных средств, поступающих в мечеть от верующих. Отчеты общины, как правило, заверялись подписями членов ревизионной комиссии и председателя исполнительного органа. Верующие вели квартальные, полугодовые и годовые отчеты. Последние составлялись в первых числах января23. Так, например, обстояли дела в приходе Ульяновска. Иногда можно было встретить подписи казначея, который был членом исполнительного органа, председателя ревизионной комиссии и некоторых верующих, очевидно, из двадцатки. Мусульманская община Ульяновска располагалась в областном центре и в отличие сельских общин находилась под пристальным контролем местных органов власти. Поэтому в финансовых отчетах этой общины соблюдался определенный порядок их оформления. Их можно рассматривать как стандартную модель ведения финансовой документации.

Отчеты сельских мусульманских общин не всегда велись так тщательно и строго, нередко с некоторыми отступлениями. В приходе р. п. Старое Тимошкино отчеты за разные годы отдельно заверялись единоличной подписью одного члена ревизионной комиссии, председателя исполнительного органа или казначея. Целый ряд отчетов за 1968–1972 гг. и вовсе были без соответствующих подписей членов общины24. Такой же «беспорядок» в ведении финансовой документации периодически наблюдался в общинах селений Абдреево, Татарское Урайкино, Уразовка25. Об этом же свидетельствует и уполномоченный, который в отчете за 1979 г. писал, члены ревизионных комиссий, будучи «преклонного возраста, малограмотными», нередко допускают «серьезную оплошность и халатность, особенно в делах учета, охраны и сбережения культового имущества и других материальных ценностей…»26

На собраниях верующих члены исполнительного органа и ревизионной комиссии отчитывались о проделанной работе. Например, в общине села Новые Тимерсяны 29 января 1957 г. был заслушан доклад: «…содержание мечети удовлетворительно. Топки хватает, по уходу умерших необходимы инвентарь кошмы, занавески, полотенца, рукавички приобретены, обнесли мечеть изгородью»27. Председатели исполнительного органа и ревизионной комиссии являлись фактическими руководителями мусульманской общины. Документы зафиксировали случаи, когда они председательствовали на собраниях верующих28.

Учитывая преимущественно пожилой возраст верующих, составы исполнительных органов и ревизионной комиссии периодически обновлялись, что главным образом было связано со смертью прежних членов и добровольной отставкой по состоянию здоровья или старости29. Случаев, когда членов мутаваллиатов сменяли бы по причине должностных проступков и злоупотреблений, источники не зафиксировали. Правда, есть сведения, что пребывание верующих в составе мутаваллиата в отдельных общинах было ограничено определенным сроком. Так, например, в селе Новые Тимерсяны на собрании верующих 29 ноября 1957 г. полностью сменился состав исполнительного органа, так как «срок старого состава истек»30. Обновленные и переизбранные составы исполнительных органов и ревизионных комиссий заново регистрировались в местных органах власти, и выдавалось соответствующее свидетельство31.

Некоторые данные позволяют утверждать, что власти не всегда были в этом заинтересованы. В частности, в 1962 г., когда верующие села Новые Зимницы решили на общем собрании пополнить состав исполнительного органа, то Старо-Кулаткинский исполнительный комитет указал, что не надо проводить собрание и исполнительный орган пусть работает в неполном составе. Вполне возможно, что подобные действия местных органов власти были направлены на закрытие мечети в будущем. Неполный состав мутаваллиата становился хорошим для этого поводом. Например, указанная выше мечеть села Новые Зимницы была закрыта в 1964 г., и по решению местных органов власти ее предполагалось разобрать, а материал использовать для строительства медицинского пункта32.

Как было отмечено выше, в 1945 г. власти разрешили религиозным управлениям и подотчетным им органам заниматься хозяйственной деятельностью и открывать собственные счета в банке мусульманским общинам. Эти легальные основания дали возможность мусульманским общинам вести самостоятельную хозяйственно-финансовую деятельность, которая в целом, несмотря на общий антирелигиозный курс политики советского государства, позволила им заметно укрепить свои институты и позиции в обществе. Предварительный анализ письменных источников позволяет сделать следующие выводы. Доходы мусульманских общин Ульяновской области в 1960–1980-е гг. неуклонно росли. Так, 1969–1986 гг. общие доходы мусульманских общин Ульяновской области выросли в 5 раз с 13 710 до 68 952 рублей.

Наибольший рост доходов наблюдался в городских религиозных приходах Ульяновска и Димитровграда, что объясняется общим более высоким уровнем жизни советских граждан, и мусульман в том числе, в городах, где заработные платы населения были выше, чем на селе.

Структура доходов мусульманской общины всецело определялась характером религии и существенно отличалась от структуры доходов православной церкви. В последней основным источником доходов являлась продажа свечей и просвирен. В исламе это были добровольные пожертвования верующих в религиозные праздники ураза и курбан и в будние дни по пятницам. Значительно меньшую часть по сравнению с ними составляли доходы, получаемые за исполнение религиозных обрядов имянаречения, свадьбы и похорон. Исходя из данных финансовых отчетов общины и сведений уполномоченного, доля добровольных пожертвований в структуре доходов в 1977–1985 гг. составляла не менее 90%, остальная часть доходов приходилась на плату за исполнение религиозных обрядов. Лишь в 1982–­1983 и 1985 гг. доля последних увеличивалась с 10 до 30%. Рост доходов мусульманских общин, безусловно, свидетельствует о не фиксируемой властями скрытой и, можно сказать, повсеместно растущей религиозности населения.

Величина некоторых доходов мусульманской общины носила сезонный характер, другими словами, зависела от месяцев, на которые приходились главные религиозные праздники в исламе – Ураза-байрам и Курбан-байрам. Об этом свидетельствует помесячное распределение пятничного сбора в селе Абдреево в 1968 г., зафиксированное в годовом кассовом отчете общины. В 1968 г. религиозные праздники по лунному календарю приходились: Ураза-байрам – на декабрь – январь, Курбан-байрам – соответственно на март. Денежные сборы в эти месяцы составили 920,7 рубля, а во все остальные – всего 669,19 рубля, то есть на 27% меньше. В среднем в месяц в мечеть поступало от верующих по 95,64 рубля, а во время религиозных праздников в 1968 г. было собрано 460,35 рубля, или в 4,8 раза больше, чем в обычные месяцы33. Тем не менее в целом ряде общин Ульяновской области основным источников доходов все же был добровольный пятничный сбор средств в течение всего года. Так, в той же общине с. Абдреево в 1966–1972 гг. эти доходы выросли с 61,4 до 83,3%, при этом доля доходов в религиозные праздники сильно колебалась с 5,3 до 22,1% и в общей структуре не превышала пятой части всех средств. Аналогичная ситуация наблюдалась в с. Татарское Урайкино в 1967–1968 гг., в котором доходы от пятничного сбора составляли 80%, а в религиозные праздники не превышали и пятой части. В р. п. Старое Тимошкино доходы от пятничного сбора, за редким исключением (1968 г. – 49,3%) в 1962–1972 гг. составляли не менее 50%. Наконец в общине Ульяновска в 1964–1972 гг. доходы от пятничного сбора средств выросли с 47,4% в 1968 г. до 64,1% в 1972 г. и составляли уже две трети всех средств, получаемых в течение года. При этом доля средств, поступаемых во время религиозных праздников, медленно уменьшалась с 45,3 до 28,2% в 1968–1972 гг. В 1981–1986 гг. соотношение доходов от пятничного сбора и во время религиозных праздников в общинах Ульяновска, Татарском Урайкине, Старом Тимошкине сохранилось в прежних пропорциях 60,2–85,5 и 11,2–20,2%.

Структура расходов мусульманской общины была весьма разнообразной. Условно ее можно подразделить на следующие группы: зарплаты, хозяйственные расходы, расходы на коммунальные услуги, средства на обслуживание мечети, расходы на религиозные нужды и отчисления в различные фонды, предназначенные для обслуживания идеологических интересов советского государства. Это фонд мира, отдел международных связей, фонд охраны памятников культуры. Отдельную статью расходов общины составляли командировочные и почтовые услуги. Наконец, часть средств мусульманской общины шла на содержание административного аппарата исламской конфессии, расположенного в Уфе.

Расходы мусульманских общин на зарплату обслуживающему персоналу представляли выплаты сторожам, уборщицам и мулле. В некоторых общинах, например в Ульяновске, зарплату от общины получал также председатель исполнительного органа. Иногда мусульманская община оказывала посильную социальную помощь верующим, выражавшуюся в выделении средств на похороны и ремонт квартиры. Правда, масштабы такой помощи были незначительными. Часть средств расходовалась на религиозные нужды: приобретение «татарского» календаря, похоронных носилок (ченаза), тканей для завертывания тел умерших. Коммунальные расходы представляли выплаты общины за пользование светом, водой, на отопление, страхование мечети и налог на недвижимость.

Оценка соотношения доходов и расходов мусульманских общин за 1962–1972 гг. показывает, что им не всегда удалось перекрывать расходы только на основе наличных доходов. Этот периодически возникающий бюджетный дефицит был характерен для всех зарегистрированных приходов в селах Абдреево, Старое Тимошкино и Ульяновске. Обычно дефицит покрывался за счет существующих накоплений, хранившихся в сберегательной кассе. Данный факт позволяет предположить, что в мусульманских общинах не всегда проводилась продуманная финансовая политика. Расходы были текущими и, вероятно, не всегда соотносились с имеющимися доходами, что, в общем-то, неудивительно, так как не менее двух третей всех денежных средств общины собирались в течение года и не более четверти – во время религиозных праздников. В р. п. Старое Тимошкино за период 1962–1972 гг. бюджетный дефицит был в 1963–1964, 1966, 1970, 1972 гг. В с. Абдреево бюджетный дефицит наблюдался в 1968 г., правда, незначительный. В последующие годы доходы в этой общине существенно превысили расходы и общие сбережения выросли. Как это ни покажется странным, но даже в благополучной и богатой общине Ульяновска был зафиксирован бюджетный дефицит в 1971–1972 гг. В целом по всем общинам расходы превышали доходы в 1979–1980 и 1986 гг.

Как известно, деятельность мусульманской общины контролировалась уполномоченным Совета по делам религиозных культов при Совете Министров СССР по Ульяновской области. Контроль государства охватывал практически все сферы жизни мусульманской общины: избрание и назначение служителей культа, мутаваллиата, исполнение религиозных обрядов, доходов и расходов общины.

Судя по документам, контроль государства за финансовой деятельностью общины заключался в проверке предоставляемых общинами квартальных, полугодовых и годовых отчетов, в регулировании доходов и главным образом расходов мусульманского прихода. Контроль осуществляли представители районных исполнительных комитетов, районные финансовые инспекторы, уполномоченный по делам религий. Цель контроля, как недвусмысленно указывают информационные отчеты районных исполнительных комитетов и уполномоченного по делам религий, заключалась в следующем: во-первых, по возможности сократить расходы мусульманских общин на религиозные нужды, а во-вторых, увеличить денежные отчисления в различные фонды. Например, в 1968 г. уполномоченный указывал верующим р. п. Старое Тимошкино на недопустимость расходов на ремонт кладбища. Верующие этого селения в течение 1967–1968 гг. потратили на ремонт двух кладбищ 834,22 рубля, составивших 34 и 20% всех расходов общины. В то же время отчисления в отдел международных связей составили всего 255,55 рублей, или 8% всех расходов прихода. В информационном отчете Барышского районного исполнительного комитета за 1976 г. говорилось, что религиозные общества ежемесячно сообщают о производимых расходах и получаемых доходах и эти данные используются, чтобы предотвратить «незаконное расходование средств на ремонт зданий и приобретение имущества без разрешения»34. Более того, текущий ремонт культового здания не мог быть осуществлен без соответствующего разрешения властей. В частности, в 1979 г. верующие Ульяновска обратились с просьбой в Ленинский районный исполнительный комитет за разрешением заменить сгнившую боковую стенку мечети35.

Результаты проверок финансовой документации мусульманских общин разнились друг от друга. В случае нарушений или неудовлетворительного ведения документов казначеи общины приглашались в районный исполнительный комитет «для беседы». Так произошло в 1976 г. в общине с. Уразовка Карсунского района36. Уже в следующем, 1977 г. нарушений не было. Напротив, в общине с. Абдреево в 1977–1978 гг., как отмечали представители местных органов власти, «все денежные приношения оприходуются правильно», а квартальные и годовые отчеты предоставляются «регулярно и своевременно».

В ежегодных отчетах уполномоченный неоднократно писал о необходимости увеличения «добровольных» перечислений в фонды. Так, в 1977 г. он отмечал, что в сравнении с 1976 г. остаток денежных средств мечетей вырос на 7 тыс. рублей, что «говорит о недостаточной результативности в работе уполномоченного советом и местных органов власти с руководством мечети в деле повышения их активности в добровольных перечислениях свободных средств фонд мира и другие фонды». В 1979 г. уполномоченный отмечал, что в связи с возросшими доходами религиозных общин с их исполнительными органами ведется работа, «чтобы привлечь их внимание к более активному участию в перечислении свободных денежных средств в фонды мира и охраны памятников истории и культуры». В разные годы эти доходы составляли от 5 до 30% всех расходов общины, и в целом с 1977 по 1985 гг. они сокращались.

Большое внимание местные власти уделяли регулированию доходов мусульманских служителей культа. Главной формой контроля являлась проверка финансовых приходно-расходных документов мусульманской общины. Местные органы власти обязывали мутаваллиат следить за письменным оформлением в виде квитанций обрядов, исполненных муллой, и полученных за это от верующих деньги. Кроме того, строго запрещалось исполнение треб без соответствующего оформления по квитанциям. Так, например, в 1968 г. уполномоченный по Ульяновской области предписывал верующим общины р.п. Старое Тимошкино вести письменный учет поступления средств от поминок, не допускать, чтобы мулла лично брал деньги от верующих и чтобы члены исполнительного органа и ревизионной комиссии сопровождали муллу при посещении домов верующих.

На практике все эти требования не всегда соблюдались как мутаваллиатом, так и муллами, материально заинтересованными в прямом получении платы от верующих за выполненные требы. Мутаваллиат физически не мог проконтролировать все действия муллы. Поэтому естественно, что какая-то часть средств оседала в карманах служителей культа, не попадая в кассу общины. В источниках неоднократно указывалось, что муллы нередко совершают обряды у верующих на дому, не оформляя квитанций и не сдавая деньги в кассу мечети. Вот, например, некоторые из этих свидетельств. В апреле 1969 г. казначей мечети с. Уразовка жаловался уполномоченному по делам религий, что «мулла продолжает ходить по квартирам на совершение обрядов похорон, свадьбы, имянаречения, а также поминок без представителя исполнительного органа или ревизионной комиссии. Получает деньги от верующих сам и, видимо, какую-то часть только отдает в исполнительный орган, а другую часть присваивает себе»37. Верующие пытались контролировать действия и доходы мулл. Муллы обязывались совершать религиозные обряды в домах верующих в присутствии представителя мутаваллиата, деньги, полученные за исполнение треб оформлять квитанцией. На собраниях верующие регламентировали доходы муллы, устанавливая фиксированную заработную плату, выдаваемую из кассы мечети. Кроме того, верующие общим решением на собраниях запрещали муллам «брать деньги» с верующих. Например, такое решение 13 января 1959 г. приняли мусульмане с. Новые Тимерсяны38.

Величину этих «нелегальных» доходов невозможно определить в связи с отсутствием в источниках каких-либо сведений на данный счет. Более того, сложно сказать, сколько в действительности мулла исполнял обрядов на домах у верующих. По всей видимости, намного больше, чем это указывается официальных отчетах уполномоченного. Об этом свидетельствуют два важных факта. Во-первых, данные исследования по истории ислама в советской Башкирии, проведенного А.М. Юнусовой. Во-вторых, косвенные сведения, приводимые уполномоченным, в которых неоднократно отмечалось повсеместное, чуть ли не массовая религиозная обрядность, соблюдаемая татарами Ульяновской области в быту.

Доходы служителей культа любой конфессии в форме заработной платы, начисляемой исполнительным органом общины, в СССР рассматривались как «нетрудовые», и в тех случаях, когда они официально не оформлялись квитанциями, следовали соответствующие санкции государства, заключавшиеся в удержании зарплаты или пенсии. Подобные факты, как правило, раскрывались в ходе проверки финансовой документации общины. Например, в 1978 г. финансовый инспектор В.В. Рытов установил, что мулла А.Х. Сулейманов одновременно получал зарплату из мечети в размере 40 рублей и государственную пенсию – 20 рублей. В итоге с него удержали пенсию в 300 рублей39.

В структуре общих расходов мусульманских общин Ульяновской области расходы на заработную плату муллам и обслуживающему персоналу медленно, но росли. Так, в 1977 г. они составили 4,2 тыс. рублей. К 1986 г. они выросли почти в 2 раза, составив 8,1 тыс. рублей. По отношению к другим расходам общины доля расходов на заработную плату в 1977–1985 гг. в своих минимальных и максимальных пределах составляла 9–31%, а в среднем колебалась в пределах 10–20%.

Судя по отрывочным сведениям, в 50-х гг. муллы получали 150–200 рублей в месяц. Например, такие заработные платы были начислены мулле в 1952 и 1958 гг. общиной с. Новые Зимницы. В 1962–1972 гг. заработная плата мулл в городских и сельских мусульманских общинах Ульяновской области заметно различалась. В Ульяновске она медленно выросла в 1,8 раза с 520 рублей в год до 960 рублей в год. В среднем в месяц мулла Ульяновской мечети получал в 1964 г. 43 рубля, в 1966–1970 гг. – 60 рублей, в 1971–1972 гг. – 80 рублей. В сельских общинах зарплата муллы была значительно ниже, чем в Ульяновске, порядка в 2–4 раза. Так, в с. Старое Тимошкино в 1963–1969 гг. она не менялась, равняясь 360 рублям, а в 1970 г. даже снизилась до 240 рублей. В среднем в месяц мулла этого села получал всего 30 рублей. Несколько больше получал мулла с. Абдреево – 480 рублей в год, или 40 рублей в месяц.

Юридический статус служителей культа в советском государстве был весьма специфичным. Власти не делали различий между верующими, назначенными на должность, для которых совершение богослужений являлось основным источником доходов, и верующими, не имевшими разрешения духовного управления и занятых в сфере производства и одновременно исполнявших религиозные обряды. И тех и других государства рассматривало как служителей культа, правда, первым было разрешено заниматься этим легально, а вторых преследовало. Такой подход всецело отвечал потребностям атеистического, тоталитарного государства и жесткому контролю за деятельностью религиозных организаций и подавления религии в обществе.

Согласно отчетам уполномоченного по Ульяновской области за 1977–1978 гг., всем муллам в мусульманских общинах было за 70 лет. У них был 2–8-летний стаж службы в мечети. Как правило, муллами были бывшие прихожане, имевшие 3–4-летнее начальное, приходское образование40. Достаточно часто муллами становились бывшие члены двадцаток и мутаваллиата.

Фактически носителями религиозного сознания, традиций в исламе в советское время были пожилые татары-мусульмане. Ислам в европейской части СССР в отличие от православной церкви имел ярко выраженное «мужское» лицо. Именно старики составляли костяк, своеобразный актив мусульманских общин. Они были муллами, преобладали в двадцатках, входили в составы исполнительных органов и ревизионных комиссий. Благодаря активно верующим пожилым татарам-мусульманам исламские традиции сохраняли свою преемственность в культуре татар. Их возрождение приходится уже на постсоветский период истории российского ислама. В целом в 40–80-х гг. XX в. ислам укрепил свои позиции среди татарского населения Ульяновской области. В частности, это проявлялось в том, что обрядовая религиозность носила повсеместный, массовый характер, хозяйственно-экономические основы религиозных приходов существенно окрепли, что выразилось в устойчивом росте их доходов.


1 Малашенко А.В. Исламское возрождение в современной России. – М., 1998, с.58; Ислам в Среднем Поволжье: история и современность. Очерки. – Казань, 2001. – С. 368.

2 Малашенко А.В. Исламское возрождение в современной России. – М., 1998. – С. 58.

3 Юнусова А.Б. Ислам в Башкортостане. – Уфа, 1999. – С. 209–210, 219.

4 Государственный архив Ульяновской области (далее ГАУО), фр. 3705, оп. 1, ед. хр. 12, л. 4–13, 15–18, 20–24, 26–29, 32, 36–37, 40, 73–74.

5 Ислам в Среднем Поволжье: история и современность. Очерки. – Казань, 2001. – С. 353; Миннулин И.Р. Политика советского государства по отношению мусульманскому духовенству Татарстане в 1920–1930-е гг.: автореферат на соиск. уч. ст. к.и.н. – Казань, 2003. – С. 21.

6 ГАУО, там же.

7 Там же, ед. хр. 12, л. 41–50, 52–54, 70, 75.

8 Там же, ед. хр. 13, л. 5; ед. хр. 14, л. 3; ед. хр.15, л. 2; ед. хр. 16, л. 4; ед. хр. 17, л. 3; ед. хр. 18, л. 5; ед. хр. 19, л. 5; ед. хр. 22, л. 3; ед. хр. 23, л. 11; ед. хр. 24, л. 2; ед. хр. 25, л. 7.

9 Там же, ед. хр. 4, л. 1, 6; ед. хр. 8, л. 6; ед. хр. 13, л. 5; ед. хр. 14, л. 2; ед. хр. 15, л. 24 об.; ед. хр. 17, л. 3; ед. хр. 22, л. 3; ед. хр. 23, л. 13; ед. хр. 24, л. 2–2 об.; ед. хр. 25, л. 7.

10 Там же, ед. хр. 15, л. 2; ед. хр. 19, л. 5.

11 Там же, ед. хр. 13, л. 5; ед. хр. 15, л. 24 об.; ед. хр. 17, л. 3; ед. хр. 19, л. 5.

12 Там же, ед. хр. 4, л. 1, 6; ед. хр. 14, л. 2; ед. хр. 15, л .2; ед. хр. 18, л. 5; ед. хр. 22, л. 3; ед. хр. 25, л. 7.

13 Там же, ед. хр. 4, 8, 13–17, 19, 22,–25.

14 Там же, ед. хр. 28, л. 1–17.

15 Там же, ед. хр. 8, 15–18, 22–25, 28.

16 Там же, ед. хр. 4, 14, 24–25, 28.

17 Ислам в Среднем Поволжье: история и современность. Очерки. – Казань, 2001. – С. 370.

18 ГАУО, ед. хр. 4, л. 24, 69; ед. хр. 8, л. 18, 46; ед. хр. 14, л. 15, 41; ед. хр. 17, л. 8; ед. хр. 22, л. 13–15, 21; ед. хр. 23 ,л. 20, 38; ед. хр. 24, л. 11, 12, 43, 49.

19 Там же, ед. хр. 15, л. 12, 26; ед. хр. 16, л. 10–12, 26; ед. хр. 18, л. 13–15, 24; ед. хр. 19, л. 14–16, 22; ед. хр. 25, л. 16, 26.

20 Рой Я. Ислам в Советском Союзе после Второй мировой войны // Ислам и этническая мобилизация национальных движений в тюркском мире. – М., 1998. – С. 131.

21 ГАУО, фр. 3705, оп. 1, ед. хр. 4, л. 58–59, 66; ед. хр. 14, л. 36; ед. хр. 16, л. 22–26; ед. хр. 18, л. 22–24; ед. хр. 19, л. 20–22; ед. хр. 23, л. 34, 38.

22 Там же, ед. хр. 13, 20–21; ед. хр. 15, л. 22–26.

23 Там же, ед. хр. 24, л. 30, 33–38, 49.

24 Там же, ед. хр. 4, 14,

25 Там же, ед. хр. 4.

26 Там же, ед. хр. 8; ед. хр. 17, л. 9, 17–17 об., 20; ед. хр. 22, л .7, 16; ед. хр. 23, л. 7, 24а, 28, 29; ед. хр. 24, л. 4, 13, 16, 23.

27 Там же, ед. хр. 14, л. 23–23 об.

28 Там же, ед. хр. 4, л. 42, 58; ед. хр. 8, л. 20, 23, 36–36 об.

29 Там же, ед. хр. 4, л. 39; ед. хр. 14, л.30, 33; ед. хр. 17, л. 17–17 об.; ед. хр. 23, л. 28; ед. хр. 24, л. 13, 23, 26, 29.

30 Там же, ед. хр. 14, л. 23.

31 Там же, ед. хр. 8, л. 22, 36–36 об.

32 Там же, ед. хр. 63.

33 Там же, ед. хр. 4, л. 66–70.

34 Там же, ед. хр. 87, л. 7 об.

35 Там же, ед. хр. 53, 60, 65–67, 82, 87, 88, 93, 99.

36 Там же, ед. хр. 138.

37 Там же, ед. хр. 82, л.21.

38 Там же, ед. хр. 128, л. 69.

39 Там же, ед. хр. 132а, л. 3.

40 Там же, ед. хр. 128, л. 79.