Основные этапы становления цивилизационных государственно-исламских отношений в Среднем Поволжье в XVIII в.

И. К. Загидуллин

Во второй половине XVI – XVII в. успешность миссионерской деятельности церкви зависела от стабильности в стране, административного контроля на окраинах и личных качеств местных архиереев. Христианское просвещение проводилось параллельно с военно-феодальной и мирной русской колонизацией. Необходимо учитывать также произошедшие в это время политические и общественно-социальные катаклизмы в стране. В данной обстановке первоочередное значение имели соблюдение общественного спокойствия и полноценный сбор налогов. Миссионерская деятельность в Среднем Поволжье, начатая первым казанским архиепископом Гурием и его соратниками Германом и Варсонофием, постепенно зачахла. В XVII в. крещением были охвачены главным образом мурзы и служилые татары внутренних губерний, что наглядно свидетельствовало о слабости административного контроля над религиозной жизнью новокрещеных и мусульман в регионе.

Модернизация петровской России выразилась в стремлении к христианизации коренных народов Среднего Поволжья. Активизация миссионерской деятельности в 1740-е гг. началась с запрета на постройку мечетей в поселениях совместного проживания мусульман и новокрещеных. Юридическим основанием к миссионерской атаке на мечети послужил царский указ от 18 июля 1593 г., оказавшийся единственным за все предыдущие столетия законодательным актом об упразднении и разрушении мусульманских богослужебных заведений. Ликвидация мечетей в 1742–1743 гг. под лозунгом защиты новокрещеных от влияния мусульман производилась в рамках политики христианского просвещения. Так была нарушена имевшая место негласная договоренность между российской уммой и правительством. Массовые жалобы и прошения на восстановление мечетей послужили сигналом об усилении общественной напряженности в Среднем Поволжье.

Массовое уничтожение исламских храмов вызвало петиционную кампанию с жалобами на бесчинства властей и просьбами на восстановление или открытие мечетей. Трезво оценив масштабы содеянного и сложившуюся общественную ситуацию в регионе, правительство на совместном заседании Сената и Синода сочло возможным выработать «правила» – нормативы учреждения новых мечетей, которые на фоне абсолютного запрета должны были выглядеть существенной «льготой» для мусульман. Свои действия власти объясняли международным аспектом религиозного вопроса: «ежели у них татар все мечети сломать, то из того не иное что последовать может, токмо им татарам, в их законе оскорбление, и от того б не могло до разглашения дойти в такие места, где между магометанами, в других государствах живут люди греческого исповедания, и построены божие церкви, и не произошло бы какого тем церквям утеснения, к тому же живущие в России татары магометанского закон, приводятся к присяге по их законам в мечетях»[1].

Несмотря на все издержки, указ от 22 июня 1744 г. стал точкой отсчета в налаживании цивилизованных государственно-исламских отношений:

1) Впервые было объявлено об установлении правительственного контроля над исламским храмовым строительством, означившее юридическое признание одного из самых массовых исламских институтов – мечетей.

2) Был регламентирован порядок их устройства: мечети разрешалось возводить исключительно в моноконфессиональных селениях (а в городах – на отдельно стоящих от посада татарских слободах).

3) Был установлен норматив численности мусульманского прихода, дозволяющий жителям обзавестись богослужебным заведением и публично исполнять религиозный ритуал, что было равнозначно признанию автономного существования махалли.

4) Предоставлялась возможность восстановления ранее упраздненных молитвенных зданий в случае соблюдения норматива численности прихода от 200 до 300 ревизских душ м. п.

5) Признавались легитимными лишь общественные богослужебные заведения, что означало невозможность в будущем строить «домовые» при учебных заведениях молитвенные здания и частные мечети при усадьбах.

6) Разрешалось возводить в селении не более одной мечети, независимо от численности жителей.

От абызов и других выборных мусульманских духовных лиц взамен за предоставленную льготу требовалось: 1) не вовлекать в ислам русских и новокрещен, даже слуг, состоящих в хозяйстве; и 2) толерантно относится к посещающим их селения миссионерам и непрепятствовать крещению единоверцев[2].

Несмотря на предоставленные возможности, мусульмане большинства селений вынуждены были проводить молитвенные собрания в частных жилищах, нелегальных мечетях, так как норматив численности махалли в 200–300 ревизских душ м. п. позволил лишь частично восстановить упраздненные ранее культовые здания. В своих ходатайствах мусульмане просили дозволения возводить мечети по примеру прежних лет в каждом селении, независимо от численности его жителей, а также вывести из деревень новокрещеных. С учетом сложившейся демографической и межконфессиональной обстановки в Поволжье можно констатировать, что введенный норматив мусульманского прихода был ориентирован на уменьшение численности мечетей.

В целом можно выделить несколько этапов эволюции юридического оформления государственно-исламских отношений и отношения правительства к мусульманскому богослужению как к общественно-политическому явлению. Акция по ликвидации мусульманских культовых зданий явилась частью политики христианизации коренного населения региона, направленной одновременной на борьбу с исламом и язычеством. Отступление церковно-самодержавной власти от первоначальных установок происходило бессистемно, как ответная реакция на петиции или движение протеста коренного населения, и его завершение ускорилось восшествием на престол Екатерины II. «Переходной период» становления цивилизационных государственно-исламских отношений в Российской империи условно состоит из нескольких этапов. Первый этап (1744–1756 гг.) – это период «воинствующей христианизации» в Казанской, Воронежской, Нижегородской, Астраханской и Сибирской губерниях. После произведения массовой «зачистки» мечетей в 1742–1743 гг., в условиях запрета на совершение общественного богослужения в поликонфессиональных поселениях и малочисленности жителей и дворности в деревнях норматив махалли в 200–300 ревизских душ должен был затормозить увеличение численности исламских богослужебных зданий. Идея толерантности, заложенная в указе от 22 июня 1744 г. о признании мусульманских приходов, выхолащивалась активной миссионерской деятельностью православной церкви.

На втором этапе «переходного периода» (1756–1764 гг.) в рамках действующего норматива махалли указом от 25 августа 1756 г. мусульмане получили возможность совершения общественного богослужения после выселения новокрещен в случае, если они составляли менее 1/10 части местных жителей. Ослабление контроля над духовной жизнью мусульман в поликонфессиональных селениях последовало со снятием с должностей архиереев Казанской и Сибирских епархий, руководивших крещением мусульман и язычников. Этот этап, с одной стороны, характеризовался изолированием духовной власти от разбирательства конфликтных дел, возбужденных новокрещеными в поликонфессиональных селениях, с другой – продолжением миссионерского просвещения «Новокрещенской конторой». Можно уверенно констатировать, что с 1764 г. в селениях мусульман стабилизировалось исполнение общественной молитвы благодаря прекращению вмешательства миссионеров в жизнь моноконфессиональных общин.

В «Наказе» Екатерины II Комиссии для написания нового Уложения от 30 июля 1767 г. декларировались гуманистические идеи французских просветителей. В частности, статья 494 «Наказа» декларировала следующее: «В том великом государстве, распространяющем свое владение над столь многими разными народами, весьма бы вредный для спокойства и безопасности своих граждан был порок, запрещение или недозволение их различных вер». Ключевую смысловую нагрузку несет статья 496 «Наказа», раскрывающая суть идеологической основы «просвещенной монархии» Екатерины II: «Гонение на человеческие умы раздражает, а дозволение верить по своему закону умягчает и самые жестковыйные сердца, и отводят их от заматерелого упорства, утушая споры их, противные тишине государства и соединению граждан»[3]. Одновременно предполагалось продолжение христианизации иноверцев (статья 495): «И нет подлинного иного средства, кроме разумного их законов дозволения, православною нашею верою и политикою неотвергаемого, которым бы можно было всех наших овец паки привести к истинному верных стаду»[4].

Приметой третьего этапа «переходного периода» (1764–1773 гг.) явилось прекращение широкомасштабной христианизации мусульман самодержавно-церковной властью, что произошло с упразднением «Новокрещенской конторы» и формальной передачей его миссионерских функций епархиям. Правительство в 1771 г. официально признало возможность мирного сосуществования в одном селении мусульман и христиан путем локализации их усадеб в обособленные слободы или улицы. В случае удачного завершения разработки нового Уложения законов юридическое оформление цивилизованных государственно-исламских отношений с учетом высказанных пожеланий депутатов-мусульман могло быть осуществлено системно и комплексно. Этого не произошло. Зафиксированные в «Наказе» Екатерины II 1767 г. гуманистические принципы не отменяли дискриминационных законов, действовавших в поликонфессиональных селениях. Итогом третьего этапа «переходного периода» стал указ Екатерины II от 17 июня 1773 г. о веротерпимости. Было объявлено об отлучении церкви от непременного участия в решении вопросов строительства мечетей и о передаче их полномочий в компетенцию светской администрации, что создавало условия для публичного богослужения независимо от удельного веса мусульман во всех поселениях империи. Декларированная в ней идея о гарантии религиозных прав российских подданных независимо от вероисповедания имела чрезвычайно важное моральное значение. Появление царского указа от 17 июня 1773 г. совпало с началом Крестьянской войны под предводительством Е. Пугачева (1773–1775 гг.), хотя и не было непосредственно связано с массовым социальным протестом народных масс. Он был издан как ответ на регулирование напряженной общественной ситуации в Казани между мусульманами и архиереем. С 1773 г., когда на политическом уровне принципиально был разрешен вопрос о предоставлении мусульманам прав для исполнения всех пяти основных заповедей ислама, обозначился новый этап в жизнедеятельности исламских институтов в Российской империи.

В плане отношений между православием и исламом в России «просвещенный абсолютизм» Екатерины II, с учетом религиозной ментальности русского народа и православной церкви во второй половине XVIII в., вполне оправдал свое название. В данном случае именно правительство выступило в роли силы, стремившейся к установлению правовых, договорных отношений с нехристианской религией. Тем не менее в ХIХ в. сохранилось неприятие русским политическим сознанием ислама как религии и цивилизованного феномена[5].

Таким образом, основные принципы и правила строительства мечетей были разработаны до Екатерины II, которая, опираясь на них, объявила в 1773 г. о «веротерпимости». Правила, введенные во время насильственной христианизации в Среднем Поволжье, в период деятельности «Новокрещенской конторы», по сути, определили критерии организации самых массовых общественных религиозных организаций мусульман – махалли (прихода). Они были направлены на ограничение развития исламских институтов.

В 1783 г. правительство принципиально высказалось за назначение всех, независимо от статуса, духовных лиц из числа исключительно российских подданных. В именном указе от 28 января 1783 г., данном рязанскому и тамбовскому генерал-губернатору «о доставлении подданным магометанского закона избирать самим у себя ахунов», говорилось «неудобности выписывать» ахунов из Бухарии или другой «чужей земли». Речь о шла о наиболее ученых духовных лицах, в которых остро нуждалось в тот период российская умма в силу начального этапа возрождения исламского образования. Правительство также корректно изолировало высшее мусульманское духовенство от включения в состав Нижней (уездный сословный суд первой инстанции для непомещичьих крестьян) и Верхней расправ (губернский сословный суд для рассмотрения в апелляционном порядке уголовных и гражданских дел государственных, экономических, дворцовых крестьян и однодворцев), уравняв в этом плане их возможность избрания на вышеназванные учреждения с другими местными жителями. Этим же указом Екатерина II подтвердила сохранение прежнего норматива устройства махалли, подчеркнув необходимость контроля за возведением мечетей «без надобности в тягость их (мусульманам. – И. З.) собственную умножаемую были» [6].

Правительство, предоставившее мусульманам свободу вероисповедания в рамках установленных им правил, осознало необходимость установления контроля над мусульманским духовенством, имевшим огромное влияние на умму. Четвертый этап завершился (1773–1788 гг.) правительственной инициативой о сотрудничестве с приходскими духовными лицами, главным инструментарием которого выступало Духовное магометанского закона собрание в Уфе – коллегиальный орган из избранных на определенный срок мусульманских духовных лиц во главе с муфтием – и губернские, областные администрации. Будущие духовные лица начали сдавать экзамен на знание основ ислама в религиозном управлении. Легализация приходского мусульманского духовенства и учреждение религиозного управления свидетельствовали о структурировании ислама в общеимперское правовое пространство, что осуществлялось посредством принятия локальных законодательных актов по частным случаям, или ведомственными предписаниями, или циркулярами, или фетвами оренбургского муфтия. В дальнейшем проявилась тенденция расширения компетенции данного правительственного учреждения по управлению исламскими институтами. В плане стабилизации «мусульманского вопроса» Духовное собрание стало, с одной стороны, адаптированной к российским реалиям системой государственно-церковных отношений, существующих в Османском государстве, с другой – вписалось в модель управления самодержавия наряду с религиозными администрациями других вероисповеданий, распространенных на территории России, в том числе Синодом.

В условиях двусмысленности юридической трактовки и явного противоречия указов от 22 июня 1744 г. и 23 августа 1756 г., с одной стороны, и 1773 г. – с другой, несмотря на то что согласно правовым нормам признавалось верховенство последнего из принятых законов, политическая конъюнктура сыграла определяющую роль во введении в «Уставе строительном» 1857 г. правила о разрешении строительства новой мечети лишь в случае отсутствия опасности соблазна в вере для живущих совместно с мусульманами новокрещеных и христиан, практически официально признав тем самым право участия православной церкви в исламском храмовом строительстве. Показательно, что модернизация России и формирование элементов гражданского общества не смогли изолировать русскую церковь от «участия» в решении о постройке мечетей – этого не захотела верховная власть.

Таким образом, после признания легитимности мечетей в 1744 г. наблюдалось свертывание массовой христианизации мусульман, изолирование русской православной церкви от вмешательства в религиозно-обрядовый уклад традиционной мусульманской общины, а также уменьшение ее контроля над духовной жизнью жителей поликонфессиональных селений, создание условий для функционирования махалли в городах. Признание в 1788 г. мусульманского духовенства стало основанием для дальнейшей интеграции исламского ритуала вне традиционной общины. Эти моменты характерны для Среднего Поволжья, Центральной России и Сибири. В Приуралье и на казахско-российском пограничье, на окраине, вследствие практического отсутствия миссионерского просвещения и слабости административного контроля властей существовала «свобода вероисповедания». Указанными мерами правительство шло к уравнению статуса мусульман внутренних губерний в вероисповедальном отношении фактическим религиозным положением их единоверцев на юго-восточной окраине последней четверти XVIII в.

Создание Духовного собрания явилось не самоцелью, а изначально стало инструментом формирования лояльных к устоям империи группы духовных лиц из числа российских подданных. Они призваны были противодействовать проникновению в российскую умму антиправительственной исламской идеологии из Османского государства и среднеазиатских ханств. Самодержавие, учредив Духовное собрание, признало (вслед за мечетями, в 1744 г.) приходское мусульманское духовенство европейской части России и Сибири, став на путь сотрудничества, тем самым начав комплектовать в соответствии с существующими в регионе условиями этой группы своих подданных как сословия, нацеливаясь в перспективе на вовлечение мулл к исполнению ряда административных функций. При вступлении в должность, в присутствии имама и представителя местной власти духовное лицо произносило с Кораном в руках «Клятвенное обещание» на верность российскому престолу, содержание которого соответствовало тексту «Клятвенного обещания» лица, вступающего на чиновничью должность. В этой связи на основе анализа содержания записей приходских духовных лиц Казанской губернии о российских монархах конца XVIII – начала XIX вв. Г. Рахим тонко подметил, что в освещении событий ими, начиная от правления Екатерины II, веет духом примиренчества с правительством: вместо «русских ханов» императоры именуются не иначе как «нашим государем» (шахыбыз), Екатерина II – «нашей бабушкой», подробно перечисляются годы рождения и смерти каждого представителя дома Романовых[7].

Легализация приходских духовных лиц означала завершение официального признания российским законодательством махалли как массовой социокультурной ячейки уммы. Регулирование прав и обязанностей духовных лиц и прихожан по организации религиозно-духовной жизни, по устройству общественной молитвы в традиционной общине произошло в XIX в. Оно шло одновременно с расширением компетенции Духовного собрания по управлению духовными делами мусульман. Так происходило адаптирование исламских институтов в обще-имперском правовом пространстве, определение черты дозволенности применения норм шариата в российской умме.

В период действия религиозного управления в Уфе вплоть до падения самодержавия каких-либо существенных изменений в области совершения исламской молитвы не происходило, что позволяет 1789–1917 гг. рассматривать как единый этап, в котором произошла лишь законодательная регламентация ее некоторых сторон.


[1]       ПСЗ. – 1-е собр. – Т. ХII. – № 8875.

[2]       ПСПИР. – Сер. II. – Т.2. – СПб.: Синодальная тип-я, 1907. – № 671. – С. 150–154.

[3]       ПЗС. – 1-е собр. – Т. XVIII. – № 12949. – Ст. 494, 496.

[4]       Там же. Ст. 495.

[5]       Шукуров, Ш. Красная невеста / Ш. Шукуров, Р. Шукуров // Тюркский мир. – 1999. – № 1–2. – С. 26.

[6]       ПСЗ. – 1-е собр. – Т. XXI. – № 15653.

[7]       Рахим Али. Новые списки татарских летописей / А. Рахим // Проблемы истории Казани: современный взгляд. Сб. статей. – Казань: Институт истории им.Ш.Марджани, 2004. – С. 565.