Из истории Караван-сарайской мечети в Оренбурге (до 1917 г.)

И. К. Загидуллин

В первой половине XIX в. управление Оренбургского казачьего, башкирского и мещерякского войск размещалось в Оренбурге. Кантонные начальники и другие чиновники, расселенные в сельских поселениях, часто приезжали в управление по служебным делам. Ежегодно в крепость на службу также выезжал небольшой контингент иррегулярных войск. Между тем жители Оренбурга с 1822 г. были освобождены от постойной повинности. Проблему временного обеспечения жилищем приезжающих был призван решить задуманный оренбургским генерал-губернатором В. А. Перовским административно-хозяйственный комплекс с войсковой мечетью.

В рассматриваемый период практически во всех административных центрах казачьих войск действовали стационарные церкви со специальным штатом священнослужителей. Поэтому данное решение В. А. Перовского представляется производным от сложившейся системы церковных институтов в российской армии.

При В. А. Перовском Оренбург сохранял позиции крупного азиатско-российского торгового центра, поэтому предполагаемый к сооружению комплекс зданий не должен был вызывать у приезжающих каких-либо негативных ассоциаций, а иметь привычные для их восприятия внешние контуры. На наш взгляд, наименовение «Караван-сарай» – место торговли и проживания купцов в среднеазиатских городах – было предложено специально во избежание использования какого-либо русского военного термина наподобие слово «казарма», что уже невольно пробуждало бы у прибывших раздумья о ближайших перспективах внешнеполитических амбиций России на Востоке. Поэтому ансамбль комплекса должен был излучать «восточный колорит». В составленной для проектировщика «программе» присутствовали основные технические требования, в частности, указывалось: «…дом для войсковой канцелярии башкирского войска, мечеть[1] с минаретом, помещение для приезжающих в Оренбург башкирских чиновников и нижних чинов, мастерские. Все эти строения каменные, и назначение их заставляет желать, чтобы наружная архитектура приближалась сколько можно к азиатскому вкусу»[2].

По мнению современников, постройкой мечети в Караван-сарае власти «хотели показать народу, что правительство далеко от мысли насильственными мерами обращать магометан в христианство, каковые слухи тайно распространяли казанские татары, известные фанатики, а, напротив, правительство строит на свои средства мечеть, и не простую, а превосходящую все известные в крае мечети» [3].

Показательно, что в 1836 г. В. А. Перовский, ознакомившись с чертежами казанского архитектора М. П. Коринфского, взявшегося исполнить заказ по проектированию комплекса, остался крайне недоволен. Среди прочих заслуживает внимания его замечание о несоответствии облика комплекса его назначению: «Даже мечеть слишком похожа на христианский храм»[4]. Автором «высочайше» утвержденного 19 января 1837 г. проекта стал столичный архитектор А. П. Брюллов, друг В. А. Перовского [5].

В соответствии с российским законодательством правительство выделяло средства исключительно на нужды господствующей в империи православной церкви. Поэтому расходы по возведению мечети возлагались на мусульман. Лозунгом о постройке постоялого двора с мечетью для командирующихся в Оренбург В. А. Перовский намеревался поднять энтузиазм мусульман по сбору пожертвований. Желая организовать массовую благотворительную акцию, генерал-губернатор поручил дело известному и пользующемуся авторитетом среди военного сословия ахуну Абдулле Давлетшину, уроженцу дер. Верхние Чебеньки, и не ошибся. К осени 1838 г. было собрано 15 895 руб. 95 коп. Пожертвования поступали также из Внутренней Букеевской орды. Ее правитель – хан Джангер – лично пожертвовал 1500 руб. В 1837–1839 гг. в 12 казахских родах золотой и серебряной монетой было собрано 801 руб. 90 коп. Ахуну Абдулле Давлетшину удалось собрать около 30 тыс. руб. За усердие он впоследствии получил благодарность военного начальства и вознаграждение в сумме 500 руб.[6] Следует отметить, что этот добровольный сбор пожертвований с богоугодной целью стал одной из первых разрешенных правительством благотворительных акций среди мусульман.

Основная часть строительных работ под руководством военных инженеров была произведена башкирами и мещеряками за определенную плату. Русские мастера выполняли главным образом работы, требующие профессиональных навыков. К 1841 г. оставалось достроить верхнюю часть основного корпуса, завершенную в 1844 г. (Строительство комплекса обошлось в сумму 804 914 руб., которая сложилась из пожертвований мусульман и частично из башкирского капитала, сформированного из поступления 1/3 суммы от продажи башкирских земель, а также из средств иррегулярного войска за перевозку почты и др.). Власти при этом, стараясь извлечь для себя максимум пользы, приурочили открытие культового здания ко дню «тезоименитства» наследника Александра Николаевича – 30 августа 1846 г. На торжественную церемонию были приглашены оренбургский муфтий и духовные лица, кантонные начальники и чиновники иррегулярного войска, султаны и почетные казахи. В честь открытия мечети, помимо застолья, были организованы и другие праздничные мероприятия: скачки на лошадях, состязания по национальной борьбе[7].

Комплекс зданий Караван-сарая состоял из основного корпуса, мечети и минарета. К основному корпусу с противоположных сторон примыкали хозяйственные постройки – «черные дворы», где располагались конюшни, амбары и погреба. Во внутреннем дворе Главного корпуса, полуоткрытой с одной стороны, на главной оси симметрии комплекса находилась восьмиугольная мечеть (четыре ее грани параллельны стенам корпуса, поперечник составлял 12,79 м, высота от фундамента до верхнего купола – 18,9 м). На этой же оси с северо-запада на юго-восток, со стороны въезда во двор, поставлен стройный минарет (38,76 м), представляющий собой высокую трехъярусную башню. Основание минарета квадратное (высота – 5,2 м), переходящее в 24-гранный ствол. На высоте 19 м минарет принимает цилиндрическую форму и завершается железным конусом, над которым поднимается бронзовый шпиль с полумесяцем. Мечеть и минарет находятся раздельно друг от друга и ориентированы на Мекку[8].

В творении зодчего А. П. Брюллова археолог С. Е. Смирнов увидел традиции города Булгар золотоордынского периода. По всей видимости, зодчий был знаком с изданной в 1834 г. книгой «Чертежи развалин древних Булгар, снятые с натуры архитектором А. Шмидтом в 1827 г.», в частности с рисунками минаретов. По мнению других исследователей, творчески переработав «образцовый план» мечети с восьмигранным основанием 1829 г. А. П. Брюллов придал ей форму тирмэ-юрты, ставившейся как жилище старейшины в центре летнего аула[9]. Этим во многом объясняется отсутствие михраба в однозальном исламском храме. От себя же добавим, что внешние контуры мечети выдают знакомство А. П. Брюллова с нереализованным проектом «Татарского подворья» (вариант типа б. разрезы)[10] зодчего А. Н. Воронихина (1804 г.), разработанного для Санкт-Петербурга и хранившегося в Академии художеств.

Квартиры имама и муэдзина мечети располагались в основном корпусе Караван-сарая. Мечеть не имела своего прихода, могущего обеспечить содержание духовных лиц, поэтому в рамках штатного расписания управления иррегулярного войска мулле было назначено годовое жалованье в размере 100 руб. серебром, муэдзину – 50 руб. серебром[11].

Первые два десятилетия здание использовалось по прямому назначению: здесь располагались канцелярия командующего Башкирско-мещерякским войском, квартиры чиновников и «башкир в 50 человек, посылаемых для несения службы».

В 1865 г. в связи с упразднением мусульманского иррегулярного войска здание Караван-сарая перешло в распоряжение Министерства внутренних дел. В нем расположились присутственные места губернии[12] и Комиссия для размежевания башкирских земель, которая в 1879 г. была реорганизована в Чертежную для размежевания башкирских земель при губернском по крестьянским делам присутствии.

В «высочайше» утвержденном от 2 июля 1865 г. положении было зафиксировано временное сохранение квартиры и жалованья духовных лиц Караван-сарайской мечети[13]. Власти опасались массовых волнений со стороны бывшего военного сословия, превращенного в свободных «сельских обывателей». В этой ситуации было крайне важно не смешивать административную реформу с «исламским вопросом». Изменение статуса Караван-сарайской мечети, имевшей для мусульман сакральное значение, могло послужить веским основанием для слухов об ущемлении религиозных прав коренного населения. Поэтому сохранение прежнего статуса мечети и значения духовных лиц должно было символизировать незыблемость принципа «свободы вероисповедания» в империи.

Успешное проведение реформы 1863 г. по переводу мусульман военно-служилого сословия в «сельских обывателей» дало оренбургскому генерал-губернатору Н. А. Крыжановскому повод предложить мусульманам перенести мечеть Караван-сарая, располагавшуюся между Старой и Новой татарскими слободами, подальше от правительственных учреждений и принять на себя содержание молитвенного здания и духовенства[14].

Акцентируя внимание на «не очень удобность» близкого соседства исламского культового здания и губернских присутственных мест, генерал-адъютант обратился 26 января 1867 г. к министру внутренних дел за разрешением перенести мечеть на другое место за счет имеющихся у него средств[15]. Министерство первоначально поддержало предложение Н. А. Крыжановского и запросило заключение от директора Департамента общих дел по вопросу прекращения казенного содержания духовных лиц[16]. Однако, узнав из ежегодного «всеподданнейшего» отчета оренбургского генерал-губернатора, что речь идет о переносе «с давних пор существующей изящно построенной мечети»[17], министр П. А. Валуев изменил свое решение, заявив, что перенос храма будет более способствовать возбуждению умов мусульман, чем успокоению[18].

Генерал-адъютант Н. А. Крыжановский упорно продолжал отстаивать свою точку зрения. Не ограничившись официальным представлением, он написал министру П. А. Валуеву «доверительное письмо» (12 июля 1867 г.), в котором «открыто объяснил» свои аргументы по поводу переноса мечети. Оказалось, что из-за близкого соседства мечети и правительственных учреждений, неудобства терпят как служащие и «начальствующие лица», так и мусульманские духовные лица. Перенос исламского богослужебного здания объяснялся также необходимостью удовлетворения «религиозного чувства» многочисленного мусульманского населения[19]. Дело в том, что в русских городах центр поселения традиционно определяли православный собор и правительственные учреждения. В тот период, после переименования Оренбургской крепости в город, в поселении еще отсутствовал внушительных размеров собор. Поскольку губернская администрация располагалась в здании, расположенной рядом с мечетью, получалось, что в архитектурном плане исламские символы определяли центр города, что являлось привилегией православной церкви. Для чиновников представлялись непривычными пятикратный азан, провозглашаемый с минарета, приход мусульман на общественную молитву во двор присутственных мест, где перед мечетью при стечении множества народа происходило и совершение обряда «Джиназа» (после чего похоронная процессия направлялась на кладбище).

Ответное послание П. А. Валуева (1868 г.) отразило принципы, которых придерживалась верховная власть при осуществлении внутриполитического курса, и, на наш взгляд, не требует комментария. Такой шаг, по мнению министра, был бы не согласен «с тою терпимостью, с которою относится наше законодательство к иноверцам и которая, составляя одну из самых светлых и плодотворных свойств нашей государственной жизни, всегда была, по справедливому замечанию автора “Истории государства Российского”, выгодою России, обеспечивая ей и завоевания, и самые успехи в гражданском образовании». «Едва ли можно полагать, – продолжал он, – что инородцы выйдут из своего замкнутого состояния или даже будут в состоянии сблизиться с нами, если мы будем относиться к ним с такою исключительностью, и независимо от их собственной воли, держать их в далеком от себя расстоянии»[20].

Между тем волевым решением местной администрации все татары, жившие в Новой и Старой слободах, были отделены от соборной мечети Оренбурга, находившейся в Мечетном переулке, и причислены к Караван-сарайской мечети. Мусульмане не хотели мириться с самоуправством властей. Начался сбор подписей для подачи жалобы в высшие инстанции. Особо активно в этом участвовали жители Белебеевского и Стерлитамакского уездов, отошедших к Уфимской губернии. Было собрано около 10 тыс. подписей. Но благодаря упреждающим действиям местных чиновников коллективный протест не стал достоянием центральной власти[21].

В это время администрация, под предлогом размещения в ближайшем будущем в Караван-сарае судебной палаты и окружного суда нацелилась на выселение из здания ахуна и муэдзина. Такая возможность представилась после кончины в 1865 г. ахуна Гатауллы Алтынгузина. В 1866 г. мусульмане Оренбурга – 3280 душ обоего пола – через своих доверенных – купца 2-й гильдии Фейзуллы Каникеева и башкира Галия Шаммасова – обратились в Оренбургское магометанское духовное собрание с жалобой на губернское правление, которое, заняв выжидательную позицию и пользуясь своим положением, специально откладывало рассмотрение их дела, заявив при этом, что администрация не дает ответа на их общественный приговор о переводе на вакантную должность муллу мечети Менового двора Сулеймана Даутова. В этот период обязанности имама стал исполнять муэдзин Ахмет Махмутов, который часто болел. Главная претензия к нему со стороны прихожан заключалась в «малоопытности и недостаточном знании религиозных правил». Поэтому журнальным постановлением от 4 июля 1866 г. религиозное управление командировало С. Даутова к исполнению обязанностей муллы при Караван-сарайской мечети, возложив его обязанности на муэдзина мечети Менового двора Р. Абдултагирова. На рапорт Духовного собрания об утверждении имама Сулеймана Даутова в новой должности от Оренбургского губернского правления ответа не последовало. Еще дважды (приговоры от 15 мая 1868 г. и 15 января 1869 г.) мусульмане обращались в губернскую администрацию, но каждый раз безрезультатно. Поэтому муфтий Селимгерей Тевкелев вынужден был конфиденциально обратиться сначала к оренбургскому гражданскому губернатору, а затем к генерал-губернатору, которые также проигнорировали письма духовного главы мусульман европейской части России и Сибири.

Оренбургский губернатор в марте 1870 г. запретил С. Даутову исполнять обязанности муллы Караван-сарайской мечети. Не выдержав самоуправства администрации, оренбургский муфтий 25 ноября 1870 г. доложил обо всем министру А. Е. Тимашеву[22]. В объяснительной записке, потребованной Министерством внутренних дел, генерал-адъютант Н. А. Крыжановский вновь повторил свои доводы, изложенные в своей депеше 1867 г., констатировав, что мусульмане упорно не исполняют его предписание о переносе мечети. Оставление же мечети во дворе комплекса, где размещены правительственные учреждения, он считает «совершенно невозможным»[23].

Министр А. Е. Тимашев, придерживаясь линии своего предшественника, указал на отсутствие прямой взаимосвязи между назначением духовного лица при существующей на законном основании мечети и вопросом ее переноса. В конце 1870 г. наконец прихожане обрели своего муллу, который по ходатайству муфтия С. Тевкелева был возведен в звание ахуна.

Судьба Караван-сарайской мечети держала в напряжении и этноконфессиональную общину города, и Оренбургское магометанское духовное собрание. Символично, что, одержав победу, жители Новой и Старой татарских слобод направили 23 февраля 1871 г. министру А. Е. Тимашеву письмо с благодарностью «за защиту религиозных прав уммы»[24].

Законом от 30 декабря 1884 г. сословные учреждения, в том числе губернские по крестьянским делам присутствия, были лишены права бесплатно занимать казенные здания. Это обстоятельство, а также теснота в помещениях вызвали новое обращение оренбургского гражданского губернатора Н. А. Маслоковца от 17 ноября 1887 г. о выселении имама и муэдзина из казенных квартир в частное жилье и прекращении выплаты им жалованья[25]. Его предложение удостоилось рассмотрения 31 мая 1891 г. в Государственном совете, который вместо ожидаемого постановления вернул дело обратно с рекомендацией запросить у губернатора отзыв на вопрос: «Не приведет ли эта мера вследствие затруднений и отнесения содержания духовенства в Оренбургской Караван-сарайской мечети на счет прихожан к недовольству среди местного мусульманского населения и не вызовет ли какие-либо неправильные толки?»[26]. Ответом начальника Оренбургской губернии в Министерстве внутренних дел остались недовольны. Письмо отражало непоколебимую уверенность губернатора в спокойствии мусульман и сводилось к повтору ранее высказанных им аргументов относительно острой необходимости в свободных помещениях для правительственных учреждений. Тогда министр И. Н. Дурново запросил заявление прихожан Караван-сарайской мечети о добровольном принятии на себя содержания мечети и духовенства, что было немедленно выполнено губернатором[27]. При подготовке материалов на повторное рассмотрение в Государственном совете чиновники Департамента духовных дел иностранных исповеданий обнаружили свою оплошность: согласно букве закона такое обязательство мусульман выступало лишь частью их приговора-ходатайства о возведении мечети. Непременным условием являлось заявление об организации самостоятельного прихода. Следовательно, государственные мужи могли вновь придраться к этому «нюансу». Поэтому 23 января 1892 г. губернатору было рекомендовано «склонить прихожан к составлению общественного приговора» об учреждении прихода, содержании мечети и духовенства при ней[28]. Более года местная администрация тщетно пыталась получить от татар означенный документ. Община отказывалась составить новый приговор, заявив, что в 1891 г. уже представила письменное обязательство содержать причт за свой счет. В 1893 г. пристав и полицмейстер вновь предприняли попытку подписать приговор с необходимым текстом, но вновь встретили единодушный отказ прихожан[29]. В этом противостоянии община взяла верх над административно-полицейским давлением. В результате выдача жалованья духовным лицам продолжалась вплоть до падения царского режима.

Во второй половине XIX – начале ХХ вв. Караван-сарайская мечеть содержалась этноконфессиональной общиной, главный источник существования духовенства складывался из сумм за исполнение духовных «треб»[30]. В этот период мечеть имел вакуфный дворовый участок с постройками. В 1889 г. городским архитектором был составлен проект двухэтажного каменного жилого дома, предполагавшегося возвести на этом земельном участке[31].

В 1890-е гг. муадзином продолжал служить Ахмет Махмутов, духовные должности исполняли ахун Фейзурахман Даутов и имам-хатып Мухамметфатих Гайнетдинов, приход насчитывал 350 душ м. п. и 300 душ ж. п.[32] В 1913 г., согласно сведениям полиции, при мечети числилось 50 постоянных и около 150 временных душ м. п.[33]

Новая попытка по изъятию квартир, предназначенных для духовных лиц, и лишению их казенного содержания была предпринята оренбургским губернатором Ожаровским (11 октября 1910 г.).

Командированному в Уфу и Оренбург сотруднику Департамента духовных дел иностранных исповеданий И. Платонникову было специально поручено разобраться на месте с ситуацией и представить свои соображения по этому деликатному вопросу. Чиновник ответственно подошел к поручению, посетил квартиры ахуна и азанчея, ознакомился с архивными материалами, выяснил общественную обстановку в городе, встречался с заинтересованными лицами, в том числе с прихожанами.

И. Платонников сообщил о том, что рассчитывать на добровольный отказ духовенства от своих прав и материальных привилегий нереально, отметив, что при появлении соответствующего постановления правительства им придется смириться со своим положением. Далее, предполагая повторное обсуждение вопроса в Государственном совете, чиновник предложил своему начальству компромиссное решение: сохранив за духовными лицами жалованье, «отпуск квартир натурою» заменить «выделением денег» в соответствующем размере на аренду жилья в городе, а освободившиеся помещения предоставить губернским учреждениям[34].

Тем временем в Оренбургскую губернию был назначен новый начальник – генерал-лейтенант Н. А. Сухомлинов, от которого Департамент запросил заключение на инициативу его предшественника. Н. А. Сухомлинов 24 августа 1912 г. предложил передать исламский храм в распоряжение военного ведомства (в это время в Оренбурге было расселено 629 военнослужащих-мусульман, являвшихся прихожанами других городских храмов), указав на острую потребность в квартирах для расширения архива губернского правления и размещения дворовой прислуги. Лояльное отношение к мечети он объяснил опасностью возникновения волнений мусульман в регионе, за стабильность общественно-политической обстановки в котором он нес персональную ответственность. Его депеша была передана в Главное управление казачьих войск. В своем представлении от 12 декабря 1912 г. губернатор высказался вполне определенно: «Затрудняясь возбуждать ходатайство о перестройке означенной мечети в православный храм, не зная взгляда на это обстоятельство высшего правительства, я тем не менее полагал бы ныне просить об упразднении штата духовных лиц мечети, освобождении занимаемых ими квартир в здании Караван-сарая и передаче мечети в распоряжение военного ведомства для нужд мусульман военно-учебных заведений и войск»[35].

Наконец, 30 января 1914 г. из Главного штаба поступил долгожданный ответ. Главное управление по квартирному довольствию войск отказалось принять на свой баланс мусульманский храм. К тому же «неисправное состояние» мечети предполагало значительные расходы на производство ремонта[36].

Относительно предложения Министерства внутренних дел представить другой вариант решения «мусульманского вопроса» оренбургский губернатор указал, что мечеть «для молений татар» желательно закрыть и оставить ее как исторический памятник «в архитектурном отношении», малочисленную общину же присоединить к расположенной в 350 саженях 3-й соборной мечети (34 х 16 аршин), вмещавшей значительное число молящихся.

На основе поступивших материалов чиновник особых поручений Департамента Г. Н. Тарановский подготовил «Справку об упразднении штатов духовных лиц при Караван-сарайской мечети» (17 апреля 1914 г.), предлагая сохранить мечеть как исторический памятник, упразднить ее штаты, приписав прихожан к одной из городских мечетей[37]. Министерство имело намерение довести дело до логического конца, однако этому помешала Первая мировая война: проект шел вразрез с идеей единства власти и народа в трудное для Отечества время.

После падения самодержавия Караван-сарайский комплекс явил собой символ стабильности взаимоотношений уммы и Временного правительства. По поручению последнего докладную записку по этому поводу составил чиновник особых поручений Министерства внутренних дел С. Рыбаков. Не обнаружив в архиве Департамента духовных дел каких-либо сведений об источниках средств, на которые была возведена мечеть, он предположил, что, «по-видимому, это здание было построено на добровольный сбор среди башкир и мещеряков, поэтому и названо общественным башкирским постоялым двором… Если бы на постройку здания Караван-сарая были отпущены казенные средства, то был бы опубликован соответствующий закон или правительственное распоряжение о том, каковых не имеется» (20 июня 1917 г.)[38]. Проходивший в Оренбурге Башкирский областной съезд объявил Караван-сарай «национальной собственностью башкирского народа». Передача его в распоряжение «башкирского трудового народа в лице областного Совета башкир» состоялась в феврале 1918 г.[39]

С упразднением мусульманского иррегулярного войска Караван-сарайская мечеть превратилась из войскового богослужебного здания в приходское. Взвешенная политика центральных властей гасила инициативу местной администрации относительно переноса мечети в жилой квартал мусульман, лишения материального содержания ее духовенства, что сыграло позитивную роль в сохранении стабильных отношений между уммой и самодержавием. Положение ее причта по сравнению с исламскими институтами «внутренней» России являлось «ничем не оправдываемой аномалией» – это определение сотрудника Департамента духовных дел иностранных исповеданий И. Платонникова очень точно, емко и образно характеризует статус Караван-сарайской мечети в империи[40].

Несмотря на активные действия местных властей по ликвидации бывшей войсковой Караван-сарайской мечети и штата духовных лиц при ней, верховная власть подошла к решению проблемы с учетом поликонфессионального состава Российского государства, встав на защиту религиозных прав мусульман Оренбурга.


 

[1] В «программе» о мечети было сказано буквально следующее: «Мечеть, вмещающая по крайней мере сто человек молельщиков. Она может быть отдельным строением или войти в связь с другими, лишь бы направление было, как того требует Магометанское духовное собрание. При мечети или поблизости квартира для муллы» (Документы Государственного архива Оренбургской области // Караван-сарай / Сост. Р. З. Янгузин, Г. Б. Данилова. – 3-е изд., перераб. и доп. – Уфа: Китап, 1996. С. 109).

 

[2] Цит. по: Дорофеев, В. Символ города / В. Дорофеев // Караван-сарай. – Уфа: Китап, 1996. С. 66, 108–110. Первоначально комплекс предполагался разместить в самой крепости. Казарма для приезжающих башкир и мещеряков должна была помещать до 20 чиновников, помещаемых по два и более человек в каждой комнате, для нижних чинов предусматривалась одна или две большие комнаты вместимостью до 100 человек. При казарме полагалась иметь общую кухню.

 

[3] Записки генерал-майора Ивана Васильевича Чернова // ТОУАК. – Оренбург. 1907. Вып. XVIII. С. 97–98; Дорофеев, В. Указ. соч. С. 71.

 

[4] Калимуллин, Б. Караван-сарай в г. Оренбурге / Б. Калимуллин. – М.: Изд-во лит-ры по строительству, 1966. С. 9.

 

[5] Дорофеев, В. Указ. соч. С. 68.

 

[6] Записки генерал-майора Ивана Васильевича Чернова. Указ. соч. С.98.

 

[7] РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 507, л. 24; Караван-сарай. – Уфа: Китап, 1996. С. 151–157.

 

[8] Дорофеев, В. Указ. соч. С. 70–75. Калимуллин, Б. Г. Указ соч. С. 29–32.

 

[9] Калимуллин, Б. Г. Указ. соч. С. 25, 29; Халитов, Н. Х. Памятники архитектуры Казани XVIII – начала XIX вв. / Н. Х. Халитов. – М.: Стройиздат, 1989. С. 173.

 

[10] А. Н. Воронихин: Чертежи и рисунки / Вступит. статья, подбор чертежей, рисунков и комментарии Г. Г. Гримма. – Л.; М.: Гос. изд-во лит-ры по строительству и архитектуре, 1952. С. 56.

 

[11] ПСЗ. Собр. 2-е. Т. XXIII. № 21878.

 

[12] Во второй половине 1880-х гг. в Караван-сарае размещались: квартира начальника Оренбургской губернии, губернская канцелярия, губернское правление с врачебным и строительным отделениями, камера губернского прокурора, губернское по крестьянским делам присутствие, губернская типография и состоящее при нем с 1879 г. чертежная для размежевания башкирских земель, смотритель здания, квартиры ахуна и азанчея.

 

[13] ПСЗ. Собр. 2-е. Т. XL. Ст. 14 и 21.

 

[14] Дорофеев, В. Указ. соч. С. 90.

 

[15] РГИА, ф. 821, оп. 8, д. 657, л.1–2.

 

[16] Там же, л. 2–4.

 

[17] Там же, оп. 8, д. 594, л. 30.

 

[18] Там же, д. 657, л. 6.

 

[19] Там же, л. 10–10 об.

 

[20] Там же, л.14–15 об.

 

[21] Дорофеев, В. Указ. соч. С. 89, 141.

 

[22] Там же, д. 1049, л. 1–2.

 

[23] Там же, л. 4–4 об.

 

[24] Там же, л. 8–8 об.

 

[25] Там же, д. 700, л. 19–19 об.

 

[26] Там же, л. 35–35 об., 44.

 

[27] Там же, л.. 43–47, 53, 61–67.

 

[28] Там же, оп. 8, д. 700, л. 68.

 

[29] Там же, л. 74.

 

[30] Там же, оп. 133, д. 507, л. 2.

 

[31] Там же, ф. 41, оп. 1, д. 690, л.1–4.

 

[32] Там же, ф. 11, оп. 2, д. 3577, л. 1.

 

[33] Там же, ф. 821, оп. 8, д. 700, л. 32.

 

[34] Там же, д. 700, л. 8.

 

[35] Там же, л.16–16 об. В обращении об ускорении ответа (30 апреля 1913 г.) он сообщал о намерении расположить в одной из квартир канцелярию губернского по городским делам присутствия, в другом – канцелярии губернского присутствия и губернского по воинской повинности присутствия, напомнив о предстоящем введении в Оренбургской губернии земских учреждений, для которых вновь потребуются дополнительные площади. Тем самым он давал понять о своем стремлении сэкономить казенные средства, расходуемые на аренду дорогих городских квартир (Там же, л. 36 об.).

 

[36] Там же, л. 28–28 об.

 

[37] Там же, л. 36 об.–37.

 

[38] Там же, л. 38.

 

[39] Дорофеев, В. указ. соч. С. 92, 93.

 

[40] Там же, оп. 133, д. 507, л. 7 об.