Некоторые особенности политики нижегородских властей в отношении новокрещеных жителей края в середине XVIII века

И.Х. Стрелкова
соискатель кафедры истории и культурологии НГЛУ

 

На территории Нижегородского края к середине XVIII века проживало разное по своему этническому и конфессиональному составу население — русские, татары, мордва, чуваши, марийцы. Большинство нерусских народов губернии, за исключением татар, к этому времени приняли православие.

Все вопросы, касающиеся жизни и быта нижегородских новокрещен, были подведомственны двум учреждениям — Нижегородской духовной консистории и созданной в 1740 году Конторе новокрещенских дел, деятельность которой простиралась на все Поволжье. Духовная консистория представляла собой организацию, с помощью которой, под непосредственным руководством епархиального архиерея, производились управление и духовный суд. Помимо этого, одной из главных задач консистории было осуществление миссионерской деятельности, то есть охрана и распространение православной веры на подвластной территории.

В Центральном архиве нашей области хранится обширный фонд Нижегородской духовной консистории и, если говорить об обозначенном периоде (середина 18 века), то таких дел, имеющих отношения к крещеным нерусским жителям края, насчитывается порядка 200 единиц.

 С источниковедческой точки зрения, рассмотренные автором архивные дела фонда Нижегородской духовной консистории можно отнести к группе делопроизводственных материалов — виду исторических источников, функцией которых является документное обслуживание различных управляющих систем (в нашем случае — системы управления православного населения в Нижегородской епархии). По мнению автора, исследование данной делопроизводственной документации в определенной степени может дать представление о том, как управлялись новокрещеные народы края, каковы были механизмы и эффективность функционирования церковной власти на уровне отдельно взятого ведомства — Нижегородской духовной консистории.

Правовое поле, в рамках которого действовали епархиальные и светские власти, помимо общероссийских законодательных актов, касающихся всех жителей страны, формировал блок императорских указов об иноверческих и новокрещеных жителях империи. В первую очередь, речь идет об указе императрицы Елизаветы II от 11 сентября 1740 года, который являлся, по сути, программой крещения нерусских народов Российской империи и которым руководствовались в своей деятельности новокрещенская контора, местные органы власти, миссионеры. Согласно этому указу, государство предоставляло различные по характеру льготы вновь обращенным в православие лицам. Эти льготы неоднократно подтверждались последующими указами 1746, 1747, 1764 гг. Кроме того, в соответствии с указом от 28 сентября 1743 года «иноверцы христианского исповедания освобождались от наказания за маловажные преступления». Ко всему прочему, в упомянутых указах декларировалось особое доброжелательное и милосердное отношение ко всем принявшим православие — «упомянутым новокрещеным иноверцам всякую милость и благодеяния показывать и не малейшего озлобления не чинить, разве кто из них приличиться в таком воровстве, или в разбое, или в смертном убийстве, или другой какой важной вине….и такие касающиеся до новокрещенных иноверцев дела в судебных местах рассматривать по самой истинной правде и невинных защищать и оборонять и до разорение не допускать и стараться такие дела решить без дальних волокит».

Рассматривая весь массив архивных дел, имеющих отношение к заявленной теме, можно выделить следующие три разновидности документов: переписка учреждений (например, переписка консистории с Синодом, Конторой новокрещенских дел или духовным управлением соседней епархии), собственно внутренние документы самой консистории и просительные документы. В контексте наших рассуждений значительный интерес представляет последний вид документов, которые в большей степени позволяют раскрыть механизм взаимоотношений новокрещен с представителями духовной и светской власти. Именно просительные документы — так называемые прошения и челобитные — нередко выступали как инициативные при формировании дела.

Отметим, что здесь самую многочисленную в количественном плане группу представляют дела, связанные с жалобами на «напрасные обиды и притеснения» со стороны представителей церковной и светской власти — местных священнослужителей и чиновников. Это в определенной мере позволяет нам говорить о том, что данная проблема была весьма актуальна у нерусского населения края.

В первую очередь, люди жалуются на взятки, незаконные поборы и штрафы, принуждение к выполнению различных работ, неправомерное завладение их имуществом и скотом, причинение физического вреда здоровью (побои), вымогательство денег со стороны разного рода чиновников. Так, например, в челобитной чувашей Курмышского уезда о непосильном сборе с них денег и скота подьячим Коромысловым подробно излагается перечень претензий, начиная от незаконных поборов — деньгами, хлебом, лошадьми, скотом — и заканчивая принуждением работать на мельнице и строительстве дома для подьячего. Жители этого села уже жаловались в Нижегородскую губернскую канцелярию, но никакого эффекта не последовало — Коромыслов остался при должности, да еще и «затаил злобу» на них. На примере этого и многих аналогичных фактов можно сделать вывод о том, что отношения нерусских жителей края, принявших православие, с церковнослужителями в данный период складывались непросто — последние нередко злоупотребляли своей властью, рассматривая свою должность как источник обогащения и требуя от населения беспрекословного подчинения — подчас и под угрозой физического насилия. Естественно, все это не прибавляло авторитета православной церкви и подрывало веру в основы христианской религии.

 Помимо епархии, уездных и губернских государственных учреждений, новокрещены могли обратиться в другое ведомство — Контору новокрещенских дел, которая имела в штате специального чиновника для разъезда по губерниям для сбора информации о жалобах принявшего православия населения с целью защиты последних от обид и разорений, чинимых, в частности, и представителями местных властей. Однако анализ документов позволяет в определенной мере утверждать, что на деле все выглядело иначе — многие жалобы оставались без ответа или отсылались в епархии. Кроме этого, например, в 1750 году новокрещеные жители Курмышского уезда докладывали в консисторию о том, что чиновник конторы (майор Ларионов), призванный оберегать их от произвола, чинит им же «немалые обиды» — принуждает по две — три недели работать на своих личных угодьях, требует по приезду в новокрещенские поселения оказывать ему прием с почестями в виде подношений деньгами, скотом, медом и т.д.

Хотелось бы подчеркнуть тот факт, что при чтении данных дел подчас довольно трудно утверждать, что все выдвигаемые претензии имели под собой законную почву, так как при дальнейшем выяснении обстоятельств обе стороны (новокрещены и священники) утверждали подчас прямо противоположное, а поиск истины был затруднен ввиду отсутствия подтверждающих улик. Например, при разборе жалоб новокрещен на незаконные поборы со стороны уездной администрации, выяснялось, что это был вполне легальный сбор с населения денег на государственные нужды. Однако в силу незнания многих вновь утвержденных налогов и податей, новокрещены воспринимали это как попытку извлечь личную выгоду чиновников местной администрации. Поэтому можно лишь с относительной степенью вероятности утверждать, что церковные и светские чиновники злоупотребляли своей властью над подчиненными им территорими.

С подобной проблемой мы сталкиваемся и при рассмотрении другой группы дел, связанной с обвинениями в несоблюдении религиозных обрядов новокрещенами. Церковь в лице местных сельских священников ревностно следила за выполнением религиозных норм новыми прихожанами, поэтому в основном подобные дела были инициированы самими церковнослужителями на местах и нередко являлись способом давления или мести с их стороны на неугодных жителей. Отсюда следует, что не вполне правомерно заявлять, что на данном этапе было повсеместное отпадение от православия новокрещенского населения.

Хотелось бы отметить то, что при рассмотрении источников этой группы документов с начала 50-х годов можно заметить, что в отношениях между церковью и новокрещенами появляется еще один аспект — непредоставление положенных за крещение льгот. Анализ подобных дел показывает, что данный аргумент являлся нередко одним из решающих для населения при переходе в православие, что еще раз подтверждает тот факт, что государство при проведении политики христианизации иноверческого населения страны во многом рассчитывало не только на проповедь священников, но и на экономический фактор — предоставление льгот всем, кто примет святое крещение.

Как уже отмечалось выше, большинство дел было инициировано в результате поданных в консисторию прошений и челобитных. Порядок рассмотрения последних сводился к сбору информации по данному вопросу путем отправки чиновника консистории в указанный населенный пункт. Он производил допрос свидетелей, очную ставку с подозреваемыми лицами или организовывал их приезд в консисторию для дальнейшего рассмотрения дела. Нередко присланный из консистории церковнослужитель так и уезжал обратно без каких-либо сведений, поскольку подозреваемые покидали свои дома и скрывались в неизвестном направлении, по причине этого дальнейшее делопроизводство прекращалось или останавливалось до момента обнаружения сбежавших людей. Имела место ситуация, когда было невозможно отыскать важного свидетеля или очевидца произошедшего, то есть при расследовании дела нередко не учитывались и не принимались во внимание подчас крайне важные обстоятельства. Каких-либо единых норм судебного разбирательства просительных документов не существовало, весь порядок и механизм проведения следствия целиком и полностью лежал на ответственном консисторском чиновнике. Естественно, подобное положение дел не исключало подкупа и сугубо субъективного отношения к проведению расследования.

Среди вердиктов виновным в несоблюдении обрядов православия, избиении священников, прелюбодеянии, помимо наложения церковной епитимии (публичного раскаяния), преобладали такие виды наказания как избиение плетьми, ссылка на тяжелые работы, уплата штрафа. Преступления общегражданского характера — кражи, воровство, грабеж, избиения, убийства — рассматривались светскими и церковными властями в рамках Соборного Уложения 1649 года. Для церковнослужителей, допустивших превышение должностных полномочий и злоупотреблявших своей властью, консистория ограничивалась более мягкими предписаниями — предложением пойти на примирение и обещание впредь не допускать подобных инцидентов. Обычно в этом случае шла ссылка на ряд императорских указов, повелевающих соблюдать доброжелательность и милосердие в отношениях с иноверческими народами империи. Лишь в редких случаях существовала возможность лишения священного сана или наказания плетьми. Судя по анализу данных документов, подобные не слишком суровые наказания для церковнослужителей подрывали в определенной мере веру местного населения в государственную защиту и справедливость. Вынесение вердикта было прерогативой руководителя консистории — епископа нижегородского и алаторского и именно от его объективизма и беспристрастности при рассмотрении дела целиком и полностью зависело решение. Такова была общероссийская практика — при несовершенстве существующей в государстве законодательной и правовой базы, отсутствии четко прописанных норм и принципов расследования прецедентов, единых критериев признания виновности не исключались ошибки при вынесении приговоров.

Обобщая все вышеизложенное, отметим, что анализ архивных материалов по рассматриваемой тематике фонда Нижегородской духовной консистории в определенной степени дает нам представление о том, что волновало нерусские народы Нижегородчины, о материально-бытовой стороне их жизни и об их взаимоотношениях с официальной государственной церковью и местной властью. Несмотря на неоднородность и разнообразие документов, а также специфичность проблем, поднимаемых в них, они все-таки в достаточной мере позволяют сделать вывод о том, что политика имперской российской власти, декларирующая миролюбивость и доброжелательность к иноверческим и новокрещеным народам страны, отчасти дискриминировалась на местах региональными и местными властями и представителями православной церкви. С одной стороны, несовершенство законодательной базы, процедуры судебного делопроизводства, сосредоточение в руках церкви не свойственных ей юридических функций порождали субъективизм при принятии решений, подрывали веру людей в справедливое и беспристрастное рассмотрение дел. С другой стороны, низкий рост правового самосознания населения при наличии существующего тогда языкового барьера открывал возможности к различного рода злоупотреблениям и превышениям должностных полномочий со стороны государственных и церковных служащих.