Насыров Ильшат Рашитович,
ведущий научный сотрудник сектора философии исламского мира Института философии Российской академии наук, доктор философских наук,
г. Москва

Уроки толерантности

Сегодня в общественном сознании возрастает интерес к творчеству видных мусульманских религиозных деятелей Урала и Поволжья конца XIX — начала XX вв., духовное наследие которых заслуженно стало частью всей исламской культуры, а через него — и мировой культуры. Исследователям открываются новые, до последнего времени не оцененные по достоинству аспекты творческой деятельности выдающегося башкирского ученого-просветителя и религиозного деятеля Ризаэтдина Фахретдина (Фахретдинова) (1859–1936). На прошедшей в 28 января 2009 г. в Москве Всероссийской конференции «Ризаэтдин Фахретдин в истории российской журналистики. К 150-летию со дня рождения выдающегося мыслителя и издателя» профессор Тауфик Ибрагим, доктор философских наук, отметил, что Ризаэтдин Фахретдин внес огромный вклад в развитие исламской богословской мысли и что он принадлежит к числу тех мыслителей, которые в течение ближайших десятилетий будут впереди богословов исламского мира. Одно из важнейших положений богословского наследия Ризаэтдина Фахретдина, по мнению профессора Тауфика Ибрагима, — не может быть мирного сосуществования между религиями, если кто-либо полагает, что окончательная истина — только у него. Действительно, Ризаэтдин Фахретдин в своем произведении «Ислам» пишет: «Мыслительный кругозор верующего не слепо, а осмысленно, расширяется и душа и сердце его оберегаются от грубого невежественного фанатизма, отчуждающего его от последователей других религий. Душа его совершенствуется и нравственность возвышается. Справедливость и беспристрастность составляют основу этой религии»[1].

Эти слова Ризаэтдина Фахретдина служат лучшим свидетельством его толерантности и веротерпимости. Широкий кругозор и высокий культурный уровень позволяли ему поддерживать отношение с представителями самых различных идейных направлений в мусульманском обществе. Поэтому сегодня для отечественного исламоведения остается актуальной задача преодоления стереотипного представления о Ризаэтдине Фахретдине как мусульманском деятеле, который свою деятельность будто бы подчинял только целям развития джадидизма («обновленчества»), мусульманского модернизма, которому следовали реформаторы религии и образования из мусульман России на позднем этапе существования Российской империи.

Оценка его научной и просветительской деятельности без учета местного доджадидидского культурного наследия ведет к искусственному противопоставлению творчества Ризаэтдина Фахретдина суфийской духовной традиции, якобы несовместимой с современными интерпретациями истории башкир и татар, где акцент делается в основном только на национализме и реформаторстве[2]. К сожалению, такое неадекватное представление в итоге не дает возможности понять степень глубокой укорененности Ризаэтдина Фахретдина в культуре подавляющего большинства мусульманского населения Волго-Уральского региона.

Позиция ученых, ведущих серьезные научные исследования его творчества, сводится к следующему. Ризаэтдин Фахретдин разделял позиции российских мусульманских реформаторов, сторонников джадидизма («обновленчества»), о необходимости модернизировать ислам в соответствии с требованиями времени, осуществлять реформы в мусульманском обществе и развивать светское образование, науки и национальную промышленность. В качестве многостороннего ученого — теолога, философа и историка, а также в качестве писателя, журналиста и редактора журнала «Шура» он не только распространял религиозные знания, но также пропагандировал достижения науки, составлял книги о великих исламских ученых, внесших большой вклад в мировую науку своими открытиями и т. д. В то же время он был верным учеником башкирского суфийского шейха Зайнуллы Расулева (1833–1917), видного религиозного деятеля, основавшего в г. Троицке медресе «Расулийа» — одно из ведущих исламских учебных заведений в мусульманском мире того времени[3].

При научной оценке творческого наследия Ризаэтдина Фахретдина следует учитывать тот факт, что в течение веков суфизм выступал едва ли не единственной формой бытования ислама (особенно «народного» ислама) не только на Урале и в Поволжье, но и во многих регионах мусульманского Востока. В его работах много места занимает освещение творчества крупнейших исламских мыслителей-мистиков, как, например, ал‑Газали и Ибн ‘Араби. Известно, что Ризаэтдин Фахретдин глубоко почитал шейха Зайнуллу Расулева, а в сборнике некрологов на его смерть, изданном в 1917 г., назвал покойного шейха «великой исторической личностью нашего народа»[4]. Незнание и нежелание учитывать эти и другие факты ведут к неверному пониманию сути мировоззрения и идейных позиций Ризаэтдина Фахретдина, его отношения к суфизму, «сердцу ислама», обогатившему мировую культуру высокими образцами философской мысли и бессмертными шедеврами суфийской поэзии в творчестве Руми, Аттара и других.

Есть несколько причин противопоставления взглядов Ризаэтдина Фахретдина многовековому религиозному наследию народа. Одна из этих причин — споры внутри самой мусульманской общины современной России по вопросам перспектив развития ислама. Как следствие, кое у кого возникает желание «приватизировать» духовное наследие Ризаэтдина Фахретдина, чтобы использовать вырванные из контекста его мысли как «аргументы» в спорах с оппонентами. Но основная причина — это то, что в течение десятилетий в условиях господства официальной марксистской идеологии в СССР отечественные исламоведы были вынуждены обращаться к проблемам религиозно-философского наследия мусульманского Востока в целом и мусульманских республик СССР в частности исключительно под углом рассмотрения становления и развития рационалистической, атеистической, антирелигиозной мысли в духовных традициях исламского мира. Отсюда привычка искусственно выделять одни течения ислама как прогрессивные, а другие — как реакционные, основываясь лишь на том, что утверждали сторонники того или другого направления ислама о разуме, его возможностях и его пределах. Согласно такому абстрактному и схематическому подходу обществоведы предпочитали рассматривать суфизм, одно из главных религиозно-философских направлений ислама, как глубоко консервативное явление, антипод разуму, прогрессу и свободной мысли. И это только потому, что суфии, исходя из своего положения об ограниченности разума, настаивали на его дополнении интуитивным познанием. А поскольку Ризаэтдин Фахретдин воспевал разум и научное знание, то неискушенный человек может сделать вывод, что он негативно относился в целом к суфийской традиции. Но такой вывод совершенно неверен. Что касается интуитивного познания, то ведь даже представители современной науки, например теоретической физики или математики, не отрицают эвристической (познавательной) роли интуиции в научном познании.

Ризаэтдин Фахретдин утверждал, что главным орудием религиозного знания является разум, открыто заявлял о совместимости разума (науки) и веры (шариата): «Ислам всю свою проповедь основывает на разуме, призывая в свидетели человеческий ум и предлагая судить все, взвешивая на весах разума, призывает к размышлению и предостерегает от суеверия и предрассудков. Такая вера, безусловно, не может быть названа иной, как верой, покоящейся на разуме»[5]. Но одновременно в этой своей статье он причисляет к числу великих исламских писателей, поэтов, ученых и философов также и мистиков, то есть суфиев. Более того, он пишет, что «первоосновой ислама является познание Бога и вера в Него»[6] и что «целью его (то есть человека) появления на земле является достижение им совершенства, путь же достижения которого и вместе с ним счастья есть познание Бога»[7]. А ведь учение о мистическом Пути (тарик), ведущем человека через нравственное очищение и самосовершенствование к познанию Бога (ма‘рифа), — неизменная теоретическая установка, присущая суфизму.

Это видимое противоречие имеет свое объяснение. Профессор М. Т. Степанянц справедливо отмечает, что важно понимать, что критика суфиями разума объяснялась неприятием не столько рационального знания, сколько рассудочности богословия[8]. Скепсис суфиев относительно рационального познания не был утверждением о его принципиальной несостоятельности в области познания и морали. Российский философ и арабист А. В. Смирнов обращает внимание на то, что выдающиеся суфийские мыслители сами широко использовали рациональный прием познания и, критикуя его ограниченность, нисколько не отрицали правомерность его использования в своей сфере[9].

Следовательно, нет никаких оснований искусственно противопоставлять суфизм исламу. Исламская религия не знает церковной организации, а потому в корне неправильно утверждать, что суфизм есть «ересь» ислама или, более того, чуждое явление для ислама. На наш взгляд, правы те исследователи, которые полагают, что мусульманское реформаторство конца XIX — начала XX вв. было более присуще «высокому», классическому исламу. Религией подавляющего большинства мусульман царской России оставался «народный ислам», представленный суфизмом, который сам был далеко не однородным явлением: он делился на «высокий» суфизм, или «либерально-просветительский», и «низовой», или «крестьянско-плебейский»[10]. «Высокий» суфизм представляли такие личности, как шейх Зайнулла Расулев, много сделавшие для обновления различных сторон жизни (образование, политика и экономика) мусульман дореволюционной России, особенно мусульман Поволжья и Урала. Именно представители «высокого» суфизма и одновременно «высокого» классического ислама, которые своим благочестивым примером способствовали тому, что ислам стал для многих верующих не просто набором предписаний, но глубоким искренним убеждением, содействовали адаптации новых прогрессивных идей в массовом сознании мусульман.

Вышесказанное объясняет причину глубокого уважения, которое выражали Ризаэтдин Фахретдин и его единомышленники суфийскому шейху Зайнулле Расулеву в книге «Шейх Зайнулла‑ишан хазратнын тарджима хале» (Биография шейха Зайнуллы‑ишана), представляющей собой сборник некрологов на смерть суфийского шейха Зайнуллы Расулева в 1917 г. Составителем сборника является сам Ризаэтдин Фахретдин. В этом сборнике шейх Зайнулла Расулев назван «духовным королем своего народа» и утверждается, что во многом благодаря его влиянию удалось реализовать многие инновации в культурной и общественной жизни мусульман Урала и Поволжья того периода. Авторы сборника пишут, что непререкаемый авторитет Зайнуллы Расулева позволил джадидистам, сторонникам модернизации и реформирования жизни мусульманской общины, успешно бороться против кадимистов, мусульманских традиционалистов, и что Исмагил Гаспринский, редактор журнала «Тарджиман», рупора идеологии джадидизма, защищался авторитетом шейха Зайнуллы Расулева как щитом. Также отмечается, что шейх Зайнулла Расулев за свою поддержку джадидистов подвергался критике со стороны печатного органа консервативного мусульманского духовенства «Дин ва ма‘ишат». В этом сборнике отмечают удивительно проницательный ум шейха Зайнуллы Расулева, который мог быстро понять полезные и вредные стороны новых явлений. Шейх был против религиозного фанатизма, осуждал невежественных мулл, готовых по самым пустячным причинам обвинить человека передовых взглядов в вероотступничестве и моральной распущенности[11]. Там прямо пишется следующее: «Его (то есть шейха Зайнуллы Расулева) суфизм не был слепым подражательством. Его суфизм был приближен к реальности». Авторы сборника отмечали, что шейх Зайнулла Расулев выступал против фатализма, то есть отказа видеть естественные причины явлений и полностью уповать только на Бога, пренебрегая активностью человека. Он не разделял взгляды тех суфийских ишанов, которые призывали полностью отказаться от благ земного мира ради тамошнего света (ахират) и избрать эскапизм (бегство от действительности). Часто многих шакирдов (студентов), идущих на суфийское собрание для исполнения мистического богопоминания (зикр), он возвращал к учебным занятиям со словами: «Ваши зикры — ваши уроки»[12].

Ризаэтдин Фахретдин чтил высокие образцы суфизма, одним из которых являлся шейх Зайнулла Расулева. Иначе и быть не могло. Ризаэтдин Фахретдин прекрасно осознавал, что суфизм является органической частью ислама, религии и одновременно многовековой культуры. А потому он не игнорировал суфизм. Ведь культура как социальное явление всегда шире человека (по времени и по масштабу), шире даже его поколения. Человек и его поколение погружены в культуру. Потому все попытки противопоставить Ризаэтдина Фахретдина культуре его народа обречены на неудачу. Во-первых, два незаурядных человека, Ризаэтдин Фахретдин и шейх Зайнулла Расулев, принадлежали к одной великой духовной традиции, взаимно дополняя друг друга, как дополняют друг друга в исламе разум и вера. Во-вторых, башкирам совершенно чужд религиозный фанатизм, и это не могло не сказаться на менталитете Ризаэтдина Фахретдина, который посвятил немало страниц в своих сочинениях историческому прошлому своего народа. В своей истории башкиры воевали за свободу, свои земли и старинные вольные права, но они никогда не направляли друг на друга оружие из-за длины бороды или способа исполнения молитвы.

В свете вышесказанного становится очевидным, что нет оснований для противопоставления его духовного наследия религиозной культуре подавляющей части российских мусульман. Освещение многогранной деятельности ученого-просветителя и религиозного подвижника Ризаэтдина Фахретдина должно оставаться одной из приоритетных задач современной гуманитарной науки.