РЕЛИГИЯ И ФИНАНСЫ, ИСЛАМ И НАУКА. Судьба мира и России, или К вопросу о возможности нового синтеза[1]

Д. Ш. Халидов,

член-корреспондент и советник президента Академии геополитических проблем,
руководитель Центра стратегических и этнополитических исследований,
ксперт Государственной думы,
сопредседатель движения «Российский конгресс народов Кавказа»,
к. философ н.,
Москва, Россия

Проблемы грядущей катастрофы человечества и соответственно проблема формирования глобальной этики и новой системы ценностей все чаще становятся предметом широких дискуссий. Кризис капитализма, о котором заговорили даже люди типа Сороса, индуцировал разработку проектов глобального масштаба, призванных спасти человечество и народы мира. Созывается множество форумов и конференций, международных организаций, и все это с одной целью: сформулировать и научно обосновать новые концептуальные подходы к разрешению кризисов. Общим местом подобного рода дискурсов стал тезис об приоритетном характере угрозы фундаментализма и связанного с ним международного (читай – исламского) терроризма цивилизованному миру: тезис, мало чем отличающийся от риторики американских неоконсерваторов. При этом т. н. «исламистский экстремизм» анализируется вне общесистемного контекста, в чисто пропагандистском ключе, а уровень дискуссии, при всей его насыщенности научной терминологией и идеями, не выходит за пределы неких заданных границ[2]. Действует принцип негласного «табу» на те или иные темы, которые как раз и должны были бы стать предметом серьезного научного интереса. Насколько такой концептуальный подход адекватен реальной ситуации и природе глобальных угроз? Не является ли мир ареной (духовно окрашенного) конфликта нескольких фундаментализмов – носителей тех или иных глобальных проектов? И какова роль и место России в этой глобальной битве идей и проектов? Разумеется, последний вопрос требует более детального обсуждения и в данной статье затрагивается лишь тезисно. Автор осознает всю сложность и деликатность обсуждаемой проблемы и не претендует на бесспорность своих выводов. Скорее, статью следует рассматривать как некую «провокацию» и приглашение к более объективному (политически не ангажированному) обсуждению темы. И наконец для автора не подлежит сомнению полезность знания (затронутой темы) для российского мусульманства.

Мистика и торжество разума: неутешительный итог

Мировые религии и цивилизации содержат в своей ценностно-нормативной системе идеи, ограждающие человека и общество от губительных «траекторий» жизни; от тех неправильных, хотя, на первый взгляд, и прагматичных и здравых шагов, гибельные последствия которых могут обнаружиться лишь по прошествии столетий. Такова провиденциальная способность гениальных пророчеств посланников Бога и неискаженных (фарисеями-книжниками и всевозможными переписчиками-конформистами) откровений МОНОТЕИСТИЧЕСКИХ РЕЛИГИЙ. Вместе с тем институты, созданные для обслуживания божественной идеи, прежде всего в католической Европе, трансформировались (в средние века) в эгоистические корпорации, с выраженными тенденциями к рутинизации, конформизму и коррупции.

Начало духовной эрозии в лоне Католической церкви было положено еще в конце XI века, уже после церковного разделения, когда идея крестовых походов на Восток «вдруг» овладела знаменитым папой Григорием VII. Но, как пишет православный исследователь О. Платонов, эта сумасшедшая (авторское определение) с точки зрения ортодоксального Христианства «идея была навеяна таинственными пришельцами опять-таки из Палестины»[3]. И первый же крестовый поход привел к созданию первого тайного рыцарского ордена тамплиеров, основанного для реализации миссии: восстановления храма Соломона. Разрушительный «вирус» антихристианской природы (в неявной форме и с дальним «прицелом»), проникнув в Европу, уже тогда овладел умами и сердцами католических пастырей и их паствы. И началась череда крестоносных походов якобы «за гробом господним и с целью освобождения Иерусалима от неверных (т. е. мусульман. – Авт.)», а по сути – авантюры с вполне земными целями, которые больно аукнулись для политического центра Православия – Византии. К середине – концу XIII в. крестоносная идея настолько переродилась, что «латинизация и подчинение Римскому Папе восточной Церкви (т. е. Православия)» и, следовательно, овладение богатыми дарами Византии затмило все другие цели. Крестоносцы, вдохновляемые одни религиозной идеей, но большинство – будущей богатой добычей и финансируемые алчными венецианскими ростовщиками, напали на Византию, разграбили Константинополь и принесли неисчислимые бедствия Православию. «...Вся эта разнородная масса (католиков из социальных низов. – Авт.), устремившаяся на Восток, – говорил протоиерей В. Асмус, – видели в войнах за гроб Господень средство избежать страшных тягот подневольной жизни и освободиться от недоимок, что им заранее обещались. Все эти разнородные течения воодушевляла и направляла в единое русло Римская церковь, имевшая, кроме идеальных побуждений, и свой собственный церковно-политический интерес – решить в пользу Рима давний спор с христианским Востоком»[4].

Была и другая, не менее весомая внутренняя причина духовной эрозии Рима. Это борьба влиятельных олигархических групп за овладение престолом папства в первой четверти XII века. Именно тогда два самых богатых семейства Рима, Пиерлеонов и Франджетонов, схлестнулись в борьбе за папский престол. Победило первое семейство, которому удалось посадить на престол своего ставленника, Папу Анаклетуса (1124–1138 гг.). «В результате, – как пишет католический исследователь П. Комптон, – организованная клика, захватившая Ватикан хотя и на короткое время, завладела им настолько, что им удалось посадить “своего” человека, который был фигурой желанной для заговорщиков международного сброда вплоть до нашего времени, когда это выяснилось»[5]. Такое признание в устах католика дорогого стоит.

Итог известен. Два начала (вполне земное и духовное), одновременно сосуществовавшие и борющиеся внутри католической церкви, постепенно разлагали его изнутри. Так что обвинения в религиозном мракобесии, в жестокости инквизиции (унесшей жизнь многих миллионов европейцев за несколько веков) и в антипросвещенчестве Католической церкви не были просто пропагандистскими лозунгами «отцов» Просвещения и первых идеологов секуляризации. Последние – основатели тайного ордена иллюминатов (Вольтер, он же А. Вейсгаупт, взявший себе такой псевдоним, основал общество иллюминатов в 1776 г.) – запустили механизм разрушения уже не только одной только Католической Церкви, но и вообще Христианства, в том числе и Православия и европейских монархий как институтов, на которые опирались духовные корпорации.

Но на каком-то этапе истории процесс секуляризации зашел настолько далеко, что наряду с радикальным разрывом с мракобесием и невежеством в лоне церкви был легитимирован также отказ от действительно актуальных норм и ценностей мировых религий. Торжество разума и просвещения, на взгляд его адептов, неизбежно должно было увенчаться не только прогрессом, но и тотальной десакрализацией, низведением божественных заповедей до обычных человеческих фантазий, заслуживающих уважения в той мере, в какой традиция входит в привычку людей и не требует разумного оправдания.

«Нет бога, да здравствует разум и просвещение!» – такие слова были начертаны на знаменах французских «просветителей» и вдохновляемых ими революционеров-авантюристов, так же, как впоследствии оказалось, членов общества иллюминатов. «Свобода – против оков патерналистских режимов, разум – против мракобесия и невежества, равенство – против сословных перегородок» – эти идеи эпохи Просвещения не могли оставить равнодушной интеллектуальную элиту Европы. Сети, расставленные умелыми ловцами душ, начали давать обильные всходы в виде периодически возникавших революционных брожений и масонских заговоров, восстаний социальных низов и всевозможных погромов. Благо почва для этого в Европе в виде объективно назревших и перезревших конфликтных узлов давно уже была готова. Оставалось только умело «нажимать на нужные клавиши», чтобы извлечь нужную «музыку».

Но еще ранее, с начала XVI века, в Северной Европе (Нидерландах и Англии) вездесущая Венеция – оплот ростовщичества и работорговли – через «засланцев» запустила механизм внедрения своей креатуры, а впоследствии (в XVII веке) и протестантских восстаний с последующим захватом государственной власти. Венеция уже не могла выполнять роль надежного плацдарма для продолжения привычного бизнеса, а награбленные за многие века сокровища требовали нового убежища и нового «поля» деятельности. Надо было создать новый плацдарм для реализации своих дьявольских замыслов. «Операция» внедрения с помощью таких фигур, как Паоло Сарпи, весьма одаренного монаха и представителя венецианского олигархического клана Джованни в Англии, была осуществлена блестяще[6]. «Пройдет еще 80 лет (с 1540 г. – Авт.) до полного утверждения в Англии “венецианской партии”, – пишет Д. Роулз, – но “интеллектуальная империя” воцаряется здесь необратимо. Сарпи создает розенкрейцеровский культ, синкретическую религию, из которой возникает масонство. Когда этот процесс завершен, Англия становится оплотом язычества, оплотом ростовщичества и работорговли»[7].

В итоге упрочение позиций протестантских сект (кальвинистов и пр.) и кровавые восстания в Голландии и Англии (1688 г.), инициированные ими же, легализовали, по сути, ростовщический процент, дав толчок для бурного роста биржевых спекуляций и финансового капитала. С другой стороны, новые хозяева жизни – венецианские агенты и их наследники – создав первый, по сути, в мире частный государственный (Английский) банк, монополизировали право на эмиссию денег. И это был не тот банк, в который обращаются за денежной ссудой. «Это гаргантюанское венецианское жульничество, – пишет Х. Г. Лоури в ст. “Лейбниц и Свифт против венецианцев”, – которое быстро создало первый для Англии национальный долг, чтобы финансировать войну на истощение в Европе, навязало кредитный кризис… и обложила новыми налогами уже коллапсирующую экономику. А главным архитектором банка стал лидер “венецианской партии” Чарльз Монтегю...»[8]. В результате Лондон шаг за шагом начал вытеснять с мировой арены своих главных конкурентов (Испанию и Францию), стал законодателем «моды» и новых, более жестоких правил игры в финансово-экономической жизни. Эти два процесса, легализация (и легитимизация) ростовщического процента, операций со вторичными финансовыми инструментами и секуляризация (вытеснение христианских институтов на общественную периферию) и упование на «голый» разум, начиная с XVII–XVIII вв., стали ключевыми факторами мирового развития, трагические последствия которых мы осмысливаем только теперь.

И только в XX в. наступило некоторое отрезвление от тотального упования на разум. Мыслители и философы, ученые и просто думающая и ответственная часть человечества стали осознавать ограниченность разума и ошибочность упования на чистую науку, на технологический и материальный прогресс, не подкрепленный духовными и нравственными скрепами. На саммитах лидеров большинства государств в Рио-де-Жанейро (1991), в Иоганнесбурге (ЮАР, 2002) да и на других авторитетных форумах прозвучали тревожные нотки о судьбе человечества и всей Земли. Впервые четко и недвусмысленно была озвучена идея первичности глобальных проблем, что ни один народ или государство не могут решать свои проблемы вне глобального контекста и без возрождения духовных традиций прошлого. В этом же русле лежат выводы т. н. «Совета мудрецов» при ООН, куда от России входит Е. Примаков[9].

Но что лежит в основании и кто виноват в такой предкатастрофической ситуации в мире, и, наконец, что делать? Виноваты ли целый ряд стран исламского мира и несостоявшиеся, бедные государства и народы в той поистине трагической ситуации, в которой они оказались? Является ли социальное аутсайдерство и бедность следствием органической неспособности к развитию одних, а успех и богатство других – признаком «божественной благодати», как это пытаются убедить протестантские фундаменталисты Америки или авторы докладов Римскому клубу?[10]

Лишь мощь информационной «машины» и изощренность психологической манипуляции позволяет адептам англосаксонского проекта глобализации подавать свою политику как торжество свободы, демократии и цивилизации, а ложь – как истину. Инверсия понятий, когда обыватель уже не способен различать добро от зла, разрешенное от запретного, вскоре может стать и на наших глазах становится уже нормой. А речь между тем идет о судьбе будущих поколений и всего человечества. Алчность транснациональных компаний (ТНК) и мировых финансовых структур, конгломерат которых в конечном счете и определяет политику Америки, поистине не знает границ, и он нуждается во все новых жертвах и в новой добыче. Еще в разгар вьетнамской войны (в конце 60-х гг. прошлого века) 15 крупнейших американских экономистов писали: «Невозможно представить, чтобы для западной экономики существовала какая-либо альтернатива войне. Война остается лучшим методом сохранения контроля над занятостью и потреблением, наиважнейшим условием стабильности современного общества»[11].

Пределы реформизма протестантов

Пытаясь ответить на вопросы, поставленные временем, приходишь к несколько парадоксальным выводам. «Дьявол», введя в искушение западного человека, вырвав его из оков (где мнимых, а где и реальных) религиозных институтов, противопоставил веру и разум, заставил его отказаться от признанных в традиционном обществе запретов. Такое «бегство к свободе» (по контрасту с «бегством от свободы» Эриха Фромма) оказалось роковым. Более жестоких и без правил войн, чем те, которые имели место в XX веке, в истории человечества никогда не было в прошлом. А деградация цивилизованных обществ (Запада и не только) может достигнуть таких масштабов, что мы вправе говорить о неизбежном закате мира, который все еще по инерции продолжают продвигать как образец для подражания.

На новом, безбожном этапе прогресса (или регресса, смотря что брать за критерий) человечества было реанимировано ново-«старое» божество, имя которому «Золотой телец». Ростовщик Шейлок (из «Венецианского купца» У. Шекспира), по сути изгой в приличном обществе, стал, наконец, подлинным хозяином положения в мире. И метод, которым это достигалось и на который опиралась венецианская «партия», разрушает привычную (западноцентрическую, масонскую) картину истории, и требует к себе более вдумчивого отношения. Он творил новую реальность не просто внедряясь на новую «почву», а провоцируя реформаторские течения внутри католичества, с одной стороны, и контрреформцию – с другой.

Пионеры протестантизма, ученики Ж. Кальвина и М. Лютера (XVI–XVII вв.) и их последователи в Северной Европе и Америке в своем антицерковном порыве вполне могли руководствоваться лучшими побуждениями, желанием строго следовать духу ветхозаветных норм, восстановить которые был призван посланник Иисус Христос (мир ему), и от которых отступили церковные институты[12]. Нет никаких оснований подозревать «отцов» протестантизма в двойной игре и неверии в то, что они сами стали с некоторых пор проповедовать с убежденностью новых пророков. Католическая практика отпущения грехов, за (покупаемые) индульгенции – лучшего фона для пропаганды реформаторства нельзя было и придумать. Так что новые интерпретации священных текстов были вполне созвучны настроениям и ценностям третьего, и не самого уважаемого в Европе, сословия. Отказ от привычных для католической среды норм и образцов поведения происходил тем легче, чем значительнее была обещанная (пропагандистами протестантизма) награда в этой и потусторонней жизни.

Но столь же верно, что не будь влиятельных покровителей и вдохновителей нового течения из «венецианской партии», Реформация была бы задушена в самом зародыше. Факты (пока еще не вошедшие в официальную историю) таковы, что нам никуда не деться от поистине «выдающейся» роли в антикатолическом реформаторстве, равно как и в контрреформаторском «ответе» Римской Церкви, «венецианской партии» в лице отпрыска древней аристократической семьи Гаспари Контариони и его подручных. Венецианская игра была раскрыта на переговорах папской делегации с лютеранами в Регенсбурге в 1541 г., о чем писал, кстати, даже сам Кальвин. «Теперь видно, что произошло с Ренессансом, – писал Дж. Роуз. – Венеция манипулирует как Реформацией, так и контрреформацией, что приводит к серии войн, топящих наследие Николая Кузанского и Пия II в море крови. Кульминация – Тридцатилетняя война, в ходе которой численность населения Европы катастрофически падает»[13].

И эта антицерковная (обращенная против папства и его институтов) революция (духа) в Европе высвободила такую предпринимательскую энергию и зуд накопления капитала, поиска знания и рационального переустройства окружающего мира, которая позволила протестантам в короткие сроки далеко оторваться от своего идеологического антипода – католического мира. Накопление и приобретательство, свободное от гедонистических мотивов и расточительного образа жизни, в сочетании с честностью, профессионализмом и трудолюбием – этическими императивами, вытекавшими из нового «прочтения» Библии, заложили основу капиталистического образа жизни в Новом и Старом Свете. В своем великолепном труде, характеризуя специфику протестантской этики, Макс Вебер писал: «На вопрос, почему же из людей следует “делать деньги”, Бенджамин Франклин в своей автобиографии отвечает библейским изречением, которое он в молодости слышал от отца, строгого кальвиниста: “Видел ли ты человека, проворного в своем деле? Он будет стоять пред царями (Притчи Соломона, 22, 29)”… Я убедился, наконец, в том, – продолжал в своей автобиографии Б. Франклин, – что в человеческом общении правдивость, честность и искренность имеют громадное значение для счастья нашей жизни… Откровение как таковое не имело для меня решающего значения и… вполне вероятно, что одни поступки запрещаются (в Библии. – Авт.) именно потому, что они вредны по своей природе, другие предписаны именно потому, что они благотворны (все выделенные места. – Б. Ф.)»[14]. Правда, столь высокие мотивы поведения абсолютно не распространялись в отношении коренного населения Америки. «Бог подарил “избранным для спасения” новую обетованную Землю, подобно тому как древним иудеям – Землю Ханаана», – так примерно рассуждали пионеры протестантизма в Америке. Следовательно, опираясь на аналогию с ветхозаветной историей, протестанты (как они полагали) наделялись самим Богом правом на уничтожение или вытеснение индейцев с их родных земель. Это не считалось грехом, и ветхозаветная «формула» расизма была налицо.

Но, с другой стороны, протестантская Реформация, возбудив «творческий» поиск и интерпретаторский «зуд», 1) разрушила былое единство и догму в католицизме, спровоцировала бурный рост различных сект внутри самого протестантизма; 2) не только оправдала перед Богом честно и трудом нажитое (без ростовщических манипуляций) богатство, но сделала деньги (вернее, их количество) мерилом и успеха и БОГОИЗБРАННОСТИ; 3)косвенно легализовала ростовщический процент и финансовый капитал, хотя сами протестанты не считали для себя возможным такой бизнес. Пионеры протестантизма и их последователи, заложив основы своеобразного этического кодекса капитализма (рационального и методичного, трудолюбивого и честного), не могли, конечно же, предугадать, чем обернется реформаторский порыв их духовных отцов. Легализация ростовщичества вкупе с правом на эмиссию денег (вспомним Английский банк) в короткие сроки позволили нескольким десяткам кланов в Европе скопить гигантские состояния, кои они конвертировали во власть, покупая монархов и правительства, переводя целые страны в режим перманентной кредитной зависимости в случае демонстрации строптивости, дефолта или войны, и наконец взять под контроль всю финансовую систему США[15].

Мало кто даже из образованной публики догадывается о том, что Федеральная резервная система (ФРС) США – аналог нашего Центробанка – по сути дела является частной «лавочкой», образованной пулом из восьми самых могущественных финансовых домов Америки в 1913 г. За что, кстати, президент Вудро Вильсон одним из немногих удостоился чести изображения на 100-долларовых бумажках. Столь же мало вникают в природу и причины Великой депрессии в США (1929–1933 гг.), привычно повторяя миф о «закономерном характере кризиса», растиражированный в миллионах учебников по экономике. Между тем для незашоренных либеральными штампами экспертов не представляет секрета рукотворный характер кризиса, ставший возможным только благодаря алчности и цинизму «директории» ФРС. Получив станок по печатанию долларов в свои руки и будучи независимыми, хозяева банков, создавших ФРС, воспользовались этим по полной программе, пустив по миру миллионы мелких и средних владельцев (акций, собственности) и прибрав их состояние в свои руки.

И еще один характерный пример, уже из нового времени. Когда президент Франции де Голль в 60-е гг. прошлого века предъявил США бумажную массу долларов в обмен на золото, то немедленно получил в ответ «революционный» бунт молодежи в 1968 г. и был вынужден уйти в отставку. В 1970-е же уолл-стритовские банкиры не стали ждать, пока появится очередной «де Голль», и инициировали отмену Бреттон-Вудских соглашений (от 1948 г.). Согласно последним, как известно, количество долларов США строго было привязано к золотовалютным запасам США. В итоге к концу XX в. этот мировой финансовый «монстр» контролирует уже сотни триллионов долларов США – «воздушных», по сути, денег на электронных счетах многочисленных офшоров. Финансовый капитал и его интересы давно уже вытеснили на периферию бизнеса здоровый («чисто» производственный) капитал. А сам «воздух», т. е. электронные счета в офшорных банках, составляет на сегодняшний день около 99%, а то и больше от реальных активов всего мира (?!). Без комментариев. Это тот гигантский «навес», который душит здоровую (производящую) экономику, разоряет страны и народы и не знает границ в своей алчности и цинизме; это тот паразитический капитал, который вот уже полвека блокирует научно-технический, реальный прогресс человечества, обрекая его в перспективе на новое средневековье и рабство. И наконец это тот самый капитал, который, раскинув разрушительную сеть по всему миру, сеет (с помощью «гуманитарных» технологий) хаос в умах и сердцах людей, в странах и регионах.

Финансы и Ислам, или О союзе науки и религии

Такое понимание причин грядущей катастрофы в той или иной мере демонстрируют многие известные в мире ученые и политики (И. Валлерстейн, Дж. Тобин, Дж. Стиглиц, М. Кеннеди, Д. Гэлбрайт, экс-кандидат в президенты США Л. Ларуш и многие др.). Они же и предлагают рецепты спасения, которые в целом лежат в русле заповедей Ислама: в частности, в том, что касается ограничений на эмиссию, на операции с процентами и пр. И эти рецепты направлены на кардинальную реформу всей международной финансово-экономической системы, когда стало бы невозможным наращивание капитала и прибыли в результате перманентных (не включенных в производство товаров и услуг) трансакций и операций с вторичными финансовыми документами-дериватами.

Заблуждения, связанные с доминирующей на Западе финансово-кредитной системой, и рецепты, направленные на исправление недостатков этой системы, подробно рассмотрены, в частности, в книге Маргрит Кеннеди «Деньги без процентов и инфляции». При даже минимальной (в 1%) в год ссуде и сложном проценте рост денежной массы происходит по экспоненциальному закону, а для ее удвоения требуется 70 лет; при 3% годовых – уже 24 года. И такая практика обуславливает все возрастающий разрыв между реальными активами (произведенные товары и услуги, заложенное имущество и пр.) и денежной массой. Кроме того, «такой механизм, как убедительно доказывает М. Кеннеди, позволяет богатым становиться еще богаче, а бедных делает еще беднее… Первые 80% населения больше платят по процентам, чем получают, а последние 10% получают в два раза больше, чем платят… И наконец для 1% населения из последних 10% столбец доходов от процента надо увеличить в 10 раз; для последних 0,1% – в 100 раз (?!). И потому процент как средство оборачиваемости денег является… средством скрытого перераспределения денег»[16].

Альтернатива существующему денежному механизму впервые была сформулирована в 1890 г. преуспевающим коммерсантом, работавшим в Германии и Аргентине, Сильвио Гезелем, выдвинувшим идею «естественного экономического порядка». Суть идеи заключалась в том, что, вместе того чтобы платить процент тем, у кого больше денег, чем им нужно, люди, для того чтобы вернуть деньги в оборот, должны были бы платить небольшую сумму за изъятие денег из циркуляции. И эта плата за пользование деньгами стала бы выражением общественной пользы. Самое интересное, что С. Гезель не остановился на «чистой» идее, разработал ее техническую сторону и внедрил в ряде провинций (и городов) Германии, Австрии, Испании и других государств. Наиболее успешным оказался опыт в г. Вёргле (Австрия), где на протяжении 1932–1933 гг., где «беспроцентные» деньги, выпущенные городскими властями, вполне доказали свое превосходство по социальным и экономическим результатам. Но, когда более 300 общин Австрии заинтересовались этим опытом, Национальный банк страны усмотрел в этом угрозу своей монополии и… запретил продолжение эксперимента[17]. Аналогично возникшему в США в начале 1930-х гг. «Движению за деньги-марки» (которые, как предполагали ее организаторы, должны были функционировать как «свободные деньги» в г. Вёргле) создали такие помехи, что не могло быть и речи о внедрении положительного опыта австрийцев. Хозяева ФРС бдительно стерегли свою монополию на эмиссию и не могли позволить всяким экспериментаторам ставить под сомнение отлаженный механизм грабежа.

В новейшее время поиски рецептов в этом направлении поднялись на еще более высокий уровень осмысления и научного обоснования. К примеру, налог Тобина, названный по имени лауреата Нобелевской премии, на спекулятивные трансакции – как раз из разряда спасительных рецептов[18]. Ощущение грядущей катастрофы и полного обрушения финансового «здания», построенного на долларах США, сквозит и в последнем интервью Линдона Ларуша[19].

Очевидно, в условиях наступающего прозрения для духовных лидеров актуальна задача новой реинтерпретации божественных заповедей и союз науки и религии. Актуально такое «вторжение» сферы духа (прежде всего норм исламского бэнкинга) в международную политику и экономику, которая ясно расставляет акценты и приоритеты; опирается на науку и ответственную мысль. Но и ЭТО не сулит смену вех в истории человечества. Это только начало в длинной цепи нетрадиционных мер и шагов по новой глобальной «прививке»: культурной, ценностной «перекодировке» в жизни обществ; восстановления на новом витке истории (знаменитая гегелевская триада), подлинных духовных (человеко- и народосберегающих) ценностей. Но, для того чтобы достичь поставленных задач, чрезвычайно важно преодолеть кризис в самых религиозных институтах; нейтрализовать конфликт фундаментализмов и ложных интерпретаций как священных текстов, так и интеллектуального наследия «отцов» Просвещения и либерализма.

«Грехи» неолиберального фундаментализма

Есть изрядная доля лукавства или непонимания реальной природы большого конфликта, пришедшего на смену идеологическому противостоянию прошлого, когда говорят о конфликте цивилизаций (Самуэль Хантингтон) как главном, стержневом конфликте нашей эпохи. Реально же не христианский мир находится в конфликте с исламским, а предельно секуляризованный мир сверхбогатых – подлинных вершителей судеб мира – находится в состоянии перманентной информационно-психологической, финансовой и военно-политической конфронтации со странами мировой периферии и полупериферии. Именно интеллектуально-информационная «обслуга» первого мира представляет дело так, что конфликт культур имеет не локальный и вполне преодолимый, а прямо-таки антагонистический характер, грозящий перейти в перманентную войну цивилизаций. Между тем весь мир (в том числе и «христианский»), по сути дела, является ОБЪЕКТОМ этого нового типа неолиберального фундаментализма, такого типа фундаментализма, когда все разнообразие культур и цивилизаций должно быть окончательно вытеснено в этнографическую нишу в угоду предельно стандартизированному и монологичному миру культа денег и новых кумиров.

В рамках такой модели мироустройства – как метко заметил ныне покойный Александр Панарин – «истина и воля к творчеству оказываются принесенными в жертву “воле к власти”, а реальное содержание (процессов, явлений) подменяется знаками – виртуальными их отражениями»[20]. Монологичность вместо диалогичности, отказ от принципа «понимания» (других культур и цивилизаций) и предельный западноцентризм – вот суть методологического «греха» адептов неолиберального фундаментализма.

Другая и не менее важная сторона этого «греха» заключается в подмене понятий; в такой трансформации идей «отцов» классического либерализма (Адама Смита, Монтескье и др.), когда идея естественных прав человека (или социальноответственного либерализма) была принесена в жертву идее неограниченной свободы. Свобода «от» (абсолютистских режимов и церковного засилья в сфере духа и знания), согласно идеям «отцов» Просвещения и классического либерализма, должна была быть конвертирована в свободу «ДЛЯ» социального прогресса и строительства подлинно гражданского (ответственного) общества. Классический либерализм – это побочное «дитя» протестантской Реформации. И после двух столетий эволюции либерализма апология разума и ответственной свободы как идеологическое оправдание (и легализация) третьего сословия уступила место апологии безудержного потребления, ничем не ограниченной свободе – свободе разрушения и разложения. Ответственный либерализм трансформировался, таким образом, в чувственно-гедонистический с культом потребительства и развлечения.

Парадокс еще заключается в том, что в такой трансформации свою немаловажную роль сыграла Франкфуртская школа неолевых социологов и философов (1923 год основания): Вильгельм Райх, Теодор Адорно, Макс Хоркхаймер и Герберт Маркузе. Обязанные своим возникновением венгерскому марксисту Лукачу и «Тюремным запискам» Антонио Грамши, новые адепты радикальной «эмансипации человека от буржуазных оков» (именно так формулировалась задача Франкфуртской школы) сделали ставку на социокультурную сторону проблемы, на очевидные недостатки советской модели антикапиталистического «вектора» развития. Идеи социального и сексуального раскрепощения человека, освобождения от всяких культурных запретов и норм получили мощную пропагандистскую поддержку на Западе в 50–60-е гг. прошлого века. И в этом тоже чувствовалась «невидимая рука», направлявшая процесс «творения» новой реальности – разрушения привычного образа и стиля жизни сотен миллионов людей и провоцирования хаоса в западном обществе. Именно антисоциальной (эмансипирующей) революции мы обязаны столь наглым вторжением в нашу жизнь разного рода маргинальных меньшинств: сексуальных, феминистских, сектантских и пр. Релятивизация морали и легитимизация греха и блуда (с точки зрения традиционной морали) достигла таких масштабов, что многие политики на Западе, а нынче и в России, боятся прослыть отсталыми консерваторами, когда речь идет об этих меньшинствах. Последние же по уровню агрессивности, влиянию и присутствию в информационном пространстве вполне претендуют на роль большинства и властителей дум.

Российские неолибералы вполне могут «гордиться» своими достижениями. Они почти догнали, а кое-где и перегнали своих западных коллег. И когда наши отечественные неолибералы взывают к памяти предков или опыту великих реформаторов (Петра I, Александра II), они совершают тот же идеолого-мировоззренческий кульбит, свидетелями коего является нынче весь западный мир. И западные, и отечественные неолибералы в этом плане являются не столько бледной копией «отцов» классического либерализма, а, скорее, циничными шулерами, подменившими хорошие идеи (конца XVIII – начала XIX вв.), когортой людей, озабоченных исключительно конструированием знаков (в постмодернистском духе), дабы скрыть обман и подмену понятий.

Ислам: реальные и мнимые «грехи» радикального фундаментализма

Главная идея – «победим международный терроризм», озвучиваемая с разных трибун в последние годы, подразумевает эндогенный (в рамках исламской традиции) характер терроризма. Ислам в данном случае представляется как религия и мировоззрение, изначально способное продуцировать насилие и жестокость в модернизирующихся обществах третьего мира. В группе отечественных «исламоведов» особо можно выделить Александра Игнатенко[21]. Такой подход вполне укладывается в неоконсервативную (США) модель глобального переустройства мира, когда главной проблемой – помехой и символом вселенского зла – выступает исключительно международный (читай – исламский) терроризм. И чем более актуализируется дискурс на эту тему, тем более обостренный характер приобретает исламская идентичность и тем больше среди мусульман тех, кто готов мысленно, а то и делом поддержать Бен-Ладена или Доку Умарова с его идеей пресловутого «Кавказского эмирата», призванного заменить упраздненную «Ичкерию». Похоже, что именно этого и добиваются авторы сценария глобальной дестабилизации исламского мира, не исключая и Россию.

В целом же реактивный характер (ответ слабого на государственный террор) исламистских радикалов не вызывает сомнения у многих исследователей. Мы вправе говорить о мере адекватности этой реакции. Есть правила войны, принятые в Исламе, вытекающие из соответствующих интерпретаций стихов Корана и хадисов Пророка Мухаммеда (мир ему). И коль скоро эти правила нарушаются, любой непредвзятый улем-ученый докажет неправомерность акций Большого террора (с множеством невинных жертв), равно как и неспровоцированного «наступательного» джихада[22]. «Война Исламу была предписана, – пишет один из самих авторитетных улемов, председатель Международного совета мусульманских ученых Юсуф Кардави, – только для отражения агрессии или для устранения препятствий с пути призыва к религии Аллаха… Ошибочным является деление мира на дар уль-салям (земля мира) и дар-уль-харб (земля войны), признание войны как основы отношений мусульман с немусульманами и наступательного джихада коллективной обязанностью уммы…»[23]

Процессы, которые мы наблюдаем в мусульманской среде, вполне укладываются в классическую тойнбианскую (см. «Постижение истории» Арнольда Тойнби) модель «Вызов-Ответ», когда на вызовы Запада в исламском мире (в ситуации догоняющего развития) судорожно ищут и не находят адекватного ответа. Мощный и не без умысла «промоушн» для носителей гиперактивной реакции «троцкистов» от Ислама (ничтожной доли в «умме») и неадекватной оценки вызовов вытесняет на периферию подлинную мусульманскую элиту, перекрывает поиск достойного и адекватного ответа. А этот поиск продолжается с тех пор, как Запад в привычном для него колониальном духе начал вторгаться в жизнь мусульманских стран (XIX вв.).

Но вопрос можно поставить и несколько в другом ракурсе. Не является ли неадекватная реакция на вызовы Запада отражением другой неадекватности, а именно такой избирательной актуализации тех или иных норм Ислама (легитимирующих право на насилие), когда другие, более значимые нормы находятся в режиме «спячки»? Автор здесь пытается просто переформулировать вопрос, который однажды озвучил известный отечественный исламофоб, протоиерий Андрей Кураев (в г-те «Известия», сентябрь, 2004) – «Несет ли ответственность исламский мир и его духовная элита за терроризм, за Бен Ладена и Басаева?», – но с других позиций.

Что имеется в виду? Нормативная система Ислама имеет целостный характер и включает в себя сотни норм-элементов, связанных друг с другом: тот каркас – незримый «коридор», который задает модель образцового поведение и мировоззрения мусульманина в повседневной жизни и во все эпохи. Эти нормы выстраиваются в определенную иерархию: есть более значимые (столпы Ислама и «аккиды»-вероубеждения) и менее значимые, актуализируемые в ежедневной практике или в эпизодических ситуациях и т. д. и т. п. Но эта система норм достаточно гибкая, чтобы реагировать на вызовы и угрозы безбожного мира, на различия в культурах и цивилизациях, включаемых в орбиту исламского мира. (К примеру, достаточно вспомнить, тот гибкий и предельно уважительный подход к проблеме исламизации и «дагвата», т. е. призыва в цивилизованном Ираке, в VIII веке продемонстрированный имамом Абу-Ханифой – основоположником одного из четырех мазхабов – правовой школы в Исламе.) Так вот, как только эта система норм приобретает черты закостенелости (в силу сложившейся и не совсем адекватной их трансляции в процессе образования и социализации), так следом некоторые нормы переводятся в разряд незначимых и неактуальных. Институты и система исламского образования, таким образом, перестает адекватно реагировать на изменяющийся мир. Как следствие, все новые поколения мусульман, прошедших такую школу социализации и образования, постепенно теряют тот нормативно-ценностный багаж, который в свое время и составлял методологическую («технологическую») и познавательную базу золотого века халифата (VIII–XIII вв.). Когда улемы-ученые, обязанные быть подлинными «наследниками пророков» (согласно Корану), молчат или их голос не внятен, то в исламском мире чаще звучат взрывы бомб и автоматные очереди. И авторская гипотеза состоит в следующем.

Исламские институты (служителей культа и образования) в традиционных центрах исламской мысли еще не преодолели кризис, начало которому было положено в средние века (c XIII–XV вв.). Золотой век халифата[24] с его общим рынком (от Гренады и Кордовы в Испании до Индии и ЮВА), развитой городской культурой и наукой постепенно уступил место косности, догматизму и… регрессу. В общественном мнении стран халифата (в период его расцвета) ценность образования и науки были столь высока, что это прямо отражалось во всех сферах жизни: в торговле и ремесленном производстве, в экономике и политике, в системе образования и воспитания.

Но затем исламская идея органического сочетания веры и разума, мистического и рационального в познании и в целом философия прогресса (научного и технологического) была забыта, вытеснена на периферию общественной жизни и системы институтов. Был утерян тот мощный импульс научного поиска и культа знаний, который дал миру множество бессмертных творений. Кочевнический (монгольский) элемент с Великой степи внес в исламский мир разрушительные, по сути, антипросвещенческие мотивы[25]. Был предан забвению целый ряд норм, легитимирующих органическую связь религиозных истин с естественнонаучными поисками. С определенной поры, как только официальное духовенство получило свою долю власти (и не только в своей сфере), оно объявило приоритетным исключительно религиозное образование в ущерб естественнонаучному[26]. Был переведен в режим «спячки» целый ряд норм, легитимирующих упорство в поисках знаний и рационализм, органическую связь религиозных истин с естественнонаучными поисками. Это был шаг назад и роковой по своим последствиям, в сравнении с золотой эпохой для Османской империи, последней мировой державы мусульман.

В итоге каждое последующее поколение духовной элиты воспроизводило и закрепляло эту антипросвещенческую (и социально-пассивную) норму, разрушавшую органическую связь между религиозным и позитивным знанием, медитативными практиками и общественной активностью мусульман. Практика редукции (сведения) религиозного долга правоверных до очень узкой области норм обрядовой практики и социального поведения, когда другие, гораздо более актуальные в современных условиях нормы (из сферы трудовой морали, политического культуры, отношение к наукам и НТР и др.) находятся в режиме «спячки», продолжается и теперь. В исламском мире не сформулирован адекватный ответ на глобальные вызовы, и контуры исламского проекта все еще остаются весьма размытыми, неконкретными в том, что касается политического и правового устройства общества; решения глобальных проблем (в сфере экологии и народонаселения, научно-технологической революции и экономики). Подарив Европе парус и алгебру, античную философию и восточную медицину и многие другие достижения, исламский мир теперь вынужден лихорадочно догонять средневековых «учеников» мавров, без всякой надежды догнать Запад в ближайшие десятилетия.

В разбуженном (колониальной экспансией Запада еще в конце XIX в.) исламском мире идет «брожение» умов и поиск ответов на вызовы. Эту волну, судя по множеству косвенных, а то и прямых свидетельств, оседлали глобальные «игроки» и через ряд промежуточных звеньев дирижируют этим процессом. Появление за последние полвека дюжины радикальных исламистских групп – это результат встречного движения носителей активного поиска идеи и фундамента сопротивления, с одной стороны, и хорошо продуманного сценария включения всего активного мусульманского элемента в те или иные происламские (а реально дискредитирующие Ислам) проекты – с другой. Ливийский лидер Муамар Кадаффи и вице-премьер Таджикистана (бывший лидер исламской оппозиции) Х. Акбар Туранджонзода в унисон вторят друг другу, когда подчеркивают решающую роль внешнего фактора (в лице западных спецслужб) в генезисе таких организаций, как «Хизб ут-Тахрир» или «Аль-Даават»: организаций, в которых неадекватная интерпретация исламского наследия поощряется, оправдывается и незаметно канализируется во вполне определенное русло[27]. «Многие выдающиеся ученые улемы исламского мира, – пишет Тураджонзода, – в один голос утверждали, что “Хизб ут-Тахрир” создан именно с целью искажения и очернения Ислама… А его центральные офисы и центры весьма безбедно расположились в западных странах». Такое признание из уст экс-исламиста и вице-премьера в одном лице дорогого стоит. На этом фоне мало перспектив у адекватных (проблемам и угрозам и действительно актуальных) проектов, опирающихся на Ислам. Не видно консолидированного (глобального) заказчика, или заказчик – без денег и инфраструктуры поддержки. А база же реально поощряемых организаций чаще всего находится в Лондоне, реже в других городах западных стран. И подлинных заказчиков и дирижеров множества псевдоисламистских групп – возмутителей спокойствия следует искать именно здесь.

В равной мере выводы относятся и к феномену распространения явления «джихадизма» на Северном Кавказе. Автор отдает отчет в серьезном кризисе федеральной политики на Кавказе: неправомерное и неадекватное применение силы, «государственный» террор и бессудные расправы над тысячами людей, и не только в Чечне, но и в соседних республиках. Но нельзя отрицать и роль внешнего (западного) фактора в поддержании режима перманентного конфликта на Юге России.

Трансформация протестантизма, или Потеря ориентира

Англосаксонские фундаменталисты протестантского толка (в основном в США) актуализируют исключительно проблему реанимации консервативных ценностей и норм. «Правильные» из них тихо ненавидят своих либералов, ругают, как и в родном Отечестве (России), масс-медиа и судачат о крахе «белой» Америки, о засилье евреев и цветного населения, о возрастающей иммиграции как угрозе западной цивилизации[28]. Один из их рупоров, бывший советник президентов Никсона и Рейгана, консерватор Патрик Дж. Бьюкенен писал, имея в виду культурную революцию неолибералов: «...Наш противник – не просто очередная партия, но иная ВЕРА, ИНОЙ ВЗГЛЯД НА БОГА и человечество. И исход войны решат не столько дебаты в Конгрессе, сколько школьное образование, позиция масс-медиа и судов»[29].

Из «неправильных» (неадекватных) же: одни готовятся к антифедеральной «революции» в США (против финансовой олигархии, оккупировавшей якобы их страну, что недалеко от истины), периодически взрывают то федеральные здания (как в Оклахаме в 1996-м, феномен Т. Маквея), то… абортарии (?!)[30]; другие же восторженно внемлют зажигательным речам протестантских проповедников-шовинистов (Буша-младшего и Дика Чейни) и не скрывают своих экспансионистских устремлений. Весь мир, и в самую последнюю очередь одряхлевшая Европа, представляется им потенциальной добычей для нового «Ноева ковчега» – «обетованной земли» Америки. Последняя когорта, конечно же, хорошо представлена в военном «сословии» и промышленности.

Американские неоконсерваторы уверены в праве США на ту огромную долю мировых ресурсов, которую страна потребляет; на поход (в др. страны) за «добычей», на тот расточительный образ и стиль жизни, к которому привыкла Америка. Они уверены, что ЭТО божественная награда за упорный труд, не замечая, сколь далеки они от пионеров протестантизма. И в этой близорукости, в неспособности к глобальному дискурсу проявляется американский провинционализм, а в скрытой форме и социальный расизм. Теперь уже расизм носит не внутристрановый, а глобальный характер, и именно нам (и мусульманам, и православным, как, впрочем, и многим другим народам и цивилизациям) уготована роль людей второго, а то и третьего сорта.

Англосаксонский («неправильный») фундаментализм не одинок в Америке. Его мощно подпирает фундаментализм новых фарисеев-мистиков, увлекающихся Кабаллой. Их грезы о грядущей (или уже бывшей) миссии для «избранного народа», о грядущем и неизбежном мировом господстве не есть только отражение их духовных поисков. Они полны энергии и упорства в достижении посюсторонних (а не загробных, потусторонних) целей, ибо награда (вся планета Земля) обещана, якобы им самим Богом. И адепты этого ново-«старого» фундаментализма не просто рассуждают и молятся, но и активно действуют, осваивая все новые и новые страны. Их позиции, как пишет бывший раввин Харькова Эдуард Ходос, сильны, как нигде, именно в Америке, в немалой степени и в Европе; а теперь уже и на Украине и в России. Апология ростовщичества и активное участие в богопротивном бизнесе, активное внедрение в политику и «специфическая» кадровая политика – их «хлеб» и форма существования, краеугольный камень их мировоззрения и мощная подпитка всемирной экспансии. Методология, на которой базируется их образ действий, это провоцирование и управление хаосом (конфликтом), синтез новой реальности, взращенной через конфликт «тезиса» и «антитезиса». Результат такого видения будущего мира и технологии его форматирования – это перманентная война ради «вечного мира» и благополучия т. н. «избранного» народа.

И этот симбиоз двух фундаментализмов создает своеобразную «духовную» подкладку для американских неоконсерваторов во главе с Бушем-младшим и вице-президентом Д. Чейни – «безумных мегаломаньяков, страдающих манией величия», как их называет израильский публицист и «левый» интеллектуал Исраэль Шамир. Адепты этих двух течений сегодня сильны, как никогда, не страдают избытком рефлексии (в контексте общепланетарной ответственности) и методично втягивают мир в состояние перманентного хаоса; а в будущем, возможно, и ядерного апокалипсиса. Главный враг этого «союза» – мир Ислама, наиболее в духовном плане способный к сопротивлению. А главный приз в глобальной войне с пресловутым терроризмом – ресурсы Каспийского моря и России в целом в недалеком будущем. В целом же неолиберальный фундаментализм с апологией псевдокультурной революции и симбиоз неоконсерваторов с фарисейским фундаментализмом – это две стороны одной глобальной политики, расхождения между которыми касаются исключительно вопросов морали: отношения к сексуальным меньшинствам, институту семьи, права на эвтаназию и т. п.

Русский ответ и перспективы православного фундаментализма

Обсуждаемая тема касается России в нескольких аспектах. Первый аспект связан с тем, что отечественные адепты неолиберализма превратили страну в полигон для социальных экспериментов и лишают ее права на собственный проект, на геополитическое «изгойство», когда все содержание общенационального проекта (идеи) России должно свестись исключительно к защите от «экспансии Юга» (проблема мигрантов и Кавказа) и исламистского радикализма. Такая интерпретация реального содержания процессов и угроз периодически разбавляется и китайской угрозой. Такой концептуальный подход актуализирует привычное для России оборонное сознание. Беглый контент – анализ либеральных масс-медиа – не оставляет сомнения в такой интерпретации приоритетов угроз для России. Естественно, некритическое восприятие подобной «теории» угроз обрекает Россию на роль зависимого, младшего партнера США.

Второй аспект связан с традиционно комплиментарной формой сосуществования Православия и Ислама в России на протяжении последних полутора веков (после завершения Кавказской войны). Но именно исламистский радикализм и фундаментализм объявлен главным врагом для России. Научный анализ вызовов и угроз для России не входит в нашу задачу. Скажем только, что в иерархии угроз для России (из целого ряда серьезных исследований) радикальный исламизм и трудно операционализируемое понятие «международный терроризм» занимает лишь последние строчки в списке (аналогично выводам из доклада «Совета мудрецов» при ООН). Более того, манипулируемый (реально антиисламскими силами) «исламистский» экстремизм на Северном Кавказе и неолиберальный (и проамериканский) фундаментализм в Москве составляют некий симбиоз, подпитывая друг друга, обеспечивая режим самоподдержания террора как важного фактора консолидации нации. Говоря словами израильского мыслителя и публициста Исраэля Шамира, «нет исламского терроризма, а есть террор против Ислама». И в этом качестве исламский фактор является важным элементом внутренней политики одной из самых влиятельных «партий» («партии войны») на уровне федерального центра. Без таких «раскрученных» объектов ненависти, как Басаев и Бен Ладен или мигрант с Юга, для этой «партии» политика потеряла бы изрядную часть своей аргументации и легитимации внутри страны.

Третье: ощущение надвигающейся опасности актуализирует в России поиски более прочных оснований для сбережения страны, для сохранения своей цивилизационно-культурной идентичности. В возврате к фундаменту – к православным ценностям и нормам, к мистике и традиционной практике освящения всего и вся – многие сознательно или бессознательно видят возможность выстраивания оборонительных (культурных) рубежей. Экспансия протестантских миссионеров и всевозможных (финансово хорошо обеспеченных) фондов англосаксонского происхождения, равно как и ежедневно муссируемая тема исламской угрозы, спровоцировали тенденцию к реправославизации. Походы в церкви или выставление в своих рабочих кабинетах икон и других символов Православия входят уже в обязательный атрибут позиционирования чиновничьей элиты. Возрождаются и некоторые элементы из византийской практики с взаимным проникновением государства и церкви.

Но является ли это подлинным фундаментом для адекватного ответа на вызовы времени? Культивирование веры в чудеса, увлечение мистикой и антипросвещенческий синдром – это и есть «наш ответ Чемберлену», или же это из тех практик, задача которых канализировать бессознательные установки масс в ложное (и безопасное для правящей элиты) русло? Пожалуй, и то, и другое. Проект, основанный исключительно на православном фундаменте, никак не может быть основой актуального нынче синтеза и адекватного ответа угрозам для России. Такой фундамент имел несравненно больше прочности и поддержки в государстве в 1917 г. Но не смог защитить империю от смуты и Гражданской войны. Ибо не содержит в себе (ни явно, ни имплицитно) позитивной программы поведения и ответов (на вес спектр вызовов), которые были бы освящены Божьим словом. Синтез мистического и рационального, духовного и научного подходов и наконец соборное единение интеллектуальной и духовной элит – вот тот узкий «коридор», в рамках которого только и может Россия подняться с колен. В России, как нигде в другой стране, есть наличные условия (научные и технологические, духовно-нравственные) для такого синтеза и единения, но нет политической воли. Ее нет и пока не предвидится по той причине, что Россия включена в чужие сценарии и превращена в полигон конфликта фундаментализмов не органичной для страны природы. И не случайно международный форум в Москве (летом 2005 г.) на тему: «От террора к планетарной этике. Религии и мир» проходил в атмосфере непроговариваемого реванша и «тихих» похорон страны как значимого международного субъекта, государства зависимого и не способного выдвинуть свой проект и свою стратегию.

Вместо заключения

Мир ускоренными темпами приближается к серьезным потрясениям. Крах долларовой системы США неизбежен, и прогнозируется он (этот крах) к 2009 г. Весь период 2009–2015 гг. – это период самых серьезных испытаний для России и исламского мира (Ирана, Сирии и стран Персидского залива). России уготована роль «дойной коровы» для англо-американских ТНК, и, по всей вероятности, страну развалят на конфедеративные «куски»: шесть или семь, неважно. Люди могут и не заметить то, как страна из частичного внешнего контроля перейдет в режим «почти полного внешнего контроля», такого контроля, который, к примеру, осуществляют США в ряде стран Европы (в Германии, Прибалтике и др.). Такое развитие событий означает окончательные похороны идеи независимой России как многонациональной и поликонфессиональной великой державы.

Выход из этой тупиковой ситуации видится, если несколько пофантазировать, в следующем. Россия и наиболее авторитетные страны исламского мира (и вообще незападных цивилизаций) должны инициировать постоянный диалог с единственной целью: защитить свой самобытный мир от агрессивных поползновений Запада. Как развиваться самим и сберечь человечество и планету Земля от будущих (прогнозируемых) катастроф? Существующие ныне формы диалога под названиями «Форум цивилизаций» и т. п. кроме «сотрясения воздуха» и слабого «пиарного» эффекта ни к чему не приводят. Тогда как нужен подлинный прорыв, ясный ответ на множество вызовов и множество структур, которые бы согласованно действовали в плане защиты традиционных ценностей, с одной стороны, а с другой – развенчивали бы западные мифы «о демократии и правах человека», «о международном терроризме и иранском досье» и пр.

Но и это не все. Нужно наладить подлинное сотрудничество в плане инфраструктурного, социального и экономического развития мира в глобальном масштабе, в полном соответствии с идеями Л. Ларуша и других мыслителей на Западе; а в России – с идеями выдающегося мыслителя Побиска Кузнецова, ученых и общественных деятелей Юрия Громыко, Юрия Крупнова и др. Надо освободиться, наконец, от навязчивой «опеки» либеральных и протестантских фундаменталистов Запада в сфере финансов и масс-медиа, образования и международной политики. Надо, наконец, освободить финансовую систему в масштабах мира от правил и норм, задаваемых уолл-стритовскими и лондонскими банкирами, всевозможными спекулятивными фондами. Эти правила должны соответствовать рецептам выдающихся западных мыслителей и нормам, заложенным в традициях монотеизма, прежде всего Ислама. И тогда обнаружится, что маниакальная убежденность в примате ценностей «ссудного процента и полной свободы финансовых операций», «демократии» и прав человека» для этой когорты «цивилизаторов» есть не более чем ширма, прикрывающая искусно их далеко идущие замыслы. Надо просто признать, что «король-то (с Запада) голый»… и что наши ценности и традиционный здравый смысл и есть тот фундамент, на котором можно выстроить «здание» симфонии цивилизаций и культур. И таким образом сберечь и Землю, и человечество.

Но эти идеи нуждаются в активном продвижении в кругах, принимающих решения по международным финансам и политике, по культуре и информации. Эти круги из сверхобщества (термин А. Зиновьева) на Западе, при всем их цинизме, также нуждаются в моральной и религиозной легитимации своей философии жизни. И коль скоро окажется, что духовная «подкладка» «воздушного» капитала и социального расизма безбожна (бездуховна и аморальна), то появляется шанс для постепенного демонтажа всего международного финансово-экономического «здания» без потрясений и трагических последствий для Америки и мира в целом. Можно сколько угодно списывать долги бедным государствам и народам, но, пока остается в силе этот ненасытный механизм ссудного (и сложного) процента и биржевых спекуляций, мир обречен постоянно решать частные задачи, на все новое воспроизводство неравенства и нищеты.

И лишь на завершающем этапе подключаются талантливые управленцы и эксперты, дабы разработать безболезненный механизм реформ. Но все может оборваться на полпути, если духовные «корпорации» разных конфессий вновь окажутся в сетях коррупционеров и конформистского синдрома. В свое время на смертном одре вольнодумец и атеист Вольтер, он же А. Вейсгаупт, основатель тайного общества иллюминатов, проговорил: «Я хотел бы обратиться к Богу с одной-единственной молитвой “О Боже! Пускай мои враги будут смешны!”. И Бог ответил Вольтеру: “Ни один суд не заставлял церковников выставлять себя на посмешище. Они стремились соответствовать (т. е. быть на уровне требований моды, элиты и пр. –  Авт.), а в результате оказались не у дел”. Вместо пустых занятий церкви стоило бы озаботиться душами взрослых людей, правящих страной»[31]. Вот на этой нотке с элементами слабого оптимизма можно было бы и поставить точку.