МУСУЛЬМАНСКОЕ ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

Д.В. Мухетдинов

Мусульмане Поволжья: современная проблемная ситуация

В последние годы проблематика ислама все больше тревожит умы и общественности, и научного сообщества. Это вызвано значительной активизацией мусульман на международной арене, ростом их численности в нетрадиционных регионах расселения, например, в Европе и США [см.: Ланда, 2002; Ихсаноглу, 2004]. В некоторых странах к власти приходят радикальные религиозные правительства, становится традицией массовое выражение недовольства существующими порядками (погромы в Париже в прошлом году, «карикатурный скандал» в текущем).

Исследователи объясняют этот феномен, кроме всего прочего, недостаточностью существующих механизмов межрелигиозного взаимодействия и сосуществования (в частности, мультикультурализм, политкорректность, направленные на нивелирование религиозных и культурных особенностей людей) в условиях глобализации.

Россия пока находится на периферии этих процессов. Наше руководство весьма отчетливо артикулирует уважительное отношение к исламу на международной арене; считает ислам одной из четырех традиционных для нашей страны религий; исламское духовенство, вместе с руководителями других конфессий, активно участвует в политической жизни страны. Полагают, что в России за многие века выработался некий традиционный механизм поддержания межконфессионального мира. Вот его описание:

«Его можно назвать имперским, можно российским, но он работал и работает до сих пор. Только в основе его не нивелирование различий перед лицом государства, а сложная система… взаимоотношений государства, титульного большинства и меньшинств (в первую очередь религиозных и национальных). Если упрощенно описать этот механизм, то выглядеть он будет так: государство обеспечивает права меньшинств в обмен на их лояльность государству и его устоям. То есть отношения строятся на взаимовыгодном договоре: меньшинства не лезут в дела государства, не действуют против него и против установленных в нем порядков, а государство берет их под опеку, защищая не только от внутреннего большинства, но и от внешнего давления (в случае с исламом, например, - — от слишком активного влияния мировых центров, подрывающего авторитет и власть местных элит). Причем уважение к собственным символам и ценностям тут оказывается не угрозой для меньшинств, а, наоборот, залогом уважения к их ценностям и символам» [Громов, 2006, с. 63].

Все это, возможно, так, но следует представлять себе картину в динамике, предполагать, что будет через несколько лет. Ведь состояние настроений в зарубежной части исламской уммы может оказывать влияние на ее российскую часть. В данной статье мы не собираемся подробно исследовать идущие процессы на примере мусульман Поволжья. Для начала следует задать себе и читателям вопросы, которые, как известно, могут содержать значительную часть ответов. Этому и посвящена данная работа.

Кого обычно имеют в виду, когда говорят о «мусульманах»? Вопрос далеко не праздный, ибо состав и численность социальной группы* являются важнейшими ресурсами во взаимодействии с другими группами. На этот вопрос существует несколько ответов в зависимости от исследовательской позиции. При одном подходе в число «мусульман» записывают всех представителей народов, чьи предки традиционно исповедывали ислам. Этот подход соответствует традиции, согласно которой мусульманином можно стать или по факту рождения в соответствующей семье, или в результате принятия ислама.

При таком подходе можно говорить о «мусульманских народах», к числу которых в Поволжье традиционно относятся татары и башкиры, а точнее, различные этнографические и территориальные группы этих народов. В настоящее время в результате масштабных миграций картина заметно усложняется. В Поволжском регионе появилось значительное количество представителей других «мусульманских народов» — выходцев из регионов Кавказа и Центральной Азии. При этом следует отметить мнение А. Малашенко о том, что в России не сложилось единого исламского сообщества. Выделяются две крупные общины — условно, татарская и северокавказская. Их не пытались объединить ни в Российской империи, ни в СССР. И сейчас различия между ними продолжают существовать [Силаев, 2006. С. 61].

Другой ответ на этот вопрос исходит из того, что мусульмане — это в первую очередь верующие. По мнению некоторых исследователей, в настоящее время (в результате длительной советской политики) среди каждого народа доля глубоко верующих составляет 2–6%. Возможно, это так, но для некоторых групп мусульман Поволжья существуют и другие данные, основанные на исследованиях, проводившихся в 1973–2004 гг. [Шабыков, 2005, с. 225–228]. Согласно данным этих опросов, в 1973 г. считали себя верующими 45.7% татар Республики Марий Эл, в 1985 г. – 29.9, в 1994 г. — 67.1, а в 2004 г. — 76.9%. (Для сравнения, в соответствующие годы себя считали верующими 3.8, 1.9, 1.4 и 0.9% русских этой республики.) Во многом столь высокий уровень религиозности связан с отношением татар региона к религиозным обрядам, обычаям и праздникам (см. Табл. 1–2).

Автор приходит к следующему выводу: «…татары более всего уверены в том, что религиозность является условием сохранения национальной самобытности народа. /…/ У респондентов-татар религия имеет весьма важное значение в их повседневной жизни. Она является значимым фактором сближения с людьми своей национальности. /…/ Несмотря на высокий уровень современного религиозного сознания татарского населения республики, респонденты негативно относятся к использованию религии в государственных и политических целях. 87% татар отметили, что в стране (в особенности, многонациональной) не должно быть государственной религии и что за каждым народом и каждым человеком должно быть признано право свободного вероисповедания» [Шабыков, 2005. С. 228].

Пока трудно сказать, характерна ли столь высокая религиозность лишь для татар Республики Марий Эл, для татар в целом, для мусульман Поволжья, для всех мусульман России. Связано ли это с процессами национально-культурного и религиозного возрождения, охватившими практически весь мир в прошедшие несколько десятилетий (применительно к мусульманами всего мира см.: [Бьюкенен, 2006. С. 91–128]; о сложных взаимоотношениях религиозных и национальных ценностей в Татарстане см.: [Хабутдинов, 2005. С. 41–58]).

По существу ясно, что ислам не только религия, но и важный элемент национальной культуры соответствующих народов. В связи с этим возникает важный вопрос о том, какой тип солидарности — на религиозной или национально-культурной почве — сейчас важнее и будет влиятельнее в будущем. В общем, история последних десятилетий демонстрирует, что религиозный тип солидарности обладает большими мобилизационными возможностями, чем национальный, так что национально-культурное возрождение обычно сменяется возрождением религиозным*.

В связи со сказанным, применительно к той группе, которая здесь называется «мусульмане» или «мусульманские народы», возникает серьезный вопрос, о котором частично уже говорилось. Это вопрос о том, что сейчас в Поволжье сосуществуют по крайней мере три религиозные исламские традиции.

Первая из них связана с народами Поволжья, традиционно исповедующими ислам (в первую очередь с татарами и башкирами). По словам известного исследователя А.Малашенко, «это уникальный пример европейской мусульманской культуры» [Силаев, 2006. С. 61]. В условиях Поволжья этот вариант исламской традиции сосуществует с православным христианством по крайней мере с XII в. С конца XVIII в. взаимодействие между Российским государством и поволжскими мусульманами строились по двум направлениям: через Магометанское духовное собрание и по линии службы в рамках казачьих войск (Башкиро-мещерякское войско). На рубеже XIX–XX вв. именно поволжские мусульмане приняли наиболее активное участие в обновленческом движении — джадидизме [подробнее: Хабутдинов, Мухетдинов, 2005].

Другой вариант ислама представляют северокавказские и закавказские (азербайджанцы) общины Поволжья. Кавказ достаточно поздно, в XIX в. вошел в состав России, и то в результате кровопролитнейших Кавказских войн. Северокавказский регион гораздо меньше интегрирован в российскую жизнь и систему межконфессиональных отношений. Особенно это было характерно для ситуации в Российской империи (достаточно сказать, что крепостное право было отменено в Дагестане только в 1913 г.). Религиозность неравномерно распределена по всему Северокавказскому региону: в Дагестане расположен один из древнейших центров мусульманской учености, а жители многих горных районов стали принимать ислам только в XVII–XVIII вв. На Северном Кавказе сегодня большим влиянием (в отличие от Поволжья) пользуются суфийские братства, большинство азербайджанцев исповедуют шиитский вариант ислама. Наконец, более широкое распространение здесь имеет радикальный вариант ислама (ваххабизм-салафизм), причем он нередко связан с вооруженной борьбой против российской государственности. Эта традиция восходит к имамату Шамиля.

Наконец, в Поволжье постепенно укрепляется и третья мусульманская традиция, связанная с ваххабизмом-салафизмом (подробнее об этой традиции см.: [Хасан, 2005]). Ее главное отличие — нетерпимость ко всем инакомыслящим даже в рамках ислама, доходящая до призывов к джихаду (такфиризм). В Поволжье салафизм проникает через деятельность проповедников и религиозную литературу, преимущественно арабского, среднеазиатского и кавказского происхождения. О том, что это серьезная проблема, говорят те факты, что в ходе антитеррористической кампании в Афганистане в плен попали по крайней мере трое татар из Поволжья и Сибири, участвовавших в военных действиях на стороне Талибана и ряд терактов в Татарстане, направленных против магистральных трубопроводов и ЛЭП.

А теперь пора сформулировать те вопросы, ответы на которые мы предполагаем получить в ходе разворачивающегося исследования. Как в настоящее время соотносится религиозное и национальное самосознание «мусульманских народов» Поволжья? Иными словами, что является более весомым фактором солидарности и мобилизации: национальный миф или религиозная идея? В каком направлении развивается ситуация и под влиянием каких стимулов?

Существует ли и в каком направлении развивается внутрирелигиозный диалог между различными исламскими традициями в рамках Поволжья? Идет ли сближение между ними и на какой основе? Формируется ли единая мусульманская община региона, или мусульмане Поволжья распадаются на несколько таких общин? Управляют ли этим процессом официальные мусульманские лидеры региона, или он развивается стихийно?

Какова может быть роль ислама (и религии в целом) в формировании консервативных ценностей, противостоящих духовной деградации людей? Насколько устойчива российская модель межрелигиозного взаимодействия? Как противостоять тенденции к радикализации религиозных взглядов, свойственной другим регионам мира? А в связи с этим — как организовать оптимальное взаимодействие между верующими и властью? Как наладить религиозное образование, формирующее подлинные духовные авторитеты?

Если цитированный выше автор и большинство экспертов-исламоведов правы и Поволжский регион России действительно обладает уникальным опытом межконфессионального согласия (хотя бы даже и относительного), этот опыт надо изучать, развивать и пропагандировать. Иначе может оказаться, что именно по Волге-матушке пройдет линия межцивилизационного раскола, как это предсказывает С.Хантингтон.

П Р И Л О Ж Е Н И Е

Народ — в контексте нашего исследования это понятие равнозначно терминам «национальность», «нация», «этнос», «этническая группа». Группа людей, обладающих определенным культурным своеобразием, или представлением о таком своеобразии, мифом об общей истории, единым самосознанием и самоназванием, отличающая себя по этим критериям от других сообществ людей. Народ и т.д. может иметь, а может и не иметь реальные культурно-объединительные особенности (общий язык, религию и т.д.). В случаях национально-культурного возрождения «народ» может претендовать на «суверенность» и «автономию», по крайней мере в области культуры.

Национально-культурное возрождение — реакция на кризисное состояние общества в целом, проявляется в большем, чем в предшествующий период, внимании к культурному своеобразию данной группы или же в переносе акцентов на идентификацию исключительно с ней. НКВ предполагает, что начинает доминировать или, по крайней мере, все активнее проявлять себя новый, «романтический» тип солидарности, строящийся на мифологеме «крови и почвы». НКВ может быть первым этапом политической мобилизации.

Религиозное возрождение — аспект НКВ, трактующий «возвращение к истокам» как в первую очередь религиозный процесс. Религиозное возрождение обладает большей мобилизующей силой, чем национально-культурное.

Социальные группы — группы индивидов, взаимодействующие друг с другом на систематической основе. Независимо от размеров группы, ее отличительной чертой является осознание членами группы их общей идентичности. В современном обществе большинство людей принадлежит к огромному количеству различных групп [Гидденс, 1999. С. 673].

Т А Б Л И Ц Ы

Таблица 1. Отношение татар Республики Марий Эл к религиозным обрядам и обычаям, %.

Источник: Шабыков, 2005. С. 227.

Таблица 2. Отношение татарского населения Республики Марий Эл к религиозным праздникам, %.

Источник: Шабыков, 2005. С. 227.

ПРИМЕЧАНИЯ

Бьюкенен П. Правые и не-правые. Как неоконсерваторы заставили нас забыть о рейгановской революции и повлияли на президента Буша). М.: АСТ, 2006.

Гидденс Э. Социология. М.: Эдиториал УРСС, 1999.

Громов А. Технологии выживания // Эксперт. 2006. №6.

Ихсаноглу Э. (ред.) Запад и ислам: на пути к диалогу. М.: ОИК, 2004.

Ланда Р.Г. (ред.) Мусульмане на Западе (сб. статей). М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2002.

Силиев Н. Объятия цивилизаций // Эксперт. 2006. №6.

Хабутдинов А.Ю. Ислам в Татарстане в первые годы нового тысячелетия // Ислам в современном мире: Внутригосударственный и международно-политический аспекты. Ежеквартальный альманах. Вып. 1. Нижний Новгород: Духовное управление мусульман Нижегородской области, 2005.

Хабутдинов А.Ю., Мухетдинов Д. В. Общественное движение мусульман-татар: итоги и перспективы. Нижний Новгород: Духовное управление мусульман Нижегородской области, 2005.

Хасан М. Источник террора. Идеология ваххабизма-салафизма. М.: ЦСПИ, 2005.

Шабыков В.И. Религиозное сознание татарского населения Республики Марий Эл (на материале социологического исследования) // Червоная С.М. (ред.) Галиаскар Камал: 125 лет со дня рождения и 125 лет в новейшей истории культуры и искусства тюрко-мусульманских народов России. Сборник материалов Всероссийской научной конференции (29–30 сентября 2005 г.). М.: НИИ теории и истории изобразительных искусств Российской Академии художеств, 2005.