М.З. Хайретдинов,
публицист (Москва)

Суфизм: путь исламского мистицизма

Появление суфизма в качестве отдельной отрасли исламского знания может быть возведено к учению Хасана аль-Басри в VIII в., хотя сами его последователи описывают его как универсальную внутреннюю суть всех религий. Суфий представляет себе религию в виде древа, корни которого — видимая религиозная практика, ветви — мистицизм, а плоды — Истина. Все мистики стремятся к одной и той же цели: непосредственно познать Бога. Как сказал Баязид Бистами, «То, о чем мы говорим, никогда не сможет быть найдено путем поиска. Тем не менее только ищущий и сможет найти его».

Слова «мистицизм», «мистерия» происходят от греческого корня, означающего в оригинале «закрыть глаза». Мистики во всех религиях пытаются приоткрыть одну и ту же божественную тайну — тайну, сокрытую как изнутри, так и снаружи. Как говорят суфии, «Мистицизм подобен реке, протекающей через многие страны. Иногда она уходит под землю, неожиданно появляясь где-нибудь в другом месте. Разные народы именуют ее по-разному, но река эта — одна и та же, где бы она ни протекала». Мистики пытаются познать Бога, посвящая свои жизни путешествию по пути Истины. Бог сказал в Коране: «Все вернется ко Мне», но суфии горят желанием соединиться с Богом сейчас, в этой жизни.

Мистическая практика суфизма многообразна, ибо она развивалась в течение более тысячи лет путем чувственного опыта тысяч суфийских мастеров. Эта практика приспособилась к культуре и общественному укладу различных народов и цивилизаций, которые практиковали суфизм веками, будь то Аравия, Иран, Индия, Китай, Индонезия, Африка или Европа.

Хотя исламское образование традиционно изучает суфизм наряду с философией и теологией, значительное число современных мусульман, особенно из арабских стран, никогда не обращались к суфизму, полагая, что он является заблуждением. Такому положению вещей во многом способствует рационалистский подход к религии, влекущий за собой непонимание и непризнание мистицизма.

Суфизм часто называют сердцем, внутренней сутью ислама. И это неудивительно, поскольку именно в нем первостепенное значение уделяется не внешним формам поклонения, а смыслу этого поклонения. Один из величайших суфийских поэтов Джалалуддин Руми объясняет нам это так:

Господь из одного кувшина льет
Кому-то горький яд, кому-то мед.
Хоть видят все сосуда очертанье,
Но лишь достойный видит содержанье[1].

История возникновения

Термин суфий (от араб. суф — «шерсть») применялся по отношению к мистикам, одевавшимся в грубые шерстяные одежды в знак своего отречения от прелестей этого мира. Помимо этого, слово суфий имеет множество значений в арабском языке, включая такие, как «чистота» — ведь суфии стремятся к внешней и внутренней чистоте. Полагают, что есть еще одно значение: «навес»; во времена Пророка (с.а.в.) существовала группа особо преданных ему мусульман, которые размещались под навесом напротив его дома в Медине. Они сопровождали его в любом месте, где могли, и, как говорят, именно эта группа положила начало суфиям.

Интересную версию появления этого термина приводит бывший католический священник Давид Кельдани в своей книге «Мухаммад в Библии». Приняв ислам и прекрасно владея сиро-халдейским языком (родствен арамейскому языку — одному из языков семитской группы, на котором говорили евреи во времена Иисуса Христа), он доказывает, что суфизм ведет свое происхождение с древнейших времен и свое название получил от семитского слова сафа, то есть «камень». Поклонение Единому Богу возле специально посвященного этому камня объясняется тем, что у древних семитов не было возможности строить особые храмы, поскольку они вели тогда жизнь кочевников. Вокруг этого камня совершался и семикратный обход, который до сих пор на иврите звучит как hagag (сравните с арабским словом хадж). Часто такие камни ставились на вершине груды камней и назывались Мицпа (Быт. 31: 45—55), что эквивалентно арабскому Мисфа.

Мисфа стала важнейшим местом культа и центром народных собраний израильтян (см. Суд. 11, 20, 21; 1 Цар. 7, 10). Впоследствии такие мисфы появились по всему Израилю: они строились на возвышенных местах, а вокруг них селились люди. Поскольку на такие поселения могли совершаться нападения, внутри них появлялась сторожевая башня (читатель может сделать аналогию с названием известного периодического издания Свидетелей Иеговы), которая также получила название мисфа; те, кто наблюдал за округой, назывались софиями, то есть «смотрящими» (4 Цар. 9: 17 и др.). Мисфа, будучи религиозным, а не военным объектом, становилась религиозным центром, учебным учреждением и братством во главе с софием. В мистическом плане они «высматривали» появление нового пророка и в особенности обещанного Мессии и Последнего Пророка. После разделения царства Соломона среди софиев произошел раскол: часть из них, не выдержав испытаний, стала поклоняться Ваалу и другим идолам. Однако основная линия софиев — хранителей пророческого единобожия — сохранилась сквозь века; одним из них стал апостол Петр (греч. «Скала» — перевод с семитского Сафа; его оригинальное имя писалось по-арабски как Шам’ун ас-Сафа, то есть Симон-Камень). Христовы слова: «Ты есть Петр» имеют свой эквивалент в арабском варианте: «Анта-с-Сафа» (Мф. 16: 18, Ин. 1: 42 и т. д.). Следовательно, если Симон был «Сафа», то церковь, которая должна быть построена на ней, будет, очевидно, «Мисфой»!

В пользу этой версии говорят, например, такие объекты, как холм Сафа близ Каабы в Мекке; Черный камень, вделанный в Каабу. Весьма похожими на древние мисфы являются и суфийские религиозные братства, которые — осознанно или нет — приняли это название.

Есть много терминов, обозначающих людей, практикующих суфизм, например, персидское «дервиш», возводимое к персидскому слову дар, то есть «дверь». Считается, что дервиш находится на пороге меж двух миров — материального и духовного, постоянно стремясь проникнуть еще дальше в духовную сферу. Третий термин — факир, арабское слово, значащее «бедняк». Бедность сопровождает простой образ жизни, практикуемый суфиями; многие ранние суфии странствовали и нищенствовали, во всем полагаясь лишь на Всевышнего. Другой смысл этого термина — внутренняя бедность, или отсутствие привязанности к материальному; кроме того, факир также значит «зависящий от…», то есть «исключительно зависящий от Божественной силы».

Исламский мистицизм

Суфизм черпал свои познания в аятах Корана и Сунне Пророка (мир ему и благословения Всевышнего). Вот лишь два источника для бесконечного размышления об Истине и путях ее осознания:

(1) «Аллах — Свет небес и земли. Его Свет — словно стоящий в нише светильник, заключенный в стекло (кристалл), подобное жемчужной звезде. Он зажигается от благословенного оливкового дерева ни на востоке, ни на западе, чье масло готово вспыхнуть без огня. Свет на Свете. Аллах направляет к Своему Свету того, кого пожелает, и Аллах приводит людям притчи — Аллах ведает о всем сущем»[2].

(2) Ангел Джибраиль, явившийся однажды к Пророку (с.а.в.) в человеческом облике в тот момент, когда тот сидел в окружении своих сподвижников, спрашивал Пророка об Имане (Вере), Исламе и Ихсане. «“Что такое Ихсан?” “Ихсан — это когда ты поклоняешься Аллаху так, как будто бы видишь Его, а если ты не сможешь достичь лицезрения Его, то как будто бы Он видит тебя”»[3].

Суфизм вырос из исламского аскетизма, который, в свою очередь, возник как пуританская реакция на ослепительную роскошь и отход от принципов ислама, распространившихся среди богачей в период Омейядов. Хотя движение аскетов достигло своего пика в начале VIII в. (наиболее выдающимся среди ранних аскетов был Хасан аль-Басри (ум. в 728 г.), одновременно являвшийся крупным ученым-факихом), эта тенденция проявилась уже во времена сахабов (сподвижников) Пророка (с.а.в.), среди которых особенно выделялись в этом плане Абу Зарр аль-Гифари (ум. в 652 г.) и Салман аль-Фариси (ум. в 655 или 657 г.).

К середине IX в. движение аскетов дало начало собственно мистицизму, в котором появились идеи бескорыстной любви к Богу и стремление сблизиться с Ним (в Коране сказано, что Аллах «более близок к человеку, чем его яремная вена» — сура «Каф», 16). Так как достигнуть подобных высот самостоятельно было крайне сложно, появились такие организации, как тарикаты (от араб. тарик, то есть «путь») — религиозно-мистические суфийские ордена. В них вступали те, кто считал, что одним лишь выполнением религиозных обрядов невозможно достичь полного довольства Аллаха. Поэтому под руководством наставника (муршида) ученики (мюриды, муриды) старались добиться полного внутреннего самоочищения и освобождения от своих страстей, то есть фактически происходил джихад со своим нафсом (эго), названный еще Пророком Мухаммадом (с.а.в.) «большим джихадом». Со временем такие занятия стали систематизироваться, в результате чего сложились разные традиции следования тому пути, что был обозначен первыми суфиями, — пути достижения Бога.

Ибн Араби, который признается в суфизме в качестве «величайшего шейха» (наставника), описал четыре уровня, или ступени, суфийской практики: шариат (религиозный закон), тарикат (мистический путь), хакикат (истина) и ма’рифат (познание). Шариат — это учение и практика ислама, по которому может следовать любой мусульманин. Суфии считают, что нельзя пытаться практиковать суфизм, не соблюдая шариат. Иногда можно встретить утверждения, что суфизм противостоит исламу как таковому, однако это ни в коей мере не соответствует истине. Настоящий суфизм является сердцевиной, внутренней сутью ислама. Суфий — прежде всего мусульманин (муслим), то есть в переводе с арабского «человек, предавшийся Аллаху», и если он отказывается от ислама, то перестает называться суфием как таковым.

Второй уровень — тарикат, на котором суфии практикуются в соответствии с особой дисциплиной, намереваясь внутренне преобразоваться. В арабском языке тарика значит «путь, тропа»; так часто называли караванные тропы в пустыне от одного оазиса к другому. Такая тропа отличается от явственно видимой дороги; но людям нужен проводник, который хорошо знает окружающую местность, в противном случае они могут заблудиться в пустыне. Таким наставником и является суфийский шейх. Итак, если шариат очищает и делает людей привлекательными снаружи, то тарикат делает их чистыми и ясными изнутри. «Преуспел тот, кто очистился, поминал имя Господа своего и совершал молитвы» — говорится в суре «Всевышний», 87: 14.

Третий уровень — хакикат. Истина в исламе и суфизме — это и есть внутренняя сущность практики и принципов шариата и тариката. Она основывается на непосредственном чувстве присутствия Бога внутри человека. Пока суфии не достигнут этой ступени понимания, их практика, как они полагают, просто слепая имитация. Раскрытие хакиката несет за собой появление целого нового пласта знания и софистики на религиозном и духовном пути. Четвертая ступень — ма’рифат (от араб. ’арафа, то есть «знать») — глубокое мудрое и истинное знание духовности. Эта мудрость приходит от света души, когда она полностью раскрывается внутри человека. Этого уровня достигают пророки и святые.

Ибн Араби объясняет, что на уровне шариата «существует твое и мое». Это значит, что шариат учит соблюдать личные права и обучает моральным и этическим отношениям среди людей. На уровне тариката «мое будет твоим, а твое станет моим». Суфии — братья друг другу во всем, и они пытаются открыть свои сердца, свои дома, свои ладони друг для друга. Это мощное лечение от чувства собственничества человеческого эго. Что касается уровня хакикат, «здесь уже не существует моего и твоего». Это отображает целый новый уровень понимания, осознания того, что все произошло от Бога, и все к Нему же и вернется, и люди — только хранители, не владеющие в реальности ничем. Это осознание дает истинную независимость от этого мира; суфии теряют свою привязанность к деньгам, славе и материальному имуществу. На высшей же ступени, уровне ма’рифат, уже «нет "меня" и нет "тебя"». Пророки и святые сознают то, что Бог — это все и никто и ничего не может быть отделено от Бога.

В суфизме не существует одного-единственного пути; как сказал Пророк (с.а.в.), «путей к Богу так же много, как и (человеческих) душ». Некоторые из наиболее общих практик в суфизме — это набожность, служение, поминание, созерцание, уединение, самоанализ, мудрость, самодисциплина и община. Все эти дисциплины взаимосвязаны и подкрепляют друг друга. Так, служение — сестра набожности: как только сердца раскрываются от любви к Богу, люди осознают, что все сердца тоскуют по Богу и что Бог скрыт в каждом сердце. Тогда в качестве неотъемлемого аспекта духовного путешествия суфиев они начинают служить другим.

Зикр — поминание Бога

Поминание Бога питает набожность и служение. Суфии стараются постоянно поминать Бога, никогда не забывать о том, что Бог присутствует с людьми и что Он находится внутри каждого, ибо, как сказал Всевышний в Коране, «Я ближе к вам, чем ваша яремная вена». Поминание Бога, или зикр Аллаха, является одной из самых главных форм суфийской духовной практики. Различные суфийские ордена по-разному совершают зикр; в основном это происходит путем многократного повторения одного или нескольких из 99 Прекрасных имен Аллаха. Во многих случаях это сопровождается телодвижениями, варьирующимися от простого покачивания головы в разные стороны до превосходного «танца» (так он называется на Западе) вращающихся дервишей тариката Мевлевия. В некоторых тарикатах зикр совершается про себя, в других — вслух. В Коране говорится: «Поистине, молитва оберегает от мерзости и предосудительного. Но поминание Аллаха — гораздо важнее, и Аллах знает о том, что вы делаете»[4].

Уединение — это универсальная практика, часть любой духовной традиции. Великие святые и пророки практиковали уединение; наиболее известна история Моисея, находившегося 40 дней на горе Синай. Уединение — время тишины и глубокого поминания Бога. Уединение может быть однодневным, когда человек посвящает этот день исключительно Богу, а может достигать 40 дней. Такие великие пророки, как Иисус и Мухаммад (мир им и милость Всевышнего), также использовали эту благочестивую практику, что подтверждается историей.

Таким образом, мистический путь (ат-тарик) включал в себя очищение от скверны, приближение к Богу, лицезрение Его, а затем и полное подчинение своей воли Аллаху так, что уже своей воли у человека не существовало — только Божественная. Эти крайне сложные психологические процессы некоторые мистики описывали терминами, совершенно неприемлемыми с точки зрения богословов-формалистов. Абу Йазид аль-Бистами (ум. в 875 г.), опираясь на личный опыт психических состояний, пришел к мысли о возможности полного исчезновения (фана) собственного «Я» при размышлениях о слиянии с Богом. Подозрительное отношение к суфизму со стороны традиционалистов заставляло их быть осторожными и отмежевываться от крайностей. Большинство мистиков — среди них знаменитые аль-Мухасиби (ум. в 857 г.), Зу-н-Нун аль-Мисри (ум. в 861 г.), аль-Харраз (ум. в 899 г.) и аль-Джунайд (ум. в 910 г.) — были более умеренными в своих высказываниях, делая упор на строгом исполнении религиозных предписаний, благочестии, самоотрешении и самоконтроле.

Эта «джунайдовская» модель суфизма и легла в основу идеологии большинства суфийских братств. Поворотным пунктом в деле «легализации» исламского мистицизма стала деятельность выдающегося ученого, философа и богослова, перса по происхождению Абу Хамида аль-Газали (1058— 1111), доказавшего практическую пользу мистиков и способствовавшего формальному признанию правомочности суфизма. В пользу признания суфизма говорит также и то, что практически все известные суфии являлись одновременно и учеными-богословами, достигшими высоких степеней не только в знании Корана и хадисов, но и в фикхе («законоведении»).

Большинство суфиев, понимая необходимость доступного и понятного изложения своих мыслей, были более умеренны, и потому их произведения заслужили всеобщее признание и уважение. Среди таких суфиев можно отметить Джалалутдина Руми (1207— 1273) и Саади Ширази (ок. 1184 — ок. 1292).

Суфийская поэзия

Суфизм всегда являлся стимулом для развития исламской литературы, особенно поэзии. Практически все известные персидские поэты были мистиками, что явственно видно из произведений Омара Хайяма, Руми, Ширази и Шамсутдина Хафиза.

Следующие стихи (перс. газели) взяты из работ великого поэта Джалалутдина Руми:

Вы слышите свирели скорбный звук? Она, как мы, страдает от разлук.
О чем грустит, о чем поет она? «Я со своим стволом разлучена.
Не потому ль вы плачете от боли, заслышав песню о моей недоле.
Я — сопечальница всех, кто вдали от корня своего, своей земли…
И если друг далек, а я близка, то я ваш друг — свирель из тростника…»[5]

Суфии подобны свирели, выдернуты из духовного дома и вынуждены претерпевать разлуку, длящуюся всю эту жизнь. Божественное дуновение, касающееся людей, вызывает в них горестный плачь в стремлении воссоединиться с Богом.

Руми напоминает также о важности поиска иного — не мирского — блага и расширения сознания:

Мирские блага — то, что всех обманет, лишь редких птиц иное благо манит.
Чтобы попасть им в ту, иную сеть, они готовы многое стерпеть…
Меж тем владыка мира под луной лишь тот, кто избежал тщеты земной.
И душно в этом мире, как в темнице, где душам вашим суждено томиться[6].

Цель суфизма — проснуться, скинуть пелену с глаз, избегнуть суеты сует, что мешает людям увидеть истинную реальность, сокрытую у Бога. Человек должен найти дверь между землей и небесами и войти в нее:

Душа того, кто бдит, усыплена, и это бденье много хуже сна.
Меж тем безумье нам дарует плен благоразумью трезвому взамен.
И все же Истина к тому, кто верит, стучит, как путник в запертые двери.
И если ты в душе своей таишь лишь мысли, где убыток, где барыш,
Мне жаль тебя: на тропах к высям вечным блаженства людям не познать беспечным[7].

До тех пор пока люди не найдут Бога, их «душа усыплена» — она полностью погружена в мирское. Люди молятся по нескольку раз в день, но как часто во время молитвы они думают исключительно об «убытках и барыше»? Лишь любовь, «безумная» любовь сможет «вывести нас из плена» этого мира и привести к Богу — быстрее, чем что бы то ни было еще.

…Мы человека всюду ищем сами,
Идущего весь век двумя стезями:
Путем Любви, что к Истине приводит,
И злобы к тем, кто этот путь обходит[8].

Что красота? Она, увы, мгновенна.
Лишь наша сущность вечна и нетленна.
Немало раковин на дне морском,
Но лишь в немногих жемчуг мы найдем.
Ракушки схожи все, но неспроста
В той — жемчуг, в этой — только пустота.
Мы, люди, — раковины, и отнюдь
Не всех сходна с жемчужинами суть[9].

Чем мы бедней, тем легче нам забота,
Слабее страх, что мы утратим что-то.
Богатство потеряем — не беда;
И богачи счастливы не всегда[10].

Омар Хайям (1048—1131), произведения которого читает в часы отдохновения Президент России Владимир Путин[11], был признанным математиком и астрономом, равно как и великим персидским поэтом. Он смотрел за обсерваторией в Персии; изобретенный им новый календарь был столь точен, что его погрешность составляла лишь один день в пять тысяч лет! Его «Руба’ийат» (четверостишия) со временем стали широко известны по всему миру.

Некто мудрый внушал задремавшему мне:
«Просыпайся! Счастливым не станешь во сне.
Брось ты это занятье, подобное смерти,
После смерти, Хайям, отоспишься вполне».

Если есть у тебя для жилья закуток –
В наше подлое время — и хлеба кусок,
Если ты никому не слуга, не хозяин –
Счастлив ты и воистину духом высок!

Знайся только с достойными дружбы людьми,
С подлецами не знайся, себя не срами.
Если подлый лекарство нальет тебе — вылей,
Если мудрый подаст тебе яду — прими![12]

Форма без смысла

Христианская Европа, познакомившаяся с «удивительной» исламской цивилизацией в основном тремя путями: через мусульманскую Испанию, Сицилию и через крестовые походы, интересовалась в первую очередь чудесами, мистериями, таинствами «загадочного» Востока (в силу специфики христианского миропонимания, в котором эти понятия играют ведущую роль). Именно под воздействием исламской культуры Европа с трудом просыпается от средневекового засилья церковной схоластики, темноты и невежества (VI—XIII вв.) и начинает возрождать (Ренессанс) гуманистические ценности, развивать и поощрять науку и искусство. Это происходит именно в Италии — самой южной из немусульманских стран Европы, наиболее тесно контактировавшей с миром ислама. Мусульманский мистицизм оказал свое влияние на философские воззрения многих выдающихся мыслителей позднего средневековья, таких как св. Франциск Ассизский (побывавший в Египте и неоднократно стремившийся в мусульманскую Испанию и Марокко), обвиненный церковью в ереси. Дух ислама добрался даже до далекой Ирландии, свидетельством чему является известный кельтский крест IX в., на котором написана арабская формула Бисми-Лляхи ар-Рахман ар-Рахим («во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного»).

Вместе с тем европейцы заменили смысл, внутреннюю сущность суфизма внешней формой, которую стали использовать для возбуждения массовых эмоций (то же самое произошло в отношении алхимии, астрологии и многих других исламских наук). Мистические братства, созданные в Европе по образцу суфийских, не имели своей целью «постижение Божества», а заимствовали лишь форму; эта форма проглядывается в знаменитом ордене тамплиеров и в более позднем ордене иллюминатов — предшественнике масонских лож, оказавших огромное влияние на всю последующую мировую историю. «Посвященные» в эти ордена и ложи забыли, что знание (и внешнее — формальное, и внутреннее — мистическое) и нравственные ценности не могут быть разделены. Не просто упадок нравственности, но полное моральное разложение, переживаемое ныне западной цивилизацией, лишь малая цена того, что пришлось заплатить за эту «забывчивость».

Литература

Дауд Абдуль-Ахад. Мухаммад в Библии. — М., 2005.

Ислам. Энциклопедический словарь. / Под ред. С.М. Прозорова. — М., 1991.

Рахман Х. Хронология исламской истории: 570—1000 гг. от Р. Х. — Нижний Новгород, 2000.

Фрэйджер Р. Мудрость Ислама. Знакомство с жизненным опытом исламской веры. — М., 2005.

Читтик У. В поисках скрытого смысла. Суфийский путь любви. Духовное учение Руми. — М., 1995.