Издательский дом «Медина»
Поиск rss Написать нам
Главная » Исламоведение, политология, международные отношения
Из дневника немца-мусульманина/Мурад Вильфрид Хофман
20.12.2011
Из дневника немца-мусульманина/Мурад Вильфрид Хофман

Предисловие

«Религия — одно из самых важных дел нашей жизни» .

Гегель

В течение долгих семидесяти пяти лет минувшего XX века наша страна пребывала в, казалось бы, безвременном, безнадежном плену идеологии, утверждавшей прямо противоположное тому, о чем говорит вынесенная в эпиграф максима великого немецкого мыслителя: воинствующее безбожие, подмявшее в СССР под себя всё и вся, не просто заносчиво и грубо отвергло религию как неважное, никчемное дело, но объявило ее делом вредным и подрывным, взяв стратегический курс на ее безусловное искоренение из жизни советских людей, которым беспрецедентным по своей жестокости образом была навязана роль строителей коммунизма и которые были громогласно объявлены новой исторической общностью — «советским народом».

Драматичные итоги тотальной войны против религии составляют, очевидно, одну из самых тяжелых сторон коммунистического наследия, доставшегося как России, так и всем другим государствам, образовавшимся на территориях бывшего СССР. Известный российский исследователь ислама профессор А. В. Малашенко в конце 1990-х годов, то есть по прошествии без малого первых десяти лет после распада СССР, тонко заметил, что постсоветская Россия "только начинает осознавать себя иным, несоветским государством, мучительно постигает, что значит в новых условиях быть на деле полиэтническим и поликонфессиональным государством и обществом«1. Употребление применительно к характеристике новой России столь сильного выражения, как «мучительно постигает...» понятно и не неожиданно для всякого, кто непредвзято мог бы познакомиться с подлинной историей СССР, и тем более — для того, кто непосредственно жил в нем и строил коммунизм, будучи наглухо изолированным от своих исконных духовных корней и ценностей.

Минуло уже двадцать лет с момента распада СССР и прекращения бескомпромиссной тотальной борьбы государства против религии, но ее удручающие последствия до сих пор дают о себе знать — до сих пор значительная часть россиян испытывает мучительное чувство, которое сродни тому, что так проникновенно выразил замечательный русский поэт Сергей Есенин: «Стыдно мне, что я в Бога не верил, горько мне, что не верю теперь».

Дневниковые записи Мурада Вильфрида Хофмана, переведенные уже на многие языки, принадлежат к тем просветительским работам, которые оказываются особенно полезными для преодоления отмеченного чувства есенинской грусти, для оптимистичного осознания того, что путь к Богу никогда не бывает закрытым и что никогда не поздно вступить на него. Сам он, родившийся в 1931 году в Германии, в католической немецкой семье, лишь подойдя к своему пятидесятилетию, принял ислам.

Хронологически книга М. Хофмана охватывает период второй половины минувшего XX века. Но она не летопись тех или иных отмечаемых в ней событий. Они для автора — не более, чем исторический фон того духовного поиска, которым отмечен вплоть до сегодняшнего дня весь его жизненный путь. Ярко выраженные проявления духовных и интеллектуальных поисков, о которых повествует книга, проливают свет на процесс движения М. Хофмана к исламу — процесс, длившийся долгие годы и в конце концов увенчавшийся в 1980 г. его официальным принятием ислама.

Как отмечает сам Мурад Хофман, «эта книга представляет собой картину определенных этапов того интеллектуального процесса, который привел меня к принятию ислама и питательной почвой которого был мой жизненный опыт. Весьма существенную роль в этом процессе сыграли мои глубокие личные склонности, касающиеся эстетических и культурных ценностей ислама, т.е. его цивилизации и философии».

Страницы книги М. Хофмана — это своеобразный ди­алог с самим собой, потребность в котором вызвана его немецкой натурой, склонной к глубокому погружению в изучение нравственных, этических и эстетических проблем. Мужественное осознание бездуховности внешне столь благополучной современной материалистической цивилизации, равно как и конечной бесплодности ее подчеркнутого прагматизма (с отрицанием на практике примата духовных ценностей жизни), не могло не оказать своего катализирующего воздействия на мировоззренческую эволюцию автора, способствовало раскрытию перед ним той духовной мощи, той высоконравственной гуманистической составляющей, которые присущи истинной исламской идеологии и базирующемуся на ее основе образу жизни.

Опыт дипломатической службы, пребывание в различных мусульманских странах — главным образом в Северной Африке и Турции — побудили М. Хофмана заняться изучением Корана, и с годами он пришел к убеждению, что принятие ислама — это неизбежный логический итог поиска им конечной истины жизни. Он избрал для себя имя Мурáд, что означает желанный, искомый, а в широком смысле Цель — ту самую дорогую и сокровенную цель жизни, которой стал для М. Хофмана ислам.

Нет сомнения, что изложенные на страницах книги наблюдения внесут свой вклад в усиление признания ислама со стороны тех людей, которые и доныне смотрят на эту религию с подозрением, доходящим порой до враждебности, и упорно отвергают самоё мысль о возможности нисхождения подлинно Божественного Откровения после Христа, в особенности потому, что благодаря своей простоте и ясности это последнее Откровение существенно отличается от Библии с ее сложной теологией, равно, как и от религиозного опыта немусульманских народов вообще. В любом случае личный жизненный опыт М. Хофмана, замечательно отраженный в его дневниковых записях, вновь убеждает читателя в непреходящей истинности фундаментальной мысли его великого предшественника и земляка о том, что "...Рели­гия — одно из самых важных дел нашей жизни«2. Бурный процесс религиозного пробуждения в постсоветской России, а также на всех, без исключения, территориях бывшего СССР — не менее весомое доказательство безусловной верности той же мысли.

Профессор Саид Х. Кямилев

Введение

«Нет ничего проще, чем выразить несогласие относительно незнакомого вопроса».

Мухаммад Абдо

Брюссель, Лето 1986 г.

Быть может, проще объяснить, чем не являются эти дневниковые записи, чем сказать, что они представляют собой. Совершенно ясно, что это — не психолого-дра­матические откровения прозелита, как и не попытка исследовать нечто, не поддающееся анализу, т.е. совокупность элементов чувства и знания, которые толкают к перемене веры. Не являются данные заметки и подведением итогов моей жизни даже тогда, когда они правдиво отражают конкретные события, например, те, которые имели место в Мекке и Медине. Скорее всего, эта книга представляет собой картину определенных этапов того интеллектуального процесса, который привел меня к принятию ислама и питательной почвой которого был мой жизненный опыт. Весьма существенную роль в этом процессе сыграли мои глубокие личные склонности, касающиеся эстетических и культурных ценностей ислама, т.е. его цивилизации и философии.

Дипломатам нередко завидуют, потому что они спонтанно, пусть даже и не систематически, знакомятся с культурой многих стран и народов. Однако же подлинное проникновение в суть другой культуры требует чего-то большего в духовном и культурном аспектах и связано с риском, который неизбежен при постижении истинной основы другой цивилизации, т.е. религии.

Человек, недавно принявший ислам, непременно видит свою страну в новом свете, что с необходимостью вынуждает его вступить в диалог с самим собой. Этот диалог как раз и составляет содержание моей книги.

Мурад Вильфрид Хофман

Самореализующиеся пророчества

Шенктади — Нью-Йорк, 17 мая 1951 г.

Уже год, как я изучаю социологию в университете Юнион Колледж, находящемся неподалеку от реки Мохок на севере штата Нью-Йорк. Учебный курс по этой дисциплине носил изначально чисто экспериментальный характер, поэтому исследование социальных функций человека и его поведенческих типов не исходило из устоявшихся с философской и теологической точки зрения взглядов на природу и предназначение человеческой сущности. В результате был наложен запрет на ценностные суждения как на «ненаучные», и предпочтение отдавалось количественным факторам. Например, изучение общественных взаимоотношений между мужчиной и женщиной было сведено к статистической, компаративистской операции, поскольку все их жизненные функции и роли сводились к степени успеха в достижении общественной интеграции и общественной пользы в соответствии с распространенным взглядом теории Зигмунда Фрейда, касающейся психологии индивидуума, а также с господствующим материалистическим и механистическим пониманием жизни и интеллекта.

Очевидно, этот бихевиористский подход подобен той методе, которую применял Карл фон Фриш для определения уровня интеллекта пчелы и ее наследственных навыков.

До того как Вэнс Паккард написал свои книги «Под-нимающиеся на пирамиду», «Сексуальная пустыня» и «Скры­тые подстрекатели», а Конрад Лоренц свою работу «Об агрессии», мы в течение многих лет полагались на законы, которые управляют всей человеческой деятельностью и нашим обществом. Мы еще не напали на ценностный аспект социологического исследования: всякий раз, когда люди читали в статистических данных о чем-то, считавшемся «привычным», они стремились приспособиться к этому ценностному критерию. Таким образом, социология стала чем-то вроде самореализующегося пророчества. И действительно, мои коллеги-студенты из «Братства Пси-Ипсилон» были пленниками стимула, побуждающего отлично приспосабливаться к отмеченному критерию с тем, чтобы казаться обыкновенными, нормальными людьми.

Ясно, что такой подход к человеческой природе не согласуется с антропологией, базирующейся на философии. Точно так же ясно, что социологический агностицизм, скрывающийся под маской «бихевиоризма», уведет людей далеко от традиционной ткани стихийной эстетики, которая делает столпы общества нерушимыми.

Ничто не могло бы отобразить это методичное падение нравственных преград яснее, чем позорное увлечение «сексуальным спортом», господствующее в той среде учащейся молодежи, к которой принадлежал и я. Если представить себе, что общественное приспособление, т.е. следование в одном ряду с другими людьми, считается величайшей целью, к которой должен стремиться человек во всех сферах своей общественной и экономической деятельности, то все и вся, в том числе и сама истина, покажется чем-то относительным, а в результате человек будет склоняться к тому, чтобы делать то, чего от него ожидают другие, или станет, по выражению Джорджа Симмела, «человеком без характера», т.е. новым человеком — абсолютным пленником своего социологизированного сознания.

Подобного рода социология не просто не идеологична, но прямо-таки враждебна идеологии. В сущности, она не более чем фальсифицированная религия, замаскированная и рядящаяся в плащ одной из дисциплин естествознания, сама научность которой представляется сомнительной.

При этом разве не является в полном смысле слова идеологичной позиция как человека, отвергающего существеннейшие вопросы, касающиеся его самого: «Откуда я?», «Куда иду и зачем?» — так и человека, считающего такие вопросы излишними и недостойными внимания. Ведь именно ими задавались все серьезные философы и богословы любых эпох. Разве наука о воспитании, испытывающая влияние социологии и стремящаяся к достижению тождественности с ней при минимальном общем знаменателе, не оказывается производной от теории «мирового видения»?*

И действительно такой вид социологии приносит заранее известные результаты, поскольку атеизм для нее не только практическая гипотеза, но прямая аксиома. И если это стало заметным во всем мире по отношению к человеку в Америке, то точно такое же положение характерно и для Европы.

Но как противостоять такой квазирелигии, как, скажем, научный марксизм, если считать атеизм одним из способов жизни, подвергая тем самым западную систему ценностей удвоенному влиянию агностицизма, а с ним и опасности нивелирования этических ценностей?

Аварии, из которых не выходят живыми

Холли-Спрингз — Миссисипи. 28 июня 1951 г.

Прошло целых две недели с момента, когда я начал свое путешествие «автостопом», имея с собой чуть больше, чем необходимо для работы в качестве официанта (или помощника официанта) и двигаясь из северного штата Нью-Йорк через Нью-Джерси и Южную Каролину по направлению к Флориде, чтобы затем взять обратный курс на Джорджию. Мы уже ожидали скорой встречи с Мемфисом в штате Тенесси, где я мечтал пройти по мосту через Миссисипи.

И вдруг перед нами, откуда ни возьмись, появилась какая-то тень. Нога сидевшего рядом со мной водителя дрогнула, чтобы затормозить, но было поздно: ни одна из летевших навстречу друг другу встречных машин затормозить не успела.

На следующее утро местная газета вышла под крупным заголовком «Лобовое столкновение на шоссе», сообщив, что автомобиль, в которой сидело несколько пьяных, выскочил на полосу встречного движения...

Осмотрев меня в больнице, врачи установили, что у меня сломана верхняя челюсть, повреждена нижняя, выбито 19 зубов, правая рука вывихнута, в правом колене глубокая рана, однако дело обошлось без сотрясения мозга и психической травмы. Машины — обе они были марки «Шевроле» — столкнулись лоб в лоб на скорости, составлявшей в сумме примерно 95 миль. Шансов спастись у меня было не больше, чем в случае, если бы я свалился с пятого этажа.

Трудясь над моим лицом и стараясь привести его в порядок, хирург громко спросил, как я выглядел до аварии, на что движением головы я смог показать ему, что он может найти мой паспорт в кармане моего вымазанного кровью джинсового костюма. Какое-то время врач рассматривал мою фотографию в паспорте и мое изуродованное лицо, а потом неуверенно пробормотал, что через несколько лет мне можно будет сделать пластическую операцию. В первый больничный вечер он, впрыскивая мне морфий перед сном, осторожно сказал: «Дорогой мой, в таких авариях люди обычно не спасаются. Может быть, Бог уготовал вам что-то на будущее».

Через 29 лет, 25 сентября 1980 г. я смог понять, что значили эти слова.

Изображения, мешающие восприятию

Гренада — Кордова, 7 июня 1958 г.

Даже такие известные немецкие специалисты по исламскому искусству и архитектуре, как Эрнст Кюхнел, Катарина Отто-Дорн и Альфред Ренц, с очень большим трудом могут дать точные объяснения по некоторым вопросам, связанным с их профессией. Олег Грабарь, представляющий преобладающую точку зрения, приходит к выводу о том, что стиль, выработанный мусульманскими художниками в результате их контактов с культурами древней Сирии, Византии, Персии и тюркских племен, настолько разнообразен, что в качестве его отличительного признака можно выделить лишь одну единственную черту — исполь­зо­вание орнаментального арабского письма. Но с другой стороны, даже маленькие дети безошибочно узнают изделия из мусульманских стран, понимая, что они принадлежат к одному определенному направлению искусства.

Естественно, что в искусстве вообще, в том числе и в готическом, не существует какого-либо движения, идущего в чистом виде из древности. Точно так же и исламское искусство началось не с нуля — оно в процессе своего развития обогащалось искусством других народов. Однако мусульманская религия обладает способностью обращать определенные аспекты религиозной идеологии в эстетические принципы.

Поэтому справедливо, например, что исламская архитектура, несмотря на свое столь развитое стилевое разнообразие, дает, тем не менее, благодаря особой специфике своего внешнего и внутреннего декоративного оформления достаточно уверенное представление о месте своего рождения и развития.

Это можно видеть, скажем, на примере строений и двора мечети Альгамбра в Гренаде или оригинальных мечетей, возвышающихся в Кордове, Кайруане, Каире и особенно в Стамбуле, например, мечетей султана Сулеймана, султана Ахмеда, Рустема-паши, Соколлу Мухаммеда-паши. Это же можно сказать и о парке Альгамбры, и о районе Священной мечети в Мекке.

Специфические исламские особенности такого опыта в области искусства обязаны своим происхождением целому ряду факторов, к которым, в частности, могут быть отнесены:

Идеал простоты наружных поверхностей мусу­ль­манских общественных зданий (как бы навеянный образом прекрасной мусульманки, закрывающей при выходе из дома лицо покрывалом).

Бесклассовый демократический характер ислама, играющий главенствующую роль при проектировании мест отправления мусульманского куль­т­а.

Высокая степень абстрагирования от конкретного описания, что согласуется с убеждением мусульман о том, что Аллах выше любого описания.

Гуманистические черты создания архитектурных пропорций, отражающих стремление ислама к уравновешенности, гармоничности и компромиссности при решении всех проблем.

Отсутствие в местах, предназначенных для совершения молитв, духа волшебной символики (ислам не знает обрядовой мистики, таинственности и неясности).

Разбивка парков, чей облик навеян кораническими описаниями Рая.

Какое сильное чувство подлинной духовной высоты овладевает человеком, когда он оказывается в таких местах. Тот, кто не способен молиться в мусульманской мечети, не способен будет молиться в любом другом храме.

В равной мере, отсутствие в исламе картин, изображающих человека или Бога (что было бы грехом, идущим от шайтана), связано не столько с учением Корана, сколько с боязнью впасть в поклонение фетишам и страхом язычества. Точно так же абстракция, представленная в бесконечном переплетении арабских орнаментов (арабесок), делает разум свободным для того, чтобы сосредоточиться на мысли о Великом, Абсолютном Боге, не имеющем конкретного облика, определенных черт и размеров.

Таким образом, мусульманские изображения не только не служат средством для возбуждения метафизических фантазий, но, напротив, — они вообще лишены всякой фантастичности.

Беспредельная терпимость, но...

Кембридж — Массачусетс, 4 июня 1960 г.

Сдав половину выпускных экзаменов на юридическом факультете Гарвардского университета, я решил жениться. Чтобы упростить процедуру, бракосочетание было совершено в Гарвардской капелле священником унитаристской церкви, которая отрицает Троицу. Перед тем как обвенчать нас, он спросил только, освободился ли я от всех наклонностей к сексуальным аномалиям, которые, быть может, у меня имелись...

На вытянутом напротив алтаря фризе были выписаны следующие имена (которые я привожу в том же порядке, как они были расположены там): Будда, Конфуций, Христос, Моисей, Мухаммад 3. Этот любопытный религиозный эклектизм («всем сестрам по серьгам») показался было выражением беспредельной терпимости, но... затем бросилось в глаза нарушение хронологической последовательности представленных имен. Они были расположены так, что имя Христа оказывалось в центре. Ирония, однако, заключалась в том, что благодаря этому подходу имя Мухаммада замыкало список, и он представал последним пророком, соответствуя, таким образом, своему действительному положению как Печати пророков.

Размышления обо всей этой символике поглотили меня в момент, когда я должен был бы сосредоточиться на непростых формулах бракосочетания, которые мне предстояло произнести, причем на старом английском языке. И когда мне было предложено повторить слова: "Обязуюсь быть верным тебе«,— я пробормотал их за-икаясь.

Язык Бога

Гардая, 9 апреля 1962 г.

Я сидел во дворе единственной в этом оазисе гостиницы рядом с человеком, приехавшим из провинции Музабит, который дрожал от холодного воздуха, хотя на нем был бурнус из толстой шерстяной ткани. Мы беседовали, стараясь избегать темы злосчастной алжирской войны, которая шла за стенами гостиницы.

Однако, когда я упомянул о том, что только что кончил читать французский перевод Корана (О. Песле/Ахмад ат-Тиджани — Коран; Париж, 1954), мой собеседник замолчал и на его лице отразилась подозрительность.

Сегодня мне ясно, что этот человек, придерживаясь педантичного толкования ислама, как это принято у жителей Музабита, подумал, что я совершил греховное дело, подобно тем, кто искажает завет Аллаха, данный Им Пророку Мухаммаду через Архангела Джибрила (Гавриила) именно на арабском, а не каком-либо другом языке.

После столь резкой отрицательной реакции на простую попытку перевода мне понятно теперь значение и другого обстоятельства, на которое я обратил внимание, когда проходил по узким улочкам Гардаи и из открытых окон школ до меня доносились звонкие голоса мальчиков, нараспев читавших Коран по-арабски, хотя малыши вряд ли понимали этот язык и уж, наверняка, не говорили на нем.

Это упорное стремление сохранить Коран на арабском языке, на котором он был изначально ниспослан, отнюдь нельзя считать примитивной традицией. Совсем наоборот! — это представляется вполне логичным, если верить, что Коран содержит ниспосланное Аллахом Божественное Откровение во всей его полноте и в его первозданном виде. В этом плане Коран занимает особое место среди других Священных Книг, включая, в частности, и Новый Завет, с содержанием которого связано столько разногласий именно из-за нерешенности проблемы соотношения между его оригинальными текстами и их переводами.

На таком фоне и в свете печального опыта переводов Евангелия с арамейского языка через греческий и латинский на английский, французский или немецкий удивительно ли, что мусульмане относятся с благоговением к любому самому небольшому оригинальному тексту Корана и прикасаются к нему лишь тогда, когда их руки и тела находятся в состоянии ритуальной чистоты?

Кроме того, следует учитывать, что мусульманские уче-ные-философы, следуя логике Аристотеля, пришли к выводу о том, что поскольку Бог вечен, неколебим, совершенен, всезнающ, Его Послания (т. е. Его Речения) также существуют извечно и уже были до ниспослания Откровения людям. В человеческой истории они лишь «проявились».

Вопрос о том, был ли Коран изначально сотворен или нет, послужил причиной раскола среди мусульманских ученых-богословов, подобно тому, как их христианские коллеги раскололись на разные школы по вопросу о сотворенности мира или его изначальном существовании.

Однако несмотря на это, нет необходимости наивно полагать, что языком Бога является арабский язык.

Кораническое Откровение было ниспослано Мухаммаду на арабском языке по той простой причине, что никакого другого языка он не знал, поскольку был арабом и проповедовал среди людей на арабском языке. Отсюда нет разумных причин считать перевод Писания (Корана) кощунством, коль скоро такой перевод не рассматривается альтернативным или равноценным оригиналу. Показательно в этом отношении, что переводы, выполненные самими мусульманами, обычно выходят под таким, например, типичным заголовком, как «Коран перевод смыслов», причем параллельно дается чаще еще и арабский текст оригинала.

Быть может, не безоснователен вопрос о том, а не наступит ли однажды такой момент, когда кто-то в результате накопленного опыта все же сумеет добиться успеха и осуществит адекватный перевод Корана? Но подобное мнение подвергается критике со стороны многих.

Спиртное во имя Германии

Алжир, 3 мая 1962 г.

Некоторые мои соотечественники, которые вели разведку на нефть в каменистой Алжирской Сахаре, были почти на грани потери рассудка, и кое-кто из них грозился покинуть лагерь поисковиков. И неудивительно, ведь война за освобождение Алжира приближалась к ним все ближе и ближе, и пошли разговоры о том, что после ожидаемого ухода французской охраны может случиться резня.

Поэтому немецкий генеральный консул в Алжире Зигфрид фон Ностиц поручил мне поднять моральный дух этих людей с помощью двух ящиков виски. Разве нефть не предназначалась Германии? А раз так, то и спиртное требовалось во имя Германии!

Я летел над горами Атласа в страшную бурю, и вместе со мной в ветхом, оставшемся со времен второй мировой войны самолете ДС-3, летел директор немецкой нефтяной компании.

Ящики с виски стояли на полу рядом с моим креслом, однако в отличие от меня они не были привязаны ремнями безопасности, и напрасно я пытался удержать их на месте всякий раз, как самолет попадал в очередную воздушную яму, и они, словно невесомые, подскакивали вверх, достигая подлокотника моего кресла, а затем, когда самолет выравнивался, снова падали на пол. Я очень хорошо понимал, что без виски моя миссия провалится — без спиртного ни о каком подъеме духа нельзя было и думать.

Воздух в самолете наполнился запахом виски. Положение было глупым, а я с трудом боролся еще и с тошнотой.

В лагере поисковиков нас встретили сдержанно, с опаской. Однако же многие бутылки все же уцелели и тотчас пошли по кругу, как это бывает в ковбойских фильмах. Я заверил своих соотечественников, что положение в столице намного опаснее, поскольку банды, орудующие там, действуют и днем и ночью, и пообещал им, что в случае необходимости их своевременно вывезут.

Когда я говорил все это — не будучи сам убежден до конца, — я не мог не думать о печальной участи алжирских солдат, служивших во французской армии и охранявших теперь наш лагерь. Но они стояли спокойные, сдержанные, погруженные в свои мысли. Такое их поведение имело один-единственный источник — ислам.

Немецким же рабочим для подъема духа требовался алкоголь и, значит, этот алкоголь служил Германии.

Я нахожу решение

Алжир, 28 мая 1962 г.

Работая атташе немецкого генерального консульства в столице Алжира, я в течение прошедших девяти месяцев был свидетелем жутких картин преступлений и трагедий. Почти ни одной ночи не проходило без взрывов пластиковых бомб, причем в отдельные ночи их количество достигало сотни, а то и больше.

Шел месяц за месяцем, и только в одной алжирской столице было убито около тысячи человек, большинство из которых застрелили почти в упор. Фронт Национального Освобождения сражался с Францией за независимость Алжира.

Французские и испанские колонисты, жившие в колониальном Алжире и именовавшиеся «черноногими», тоже вели войну с Парижем, пытаясь любой ценой удержать страну под французским господством.

Их подпольная армия, известная как «Секретная вооруженная организация» (ОАС), направляла в алжирские кварталы подожженные бензовозы, охотилась за алжирцами, точно за зайцами. Из окна своей квартиры в районе эль-Биар я мог видеть то, что осталось от одного из горных селений после того, как французские войска подвергли его напалмовой атаке. Отправившись в больницу «Мустафа», чтобы разы-скать раненых немцев, я видел, как туда поступали новые жертвы, в среднем по одному человеку каждые двадцать минут. У всех было одно и то же: выстрел в голову, причем в большинстве случаев —сзади.

Теперь, когда после определения срока представления независимости Алжиру было, наконец, заключено перемирие, соблюдавшееся и Францией, и ФНО Алжира, ОАС, в составе которой было много дезертиров из германских частей, прилагала бешеные усилия, стремясь к эскалации акций запугивания, чтобы вынудить алжирцев к ответным действиям и тем самым сорвать перемирие с Францией и оттянуть, быть может, на неопределенное время момент обретения независимости.

Выполняя этот адский план, командос ОАС начали операции по уничтожению алжирской университетской молодежи и убийству направлявшихся на рынки алжирских женщин, на которых до сих пор нападать принято не было.

На следующий день, когда дети наших соседей вернулись домой с глазами, полными страха от тех ужасов, которым подвергались алжирцы, мать успокаивала их, говоря: «Они же всего-навсего арабы». В течение этого периода времени, когда мне приходилось не расставался с готовым к стрельбе пистолетом «Вальтер ПК» калибра 7,65, я не раз пытался понять ту тайну, которая помогала соблюдавшим перемирие алжирцам переносить все эти унижения, дурное обращение и преследования.

И, наконец, я разгадал загадку, перечитывая аят 153 из второй Суры (главы) Корана, который гласит: (О те, которые уверовали! Обращайтесь за помощью к терпению и молитве. Поистине, Аллах — с терпеливыми!).

Реакция мусульман

Бонн, 17 октября 1964 г.

В течение двух последних лет я, работая в Политическом департаменте МИД, отвечал за отношения Германии с Индией, Пакистаном, Цейлоном, Непалом, Бутаном и Сиккимом.

Хотя мне приходилось часто сотрудничать с индуистами Индии и Цейлона, я по-прежнему не мог уверенно прогнозировать их реакцию на те или иные события. И, напротив, мне казалось, что я в состоянии понять реакцию пакистанских и индийских мусульман и даже тех, кто проживал в Бенгалии. Здесь прогнозировать было легко.

Такое положение не следует объяснять существованием каких-то туманных связей между народами Индии и Германии: есть более рациональное объяснение этого факта. Оно состоит в том, что мусульмане исповедуют религию, которая базируется, как и у христиан, на Божественном Писании, что в принципе сближает, а нередко и делает просто адекватными их богословско-правовые подходы. Согласно Корану, и те и другие принадлежат к числу «людей Писания» (ахлю ль-Китаб).

К такому выводу пришел знаток многих языков индийский ученый-мусульманин профессор Мухаммад Хамидулла, показав в своем опубликованном в 1941 г. труде, что провозглашенная Мухаммадом в первом году хиджры объединительная конституция Медины была первой письменной конституцией в истории государств мира.

То, что этот поразительный документ, включающий 52 четко сформулированные статьи, дошел до нас, является заслугой Ибн Исхака. Статьи охватывают: вопросы социальной и экономической интеграции с мухаджирами, переселившимися из Мекки; основанные на законе взаимоотношения между иудейскими и объединенными арабскими племенами; нормы, касающиеся взаимопомощи, военных союзов, арбитража, предоставления права убежища. (Мухаммад Хамидулла, Первая письменная конституция мира, Изд. 3 е, Лахор, 1975 г.).

На этом фоне поистине удивительно, что обладающие правовой культурой западные и мусульманские дипломаты не могут находить общей платформы при встречах между собой.

Любовь к доллару

Гонконг, 16 июня 1971 г.

Вместе со своим начальником д-ром Дирком Онкеном я совершал долгое воздушное путешествие в Токио и Киото для участия в консультациях, которые решено было провести между сотрудниками департаментов политического планирования Германии и Японии. По пути мы сделали остановку в Гонконге.

Пролетая над Вьетнамом, мы могли видеть воздушную атаку против одной из хошиминовских колонн, которая была видна с высоты. В этот момент французская стюардесса предлагала нам роскошные блюда кухни ресторана Риц. Ситуация была, поистине, сюрреалистичной.

В то время Гонконг, эта колония Британской короны, был образцовой базой для прифронтовых сил, «зоной отдыха» для них. Поэтому один из пассажиров громко воскликнул: «Проститутки всех стран, соединяйтесь!»

Будучи западным туристом, я должен был, бродя «по дну города», держаться подальше от девиц, которые набрасывались на меня, точно стаи москитов. Сердце мое исходило кровью, когда маленькая китаянка умоляюще просила: «Всего за один доллар, господин!...». Если же эти женщины хотели получить побольше долларов, они должны были предложить что-то необычное, и их услуги были чудовищным извращением, вроде некоторых садистских китайских способов половых сношений гомосексуального характера. Как бы то ни было, в те дни, когда еще не был открыт СПИД, американские войска несли от венерических заболеваний потери не меньшие, чем потери от боевых действий.

Каждый раз, когда падение нравов в сексуальной сфере создает проблемы, имеющие массовый характер, реакция христиан бывает предсказуемой. Сначала слышится предупреждение о необходимости моральной сдержанности; более того, некоторые люди считают сексуальных извращенцев и наркоманов жертвами справедливого божественного возмездия. Затем, в свете более весомых медицинских объяснений такие метафизические, нерациональные толкования отвергаются, и христианам напоминают, что им следует проявлять сочувствие к себе подобным, навлекшим на себя эту беду.

Мусульмане же рассматривают эти вещи с более взвешенных позиций, поскольку они знают, что нормы и правила, которые установил Всевышний в сфере поведения человека, Он определил не для Себя, но именно для человека. Они знают, что от того, станут ли люди соблюдать моральные и этические нормы или нет, Богу никакого вреда не будет. Как сказал Абд аль-Кадир аль-Джилани, чьи слова подтверждает Ибн Араби: «Аллах Всевышний, Преславный, хвала Ему, ни в чем не нуждается со стороны Своих творений».

Если люди уважают и соблюдают Его установления и правила, то они действуют в своих же интересах. Если же они нарушают их, то наносят вред самим себе. И этим все сказано.

Возьмем для примера пьяного водителя, налетевшего на дерево, или гомосексуалиста, который заболел СПИДом, а затем передает его своей ничего не подозревающей жене. В обоих случаях действуют одни и те же механизмы. И дело тут не в ниспосылаемых наказаниях, но во вполне естественных результатах образа жизни, находящегося в противоречии и противодействии с истиной, присущей Природе, частью которой являемся и мы.

С этой точки зрения представляется вполне правильным назвать исламский кодекс поведения человека — шариат — Праведным путем. Каждый раз читая первую суру Корана — Фатиху, мусульмане молят Аллаха сохранить их на Праведном пути, обращаясь к Нему с просьбой вести их прямой дорогой.

По пути Ария

Вена, 2 ноября 1974 г.

Вскоре после своего возвращения из трудного и опасного путешествия, проделанного в 1853 г. в Мекку и Медину с целью совершения хаджа, британский путешественник сэр Ричард Бертон (1821–1890) составил отчет о своих приключениях, который благодаря его точности и детальному характеру можно сравнить с фоторепортажем. Отчет опубликован в книге «Личное повествование о паломничестве, совершенном в Медину и Мекку», и является непревзойденным источником сведений о положении Хиджаза в тот период времени.

В викторианском обществе той эпохи это событие не вызвало большого интереса, поскольку люди считали, что утверждение Бертона о принятии им ислама — это просто большой вымысел. Другие же критики обвиняли его, наоборот, в том, что он слишком далеко заходит, играя роль мусульманина.

На самом же деле, истина состоит в том, что Бертон проник в суть религиозного учения ислама, его истории, языка и культуры так глубоко и полно, как до тех пор не удавалось никому.

Сегодня представляется, что Бертон не только принял ислам, но и стал суфием — последователем учения Абд аль-Кадира аль-Джилани. Об этом он намекнул сам в 3-м издании своей книги, вышедшей в свет в 1879 г. В ней Бертон в духе суфийского монотеизма указал на то, что мусульмане, которые, подобно христианским еретикам (последователям епископа Ария), почитают Ибрахима, ближе к учению Христа, чем христиане, которые последовали за более поздним толкованием Св. Павла и епископа Афанасия. Очевидно, что Бертон не имел возможности преодолеть обычный защитный механизм, с помощью которого западные деятели стремятся исказить истины, не согласующиеся с их враждебностью к исламу. Сегодня этот психологический, затрудняющий понимание барьер почти таков же, как в эпоху крестовых походов, несмотря на имевшее место изменение позиции Ватикана в отношении братской религии — ислама.

Изначальная терпимость

София, 26 июля 1976 г.

Возвращаясь с VIII международного конкурса балета — неофициальной всемирной олимпиады хореографического искусства, — который проходил в расположенном на черноморском побережье Болгарии городе Варна, я открыл для себя в Софии маленькую церковь, стоящую ниже уровня улицы, словно она провалилась в яму. Это странное здание, носящее название «Церковь Св. Петры Са­ма­рийской», явилась одним из замечательных образцов архитектуры болгарской столицы, созданных в то время, когда страна была частью Османской империи. Сопровождавший меня гид объяснил мне, что столь странное положение церкви свидетельствует о дискриминации, которую мусульмане осуществляли в отношении христианского меньшинства. Однако я смотрел на эту проблему по-иному.

Я знал, что испанские христиане, восстановив свое господство в стране, варварски разрушили все мечети от Малаги до Гренады и от Севильи до Толедо. В Кордове прекрасное здание Альгамбры было спасено от полного разрушения только потому, что была возможность превратить его в христианский собор. Позднее, в XIX веке, такая же участь постигла пятничную мечеть в Алжире.

Точно также я знал, что напрасно было бы сегодня искать в Сербии и Греции хотя бы одну мечеть из сотен, построенных там в годы Османского правления. В Белграде уцелела только одна не имеющая никакой архитектурной ценности мечеть, которая не была разрушена, подобно всеми остальными.

Какое вопиющее несоответствие! Мусульманские завоеватели не только разрешали продолжать христианское богослужение в существовавших храмах, но, более того —они разрешали строить и новые церкви в странах, находившихся под их властью. Что может вызвать у иностранных туристов восхищение более сильное, чем то, которое они испытывают при виде известной византийской церкви Чора, или православных греческих и армянских соборов в Стамбуле?

Если мусульмане были бы столь же непримиримы, как христиане, то что могло бы остаться до наших дней от сербских монастырей и храмов в таких областях, как Лек Охрид, Граканика, Декани, Сопокани, Пек, Студеника? Что осталось бы от величественной Айи Софии в Стамбуле?

Очевидное различие между христианской непримиримостью и мусульманской терпимостью берет начало от точного и недвусмысленного коранического требования проявлять терпимость по отношению к верующим из числа «людей Писания» — требования, ставшего четкой и детализированной юридической нормой, направленной на защиту меньшинств и иностранцев. 256-й аят Суры «Корова» прямо гласит: (Нет принуждения в религии!).

Религиозный плюрализм разрешается в 48 ом аяте 5 ой Суры «Трапеза» как стимул для того, чтобы стараться опередить друг друга в добрых делах, угодных Аллаху. А 8 ой аят 42 ой Суры «Совет» говорит вполне ясно: (А если бы Аллах пожелал, то сделал бы вас общиной единой).

Такую терпимость можно лучше понять, если знать, что мусульмане считают Христа величайшим из пророков: (...и что открыли Мы тебе и что завещали Ибрахиму, и Мусе, и Исе...) [Аврааму, Моисею и Иисусу] (Сура 42, аят 13).

В условиях толерантного исламского законодательства, регулирующего права и привилегии меньшинств, христианам было разрешено самим организовывать дела своей общины и отправлять свой культ в собственных храмах. Немусульмане освобождались от военной службы взамен уплаты справедливого налога джизьи еще задолго до того, как возникла идея отказа от военной службы «по зову совести».

Подобно иудеям под христианским управлением, зиммии должны были в странах ислама носить особую одежду. Они не могли рассчитывать на государственную или военную карьеру, но, вместе с тем, имели возможность конкурировать с мусульманами на рынке в торговле, могли заниматься творческой деятельностью в области искусств, производить и потреблять свинину, пить спиртные напитки.

Согласно мусульманскому праву, также, как и в римском праве, был узаконен принцип соблюдения договорных обязательств вне зависимости от религиозной принадлежности договаривающихся сторон. К сожалению, злосчастные крестовые походы на практике часто приводили к тому, что теоретические принципы не соблюдались, и это заметно ухудшало положение христиан, живших под мусульманским правлением. В результате этих войн в позднее средневековье немусульманскому населению было запрещено строить храмы, превосходящие по высоте близлежащие мечети. Потому-то Церковь Св.Пет­ры Самарийской и была построена на таком низком месте! Правда и то, что шафиитские факихи запрещали звонить в церковные колокола. Но разве сравнима подобная дискриминация с тем, что христианские правители запрещали не только голосовой призыв муэдзина на молитву, но и сам ислам.

Образцовый пост

Белград, Рамадан 1977 г.

Садовник, работавший у меня, был албанцем из сербского края Косово, расположенного на юго-востоке Югославии. Это был худой, как палка, но крепкого здоровья человек. Набожный мусульманин, он скрупулезно соблю­дал пост в течение всего священного месяца Рамадан, так что был достоин своего имени и фамилии «Рамадани Рамадан»; причем во время поста он не допускал каких бы то ни было послаблений в своей работе. После поста, длившегося все светлое время дня, вечером, в определенный час, он, слегка поев, отправлялся в единственную в Белграде мечеть, расположенную на расстоянии трех миль, неподалеку от парка Калемаджан, чтобы совершить вечернюю молитву вместе с несколькими товарищами — албанцами и собратьями из Сараево, Мостера или других городов мусульманской республики Боснии, входивших в состав коммунистической Югославии.

Время от времени мы звали Рамадани разговеться вместе с нами, причем подобное предложение он мог принять от нас только вечером, с заходом солнца, поскольку до этого, с самой утренней зари, как только становилось возможным отличить на горизонте тонкую как нить белую полосу от ночного мрака, и затем, в течение всего дня, он категорически отказывался выпить хоть чашечку кофе.

Недавно я был свидетелем такой же твердости духа у другого постящегося мусульманина. Он летел на самолете югославской авиакомпании в Стамбул. Время от времени мой спутник бросал взгляд на свои ручные часы, не притрагиваясь к пище и в то же время не разрешая стюардессе унести ее, пока не наступило время разговения.

Совершенно не имеет значения, когда начинать и когда переставать поститься, если речь идет о том, чтобы сбросить вес или оздоровить тело путем очищения организма, или продемонстрировать солидарность с голодающими в Африке, или закалить волю путем духовного тренинга. Однако достижение всех этих целей приносит лишь второстепенную, преходящую пользу, ибо мусульманин соблюдает пост в месяце Рамадан прежде всего потому, что эту обязанность возложил на него Всемилостивый Всевышний Аллах.

Если бы не Откровение, мы были бы слепы

Белград, 28 марта 1978 г.

У меня вошло в привычку поочередно читать две книги сразу, переходя от одной трудной темы к другой. Вот и сейчас, продолжая следовать ей, читаю некоторые классические труды по мусульманской философии X–XIII веков, в частности, книгу «Опровержение опровержения» Ибн Рушда в переводе Симона Ван ден Берга (Лондон, 1969).

Следуя обычаю западных ученых, которого они продолжали придерживаться при обсуждении спорных проблем вплоть до XIX века, Ибн Рушд, чтобы умалить значимость своего наиболее непримиримого оппонента —Абу Хамида аль-Газали, сделал предметом своей критики и саму личность этого выдающегося ученого. Подробно разбирая параграф за параграфом книги аль-Газали «Опровержение философов», Ибн Рушд опровергает их все. При этом, каждый из своих разборов он начинает горделивой фразой: «Между тем я говорю...».

В начальный период средневековья мусульманские философы попали в ту самую сеть вопросов, которую сплели их учителя-греки, и поэтому пошли тем же путем, что Платон, Аристотель, Плотин, Прокл. Следуя им, персоязычные и арабоязычные философы ограничивались в своих исследованиях проблемами извечности (или, напротив, сотворенности) бытия, взаимосвязи между существующим и возможным, природы духа и т.п. Они были очень сильно увлечены наукой о космосе, вопросом о том, был ли Вечный Аллах Первым, кто привел все в движение. Их интересовало, почему небесные тела двигаются именно так, а не иначе, или, например, вопрос о точном количестве ангелов.

Что касается самых горячих философских вопросов нашего времени, скажем, проблем причинности или смысла бытия, то в тот период они не вызывали у них сколько-нибудь серьезного интереса. Эти мыслители приблизились к подобным проблемам, лишь задавшись вопросом о том, реализовал ли Великий и Всемогущий Аллах Свою волю, когда сотворил Вселенную...

Заворожил ли Аристотель, подобно удаву, умы этих правоверных философов, и потому они ограничились лишь рассмотрением прошлого? Или же они поняли, что поиск побудительных причин божественного характера — это дело бесполезное, не говоря уже о том, что оно могло бы восприниматься еще и как свидетельство безверия?

Время сохранило для нас многие работы мусульманских мыслителей, говорящие об их выдающемся интеллекте. Это — труды, написанные такими титанами мысли, как аль-Фараби, ар-Рази, аль-Кинди, Ибн Араби, Ибн Сина, а также философами, о которых говорилось выше. И сегодня, когда мы с грустью осознаем, что попытки решения метафизических проблем методами логического анализа ведут только к ложным заключениям, наше внимание вновь привлекает то, что первопроходцы философии смогли со всей определенностью прояснить как раз этот самый вопрос, показав, что с помощью рациональной человеческой логики невозможно придти к окончательному и истинному пониманию сути Сокровенного.

Если для Великого и Всемогущего Бога не существует прошлого и будущего, если природа Его бытия состоит в вечном присутствии, если Он пребывает вне границ времени и пространства, то возможно ли постановкой внешне рациональных (а по существу, применительно к проблеме, — иррациональных) вопросов получить достоверные знания о Нем?

В свете подобных загадок бытия остаются окончательно не постижимыми даже истины, познаваемые с помощью чувств, например, обоняния, осязания или зрения. Другими словами, без Откровения мы оставались бы слепыми.

Желанный глоток воды

Белград, Рамадан 1978

В этом году мы решили попробовать во время поста максимально следовать всему, что принято в обычаях мусульман. Правда, в отличие от достаточно распространенной в исламских странах практики, мы не восполняли глубокой ночью то воздержание от пищи, которого придерживались днем. (Кстати, насколько согласуются с духом заповеди о запрете для католиков есть мясо по пятницам их роскошные застолья с «дарами» моря, устраиваемые в те же самые дни?).

Как бы то ни было, представлялось важным, чтобы человек перед тем, как начать поститься, выпивал бы достаточное количество жидкости (ведь человеку, в отличие от верблюда, Бог не дал естественного резервуара для хранения воды).

Первые два дня поста — это самое трудное время: человек перманентно страдает от головной боли. Поэтому мы советуем продолжать поститься даже тогда, когда, согласно шариату, разрешается прерывать пост, например, если человек оказывается в пути.

В течение дня следует спланировать дела так, чтобы можно было использовать свои биологические возможности в тот момент, когда эти возможности достигнут максимума. Исходя из этого, я делил свои дела на три группы: те, которые надо сделать обязательно, те, которые следовало бы сделать, и, наконец, те, которые было бы неплохо сделать. Таким образом, я начинал с обязательных для себя дел, причем их выполнение приурочивалось к тому времени, когда мое кровяное давление достигало своего естественного максимума — один раз утром и один раз в полуденное время. Точно также в те моменты, когда содержание сахара в крови уменьшалось, а кровяное давление падало, я всячески старался не подвергать опасности жизнь других людей (да и свою тоже), избегая, в частности, садиться за руль автомобиля, ведь из-за невнимательности или помутнения рассудка число смертельных случаев возрастало многократно.

Когда мусульманин постится в Югославии, какие-то вещи так или иначе напоминают ему о том, что здесь он все же не свой. Например, попадая в Министерство иностранных дел в «Кнеза Милоша», он вынужден извиняться за свой отказ от чашечки кофе по-турецки, или сока, или, наконец, просто стакана воды, которые традиционно предлагаются гостю. И тем не менее, лично я, вежливо отказываясь во время рамадановского поста от этих знаков благорасположения к гостю, ощущал одновременно известное понимание и даже уважительное отношение к подобному отказу, что допустимо объяснить не иначе, как тем, что среди граждан этого атеистического государства насчитывается около миллиона мусульман.

После недельного поста (не менее 18 часов в сутки, если месяц Рамадан приходится на лето) наступает период, когда человек уже совершенно естественно экономит движения и слова. Например, мои движения непроизвольно становятся медленнее, а в разговор я вступаю лишь при необходимости, спокойно взирая на происходящую вокруг суету и чувствуя, что с каждым новым днем поста становлюсь все свободнее и умудреннее.

Когда же вечером, с наступлением темноты, я приступаю к еде, начиная с маслины и большого глотка воды, как рекомендуется традицией, меня охватывает чувство, будто я ужинаю за столом, уставленным яствами.

Состояние человека во время поста можно было бы уподобить растению, которое жаждет полива после засухи и которому нужно относительно немного влаги, чтобы быстро восстановиться... И вот я с наслаждением принимаю легкую овощную еду.

С каждым днем, проведенным в посте, становится все более возвышенным моральный дух человека, возрастает его уверенность в собственных силах, в способности хорошо справляться со своими делами. Но разве и без этого допустимо было бы сомневаться в том, что пост принципиально нацелен на усиление стойкости человека перед соблазном, имя которому ширк (многобо­жие), на предохранение его от неразумных шагов по сознательному или спонтанному обожествлению того, что отнюдь не является непременно обязательным и абсолютным для человеческого бытия.

Возвышенность духа и физическое испытание

Эдирне, 12 июля 1978 г.

Главный архитектор султана Сулеймана Великолепного Синан, занимавший свой пост с 1569 г., увенчал свои достижения в области искусства строительством мечети Селимийя в Эдирне, которое длилось на протяжении 1568–1574 годов.

Сегодня лишь немногие из посетителей этой мечети знают, что великий зодчий сумел поместить три не пересекающиеся друг с другом лестницы внутри одного изящного минарета. Каждая из этих лестниц обвивает другую, сливаясь с ней лишь у общего входа и выхода.

Служитель мечети разрешил мне в виде исключения подняться по лестнице. Медленно поднимаясь в непроглядной тьме, я почувствовал сильную напряженность, вспугнув летучих мышей и случайно залетевших сюда птиц (которые, в свою очередь, испугали и меня), но продолжал, низко согнувшись, продвигаться вперед. От сильнейшей нагрузки у меня даже стали дрожать колени, однако о возвращении назад не могло быть и речи, поскольку лестничное пространство не давало никакой возможности развернуться в обратном направлении.

Ситуация, в которой я оказался из-за специфической конструкции лестницы, как бы уже заранее была исполнена глубокого смысла: не представляя даже, когда завершится мой подъем, я тем не менее не сомневался в том, что он непременно завершится, ибо я находился на бесповоротном пути... Более того, такой путь, несмотря на его изнурительность, принес мне огромное моральное удовлетворение от преодоления как подъема, так и последовавшего за ним не менее трудного спуска. То, что вызывало почти физическое страдание, обернулось в конечном итоге радостным возвышением духа.

Конкурс балета и состязание богословов

Белград, 26 января 1979 г.

Будучи одновременно юристом, балетным критиком, и исполнительным секретарем мюнхенского Балетного клуба, я имел обыкновение каждый год организовывать балетные вечера в театре «Гертнер Плац» в Мюнхене. Программа всегда строилась на представлениях, которые по очереди, друг за другом, давали частные балетные школы; причем никаких посторонних зрителей не было.

Моей конечной целью было доказать наивным руководителям и учащимся наличие качественного различия между балетными школами города, часть из которых была достаточно высокого уровня, но другая, напротив, отличалась столь низким уровнем, что могла вызывать только сожаление. Я надеялся, что слабые школы, приняв участие в состязаниях вместе с сильными, в дальнейшем самоустранятся от них.

Быть может, Герхард Жезесни втайне руководствовался сходным стремлением, публикуя результаты опроса, проведенного среди представителей католического, протестантского, буддистского, мусульманского и иудейского духовенства («Die Antwort der Religionen», 1971, 1st ed. 1964).

Каковы бы ни были его истинные намерения, но действительно, было больно читать о том, насколько туманными, незрелыми и вызывающими невольную иронию оказались ответы, которые дали представители христиан, особенно, в сравнении с лаконичными, точными и взвешенными ответами Мухаммада Асада, представлявшего ислам, и Курта Вильгельма, представлявшего иудаизм.

Профессор-протестант Эрнст Вольф исписал несколько страниц рассуждениями по вопросу о взаимоотношении между истиной, добываемой через органы чувств, и истиной, постигаемой без их участия, умудрившись при этом ни разу не вспомнить о роли Бога.

Ниже я позволю себе привести образчик того, как увяз в словах профессор-католик Иоганн Баптист Мец: «Поскольку утвердилось убеждение, что Откровение, данное через Иисуса Христа, есть единственный путь к спасению, в котором вопрос о человеческом бытии находит окончательный исторический ответ, то такой ответ, имея нормативный характер, должен быть недвусмысленным и доступным для человечества на протяжении веков. На практике так и случилось благодаря „Священному Писанию“, хотя письменное закрепление Откровения имело место среди народа, уже обладавшего Писанием в качестве средства сохранения привычной исторической традиции». Как понимать сказанное?!

В противоположность этому Мухаммад Асад спокойно и ясно разъясняет: «Ислам не рассматривает истину по двойному критерию, не допускает противопоставления некоей „другой“ истины истине „нашей“... Речь может идти только о познанных и непознанных аспектах одной универсальной истины».

Он пишет также: «Одни только естественные науки не в состоянии помочь нам раскрыть все стороны истины. Чтобы обеспечить нас необходимым ориентиром верного пути, на который не в состоянии выводить научные знания, Аллах вдохновляет нас с помощью того, что называется Откровением, ниспосылаемым Им избранным людям, отличающимся особой готовностью к его восприятию и называемым пророками». В этом и заключено окончательное решение проблемы.

Предопределение не оправдывает бездействия

Бонн, 27 февраля 1980 г.

Замечательная автобиографическая книга Мухаммада Асада «Дорога в Мекку» (Франкфурт, 1955) научила меня, что восточный фатализм, если правильно его понимать, выражает отношение не к будущему, а к прошлому.

Принятие идеи предопределения (судьбы) не оправдывает бездействия, — это просто вера в то, что за всем происходящим, хотим мы того или нет, стоит воля Аллаха.

У меня также вызвала интерес мысль Асада о том, что двойственная враждебность к «плотским» желаниям, которую Св. Павел привнес в христианскую церковь, унижает достоинство человека как совершенного существа. В результате, под маской христианства возродилось манихейство, которое до наших дней пытается провести разграничительную линию между так называемым «святым» и «мирским», что совершенно чуждо характерному для ислама универсальному взгляду на человека.

Асад также обращает внимание читателя на факт, который часто игнорируется. Он состоит в том, что Мухаммад совершил революцию в системе ценностей современного ему арабского общества, введя в него совершенно новые политические представления и социальные ориентации вместо родоплеменных связей, которые тогда доминировали над всеми прочими факторами (подобно тому, как обстоит сегодня дело с националистическими настроениями). Тем самым Пророк объединил свою общину с помощью уз одной только религиозной солидарности.

Точно так же заповеди и приемы Мухаммада в отношении содержания и техники молитвы вырвали корни кичливости и высокомерия из душ бедуинов-курейшитов, которые с приходом ислама, совершая молитву, стали трепетно и смиренно склоняться перед своим Всевышнем Создателем.

Представление дервишей

Конья, 13 июля 1980 г.

Из окна гостиницы мы любовались изумительно красивым зеленым куполом мавзолея Джалал ад-Дина Руми, который является точной копией купола Мечети Пророка в Медине. Основанное Руми братство — тарикат (букв. «путь»], — известное как «Вращающиеся дервиши» (маулавитское братство), продолжало существовать, несмотря на запрет, наложенный Ататюрком 13 декабря 1925 г., точно так же, как некогда, в течение сорока одного года, продолжал действовать орден иезуитов, запрещенный Папой в 1773 г.

Теперь дервиши дают представления, которые считаются концертами фольклорного искусства. Однако очень скоро обнаруживается, что на деле такие представления есть не что иное, как ряд религиозных обрядов, которые расцвели на периферии ислама. Поэтому с первого же взгляда видно, что непрерывное движение дервишей является вовсе не уникальным видом танца, а способом погружения в религиозную медитацию.

Мой преподаватель игры на нае (свирели) был одним из таких дервишей-энтузиастов и пытался — еще до того, как я погрузился в изучение самого Корана, — направить меня на изучение огромного сочинения его учителя Руми, которое носит название «Маснави» («Поэма») и содержит бесчисленное количество религиозных суфийских стихотворений.

Нет ничего удивительного в том, что моего преподавателя так привлекала полная лирики и экстатического чувства суфийская поэзия Руми, в которой растворялись все догматические различия.

Эти дервиши ведут своих последователей к исламскому в целом монотеизму, но с так или иначе проявляющимся пантеистическим оттенком. Не оказывается ли именно это содержанием их понятия тарикат, т.е. их дороги, их пути?

Мораль деловых отношений в исламе

Стамбул, 22 июля 1980 г.

Разглядывая витрины магазинчиков на крытом восточном базаре Стамбула (Капалы чарши), мы остановились на минуту перед сувенирной лавкой, в которой никого не было. Однако очень скоро к нам обратился хозяин соседнего магазинчика, предложив продать что-нибудь из товаров своего соседа. Он не пытался уговорить нас купить у него, не стремился извлечь выгоду для себя.

В другом месте мы заранее полностью заплатили за кожаную куртку, которую следовало скроить и доставить нам в Германию. Мы были уверены, что получим ее, хотя до того момента совершенно не знали торговца и, быть может, никогда не встретились бы с ним в будущем.

Потом моя жена попросила торговца драгоценными камнями оценить качество ее бриллиантового украшения. Торговец взял его и отсутствовал в течение получаса, уйдя посоветоваться со своим более опытным коллегой. Столь долгое его отсутствие беспокойства у нас не вызвало, потому что мы были уверены, что получим обратно именно наш, а не какой-нибудь другой камень.

Что стоит за моральными принципами подобной коммерции, когда торговцы проявляют бескорыстие там, где, казалось бы, должен был бы царить дух жестокой взаимной конкуренции? Можно ли объяснить это обстановкой прозрачности, которая царит на восточных базарах? Или дело тут в сохранении высокой нравственности, которая господствовала во времена старой системы цеховых общин?

Или же это результат детерминизма, проявляющегося в хозяйственной деятельности? А, может быть, это происходит благодаря победе и осуществлению на практике идей братства?

Истинная нравственность, лежащая в основе торговых отношений в исламе, делает невозможным свести их к уровню простой институциональной альтернативы. И хотя по этой проблеме написано немало (особенно по беспроцентной банковской системе), не существует, тем не менее, ни одного реального образца чисто исламской системы хозяйствования.

Одна из главных причин такого положения заключается в отсутствии универсальной и достаточно четко определенной правовой системы, регулирующей торговые взаимоотношения в исламе. Подобно тому, как обстоит дело с Основным Законом ФРГ или Конституцией США, Коран и Сунна в большинстве случаев дают лишь основные параметры широких рамок рыночной экономики, базирующейся на индивидуальной собственности и социальной ответственности.

Что же касается более конкретных норм, то они по большей части ограничиваются такими сферами, как заключение договоров и налогообложение, где запрещаются выплата процентов, ростовщичество и отношения, в которых присутствовал бы элемент азарта наживы (например, спекуляция товарами, полученными на условиях предоплаты).

Исламский образ поведения в сфере деловых отношений определяется соответствующими нравственными нормами, заложенными в Коране, и по сути своей не отличается от подлинно христианской модели экономических отношений. И ислам в состоянии играть большую роль в исправлении обычаев, царящих в сфере торговых взаимоотношений, — по крайней мере, путем исправления самого человека, поскольку в конечном счете не так важен характер той или иной системы, как та экономическая идеология, та нравственность, которой в своем прак­тическом поведении в сфере производства, потребления, предпринимательства, банковского дела руководствуются мусульмане с традиционно присущим им чувством высокой ответственности перед обществом.

Три раза, а не четыре

Стамбул, 29 июля 1980 г.

Стамбульский воздух был необыкновенно зноен и влажен. Желая все-таки встретиться с одним из наших друзей, с которым не удалось связаться по телефону, мы поневоле были втянуты в транспортное сражение, пробиваясь к нему поначалу на машине, а затем, оставив ее, и пешком, натрудив до боли свои ноги...

Моя теща Закийя нажала на кнопку дверного звонка раз, другой и — после небольшой паузы — третий. Никто, однако, не отозвался. Она повернулась и спокойно отошла от двери, не позволив мне нажать в четвертый раз, ибо больше нельзя, не принято!

Поступая таким образом, моя теща вряд ли специально думала о том, что в сущности строго следует одному из заветов Пророка . Конечно же, нет. Она всего-навсего действовала в соответствии с традиционно установившимся мусульманским обычаем, который действительно опирается на хадис, касающийся правил поведения в быту. Этот хадис, переданный Маликом ибн Анасом, дается под номером 261 в 74 ом разделе «Сборника достоверных хадисов аль-Бухари» («Сахих аль-Бухари»). В нем, в частности, повествуется о том, какую сдержанность и такт проявлял Пророк Мухаммад когда ему нужно было без предупреждения зайти в чей-либо дом: он не звал хозяев дома более трех раз. Если дверь не открывалась перед ним и после третьего зова, он справедливо полагал, что либо хозяев нет дома, либо они не могут его принять.

Это лишь один из многих примеров того, как Сунна Пророка являет собой образцовый стиль жизни для всей мусульманской общины. И чем больше я углубляюсь в изучение огромной массы хадисов (в особенности тех, что собрали и чью достоверность подтвердили аль-Бухари и Муслим), тем больше открывается передо мной та истина, что ислам — это обязательно еще и глубоко укоренившаяся цивилизация и культура.

Дорога в Мекку

Бонн, 18 августа 1980 г.

Мы уже достаточно близко подошли к концу ХХ ве­ка, чтобы быть уверенными в том, что за последнее столетие ни один человек не сумел внести в толкование и распространение ислама на Западе вклад больший, чем тот, что внес австриец Мухаммад Асад, который до принятия ислама носил имя Леопольд Вайс, будучи по рождению евреем.

Оказанное им мощное влияние объясняется не только тем уважением, которое он заслужил благодаря исключительной образованности и мудрости, но и его высокими нравственными качествами как стойкого и получившего достойное признание мусульманина.

Мухаммад Асад родился в 1900 г. и прожил жизнь, полную приключений, которые дали ему много поводов продемонстрировать свои многочисленные таланты.

В четырнадцать лет он убежал из дома, чтобы принять участие в первой мировой войне, причем ему удалось убедить австрийское военное начальство разрешить ему вступить в армию. В девятнадцать он работал помощником д-ра Мурнау и Макса Рейнхардта, крупнейших деятелей австрийского кино на заре его развития.

В двадцать два года он стал ближневосточным корреспондентом крупнейшей немецкой газеты «Франкфуртер Цайтунг». В 1926 г., после принятия ислама, Асад сближается с королем Ибн Саудом и известным пакистанским поэтом и философом Мухаммадом Икбалом.

В конце второй мировой войны он оказался в Индии, а когда было создано Пакистанское государство, занял в нем пост помощника министра иностранных дел. Затем пакистанское правительство направило его в Нью-Йорк в качестве постоянного представителя страны при ООН.

Это только некоторые важнейшие вехи достойной восхищения жизни, в которой в истинно исламском сочетании слились мысль и дело, философия и религия, искусство и политика. Асад являет собой образец человека Возрождения в его исламской интерпретации.

Сегодня все его книги стали подлинной классикой. Так, его работа «Ислам на перепутье» (1934 г.) внесла значительный вклад в дело возвращения исламским миром веры в себя, восстановления им своего достоинства и своей культуры, которые грозили быть потерянными перед лицом агрессивного западного технического превосходства. Пятьдесят лет тому назад, находясь в Дели, Асад с удивительной пророческой прозорливостью писал: «Очевидно, что рост социальных и экономических потрясений, а быть может, и серия мировых войн, масштабы которых человек не в силах предвидеть заранее, а также создаваемые наукой ужасные боевые средства, будут устрашающим образом толкать высокомерную материальную цивилизацию Запада ко все более глубокой неразумности, так что народы вынуждены будут снова смиренно и упорно искать духовные истины, и тогда-то сможет быть воспринята проповедь ислама».

В прекрасно написанной автобиографической книге «Дорога в Мекку» (1954) Мухаммад Асад рассказывает о том, как пришел к исламу.

В книге «Основы государства и управления в исламе» (1961 г.) он безоговорочно признает, что после Абу Бакра, Омара, Османа и Али — первых четырех праведных халифов, правивших в Медине, в истории не было ни одного подлинно исламского правления. Он также утверждает, что и Коран, и Сунна содержат лишь немногочисленные конкретные начала, касающиеся организации исламского государства и общества.

В своей книге Асад приходит к важнейшим выводам, среди которых можно отметить следующие:

1. Предмет мусульманского правоведения (фикха) за восемь веков развития стал значительно обширнее по сравнению со своим исходным источником — кораниче­ским шариатом.

2. В рамках конституционного устройства и законодательства, которые отражают содержание этого первоисточника, исламское государство в значительной степени несет в себе черты парламентской демократии англосаксонского типа с присущим ей верховенством закона, включая и такие институты, как, например, президентство и Верховный суд в США.

3. Таким образом, исламское пробуждение не требует восстановления средневековой исламской теократии.

В Медине в течение многих десятилетий Асад создавал свои замечательные произведения. Он перевел и прокомментировал первую часть Сборника хадисов аль-Бу­ха­ри («Сборник достоверных хадисов аль-Бухари, первые годы ислама», 1938), а также осуществил полный перевод Корана («Миссия Корана», 1980).

Этот гениальный перевод на английский язык уровня языка Шекспира стал важным литературным, научным и историческим событием. Своими примечаниями к Корану Асад обязан великому египетскому реформатору шейху Мухаммаду Абдо, автору «Рисалят ат-Таухид». В них он следует его примеру и идет, используя последние достижения в области филологии и естественных наук, по самому рациональному, самому короткому пути, ведущему к раскрытию сути проблемы. Его метод подчеркнуто свободен от превознесения каких бы то ни было действий или легенд, ведущих к искажению истины — тех самых, которые до такой степени заслоняют порой подлинную сущность ислама, что чуть ли не под запрет ставится какой бы то ни было рационалистический подход к его проблемам.

Защищая свои духовные и нравственные принципы, этот великий человек, достигнув своего восьмидесятилетия, переселился сначала из Медины в Танжер, затем в Лиссабон и, наконец, в Испанию, чтобы демонстрировать всем, что Мухаммад Асад по-прежнему верен себе: критичен, бдителен и исполнен жизненной силы.

20 февраля 1992 г. Аллах призвал его к Себе.

Печать пророков

Бонн, 27 августа 1980 г.

Человеческая мысль в процессе своего развития неизбежно должна приходить к идее одного и единственного Бога, в то время как идеология многобожия столь же неотвратимо ведет к установлению иерархической пирамиды богов хотя бы уже в силу того, что победитель ставит бога своего племени выше бога побежденных. Но это же, кстати, оказывалось и решающим моментом в том процессе развития, который вел к признанию одного высшего божества.

Иудейский прорыв к единобожию был, тем не менее, несовершенен, поскольку Яхве продолжали рассматривать как бога племени. Иисус исправил такое ошибочное понимание, однако миссия этого Сына Божьего приобрела искаженный вид, когда его последователи стали буквалистски толковать его родство с Богом.

Должен был появиться еще и другой пророк с проповедью об одном и единственном Всевышнем Боге для всех. В этом новом подходе как раз и заключен величественный вклад ислама в духовное развитие человечества, а тот факт, что совершенство и истина, по определению, не подлежат улучшению, объясняет уже сам по себе, почему Мухаммад стал еще и Печатью Пророков.

Ислам по собственному вкусу?

Бонн, 2 сентября 1980 г.

Даже те, кто прежде исповедовал агностицизм и принадлежал к адептам Витгенштейна4, впадают в соблазн использовать при рассмотрении ислама избирательный метод. Ими, в частности, предпринимаются попытки разграничивать в тексте Корана то, что относится к основам религии и имеет вечное, непреходящее значение, и принадлежащие прошлому и ныне изжитые нормы повседневного быта. Утверждая, что человек должен быть разумным и избегать преувеличений, они, тем не менее, совершают ошибку, когда пренебрежительно относятся к тем аспектам Священной Книги, которые как раз касаются прошлого, полагая, что с течением времени они, мол, утратили свое значение.

Но что в таком случае сказать, например, о ежедневной пятикратной молитве? Или — о посте, который длится месяц? Или — о воздержании от употребления спиртного и отказе от получения процентной прибыли от банковских вкладов? Утверждают, что все это, конечно же, неплохо, но совершенно непрактично в современном технологическом обществе. Подобный ошибочный подход означает, что его сторонник начал ровнять Коран по своему вкусу, выбирая из него лишь то, что он считает нужным для себя, и следуя лишь тем повелениям Аллаха, которые он находит приемлемыми для себя. Известно, что истинные мусульмане полны спокойствия и уверенности именно потому, что избирают для себя праведный путь безоговорочно и целиком, а не какие-то отдельные его участки. Именно в этом источник их вдохновенного состояния гармонии с самими собой и с окружающей их средой.

А иначе, как может человек познать, на что способен ислам, если он не предает себя Богу целиком и полностью?

Я не мог не стать мусульманином

Бонн, 11 сентября 1980 г.

С некоторых пор и доныне я пытаюсь, стремясь к большей определенности и лаконичности, систематично излагать на бумаге те философские истины, которые с теоретической точки зрения можно утверждать без какого бы то ни было логического сомнения. Результат этого стремления, которое я испытываю всю свою жизнь, отдавая себе отчет в относительной ограниченности возможностей человека в деле постижения конечной истины, стал нетрадиционным подарком моему сыну Александру ко дню его рождения. Я имею в виду посвященную ему мою 16 страничную брошюру «Фило­соф­ский курс восприятия ислама» (немецкие издания 1981, 1983 гг.; английское издание 1983 г.).

Занимаясь этой работой, я пришел, в частности, к выводу о том, что типичной идейной позиции сторонника агностицизма не хватает разума, что человек просто не может жить без веры во что-либо, что совершенно очевидна сотворенность того, что окружает нас, что ислам находится в наибольшей гармонии со всем, что действительно.

И вот таким образом, я не без внутреннего потрясения вдруг понял, что, вопреки тому, кем я был, и почти бессознательно я шаг за шагом преобразовывался сердцем и умом в мусульманина.

Оставалось сделать всего один, последний шаг — офи­циально объявить себя мусульманином.

Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад Посланник Аллаха!

Бонн, 25 сентября 1980 г.

В Исламском центре в Кельне я произнес традиционную формулу шахады (символа Веры), состоящую из двух свидетельств: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад — Посланник Аллаха!», — и избрал для себя мусульманское имя Мурад Фарид.

С того самого дня я мусульманин. Так я достиг желанного5.

Вращающиеся дервиши из Коньи

Бонн, 9 октября 1980 г.

В Бетховенском зале в Бонне «Вращающихся дервишей» из Коньи представляют так, точно это какая-нибудь группа экзотического танца. И многие зрители соответственно предвкушают скорее экстатическую, если не вакхическую круговерть, наподобие той, что отличала танцоров Дионисий6, а вовсе не то углубленное, духовное представление, которое они увидят в действительности. Его участники — организованные и дисциплинированные, благочестивые семейные люди — оказа­лись полной противоположностью тому, что от них ожидали: в замечательной художественной форме они представили самое последнее из того, чего достигла классическая религиозная поэзия и музыка в Турции.

Спектакль начался с исполненного на персидском языке гимна-славословия, сочиненного Джалал ад-Дином Руми. Исполнитель гимна — слепой шейх-певец и сказитель Кани Карака, обладатель мощного, глубокого и проникновенного баса.

На сцене бесшумно появляются дервиши мауляви в своих костюмах с богатой символикой. Их конической формы колпаки как бы символизируют надгробные камни, черные кафтаны напоминают о могильном мраке. Надетые под кафтанами белые куртки и шаровары навевают образ саванов.

Сначала дервиши делают три круга на месте, двигаясь неровной утяжеленной поступью. Приближаясь к неподвижно стоящему шейху, они раскачиваются из стороны в сторону, как бы кланяясь друг другу. Целуя руку шейха, они склоняются в глубоком поклоне, а он, в свою очередь, слегка наклоняется, чтобы поцеловать их колпаки. И только после этого они начинают совершать вращательные движения, причем их перекрещенные руки, едва прикоснувшись к плечам, быстро разъединяются, и вот уже раскрытая правая ладонь поднята к небу, а левая опущена к земле: все идет от Бога, с небес... и все, что получает дервиш, он отдает добровольно своему будущему... Вращение дервишей спокойное, без видимых усилий, в одном ритме, на одном месте.

Балетный критик, характеризуя их движения, говорил бы о левостороннем вращении вовнутрь, совершаемом на четыре счета, в котором трехтактовое перемещение ног завершается на четвертом повороте на правой ноге. Трудно поверить, но дервиши продолжают вращаться таким образом в течение 20–25 минут, причем не видно, чтобы они вспотели, устали или тяжело дышали. Эти суфии кажутся то белыми бабочками, то планетами, вращающимися вокруг некоего духовного центра. И совершенно неудивительно, что невозможно наблюдать за ними, не завораживаясь гипнотическим воздействием их спокойного и размеренного вращения, подобного кружению волн. В такие моменты этот в высшей степени отточенный прием делает человека чрезвычайно восприимчивым к возбуждению в нем сильнейшего религиозного порыва во имя ислама.

Старейший шейх группы Салман Тюзюн, авторитет которого в ней безграничен, занимает на сцене совершенно особое место. Его собственное вращение, необыкновенно изящное, исполненное в замедленном темпе, как в трансе, производит на зрителей огромнейшее впечатление. В конечном счете вся аудитория — мужчины и женщины, все как один, — вдруг осознают, что перед ними не какое-то заурядное и вместе с тем нелегкое для старого актера представление, но полное упоения выступление несдающегося человека.

То, чему мы стали свидетелями, было рождено божественным зажигательным талантом, не признающим возраста, питаемым благочестием и аскетизмом.

Стойкость ислама

Бонн, 20 февраля 1981 г.

Когда мусульмане сравнивают опасность, угрожающую исламу со стороны коммунистического мира, с опасностью, идущей с Запада, то многие из них опасаются духовной диверсии Запада больше, чем материального уничтожения коммунизмом. Такая реакция вызывается тем, что люди с достаточной определенностью видят безуспешность атеистической советской пропаганды в мусульманских республиках Советской Азии, равно как и бессилие советских танков выкорчевать корни ислама в Афганистане.

Нет сомнения в том, что исламу невозможно причинить серьезный вред, арестовывая шейхов и проповедников, запрещая религиозные обряды, конфисковывая священные книги.

Тысячи советских граждан продолжают знать Коран наизусть. Если того требуют обстоятельства, мусульмане могут молиться в одиночку в любом не оскверненном нечистотой месте, где бы оно ни находилось. В этом состоит одна из тайн способности ислама оказывать сопротивление в течение долгой эпохи тоталитаризма. Этим же объясняется тот замечательный факт, что миллионы китайских мусульман остались приверженными исламу, несмотря на правление Мао Цзе дуна и его культурную революцию. Здесь же и секрет того, почему в Испании сохранилось несколько сот мусульманских семей не только после потери средневековой Андалуcии, но даже во времена правления Франко.

К сожалению, ислам не обладает такой же стойкостью в противостоянии менее открытой, но более планомерной миссионерской деятельности, к неброской подрывной работе, которая внешне не носит целенаправленного характера, но идет рука об руку с коварным и опасным воздействием, оказываемым технологической цивилизацией Запада.

Справедливости ради следует признать, что западное индустриальное общество оказывает отравляющее воздействие на все религии, в том числе и на свою собственную, культивируя чисто материальные ценности. Идеи прагматизма, извлечения наибольшей прибыли, культ непрерывного роста производства, миф о безостановочном прогрессе, высокомерная самоуверенность представителей естественных наук, возомнивших себя философами, усиление идеологии агностицизма, умаление значения моральных ценностей у образованной части общества — все это определяет чисто западную ориентацию сугубо рационалистического отношения к жизни, а вместе с ним и возрастающую враждебность к религии.

Технократическое общество, в котором мы живем на Западе с его культом индивидуума и нравственностью, основанной на принципе «пропускать», «не возбранять делать», сталкивается с угрозой массового разрушения моральных основ, на которых строится само это общество, т.е. потери тех ценностей и норм поведения, которые коренятся в вере наших предков в Бога.

Скандальная демонстрация мод

Стамбул, 1 августа 1981 г.

Сегодня один из великих мусульманских праздников — Иду ль-фитр (День разговения). Случилось так, что именно в этот день мне дано было особенно четко разглядеть три разные стороны ислама.

Ранним утром я участвовал в продолжительных коллективных службах, которые отделяют конец поста, соблюдаемого в течение всего священного месяца Рамадан, от "Шекер байрама«7, который длится три дня подряд.

Мечеть в Тесвикийе была полна народа. Многие мусульмане принесли с собой собственные молитвенные коврики, я же, как и большинство других, молился во дворе перед мечетью, используя вместо коврика утренний выпуск свежей газеты.

В полдень мы посетили мечеть султана Аййуба, расположенную на высоком берегу Золотого рога. Ее здание построено на месте могилы султана Аййуба, именовавшего себя «знаменосцем Мухаммада» . Могила чудом была обнаружена во время турецкой осады в 1453 г. Мечеть, как и живописное место, где она расположена, обросла с тех далеких пор множеством легенд и рассказов.

Этот комплекс считается наиболее близким по своему духу к религиозным достопримечательностям христиан. Ведь, что еще можно сказать об обычае пить воду из четырех фонтанчиков, установленных по углам ограды, окружающей дерево, которое растет неподалеку от мечети, когда сначала открываются все четыре крана, чтобы затем один за другим снова закрыться.

Здесь влюбленные, родители, студенты, солдаты —словом все, кто обращается Аллаху с молитвенной надеждой, кормят 1001 голубку килограммом зерна, оставляя несколько зерен себе, чтобы посеять их после того, как надежды сбудутся.

С сельского базара люди приводят сюда животных, чтобы принести их в жертву Аллаху, а мясо их передать столовой для неимущих бедняков, открытой при мечети.

Конечно, толпа, бурлящая у мечети, лишилась бы своего колорита, если среди собравшихся не было бы маленьких мальчиков, одетых в костюмы генералов, адмиралов, эмиров и готовящихся к предстоящему им на следующий день обрезанию (таким образом эти дети отмечают свой праздник, и также колоритно будут праздноваться свадьбы их сестер в будущем).

Ваххабиты, несомненно, решительно пресекли бы такие фольклорные суеверные проявления «народного» ислама. Ведь они не допускают, например, никакого рыночного гомона, никакой предпринимательской деятельности вблизи Мечети Пророка . В своем безусловном требовании соблюдения приличий они не принимают в расчет ни местного исторического колорита, ни традиций народных развлечений.

Тем же вечером мы были на демонстрации мод и видели там платье, сшитое из черного шелкового крепа. Оно оказалось одним из самых привлекательных и одновременно одним из самых... скандальных, поскольку его серебряное шитье было выполнено из коранических стихов, да еще выписанных искаженными арабскими буквами. Красота рисунка вызвала горячие аплодисменты наивных людей, которые, несомненно, пришли бы в ужас, если бы смогли понять, какие тексты послужили украшением для демонстрируемой одежды. В течение жизни всего одного поколения после эпохи Ататюрка арабский алфавит стал здесь столь же непонятным, как китайские иероглифы. Он стал чужим для людей, чьи предки привыкли читать по-арабски и писать на своем языке с помощью арабской графики.

Не в этом ли суть «прогресса»?

Ибн Халдун, а не Маркс

Бонн, 28 апреля 1982 г.

Всем, кто до сих пор полагает, что ислам по природе своей препятствует прогрессу, было бы полезно прочитать «аль-Мукаддиму», т.е. вводную книгу многотомного сочинения по истории мира, написанную Ибн Халдуном. Это сочинение, известное под общим названием «Китаб аль-ибар» (Книга поучительных примеров8) было завершено в 1377 г. (перевод на английский язык Франца Роузенталя, Принстон, 1967 г.). Если бы Ибн Халдун, занимавший пост верховного судьи Каира, создал только этот труд, насчитывающий 400 страниц, то и его было бы достаточно, чтобы его имя навеки вошло в историю человеческой мысли.

За пятьсот лет до Карла Маркса и Макса Вебера Ибн Халдун стал подлинным отцом всей социологии и философии истории, выступив с требованием того, чтобы история была «чем-то большим, чем простое изложение сведений».

Им была предпринята первая известная в мире попытка открыть законы, объясняющие циклическое развитие истории, подъемы и упадки цивилизаций. Свое сочинение он писал, подвергая материалы известных ему традиционных исторических источников беспристрастному и критическому (пусть не всегда точному) анализу. В целом такой метод привел Ибн Халдуна к выводу о существовании взаимодействия между климатом и поведением людей, между спецификой той или иной цивилизации и чертами ее культуры.

Именно он, а не Карл Маркс, написал (еще в 1377 г.!), что «прибыль — это стоимость, производимая трудом человека», что «различие в положении людей есть не что иное, как результат различия в средствах, с помощью которых они обеспечивают свое существование».

Задолго до того, как Томас Манн написал своих «Буд-денброков», Ибн Халдун утверждал, что генетически наследственность ограничивается четырьмя поколениями.

За много веков до Фридриха Ницше Ибн Халдун заявил, что чем более диким и яростным оказывается народ, тем обширнее его владения.

Ибн Халдун опередил Фридриха Гегеля, открыв, что государства, так же как и отдельные люди, проходят естественный жизненный цикл.

Он опередил и Жан Жака Руссо, утверждая, что отношения между правителями и управляемыми должны основываться на общественном договоре («скрепленном ударом ладони о ладонь и клятвой о верности сделке»).

Задолго до современной теории законности (и вопреки точки зрения шиитов) Ибн Халдун пришел к выводу о том, что «только тот, кто может решать дела общины (например, халиф), имеет право управлять ею». Точно также он опередил Дэвида Юма, заявив о «непознаваемости механизма, с помощью которого причины вызывают те или иные последствия».

За века до Карла фон Клаузевица Ибн Халдун показал, что «в войне не может быть полной уверенности в конечной победе, ибо победа, успех в ней есть результат удачи и случайности».

Опережая Фридриха Шиллера и Иммануила Канта, он считал эстетические установки относительно наблюдаемых вещей философскими категориями, не упуская при этом из виду взаимодействия психологических механизмов (утверждая, например, что человек в состоянии представить высшую форму только в человеческом облике).

Особенно притягателен для меня метод Ибн Халдуна в понимании бытия и объяснении мистицизма. Будучи способным учеником аль-Ашари, он отрицал возможность получения человеком метафизического знания через чувственное восприятие или рассудочную способность: «Разум на практике является верным критерием... но, вместе с тем, разум не должен использоваться для оценки, взвешивания таких, например, вещей, как единосущность Бога, потусторонний мир, истинность пророчества, подлинный характер божественных категорий... Того, кто попытался бы делать это, можно уподобить человеку, который пробует взвесить горы с помощью ювелирных весов».

Можно ли сказать лучше?

Говоря о мистицизме (суфизме), Ибн Халдун высказывает подозрение, что суфии пытаются перед неизбежностью смерти узнать с помощью искусственного метода о том, что ждет их после кончины. И суждение его по этому вопросу отличается весьма категоричной суровостью: «Любое знание, любое дело, превышающее возможности человека, достоянием суфиев может оказаться лишь случайно».

Среди последователей суфийских орденов Ибн Халдун увидел тех, которые заслуживают характеристики «глупцов и недоумков. Они ближе стоят к безумцам, чем к разумным людям». Он высказал убежденность в том, что «все способы познать то, что превышает возможности человека, не подтверждены доказательствами и не приносят пользы».

Таковы его суровые, но верные суждения.

В целом же при оценке Ибн Халдуна следует, очевидно, концентрировать внимание не на вопросе о том, насколько гениален был он, или — насколько он заблуждался, но прежде всего на том, что он был продуктом исламской культуры в ее самом высоком проявлении.

Мечеть и церковь

Бурса, 22 июля 1982 г.

Бурса — древняя османская столица — дает возможность одновременно насладиться катанием на лыжах на горе Улудаг и купанием в Мраморном море.

Однако главной достопримечательностью Бурсы остается мечеть Улу Джами (Большая мечеть), расположен­ная в самом центре города. Внутренние стены этой мечети представляют из себя подлинный музей арабской графики, в стиль которой турки внесли столько многообразия, доведя ее до совершенства. Не менее замечателен фонтан, негромко журчащий во дворе мечети, у которого любят посидеть, беседуя друг с другом, горожане. Здесь же, совершив два раката в знак приветствия мечети, отдыхают туристы. Почтительно склонясь, мальчики-уче­ники религиозных школ читают Коран. Можно видеть здесь и людей, совершающих ритуальное омовение.

Рядом с михрабом всегда можно увидеть нескольких мусульман, погруженных в раздумья, неспешно размышляющих о чем-то не мирском. А неподалеку другая группа наслаждается коротким отдыхом перед послеполуденной молитвой.

Зрелище это может показаться удивительным для западных туристов, привыкших к тому, что их церковь слу­жит лишь местом отправления культа (а затем ее двери закрываются); они не знают, что в мечети нет ни алтаря, ни иконостаса и что она представляет из себя лишь просторное священное место для собрания людей, для их общей молитвы.

Поняв все это, нетрудно осознать ту интегрирующую роль, которую играют мечети как общественно-полити­ческие центры. Вот почему так нередко их окружают столовые, книжные лавки, бани, школы и кладбища.

Так удивительно, что трудно поверить

Бонн, 19 сентября 1982 г.

Советник-посланник посольства Саудовской Аравии принял меня, когда оформлялась моя виза для совершения хаджа. В отличие от типичной для таких случаев практики, он не стал расспрашивать меня, например, о ре­шении НАТО относительно размещения в Европе ядерных ракет среднего радиуса действия. Свое основное внимание он сосредоточил на совершенно другой проблеме, а именно: на роли Христа и роли Мухаммада и взаимосвязи между ними накануне и после воскрешения из мертвых. Хозяин кабинета знал все, что следует знать из обширной литературы по благородным хадисам об этой побуждающей к раздумьям теме.

Я был поражен столь удивительным фактом, свидетельствовавшим о том, что и в ХХ веке существует государство, дипломаты которого отдают приоритет религиозным проблемам перед проблемами политическими. Или это все же слишком замечательно, чтобы быть правдой?

Общество алкоголя, никотина, свинины

LH 624, 18 декабря 1982 г.

Когда наш самолет компании Люфтганза был уже недалеко от Джидды, куда он следовал из Франкфурта, большинство его пассажиров-немцев — а это в основном были женщины и дети, которые везли с собой в салоне самолета рождественские елки, — было охвачено желанием отведать до посадки все, что только было можно по части виски и джина. Пассажиры знали, как только колеса самолета коснутся посадочной полосы аэропорта, для них начнется «мучительный» период безалкогольной жизни со своими мужьями или отцами в поселках специалистов.

Так наглядно проявился тот прискорбный факт, что мы, люди Запада, живем в самоубийственной проспиртованной среде или, говоря точнее, в обществе алкоголя, никотина, свинины. Случай этот вызвал во мне сожаление о том, что я не заказал себе билета на рейс, где не подают спиртных напитков.

Скольких бед — автомобильных аварий, разводов, цирроза печени — можно было бы избежать, если бы люди соблюдали содержащийся в Коране запрет на вино (по крайней мере, я бы не потерял зубы в результате автомобильной аварии в 1951 г.).

Прошло то время, когда мой опыт знатока различных вин позволял мне абсолютно безошибочно, лишь пригубив, различать лучшие вина Коте дОр из Бургундии, красные — из Шамбертена, Мусиньи, Кло-Вуго, Романэ, Эшезо, Кортона, чьи виноградники протянулись на пространстве между Боном и Дижоном.

Даже когда я принял ислам, мне трудно было представить себе, как я смогу заснуть, не выпив за ужином бутылку красного вина. Однако же теперь я сплю лучше, чем когда бы то ни было, ведь моя кровеносная система, а с ней и печень отдыхают во время моего сна.

Жители западных стран не верят, что на праздниках, где не подают вина, может царить веселье и радость. Чтобы убедиться в этом, им следовало бы побывать, например, на мусульманской свадьбе.

Большинство политических деятелей, конечно же, осознают столь опасные последствия приверженности людей Запада к спиртному, как общее ухудшение здоровья, падение производительности труда, обострение про­блем безопасности на производстве и на дорогах, истощение экономических ресурсов. Однако им не хватает решимости, необходимой для борьбы с этим «опиумом для народов». Будучи в Медине, Пророк Мухаммад полностью запретил спиртные напитки, а с ними и все, что дурманит ум, хотя подобный запрет был труднейшим делом, поскольку шел вразрез с привычными для людей обычаями. Однако мединские мусульмане вылили на землю свои запасы финикового вина, доказав, что отвергавшееся ранее, может стать и желанным, если к этому призовет тот, кто является лидером от Бога.

Паломничество в Мекку

Мекка, 20 декабря 1982 г.

Одетые в простые белые одежды ихрама, мы вошли на территорию Мекканской мечети, обратив свои лица к Каабе, находящейся в центре просторного внутреннего двора. О таком моменте мусульманин может только трепетно мечтать, пока это не произойдет в действительности.

Когда человек непосредственно встречается с архитектурными или природными достопримечательностями, к виду которых он привык по фотографиям или фильмам, он нередко испытывает сильное разочарование, ибо действительность оказывается беднее воображения.

Но в этом случае все было не так.

Вокруг мечети не было ни рыночного гомона, ни обстановки таинственной святости. Все выглядело простым и вместе с тем было исполнено величия и тонкого художественного вкуса. Огромное скопление паломников не создавало ни шума ни толкотни при совершении обрядов. Напротив, во время коллективной молитвы все было спокойно и гармонично. Люди молились в полной тишине, которая позволяла каждому сохранять собственную автономность. Тысячи паломников и посетителей молча совершали обход (таваф) вокруг Каабы.

Какой захватывающей, какой впечатляющей была эта картина!

Нас буквально-таки захлестнуло горячее чувство приветливости, ощущение полного покоя от нахождения среди своих братьев. Здесь до конца стал понятен смысл жизнеутверждающего приветствия «Ас-саляму алейкум!» (Мир вам!), в котором находят свое воплощение достоинство и красота, вера и идея объединения народов. Мы по­чувствовали себя частицами, принадлежащими огромному вселенскому единству, ибо в Мекке исчезают все различия между людьми. Совершая ракаты молитвы и видя ноги людей с кожей разных цветов, я как-то особенно остро осознал, что ведь здесь представлены все расы и материки.

Кааба как образец для любого трехмерного объекта в своей абсолютной простоте являет собою лучший ответ ислама на потребность в зримом символе Аллаха. И если Аллах Всемилостивый и Всевышний — это, по выражению Ибн Сины, простота, достигшая своего апогея, то полый и лишенный украшений куб является совершеннейшим символом Бога — лучшим среди любых других возможных архитектурных форм.

Кааба! Это постоянное, неизменное место — кибла, в сторону которой обращаются лики молящихся. Она являет собой символический причал той мировой религии, которая убедительно учит, что Бог существует не на Востоке и не на Западе, что Он выходит за рамки любых ограничений во времени и в пространстве. Рядом с архитектурным решением «Дома Аллаха» теряют свой блеск все соборы, построенные в готическом стиле, все храмы в стиле барокко. Совершив семикратный обход Каабы, находясь под усеянным сверкающими звездами небесным куполом (какая другая религия достигает такой простоты, чтобы совершать свои обряды в открытых храмах!), мы остановились у «Черного камня», который водрузил на этом месте Мухаммад и к которому всегда устремлялись с ликованием и мольбой.

Тем не менее этот обычай вызывает немало нападок на ислам со стороны людей, которые в то же время не задумываются, например, над тем, что поцелуи, которыми христианские паломники в Риме покрывают большой палец ноги Св. Петра, представляют собой не более, чем поклонение куску металла, который, между прочим, из-за этого не перестает уменьшаться в своих размерах...

Но подобного рода размышления уже вряд ли охватили бы того, кто увидел бы паломников в Мекке. Хотя в доисламской Аравии каменные идолы действительно были весьма популярны, и бесспорно, что всегда существует опасность того, что символы могут вдруг начать жить вне заложенного в них контекста. Все это верно, но необязательно всегда так и происходит. В частности, в отношении «Черного камня» лично у меня нет никаких поводов для сомнений. Ведь всякий раз произносимая у него формула такбира «Аллаху акбар!», которую знаменитый Лоуренс переводил как «Один только Аллах велик!», опровергает любое утверждение о каком бы то ни было обожествлении этого камня.

Возвращаясь к пророку Ибрахиму

Мекка, 20 декабря 1982 г. (продолжение)

С помощью саудовца, проводника паломников, мы совершили уходящий в далекую древность обряд сай, который состоит из семикратного прохождения (легким бегом или быстрым шагом) между холмами-близнецами ас-Сафа и аль-Марва, расположенными поблизости от мечети аль-Масджид аль-Харам и образующими сегодня часть ее общего комплекса. Несомненно, нашему проводнику резало слух наше ужасное произношение, когда мы повторяли вслух арабские тексты, традиционно принятые во время совершения хаджа.

После выполнения всех обрядов умры, или «малого хаджа», маленький мальчик помог каждому из нас подрезать на голове по пряди волос в знак нашего выхода из обрядового состояния ихрама и возвращения к обычной жизни. Теперь можно было сменить особое одеяние ихрама на повседневную одежду.

Стремясь побывать в этой бесподобной мечети, без столпотворения людей, на следующий день мы встали очень рано, часа в три ночи, т. е. еще до первого азана. Но нашим планам не суждено было сбыться, поскольку, как оказалось, сотни мусульман заполняют мечеть в любое время суток для совершения тавафа или встают в очередь, чтобы еще раз прикоснуться к Черному камню или поцеловать его.

Поступая так, эти мусульмане укрепляют свои личные узы не только с теми миллионами своих единоверцев, которые были здесь до них (и с теми, кто еще придет сюда, если на то будет воля Аллаха), но и с самим Пророком ислама . Ведь известно, что когда происходил ремонт Каабы, именно Мухаммад , будучи посредником между придерживавшимися разных точек зрения участниками ремонта, водрузил Черный камень на его нынешнее место в восточном углу здания.

Подобное историческое сознание достойно религии, в которой обряд хаджа, восходящий к Ибрахиму, да будет с ним мир, насчитывает более 3800 лет. Разумеется при этом, что паломнику необходимо достаточно хорошо знать об историческом и символическом значении выполняемых им обрядов.

Христианские церкви с трудом признают иудейские и языческие элементы в своих обрядах, ислам же не находит ничего зазорного в признании древних корней своих обрядов. Мухаммад отнюдь не утверждал, что принес людям новую религию. Его Миссия состояла в обновлении и завершении религии Единого Аллаха, т.е. религии преданности и покорности, или безусловного и безраздельного предания себя Аллаху изначально и на все времена.

У могилы Пророка

Медина, 23 декабря 1982 г.

Те, кому довелось быть свидетелем исполненных энтузиазма ночных празднеств по случаю дня рождения Пророка в ярко освещенных снаружи и изнутри мечетях, когда некоторые обряды близки к тому, чтобы нести на себе отпечаток храмовых церемоний, будут поражены той бдительностью, с которой саудовская «религиозная полиция» в Медине следит за тем, чтобы непосредственно перед могилой Пророка не совершались уроч­ные молитвы. Здесь в День его рождения допускаются лишь дополнительные молитвы «навафиль».

Вряд ли следует сурово критиковать подобное поведение полиции, если помнить, что произошло после смерти Христа: все начиналось с неподдельного восхищения им, но кончилось его обожествлением. Ислам как раз и стремится сдерживать такие тенденции прежде, чем они смогли бы слишком усилиться.

Недоразумение в отеле

Медина, 24 декабря 1982 г.

В этом году случилось так, что годовщина Дня рождения Мухаммада выпала на пятницу, как раз накануне самого Рождества, т. е. практически совпала с предполагаемой датой Рождества Христова. И вот когда мы вошли в ресторан отеля Шератон в Медине, официант-пакистанец встретил нас с улыбкой и любезно пожелал нам счастливого Рождества. Было очевидно, что он принял нас за христиан, поскольку гостиница расположена вне священной территории и ее могут посещать немусульмане.

Когда я столь же тепло ответил ему: «Мы, хвала Аллаху, мусульмане!» — бедняга официант и его коллеги в сильнейшем замешательстве застыли на месте. Вскоре к нам подошел директор гостиницы и попросил нас согласиться, чтобы стоимость нашего обеда и вечернего чая были бы отнесены на счет отеля и тем самым было бы сглажено произошедшее недоразумение. Получалось, что мусульмане не должны почитать пророка-мессию, и будто им не велено верить в истинность ниспослания Священной Библии. Если это говорит о чем-то, то только о том, что простые мусульмане знают о Новом Завете столь же мало, как католики о Ветхом.

О женской вуали-хиджабе

Медина, 25 декабря 1982 г.

Вечером мы пешком направились к расцвеченной (возможно, даже слишком) Мечети Пророка , чтобы принять участие в вечерней молитве.

Мне пришлось разлучиться с женой, которая скрылась среди сотен женщин, похожих друг на друга, потому что у всех них были закрыты лица и все они были в черных одеждах, казавшихся одинаковыми. Потом я стоял на улице, терпеливо ожидая, когда жена подойдет ко мне и сделает меня своим спутником. И вот тут я осознал, насколько изменились наши с ней обычаи, наше поведение... ведь всякая моя попытка как-то самому узнать свою жену на улице была бы тогда сопряжена с серьезным риском: мы были в стране, где мужчина не может просто так заговорить с незнакомой женщиной.

И мне оставалось только стоять и ждать, рассуждая с самим с собой о преимуществах и недостатках обычая полностью закрывать лицо и фигуру женщины, обычая в основе своей не арабского, а византийского и иранского. Очевидно, что знатные и богатые женщины тех древних времен считали, что вуаль, покрывало символизируют их социальную привилегированность. Это же в определенной степени способствовало созданию эффекта недосягаемости, поддержанию чувства собственной исключительности и незаурядности. Но ношение вуали или покрывала не могло одновременно не способствовать и усилению восточной склонности к ревности.

В любом случае факты свидетельствуют о том, что женщины-мусульманки в эпоху Пророка и еще достаточно долго после нее лиц своих полностью не закрывали. Так же, например, поступают женщины-бедуинки в сегодняшней Саудовской Аравии. Больше того, во время совершения обрядов хаджа женщины, находясь в состоянии ихрама, вообще не должны закрывать своих лиц. Ведь в аналогичных случаях их праматери, современницы Пророка , никогда не делали этого.

В добровольном стремлении женщин закрыть себя даже больше, чем это требуется согласно Корану, можно видеть определенную и понятную логику. Вместе с тем, если женщина закрывает волосы, грудь и руки для того, чтобы охранить себя от сексуальных вожделений мужчин, защитить супружеские отношения от попыток открытого обольщения и избежать ненужного и пагубного соперничества между женщинами в стремлении к украшениям и следованию за модой — одним словом, чтобы быть свободной от всех этих трех опасностей, почему тогда оставлять открытыми и доступными для взглядов такие зоны сосредоточения сексуального вожделения, как глаза, рот и лодыжки?

К сказанному, однако, можно добавить, что история развития моды дает достаточно свидетельств того, что использование вуали, покрывала может даже способствовать возбуждению соответствующих инстинктов и что представления о вызывающих мужской соблазн частях тела периодически меняются. Об этом, например, ясно свидетельствует постоянное укорачивание женских юбок в XX веке. И то, что сегодня считается шокирующим, завтра может стать безобидной мелочью.

Быть может, кто-нибудь скажет, что вопрос о том, где следует остановиться, не имеет значения, если он вообще правомерен: ведь существуют же, наконец, пределы обнажения, не так ли? Если это так, то тогда вопрос о том, как закрываться женщине — полностью или частично, становится уже второстепенным.

Исламское решение проблемы должно исходить из сочетания двух основных начал: соблюдения благопристойности и следования духу времени, соразмерности цели и средства. И большинство женщин-мусульманок закрывают себя в разумной и достаточной мере, соблюдая здравые нормы, содержащиеся в Сунне.

Отказываясь закрывать себя полностью, мусульманка подчеркивает, что прочность ее супружеской жизни не определяется лишь ее полным ограждением от внешнего окружения со всеми его случайностями. Ведь это было бы просто позорно. Разве не так? Разве не позорно, чтобы взаимная верность супругов обеспечивалась бы только невозможностью каких бы то ни было сравнений между полами.

Равным образом и хиджаб, которым женщина-му­сульманка захотела бы закрыть свое лицо, не может рассматриваться как показатель незрелости — ее собственной или ее супруга.

Погружение в молитву

Медина, 26 декабря 1982 г.

Это произошло во время прощального посещения Мечети Пророка . Мы немного задержались, выходя из ее здания после молитвы. Но главный вход оказался загороженным. Как раз перед лестницей, по ее центру, расположился человек, полностью погруженный в молитву. Возможно, он пришел в мечеть с опозданием, перед завершающим молитву приветствием «Ас-саляму алейкум!», которое молящиеся произносят, обращая лицо сначала направо, а потом налево. Теперь же этот опоздав­ший наверстывал упущенное и так погрузился в молитву, что забыл обо всем окружающем.

Выходившие из мечети люди осторожно обходили молящегося, опасаясь потревожить его. Никто не упрекал его за вызванную им задержку, ибо мусульманин выполнял свой религиозный долг и не более того.

Среди обязанностей мусульманина молитва занимает главное место, ей придается самое большое значение, и поэтому, кстати, все книги по исламскому праву открываются главами, трактующими данный вопрос. Примером может служить относящийся к XIII веку ценный труд Мухйи ад-Дина Абу Закария ан-Навави «Минхадж ат-талибин». Одной из первых работ в этой области было произведение имама Малика ибн Анаса «аль-Муватта». Его первые четырнадцать частей посвящены условиям действительности молитвы и правилам ее совершения.

Согласно этим правилам, каждый мусульманин обязан особенно внимательно заботиться о том, чтобы не нарушить мира и покоя молящегося. Ни при каких обстоятельствах нельзя нарушать святость места молитвы, обозначенного или специальным молитвенным ковриком, или «ковриком условным», в качестве которого могут быть использованы даже очки молящегося, которые он кладет перед собой. Если мусульманин уверен в обеспечении таких основных правил (в любой мусульманской стране это — само собой разумеющееся дело), то ему сравнительно легко глубоко погрузиться в молитву, будь то у автозаправки, или на тротуаре, или даже на лесах строящегося дома.

Сила ислама как мирового движения представляется Западу нередко как загадка. Но сила эта не результат какого-то секрета, она производная от могучей силы молитвы.

Трепетная забота о действенности молитвы

Бадр, 27 декабря 1982 г.

На обратном пути из Медины в Джидду, мы приблизились к Бадру, месту, где в 624 г. произошло сражение, в котором решалась судьба ислама.

Водитель автобуса время от времени поглядывал на солнце, чтобы определить его положение. В его действиях при этом не было и намека на тот благоговейный страх, с которым солнцепоклонники следят за светилом. Когда оно уверенно миновало верхнюю точку, водитель остановил машину и пригласил пассажиров совершить полуденную молитву.

Когда мы встали в один ряд вдоль дороги, мой сосед, индиец из Южной Африки, любезно посоветовал мне снять солнечные очки, потому что иначе я вряд ли смог бы, как положено, касаться земли лбом и носом во время земного поклона — суджуд.

Случившееся заслуживает внимания с разных точек зрения! Во-первых, совершенно не знакомый мне мусульманин проявил истинно братскую заботу о том, чтобы моя молитва была бы действительной. Без какой-либо претензии на поучение он просто и спокойно выполнил одно из основных положений ислама, предписывающего призывать людей творить одобряемое и воздерживаться от порицаемого. Во-вторых, мой сосед продемонстрировал, что детальное знание всех правил совершения молитвы — это нормальное, обычное дело для всех мусульман вне зависимости от национальной принадлежности, общественного положения и профессии. В-третьих, он подчеркнул, что молитва в исламе требует энергичного как духовного, так и телесного усилия. Между прочим, новообращенный мусульманин испытывает во время совершения молитвы немалое физическое напряжение, сопровождаемое порой даже мышечной болью9.

В молитве зрелого мусульманина точно так же, как и в его общем мировоззрении, находит свое отражение его личность. Кроме того, для него молитва — это еще и призыв к братству и единству людей на основе равенства между ними. Ислам — это суджуд. И наоборот, суджуд — это ислам.

Ислам и нефтяной бум

Джидда, 28 декабря 1982 г.

На протяжении истории удача дважды особенно сильно сопутствовала арабам. Первый раз — в VII веке., когда благодаря исламу Мекка сделалась средоточием взоров всего мира. Во второй — после 1973 г., в период стремительного взлета цен на нефть...

Когда Всемилостивый, Всевышний Аллах приказал своему Пророку-арабу : (Читай! Во имя Господа твоего, Который сотворил...) (Коран, Сура 96 — «Сгусток», аят 1), — Он тем самым наделил его постоянной благодатью. Позже пришло открытие нефти, которое принесло с собой множество благ.

И если говорить о жителе Хиджаза, то этих двух поразительных событий было бы вполне достаточно, чтобы внушить ему мысль о принадлежности к «избранному народу», но уже в арабской версии.

Однако мой молодой саудовский друг Рафик Банауи и его коллеги не поддались влиянию нового, буквально таки свалившегося на них богатства. Их чувство гордости — наследие вольных бедуинских родов — было выше банковских счетов. Их душу не мог смутить ни курс доллара, ни котировки валютного рынка, ни вопросы сексуальной свободы, о которых распространялся Герберт Маркузе. Всему этому они предпочитали обсуждение религиозных проблем. Каждое утро они созванивались по телефону, чтобы убедиться, что никто не проспал утреннюю молитву.

Западный человек часто задается вопросом о том, насколько такое неукоснительное соблюдение религиозных обязанностей способно устоять перед наступлением изобилия. Равным образом он не в состоянии представить, как можно избежать разложения в условиях огромного богатства.

Конечно, саудовцам не пришлось пройти всех этапов эры индустриализации — они сразу ворвались в технический век постиндустриальной эпохи. И вопрос состоит в том, усилит ли или, наоборот, ослабит все это те опасности, которым подвергается религия в результате повышения уровня жизни.

Прежде чем рассуждать о перспективах будущего, следует обратить внимание на то, насколько марксистской является подобная постановка вопроса. Неужели же мы до такой степени погрязли в материализме, что утратили способность представлять себе нечто более высокое, чем та надстройка, о которой говорил Маркс, — нечто, что гораздо объемнее и содержательнее, чем просто отражение господствующих экономических порядков?

Ислам неизмеримо превосходит абсолютизированное представление о классовом делении общества в зависимости от доходов его членов. Эта религия способна надежно оградить человека от поклонения деньгам и роскоши.

Праведный мусульманин никогда не будет устанавливать приоритеты, руководствуясь рыночными критериями. Он противится стремлению к безудержному росту производства и увеличению прибыли ценой игнорирования гуманитарных, этнических и религиозных факторов. Вместе с тем мусульмане не считают частную собственность, торговлю, честную прибыль и богатство злом, не презирают всего этого. Праведного мусульманина можно в известном смысле сравнить с христианином-менедже­ром из объединения "Труд во имя Бога«10, которое отнюдь не чуждо миру экономики, но и не опускается до безоговорочного подчинения принципу наживы.

Таким образом, есть все основания надеяться, что ислам, который избегает крайностей как западной, так и марксистско-ленинской культуры, сумеет выступить в качестве наилучшей альтернативы — альтернативы с человеческим лицом.

Предаться Аллаху разумом

Аахен (Экс Ла Шапель), 5 февраля 1983 г.

Во время ежегодного собрания, которое каждую весну проводят в мечети Билял города Аахена немецкоязычные мусульмане, один из присутствующих критически высказался по поводу несоответствия, на его взгляд, между должностью руководителя службы информации Североатлантического Пакта, которую я тогда занимал, и моим мусульманским вероисповеданием. Сам я в таком совмещении не видел для себя никаких проблем. Больше того, я исходил из того, что одним из условий распространения ислама на Западе было как раз обеспечение безопасности Запада и не только его одного, но также и исламского мира, от советской угрозы, которую успешно отражала и нейтрализовывала НАТО.

При этом я, считал, что Советский Союз, пусть и ведущая сила мирового коммунизма, представлял для ислама все же меньшую идеологическую опасность, чем западный агностицизм, материализм и технологизм. Ибо «научный» западный атеизм, прокладывая свой путь, всегда отличался умением ловкого и незаметного проникновения «по-кошачьи» (если пользоваться выражением Роберта Фроста), в то время как «научный» советский атеизм навязывал себя грубой силой, с помощью танковых дивизий Красной Армии, как это было в Афганистане.

Вот почему остается бесспорным, что всякое духовное пробуждение на Западе, в том числе и степень его готовности принять ислам, предполагали прежде всего обеспечение его физической безопасности перед постоянной угрозой советского вмешательства. И в этом отношении политические интересы НАТО и исламских государств совпадали.

...Собравшиеся в мечети ждали от меня также, что я поделюсь с ними опытом моего «Пути в Мекку». Поскольку я мог говорить очень кратко, то сказал буквально следующее: «Когда я впервые прочитал Коран, то сразу же ощутил на себе его могучее влияние. На меня, в частности, произвели глубокое впечатление слова из 164 аята суры «Скот»: (...и не понесет носящая ношу душа ноши другой души). Но тогда я неверно посчитал, что этот фрагмент говорит только о нравственном правиле, весьма далеком, кстати, от христианства.

В действительности же его главным содержанием была мысль о том, что когда каждый человек — будь то мужчина или женщина — предстанут непосредственно перед Творцом, то у него не будет ходатайствующего заступника: (Кто заступится пред Ним, иначе как с Его изволения?) — с однозначной определенностью задается вопрос в аяте 255 Суры «Корова». Кроме того, слова (...и не понесет носящая ношу душа ноши другой души) имеют еще один смысл, заключенный в отрицании понятия первородного греха. Вместе с тем, если человек не чувствует, насколько остра наша нужда в «спасении», то он и не станет искать Спасителя, а отсюда уже рискует и не найти Его.

Когда утверждается, что мы не в состоянии точно познать что-либо, не связанное с нашими чувственным опытом, агностики, развивая подобный тезис, делают вывод, что за нашими знаниями, таким образом, может не оказаться никакой истины. Это — не просто позиция, которой не достает разумности и взвешенности. Было бы гораздо честнее признать, что, основываясь на одном только интеллектуальном знании человека, мы вообще не можем сказать чего-либо определенного в отношении Сокровенного мира.

Придерживаясь такой точки зрения, я в один прекрасный день смог прийти к выводу, что пределы того, что мы можем понять, не есть пределы истины. И это стало моим решением о вере. И хотя меня очень мучила неспособность понять то или иное явление с достаточной полнотой, я, тем не менее, отдаю с тех пор предпочтение позиции скромного благородства в противовес позиции неразумного зазнайства, которым отличаются агностики, — позиции, обнаруживающей, что их смелость и самодовольство в большинстве случаев порождаются условиями тесной, застывшей изоляции.

Всей своей душой, всем разумом я отдал себя самой безграничной Истине, лишь маленькой частицей которой я ощутил и себя. Я предался Тому, Кто величественнее самого великого из людей. Это — Аллах! Он намного величественнее, чем все, что мы можем себе вообразить.

Утверждая так, я вовсе не хочу привести кого бы то ни было на скользкую, ведущую вниз дорогу, не пытаюсь охарактеризовать Бога человеческими чертами. Перечислить прекрасные, или лучшие имена Аллаха (99 имен) —это одно, а впасть в заблуждение и полагать, что этими метафорическими средствами нашего, человеческого языка можно охарактеризовать и передать смысл природы и сути Аллаха — нечто совсем иное. Чем в большей степени мы являемся пленниками нашего словаря, который сами же и создали, тем менее мы способны — даже с помощью Откровения — познать что-либо, кроме отдельных черточек всеобъемлющей Истины Аллаха.

И что бы я об этом еще ни говорил, все это будет лишь ничтожной толикой великого целого.

Чистые, более чистые, самые чистые...

Бонн, 16 августа 1983 г.

Проявляя пренебрежение к человеку, принадлежащему к иной национальности или иному вероисповеданию, люди порой обнаруживают, что они «просто не могут терпеть его духа». Короче говоря, враг всегда отвратителен.

Подобные чувства некоторы немцы испытывали по отношению к полякам и евреям, хотя имеются данные, в том числе и статистические, свидетельствующие о том, что чистота немцев в большей степени касается чистоты тротуаров и окон их домов, чем чистоты зубов.

И сегодня далеко не все немцы свободны от расовой дискриминации по отношению к рабочим-туркам, которых они считают отличными от себя, а потому подозрительными. По предубежденному мнению таких немцев, они непременно должны быть грязными.

В свою очередь и сами турки также не свободны от подобного психологического капкана, когда они свысока смотрят на «грязных» богатых туристов-арабов, которые «заполоняют» все самые роскошные отели, выходящие на Босфор.

Этот предрассудок расового превосходства достоин насмешки, особенно если это превосходство проявляется по отношению к мусульманам, ибо ислам уделяет чистоте максимум внимания. Тот факт, что мусульманин должен молиться пять раз в день, означает, что пять раз в день он должен совершать также и серьезное омовение. Скажу откровенно, что мне приходилось встречать людей, чей неприятный запах бил, что называется, в нос и в Парижской опере, и в Линкольновском центре в Нью-Йорке, и в Национальном театре Мюнхена. Но такого никогда не случалось в мечети.

Но означает ли это, что немцы-мусульмане самые чистые среди немцев?

Немецкие мусульмане

Бонн, 14 сентября 1983 г.

Дипломатическая школа при Министерстве иностранных дел Германии во второй раз проводит семинар, посвященный некоторым аспектам ислама. В 1980 г. подобное собрание провел Мухаммад Расул. В нынешнем семинаре МИД приняли участие трое мусульман из числа его чинов­ников: Мухаммад А. Хобом, Рольф Абдаллах Берендт и автор этих строк. В основу своей лекции я положил вторую изданную мною книгу «О роли исламской философии» (Кельн, 1985).

Во время обеда из-за нас вышла некоторая неловкость, поскольку мы отказались есть свинину... Неужели люди здесь по-прежнему не осознают, что свинина не просто вредна, если она поражена эхинококком, но и вызывает повышение содержания холестерина, замедляет усвоение пищи организмом (с вытекающей отсюда опасностью рака кишечника), а также способствует возникновению фурункулеза, экземы и ревматизма? Разве недостаточно, что мы знаем, как опасные вирусы гриппа выживают в летний период как раз благодаря тому, что хорошо воспринимаются свиньями, делая их своими переносчиками?

Но тем не менее, в 1985 г. свиное стадо в Европе возросло до 80 миллионов голов, и производство свинины достигло максимальной величины за всю историю Европейского Общего рынка.

Если в течение какого-то времени человек перестает есть свинину, то ему затем от одного только ее вида может стать нехорошо. А если к тому же случайно еще и съесть кусок жирной свинины, то можно заработать и боли в желудке. Не удивительно ли, как Мухаммад , человек неграмотный, не получивший образования (уммий), живший в совсем иной среде, мог предвидеть все это? Можно допустить, что обо всем этом предупредил его какой-нибудь весьма осведомленный человек. Можно, конечно. Но мы-то знаем, что прежде кого бы то ни было об этом строго предупредил Сам Всевышний: (Он ведь запретил вам только мертвечину, и кровь, и мясо свиньи...) (Коран, Сура 2 —"Корова«, аят 173).

Лингвистические уловки

Бонн, 19 ноября 1983 г.

Мусульманских фундаменталистов часто упрекают в том, что они являются любителями споров, полемики, касающейся значения слов, упорствуют в буквалистском толковании Корана. При этом утверждение, что фундаменталисты попросту игнорируют ту истину, что значительную часть Корана невозможно понимать буквально, является не более, чем клеветой. Они отлично знают, что метафизическая истина доходит до нас — если вообще доходит — не иначе как с помощью языковых образов, которые мы черпаем из своего крайне ограниченного чувственного знания.

Признание того факта, что сюжеты космического плана и те, что связаны с основами религии, должны, в силу своей природы, передаваться в Коране метафорично — это одно, но фантастическое предположение, что каждый человек способен правильно понять коранические метафоры, данные через Откровение свыше, — это уже нечто совсем другое. И фундаменталисты решительно отрицают именно такое допущение.

Сегодня, благодаря трудам пионеров лингвистического анализа Фрица Маутнера и Людвига Витгенштейна, известно, что наше мышление, представления и чувства, в том числе и те, которые возникают интуитивно или по вдохновению, могут иметь место лишь постольку, поскольку формируются в пределах границ или ассоциаций, определяемых средствами наших языков.

Отсюда любое слово нашего языка, даже то, которое мы называем «абстрактным» термином, есть результат нашего чувственного познания, перенесенный в наш словарь. Мы вообще не можем выразить словами то, что не в состоянии представить, а о том, что не можем передать словами, не в состоянии размышлять. Оба процесса вращаются вокруг «истины», к которой мы приходим через чувственное познание.

Основываясь на этом, фундаменталисты верят, что метафизические истины не могут передаваться в Откровении иначе, нежели в виде метафорических образов и что не существует надежного средства для того, чтобы путем логических или суфийско-мистических рассуждений проникнуть за границу образов, данных в текстах Откровения.

Короче говоря, если признаком разумности, по мнению современных ученых, является принятие в расчет тесных границ чувственного познания человека, то не может быть признаком глупости соблюдение такого же осторожного сомнения в отношении любого метафизического толкования Корана, что как раз и характерно для фундаменталистов.

В отношении проблемы неясных для нас, амбивалентных или символических мест Корана фундаменталисты выступают (в философском смысле) как абсолютные критики метафизики, религиозных агностиков и сомневающихся номиналистов. Они считают, что как философская трактовка, так и суфийские видения метафизических проблем, остаются из за несовершенства нашего языкового словаря не более, чем бессмыслицей. И если судить о фундаменталистах, исходя из этих оснований, то их, по праву, можно считать людьми дальнозоркими, ясно видящими суть дела и отличающимися мудростью.

Нечто удивительное

Бонн, 29 декабря 1983 г.

Сколько уже было попыток проследить жизнь и деятельность Пророка Мухаммада , охватывающую период между 570 и 632 годами р.х.

В этой связи мне представляются образцовыми следующие две книги: первая — классическое «Житие Посланника Аллаха » Ибн Исхака, переработанное Ибн Хишамом около 200 года хиджры (перевод А. Гийома, Оксфорд, 1955), и вторая — написанная в наши дни Мартином Лингзом — «Мухаммад. Его жизнь по древнейшим источникам» (Нью-Йорк, 1983). Если быть свободным от стремления искать чудеса, а также от тенденции к политической лояльности, то Мухаммад предстанет перед нами в свете названных источников как харизматический политический деятель, обладавший огромной силой воли и тактическим искусством.

Время, прошедшее с момента его переселения в Медину до мирного овладения через десять лет Меккой, проявило его и как выдающегося полководца, стоящего не ниже Карла фон Клаузевица. Задолго до него Пророк Мухаммад уже умело использовал экономические и психологические аспекты ведения войны, сделал переговоры об ограничении вооружений одним из инструментов своей внешней политики. Его согласие на перемирие в Худайбийе, которое поначалу вызывало серьезные опасения среди его сподвижников, оказалось первоклассным дипломатическим маневром, и мекканцы очень скоро поняли, что в действительности они подписали документ о своей предстоящей капитуляции. Столь же выдающейся была и его конституция для города Медины, основа которой представляла собой федеративный договор между мусульманской и иудейской общинами.

Если в дополнение к сказанному учитывать еще и успехи Мухаммада в торговых делах, помнить про его мудрость в качестве судьи и арбитра, иметь представление о его ораторских способностях и непревзойденном красноречии, то будет очень непросто объяснить, как и почему в этом не получившем специального образования, неграмотном арабе, да еще принадлежавшем к отсталому обществу, сконцентрировалось столько замечательных качеств. Истинно, это удивительно! Но так же истинно, что это божественно!

Американский «пророк»

Вашингтон, 26 мая 1984 г.

Во время работы весенней сессии министров иностранных дел Североатлантического союза мы остановились в Вашингтоне в отеле Марриотт, принадлежащем мормонской семье. Поэтому в ящиках прикроватных тум­бочек в номерах лежала «Книга Мормона для Церкви Иисуса Христа для современных святых». Считается, что ее тексты, написанные на псевдобиблейском языке, были обнаружены Джозефом Смитом в 1830 году в г. Пальми­ре штата Нью-Йорк, причем оригинал ее был написан, ни более ни менее, как на золотых пластинах, которые, правда, исчезли сразу же после своего создания.

И вот сегодня мы видим, что миллионы верят в это «американское откровение», подтверждая тем самым, что всегда найдутся люди, готовые поверить во всякий вздор: «Верую, потому что абсурдно»?! (Credo quia absurdum).

Разумеется, мы не можем сравнивать истинный ислам с какими бы то ни было надуманными фантасти-ческими историям или свидетельствам. Такое сравнение было бы унизительно для ислама.

Я положил книгу обратно в ящик тумбочки, расстелил свой молитвенный коврик, приобретенный в Конье, и совершил вечернюю молитву перед тем, как погрузиться в глубокий сон после утомительного десятичасового межконтинентального перелета.

Обрезание

Стамбул, 9 июля 1984 г.

Сделать обрезание взрослому человеку не такое уж пустячное дело, даже если операцию проведет хирург в современной больнице в Нисантасе...

Обряд обрезания имеет глубокий символический смысл. Он устанавливает, преодолевая толщу столетий, связь человека со временем пророка Ибрахима (Авраама), отстоящим от нас на три тысячи лет назад. Искреннее предание себя Аллаху, или ислам, должно быть таким же безусловным и необратимым, как физические последствия обрезания.

В Коране, кстати, даже не упоминается об обрезании, которое является обычаем, установленным Торой и принятым в исламе Сунной наряду с другими полезными для здоровья человека гигиеническими обычаями, такими, например, как стрижка волос или подстригание ногтей.

Таким образом, совершенно очевидно, что обычай обрезания имеет весьма глубокие и древние корни для обеих религий. В этой связи представляются несколько показными соображения практического, гигиенического или сексуального характера, которые современные родители приводят для оправдания обрезания своих детей.

Суеверия

Стамбул, 15 июля 1984 г.

Хотя ислам неодобрительно относится ко всякого рода суевериям, было бы иллюзией полагать, что в мусульманских странах не известны такие понятия, как дурной (завистливый) взгляд, колдовская сила, колдуньи, дующие на узлы, о которых говорится в Суре «Рассвет».

Запрет Кораном гадания не ослабил обычая предсказывать будущее по гуще, остающейся на дне чашечки кофе, причем люди готовы верить в такие предсказания. Немало, например, образованных турок, отойдя от ислама, не избавились, однако, от такой людской слабости, как восприимчивость к суевериям, чем подтверждают истинность правила, гласящего: «Где нет веры, там возникают суеверия».

Удивительно, что некоторые из весьма близких к колдовству обычаев проникли и внутрь самого ислама, в частности, в результате той двойственной роли, которая приписывается Суре «Йа син». Считается, что чтение этой суры, особенно, если ее произносит профессиональный чтец Корана, — несомненно полезно, идет ли речь о живом человеке или об умершем. Однако как оценить, если человек использует эту Суру или любой другой коранический текст как талисман или заклинание? Не будет ли такая предосторожность перед лицом судьбы средством, препятствующим исполнению воли Аллаха?

В Турции некоторые женщины считают, что если прочесть суру «Йа син» над заквашиваемым молоком, то оно станет целительным или предохраняющим от сглаза.

По своей природе человек склонен без устали стремиться так или иначе влиять на свою судьбу и судьбу других людей, пытаясь угадать будущее и поставить «потусторонние» силы на службу себе. Приходится только сожалеть, что ислам так и не смог покончить с этой порочной тенденцией, как будто нужно было, чтобы Коран напоминал людям еще чаще, что нет человека, знающего свой час, и что только один Аллах награждает и карает по Своей воле и нет перед Ним заступника, кроме как по Его же изволению.

Почему же тем не менее люди остаются в плену суеверий? Может быть, исламская религия представляется некоторым слишком рационалистичной? Или они жаждали бы собственными глазами увидеть византийского бога, изображенного на фоне золотой мозаики? Или распятого бога, которого можно коснуться? Или бога-младенца, покоящегося в своих яслях? Упаси нас Аллах!

Мольба о прощении в час победы

Рим, 15 октября 1984 г.

Возвращаясь домой после лекции «Общественное мнение и оборона», прочитанной мной в военном колледже Организации Североатлантического договора (НАТО), я ждал самолет в Римском аэропорту «Фьюмичино». У меня было достаточно свободного времени, и я решил посвятить его изучению 110 ой Суры «Помощь». Ее арабский текст и смысл были известны мне, но я опасался что мог забыть правильное произношение. Поэтому я обратился к сидящему в зале ожидания человеку в тунисской феске, приветствуя его словами: «Ас-саляму алейкум!».

Как только ему стало понятно, что мне было нужно, он тут же, словно ожидал подобной просьбы, начал читать: (Когда придет Аллаха помощь и победы торжество...). В заключительном аяте Суры, Милостивый Всевышний Аллах предупреждает мусульман о том, чтобы они не возгордились в час, когда приходит к ним победа благодаря Его помощи, но благоговейно молили бы Господа своего о прощении.

Какой поразительный принцип! Как изменилась бы история дипломатии, если бы политики тверже придерживались столь мудрого повеления. Не исключено, что можно было бы, например, даже избежать второй мировой войны, если в 1919 г. Клемансо и Пуанкаре следовали бы принципу, установленному Сурой «Помощь» и не дали бы овладеть собой чувствам ненависти и желания отомстить Германии!

Сказание о Дионисии

Лондон, 24 октября 1984 г.

Мой дядя по отцу, Гуго Болл, один из тех, кто в годы первой мировой войны положил в Цюрихе начало дадаизму, получил известность не только как создатель поэтического направления, исходящего исключительно из звуковой формы стиха, но и как автор глубоких критических исследований общества в прошлом и настоящем. Он, в частности, был автором таких сочинений, как «К критике немецкого образованного слоя» (Берн, 1919), «Итоги реформы» (Мюнхен, 1924) и «Бег от времени» (Мюнхен, 1927).

Достойно также упоминания его плодотворное увлечение изучением основ религии, что выразилось в его книге «Византийское христианство», впервые опубликованной в 1923 г. в Мюнхене (2 ое изд., 1979 г.).

Эта книга рассказывает об ученом-мыслителе Дионисии, странном святом, создателе теологии ангелов, которого в средние века считали современником Св.Петра и, следовательно, свидетелем возникновения христианства. Благодаря этому, а также в силу широкой распространенности его произведений, они пользовались полным доверием Св.Фомы Аквинского.

Если наши знания о личности самого Дионисия все еще явно недостаточны (кстати, поэтому его стали называть Псевдо-Дионисием), то источники его произведений сегодня гораздо более известны, чем во времена Св.Фомы Аквинского.

Дионисий жил в конце V— начале VI вв. и испытывал столь сильное влияние Прокла, что стал сторонником неоплатонизма и придерживался учения гностиков.

Утрачено и не дошло до нас сочинение Дионисия «Таинственное богословие», содержавшее его фантастические рассуждения об иерархическом строении Вселенной, которые церковь приняла спустя примерно 600 лет после Христа.

Как греческий мистик Дионисий имеет исключительно важное значение для исследователей исламского вероучения, если они хотят получше познакомиться с некоторыми аспектами исламского мистицизма (суфизма) и шиизма, особенно — касающимися таких связанных со светом понятий, как «вдохновение», «Всевышний Господь», «суфийский экстаз», «единение с Богом».

К чести Дионисия, обращает на себя внимание то, чтó он говорит в своем первом послании к Гаю: «Истинное представление о Боге состоит в признании невозможности Его представить...», и «...если кто-то станет утверждать, что видел Бога и сумел осознать, чтó именно он видел, то такой человек не видел Его Самого, ибо Его сущность (главное Его величие) недоступно никакому осознанию, оно вне любого бытия. Он непознаваем в обычном смысле слова, Его подлинную сущность нельзя понять, ибо Он выше любого существа. Поэтому полная неспособность представить Его и есть истинное представление о Нем».

Гуго Болл показал, что Дионисий изучил множество теорий и понятий, почерпнутых им из гностического оккультизма, веры в скрытую силу и подчинение человека ее власти, а также из иранских обрядов огнепоклонничества, напоминающих древние тайные культы, которые основывались на экзотических теориях о Вселенной, в особенности, когда речь шла о природе ангелов, их статусе, численности, функциях и пирамидальной иерархии.

Эти взгляды сохраняют свой отпечаток на христианском мире до наших дней, причем главным образом потому, что в их основе лежало допущение о том, что материя, вообще, и чувственный аспект в человеке, в частности, представляют низменную, даже вредную его сторону. Этот манихейский подход, эта демонизация мира нужны были как спекулятивное основание для суперструктуры духовных сфер, прохождение которых обеспечивает человеку спасение и святость.

Подобные подходы весьма близки к взглядам, выдвинутым при толковании Суры «Свет» (аят 35) великим Абу Халидом аль-Газали, выдающимся ученым в области основ религии и фикха, которого самого по праву называли светочем XI века за его необыкновенные и многогранные таланты.

Стала хрестоматийной его книга «Опровержение философов», в которой он столь убедительно критикует метафизическую мысль. Самую высокую оценку заслужил также его основополагающий труд «Воскрешение наук о вере», а также его глубоко продуманная работа «Признания». Его книга «Ниша света» неопровержимо говорит о том, что аль-Газали был также суфием. [Эту последнюю книгу (в английском переводе Герднера), которую мне все же удалось найти (на выставке исламской книги, организованной в Лондоне на улице Seven Sisters Road), я, что называется, проглотил, сидя в аэропорту Хитроу в ожидании своего обратного рейса из Англии].

Опираясь во многом на гностиков, а также на воззрения неоплатоников, которые перекликались с идеями Псевдо-Дионисия, аль-Газали сумел дать толкование многим представлявшимся неясными и туманными кораничским словам и выражениям.

К ним, в частности, относится слово al-rгр — дух. Что это? — душа, духовное творение или божественное внушение? А, может быть, оно эквивалентно понятию Святой дух? Или же это — слово, буквально означающее тот, кому подчиняются (al-muеф) ? Имеется ли в виду Архангел Джибрил (Гавриил), который у Платона выступает демиургом мира (в том смысле, что он является исполнителем повеления Бога о сотворении мира, но, конечно же, не самостоятельным творцом)? — или это слово означает первую эманацию (al-fayв) ?

А слово logos? — оно может пониматься в своем буквальном смысле, т.е. как просто слово, но и как воплощенное Слово Бога, равно как и Космический Дух, или эманация.

Наконец, понятие al-amr — повеление, приказ. Что имеется в виду? — непосредственное ли повеление Бога или приказ о сотворении мира со стороны демиурга, действующего с изволения Бога?

Сходным образом предстает и слово ан-нур — свет. Может быть, это и есть свет в буквальном смысле? А может быть — обозначение Бога, или Мухаммада , или Творца материального мира у неоплатоников?

В подобных попытках объяснить коранические термины постоянно возникает идея материального творения Вселенной. И это не случайно: данная идея является центральной, осевой и в гностицизме, и в неоплатонизме в их попытке представить Всемилостивого Всевышнего Аллаха как Нечто самое великое, не заменяемое, слишком высокое, чтобы Самому заниматься процессом Творения, а потому поручающее это дело стоящему на более низком уровне действующему демиургу.

Не требуется богатого воображения, чтобы понять, что внутренние видения аль-Газали, благодаря его исследованию этого аспекта науки о мирах, приблизили его к понятию Сын Божий, т.е. к тому, чтобы едва ли не посягнуть на системообразующий принцип ислама — Единобожие, отвергнуть единство и единственность Бога.

В течение какого-то времени аль-Газали, казалось, игнорировал основное правило толкования коранических терминов, о котором сказано в 7 ом аяте Суры «Семейство Имрана»: (Он Тот, Кто ниспослал тебе Писание; в нем есть знамения, однозначные по смыслу, которые составляют основу Писания; и другие, которые можно толковать по-разному. Люди же, в сердцах которых уклонение, следуют за тем, что можно толковать по-разному, домогаясь смятения и толкования по-своему. Не знает его истинного толкования никто, кроме Аллаха...«.

Скажите мне об отношении между тем или иным суфием, с одной стороны, и греко-иранским неоплатонизмом или гностицизмом — с другой, и я скажу, каковой мне представляется позиция каждого из них.

Они думали, что я шучу

Брюссель, 27 ноября 1984 г.

В качестве председателя ежегодной Конференции руководителей информационной службы министерств обороны стран НАТО я подготовил для ее участников аналитический обзор о тенденциях развития общественного мнения за среднесрочный период.

Я попытался нащупать симптомы постепенной транс­формации сознания, в особенности — у представителей молодого поколения, считая, что многие из них придерживаются идеалистических взглядов, а их моральные воззрения проникнуты пессимизмом. Они стимулируют ценности постиндустриального общества, обнаруживая свою настоятельную потребность в сплочении и готовность подчиняться сильному руководству. Такого рода готовность к подчинению наглядно проявляется на музыкальных сборищах, где танцуют рок-н-ролл.

Я охарактеризовал большинство из представителей молодежи как людей разочарованных, социально слабо интегрированных, а потому маргинализованных. Они больше не верят в действенность демократии, государственных структур, власти вообще и, в силу этих и других причин, с глубоким страхом смотрят в будущее.

В своем обзоре я подчеркнул, что подобные явления — лишь видимая часть айсберга, представляющего собой социальный и культурный распад, давно уже прогнозировавшийся внимательными наблюдателями из числа ученых-социологов Гарвардского университета, на­пример, Даниэлом Беллом в книге «Культурные противоречия капитализма» или бельгийским профессором Лео Муленом в работе «Европейская авантюра».

Я разделяю их анализ нынешнего почти взрывного этапа научного и технологического бума: западное общество, которое отличает плюралистическая демократия, всевластие закона, технологическая направленность, — т. е. капиталистическое полностью индустриализованное общество, обязано своим развитием уважению к иудейско-христианским ценностям и практическому следованию тем их формам, которые складывались под классическим влиянием гуманизма и либерализма. Сами же эти ценности в основе своей исходят из таких религиозных убеждений и норм, какими предстают, например, идея об уникальности каждой человеческой души, братство во Христе, заповеданная Богом обязанность возделывания земли, а также достоинства и добродетели, связанные с трудолюбием, экономией и бережливостью вплоть до самоограничения ради грядущих поколений.

Сегодня уже ясно, что западная экономика с ее постоянно прогрессирующим развитием обнаруживает из-за последствий такого развития, пусть даже успешного, тенденцию к своему собственному подрыву, если не самоотравлению. Чем выше поднимается уровень жизни и общее благосостояние, тем больше эта система оказывается склонной к подтачиванию тех моральных устоев, которые служат ее же опорой.

В ходе отмеченного процесса проверенные временем ценности подвергаются опасности своего извращения: индивидуализм может трансформироваться в нарциссизм, самоопределение в анархию, терпимость в релятивизм, гибкость в пренебрежение традициями, благосостояние в гедонизм, старательность в потребительство, эко­номичность в изнурительный труд (работа становится подобной наркотику), конкуренция в безжалостное соперничество, мягкость чувств в беспомощное хныканье, братство в тоталитаризм, равенство в уравниловку, наконец, вера в Бога и его провидение в трусливую безынициативность и страх перед риском.

Дав краткий обзор симптомов упадка структурного характера, надвигающегося на Западный мир, я поставил вопрос: достаточно ли гибки наши демократические механизмы, чтобы встретить подобные тенденции и адаптироваться к новой обстановке без ущерба для себя, или Запад все же падет жертвой своей сверхгибкости?

Сидевшие за столом бойкие руководители служб информации ответить на подобные вопросы были не в состоянии. Воцарилось долгое и тягостное молчание. Они не были готовы к восприятию анализа проблем общественных взаимоотношений, исходившего из того, что суть их заключена в религиозном упадке Запада.

Один из участников собрания набрался смелости и спросил, а существует ли вообще возможность религиозного пробуждения на Западе. Я ответил, что не вижу той возможности, которой могли бы воспользоваться современные христианские церкви для восстановления своего авторитета среди большей части молодежи. Равным образом я отверг и возможность создания новой западной идеологии, опирающейся лишь на чисто социологические механизмы. Аргументируя эту мысль, я сказал буквально следующее: «Сегодняшние так называемые тайные молодежные церкви и молодежные бригады демонстрируют, что нынешнее поколение испытывает настоятельную потребность в идеологических и религиозных ценностях. Но она по-прежнему остается не удовлетворенной. Об этом, в частности, говорит тот факт, что молодежь по-прежнему продолжает колебаться между марксизмом, движением „Альтернативы“, зелеными, Пагоушским движением. Вот почему нельзя исключить, что настоятельная потребность в религиозной причастности и удовлетворенности приведет к обращению к совершенно иной, не европейской религии, которая подойдет молодежи, ибо она найдет в ней целебное противоядие от зла материализма, возможность укрепления уз братства, избавление от господствующего слоя церковных иерархов. Такая религия по природе своей должна быть естественной для человека религией, т.е. речь идет об исламе».

Слушатели восприняли мои слова как шутку. Между тем я совершенно не думал шутить.

Женщина в исламе

Люцельбах, 24 декабря 1984 г.

Молодые немцы, недавно принявшие ислам, собрались в «Доме ислама» в ожидании отъезда в Мекку, куда они направлялись для совершения умры (малого хаджа).

Ситуация была напряженной, поскольку саудовское Посольство еще не сообщило о том, получат ли въездную визу несколько незамужних женщин, входивших в нашу группу и направлявшихся в паломничество без какого-либо сопровождения со стороны своих близких родственников-мужчин (ведь их отцы и братья еще не стали мусульманами).

МИД Саудовской Аравии пробовал вообще отказывать во въезде незамужним женщинам, опасаясь, что они в больших количествах начнут приезжать в страну в надежде найти там богатых женихов.

Другая причина состояла в том, что установления исламского шариата, касающиеся умры и хаджа, не предусматривают участия в них незамужних женщин без сопровождения близких родственников-мужчин. Правило это имело свои оправдания и было, в частности, вызвано существовавшими некогда большими трудностями, связанными с длительным и небезопасным путешествием, усугублявшимся проблемами питания, перемены бытовых и климатических условий. В современное время многие из подобных факторов, действительно превращавших паломничество к святыням ислама в крайне непростое мероприятие, перестали иметь место (предписание же мужского сопровождения женщин-паломниц было установлено в те давние времена, когда мусульманским правоведам и в голову не могло придти, что женщина-паломница может оказаться единственным членом семьи, исповедующим ислам).

Благодаря настойчивым усилиям имама Мухаммада Сиддика, который был гражданином Германии, получившим образование в Медине, саудовский МИД сумел все же найти выход из тупика, разрешив (с некоторым опозданием) пожилым паломницам присоединиться к группе в Мекке.

Обычно многие из немусульман считают, что женщинам не разрешается входить в мечеть и участвовать в хадже. Более того, иногда можно даже встретить человека, верящего в россказни о том, что мусульманкам не хватает жизненной энергии и активности.

Как же далек бывает человек от истины!

И как странно, что эти вымыслы продолжают существовать, несмотря на то, что давно убедительно доказана их несомненная ошибочность!

Женщина в исламе не только активна, но и равноправна в религиозном плане с мужчиной. Вот почему она должна, если есть возможность, выполнять обряды хаджа. Верно, однако, что женщины не смешиваются с муж­чинами во время совершения молитвенного обряда в мечетях. Но чем отличается от этого положение католичек, которые во время мессы сидят только на скамьях, расположенных в левой части храма.

Согласно данным, приводимым в работе Дэвида Лонга «Хадж сегодня» (Олбени, Нью-Йорк, 1979), в 1972 г. женщины составили 34,6% от общего числа паломников, совершивших хадж в Мекку.

В других сферах жизни женщины-мусульманки на протяжении более 1400 лет пользовались, в соответствии с установлениями шариата, правами, которых их европейские сестры смогли с трудом добиться лишь в ХХ веке.

Например, если взять супружество, то согласно мусульманскому праву, оно не влечет никаких отрицательных последствий в отношении имущественных прав жены. Так, именно она и только она одна облечена правом продолжать управление принадлежавшим ей до замужества имуществом и распоряжаться им так, как она сочтет нужным. Раздельное владение имуществом каждым из супругов (а не передача имущества жены под опеку мужа), которое считается современным достижением в Европе, лишь повторило то, что уже было обыденной давно устоявшейся практикой в условиях исламского шариата.

Верно, что дети мужского пола получают долю наследства, бóльшую, чем дети женского пола, но верно также и то, что только мужья обязаны содержать свои семьи в полном составе. Если женщина-мусульманка не хочет сама кормить своего грудного ребенка, она может обязать мужа нанять кормилицу. Ей принадлежит решающее слово в воспитании детей.

Мусульманка имеет право возбуждать дело о разводе. Она же в принципе не лишена права заниматься любой из обычных профессий. В битве при Ухуде (627 г. р.х.) женщины участвовали в качестве вспомогательных сил. А жена Посланника Аллаха , Госпожа Аиша, да будет Аллах доволен ею, возглавляла мусульман в «Верблюжьем сражении» (656 г. р.х.).

Существуют и другие вопросы, которые можно было бы обсудить применительно к правам женщины в исламе, однако я полагаю, что потенциальному критику следует осознать хотя бы те факты, которые были приведены выше, прежде чем начинать развернутое наступление на ислам «во имя освобождения женщины».

Заблуждения мистиков

Ашаффенбург, 26 декабря 1984 г.

Идрис-шах, как и все суфии, учит, что чтение книг еще не открывает перед человеком дверей для движения по пути суфизма. Сам он, тем не менее, издал одну за другой несколько полезных книг о мудрости дервишей и подвижников, которые проливают свет на испытанные и принятые пути суфизма в большей степени, чем это удалось сделать посредством научно-исторического анализа суфизма, данного, например, в работе «Суфийские измерения ислама» (Chapel Hill, 1975), принадлежащей ведущему западному специалисту в этой области профессору Анмари Шиммелу (Боннский и Гарвардский университеты).

Заслуживает поддержки утверждение о том, что ищущие Бога должны испытывать абсолютное сомнение в способности человеческой логики и рационального мышления выступать в качестве инструмента метафизического познания. Однако, чтобы отойти от одного тупикового пути, не следует сменять его другим. И сомнение в продуктивности рационалистического метода для решения проблем бытия отнюдь не означает, что использование иррационалистического метода окажется намного плодотворнее.

Напротив, суфийские откровения не будут иметь преобладающего успеха там, где потерпело неудачу чувственное познание, ибо сами они в конечном счете оказываются производными именно от него. Бесполезно опи­раться на опыт, который не нашел своего формального выражения ни в одном из языков. Отсюда проявления вдохновения, возникающие на почве мистического, суфийского экстаза, невозможно выразить в социально значимом виде, иначе, как в ограниченных рамках наших языковых понятий, которые неизменно черпаются все из того же чувственного опыта. Другими словами, суфийский путь отнюдь не является альтернативой чувственному познанию.

У нас нет никакого иного пути вне границ нашего сенсорного аппарата. Не может быть ни рационализма, ни иррационализма, абстрагированных от чувственного восприятия. Не может быть вдохновения, свободного от ассоциаций, которые уже как бы определены заранее, поскольку формулируются посредством словесных единиц того или иного языка.

Во всяком случае, в вопросах, касающихся бытия, невозможно выяснить истинность того, чтó суфий, как он полагает, видел своим внутренним зрением или слышал внутренним слухом. Между прочим, сами же суфии утверждают, что могут легко определять обманщиков. И тем не менее, стремление людей к тому, чтобы найти целительные средства от всех недугов, их жажда к чудесам заставляют их придумывать себе своих собственных чудотворцев (например, марабутов в странах Магриба, на могилах которых бесплодные женщины развешивают лоскутки своей одежды), среди которых действительно могут оказываться харизматические мудрецы.

Особенно сильное сомнение вызывает претензия суфиев на мистическое соединение с Богом, поскольку это может создавать иллюзию непосредственного, так сказать, «наглядного» проявления единства бытия в личности самого суфия. Но в подлинном исламе Бог превыше всего и стоит над всем.

Подобная пантеистическая форма многобожия, возникающая из желания бренного человека досрочно встретиться с Богом, конечно же, не может не вызывать беспокойства. Хуже того, суфии утверждают, что некоторые из них — при условии нахождения верного пути и через свое беспредельное рвение в поклонении Аллаху —способны с помощью экстатического вдохновения познать Аллаха даже полнее, чем это дано Его пророкам. А это уже ничто иное, как самообольщение, доходящее до границ безбожия.

Мужчина и женщина, как сотворил их Совершенный Аллах, не уроды, не порочные создания, не какие-то неудачно сконструированные механические средства. Человек отличается от животного и стоит выше него благодаря своему разуму. Можно ли представить себе, что он сможет истинно поклоняться Аллаху, если будет ставить иррациональное выше рационального?

Я не допускаю, что Откровение — а это прежде всего ниспосланный всему человечеству Коран — может быть туманным зашифрованным Посланием, овеянным тайнами, смысл которых доступен лишь немногочисленной элите.

Соответствует ли духу ислама, который призван быть религией обыкновенных людей, представление о нем как об исключительной собственности религиозной аристократии?

Рационализм, свобода, любовь

Брюссель, 7 февраля 1985 г.

Марсель Х.Буасо в статье «Западная система ценностей — моральное оружие» (Вестник Европейского института безопасности в Люксембурге, № 3/84) сумел весьма успешно проникнуть в самую суть этой проблемы, подвергнув анализу нынешнюю ситуацию в системе ценностей Запада и придя к выводу о том, что цивилизации всегда идут к катастрофе, если допускают, как сегодня поступает Запад, разрушение трех главных ценностей, а именно: 1) рационализма; 3) свободы; 3) любви.

Свобода, которая не питается любовью, превращается в анархическую эксплуатацию. Рационализм, не облагороженный любовью, кончается крематориями. Любовь, не упорядоченная рационализмом, становится саморазрушающей. Рационализм, в котором нет места свободе, напрямую ведет к ГУЛАГу.

Достаточно заменить такие понятия, как любовь, рационализм и свобода на соответственно братство, доступное знание и достоинство личности, чтобы понять, почему подлинно исламская цивилизация оказывается в состоянии избегать той диспропорции, от которой страдают основные ценности на Западе.

Сегодня в Штаб-квартире Атлантического пакта я занимался распространением упомянутого выше Вестника среди участников ежегодной встречи руководителей служб информации военных министерств стран НАТО, убеждая их хотя бы раз забыть свои текущие заботы, дабы понять свой долг на более длительную перспективу, т.е. попытаться противостоять той тихой культурной революции, которую мы почти не замечаем, но которая подтачивает самые основы западной системы ценностей.

Исламская демократия?

Брюссель, 14 февраля 1985 г.

Жителей Саудовской Аравии обычно упрекают в «излишнем фундаментализме». Подобная мысль представляется странной, коль скоро речь идет об их усилиях в борьбе с вымыслами и развратом. Ее проявлением явилось, в частности, закрытие саудовскими властями доступа к так называемой «могиле Евы» — прародительницы человечества. В Джидде они вели кампанию против культа героев, покоящихся на историческом кладбище аль-Бакиа в Медине, не говоря уже о других еще более серьезных проблемах.

Обвинения представляются странными также и в том случае, когда речь идет о реформировании ваххабизмом обычаев, принятых в Мекке. Как мы детально знаем из книги «Мое путешествие в Мекку» Генриха фон Мальцана, который сумел проникнуть в священный город в 1860 г., Мекка в то время была местом, где сосредоточивалось множество курилен опиума, питейных заведений, разбойничьих притонов.

Наконец, мне кажется странным, что, говоря об образе жизни саудовцев, их упрекают за подчеркнутую заботу о том, чтобы крепко держаться за свою веру, как когда-то делали христиане. Если «излишний фундаментализм» означает отсутствие дипломатической мягкости, граничащей с лицемерием, то верно: в Саудовской Аравии существует такой тип фундаменталистов, и они вправе гордиться своим фундаментализмом.

Быть может, они осознали, что в условиях, подобных тем, в которых мы живем сегодня, прогресс может потребовать следования испытанным образцам, подтвердившим свою правильность в прошлые времена. Такая позиция, выражающая конструктивный консерватизм, пользуется уважением на Западе, но... при условии, что ее приверженцы не являются мусульманами.

Нет сомнения, что отнюдь не является признаком какой-либо отсталости приверженность идее о том, что решение социальных проблем, данное Мухаммадом и четырьмя праведными халифами, может служить примером для решения задач, стоящих перед обществом в странах, переживших индустриальную революцию. И вовсе не наивно придерживаться негативной позиции, как это делают некоторые, по отношению к метафизической философии и учению об основах религии в том виде, как это установила философская школа аль-Ашари (874–935 р.х.). Является ли такая фун­даменталистская критика философской теории бытия, а также метафизики примитивной только потому, что она возникла за много веков до Дэвида Юма, Иммануила Канта и Людвига Витгенштейна?

Остается только сказать, что хотя критики исламского фундаментализма на Западе сосредоточили свое внимание на отношении ислама к западной модели плюралистической парламентской демократии, они проигнорировали тот факт, что многие западные либералы и социалисты живут в странах с конституционной монархией, не испытывая угрызений совести из-за того привилегированного правового положения, которым пользуется христианская религия в этих отнюдь не феодальных государствах. Ислам также не насаждает власти религиозной автократии.

Далеко не бесспорным является и утверждение о том, что история ислама — это не история демократического развития.

Много бед и несчастий принесли христианам «вдохновенные правители», «просвещенные короли», «богобоязненные императоры», именовавшиеся «тенью Бога на земле». И точно так же страдали мусульмане под властью злобных султанов, халифов и эмиров.

Правовую историю ислама можно считать повествованием о долгой борьбе между идеями освобождения, т.е. установлениями Корана, требующими справедливости, равенства и недопущения тирании, с одной стороны, и реальной угнетательской и тиранической властью — с другой. Именно это дает профессору Карлу Ньюмену полное право задавать на страницах газеты «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг» вопрос о том, существует ли ныне под сенью полумесяца хоть одно не диктаторское государство.

Правда и то, что ислам до сих пор остается должником человечества в том смысле, что обязан дать ему решительное доказательство того, что современное исламское государство, «религиозная демократия» (термин аль-Маудуди) может не только в теории, но и на практике обеспечить власть закона, основанную на общности и сотрудничестве и действующую в согласии с Кораном и Декларацией прав человека.

(Скажи: "Нас постигнет лишь то, что предначертано нам Аллахом«)

11

 

Брюссель, 25 февраля 1985 г.

В течение двух последних десятилетий никто не подвергался такому количеству террористических нападений, как дипломаты. Поэтому они получают многочисленные рекомендации экспертов относительно того, как избежать взрывов их автомобилей, похищения, не стать мишенями для снайперов-убийц.

Если бы я скрупулезно соблюдал эти рекомендации, то на обеспечение своей безопасности мне пришлось бы тратить 24 часа в сутки, что было бы абсолютно немыслимым делом. При этом я никогда не смогу продлить свою жизнь ни на одну секунду. Я не считал и не считаю, например, что шальная пуля, от которой можно спастись лишь по счастливой случайности, представляла бы для меня опасность, — ведь пуля, которой суждено поразить цель, не может пролететь мимо.

Это не значит, однако, что мусульманин не должен не учитывать возможности современного пистолета системы «Хеклер и Кох Р7 М14». Вместе с тем ему не следует впадать в иллюзию и полагать, что дни его не сосчитаны: (Поистине, мы принадлежим Аллаху и к Нему мы возвращаемся) (Коран, 2:156), а также: (Не подобает душе умирать иначе, как с дозволения Аллаха, сообразно Книге, в которой определено время жизни) (Коран, 3:145).

Такое дозволение Аллаха в отношении меня не поступало еще, когда американские и английские бомбы во время второй мировой войны каждые две недели обрушивались на мой город. Оно не поступило и тогда, когда 26 июня 1951 г. я выжил после автокатастрофы в штате Миссисипи. Это дозволение не поступило и через четырнадцать дней после той аварии, когда на обратном пути в Вашингтон какой-то сумасшедший в Тенесси выстрелил в окно моего купе и пуля пролетела в нескольких дюймах от моей головы.

И точно так же Аллах еще не дозволил мне вернуться к Нему, когда в 1976 г. (в то время я был послом в Джидде) у меня обнаружили раковую опухоль левой почки.

Неуместное замечание

Брюссель, 11 марта 1985 г.

Во время дипломатического ужина сидевшая рядом со мной испанка, узнав, что я мусульманин, пододвинулась ко мне и удивленно спросила: «Ах! Значит, вы из тех, кто все еще ожидает рождения Бога?» — Я сразу понял, насколько успешной после выхода Андалусии из Исламского мира была христианская пропаганда, направленная на искажение образа ислама, но промолчал.

Затем я было захотел привести ей слова Всевышнего из 112 ой суры «Очищение»: (...не родил и не был рожден...), — но передумал и ограничился словами: «Это единственное, чего не ждут мусульмане!..»

Разве меня не учили на занятиях по этикету, что во время ужина не следует пускаться в разговоры о политике, религии и здоровье?

Четыре соловья из Стамбула

Брюссель, 31 марта 1985 г.

Хор протестантской церкви, расположенной поблизости от королевского дворца, организует несколько вечеров религиозной музыки, представляющей крупнейшие мировые религии. Правильнее всего было бы, если бы девизом программы были избраны слава Гуго Болла: «Искусство ближе к религии, чем к науке».

Сегодня мы увидим выступление приезжей группы «Турецкие муэдзины». Она представит чтение некоторых стихов из Корана на арабском языке, а также касыд Сулеймана Челеби (XIV век р.х.) на турецком, которые входят в программу ханафитских празднеств в честь дня рождения Пророка .

В начале концерта его организатор разъяснил разницу между инструментальной музыкой мусульманских суфиев и их хоровым пением, которое строится на внутреннем размере и речитативном исполнении текстов Корана. Свое вступительное слово он закончил просьбой воздержаться от аплодисментов, так как религиозную музыку невозможно отделить от ее содержания, которое по существу представляет собой молитву, обращенную к Аллаху.

Своими сильными, чистыми и проникновенными, молитвенно звучащими голосами эти четыре «соловья» вызвали восхищение и произвели глубокое впечатление на многих зрителей своим погружением в пение, смиренностью, т.е. всем тем, что относится к самым замечательным элементам исламского искусства.

И вместе с тем я испытывал какое-то досадное чувство: следует ли использовать изумительные красоты Корана только для того, чтобы просто наслаждаться ими, воспринимая их исключительно с эстетической точки зрения? Не это ли и есть то самое пресловутое искусство для искусства?!

Не был ли Фридрих Ницше гораздо ближе к правде чувств, когда писал в «Рождении трагедии», что истинное христианство «отрицает все эстетические ценности»?

После того, как люди слышали часто повторяемые рядом друг с другом два слова «Аллах» и «Мухаммад» , не утвердятся ли они в своем заблуждении, что мусульмане, если использовать параллель с христианством, — это «магометане»?

И разве не были правы ваххабиты, когда выступали против напевного исполнения обоих призывов на молитву — азана и икамы12? Не попадаем ли мы сегодня в такое положение, когда доминирующая роль переходит к искусству, которое возвышается над самой молитвой, становясь даже помехой для нее?

Не глуп, хотя и мусульманин...

Брюссель, 9 апреля 1985 г.

Раз в неделю, а иногда и чаще, я устраивал в штаб-квартире НАТО обед для посетителей, приезжавших по приглашению Департамента информации. Официанты привыкли ставить возле меня бутылку с минеральной водой вместо вина, а вместо блюд из свинины ловко ставили передо мной что-нибудь другое. Тем не менее, многие из гостей замечали такой маневр. Когда я говорил, что мое меню объясняется тем, что я, слава Аллаху, мусульманин, большинство моих сотрапезников сначала полагали, что я шучу, в особенности, если накануне между нами уже имело место профессиональное обсуждение таких, например, сюжетов, как «Взаимоот­ношения Востока и Запада», «Проблемы ограничения вооружений», «Альтернативная стратегия», «Роль общественного мнения» и т.п. (готов допустить даже, что про себя они делали заключение типа: «...не глуп, хотя и мусульманин...»).

Затем наступал следующий этап, когда ими овладевало любопытство, и они начинали расспрашивать: «Что заставило вас стать мусульманином?» — наверняка удивляясь в душе: «И кто его попутал?».

Наконец, начинался третий этап, сводившийся к расспросам, полным нетерпимости и опасений, вызывавшихся подсознательной враждебностью к исламу. Вот некоторые наиболее часто звучавшие из них стереотипы: А как же «священная война?», а «многоженство»?, а «Хомейни»?

Сколько же требовалось терпения, чтобы хоть как-то разъяснить моим собеседникам, что «священная война» — это западный термин и что понятие джихад в исламе в основе своей означает борьбу моральную. Сделав заостряющее дискуссию напоминание о крестовых походах, я цитировал 257 ой аят из Суры «Корова», согласно которому ислам вообще запрещает какое бы то ни было принуждение в вере.

При этом я, не колеблясь, признавал одновременно, что суннитское и шиитское направления ислама коренным образом различаются между собой, причем гораздо сильнее, чем католицизм и протестантство.

Когда разговор касался отношения исламского шариата к браку, я разъяснял своим гостям, что первая жена может, согласно брачному договору, запретить мужу брать себе других жен. Я также подчеркивал, что в современном обществе, отличающемся высокой степенью чувствительности, возможность соблюдения условий, предусмотренных Кораном для многоженства, приобрела на практике исключительный характер. Ибо 129 й аят из суры «Женщины» пророчески говорит: (Никогда не сможете вы быть справедливыми между женами, хотя бы и хотели этого).

Естественно, такие застольные разговоры не выявляли победителя — ведь я стремился лишь к тому, чтобы мои собеседники почувствовали какое-то уважение к исламу. Вместе с тем я заметил, что те из них, кто был помоложе, неизменно приходили в изумление от одного определенного аспекта мусульманской религии. Я имею в виду ее положение, в соответствии с которым мусульманин предстает перед своим Господом как самостоятельный свободный индивид, без каких бы то ни было посредников и заступников. И в отмеченной реакции моих молодых собеседников не было ничего удивительного, если понять, что эти молодые люди, образно говоря, держат наготове топор, которым они готовы были бы изрубить и уничтожить угнетающую обрядность, традиционный церковный формализм и бюрократию.

Несмотря на свои относительно небольшие возможности, я не отчаивался, надеясь, что во время подобных бесед за обеденным столом некоторые из моих гостей по крайней мере обратят внимание на духовную чистоту ислама и не смогут не признать, что эта религия есть вершина человеческой мысли и нравственных достижений человека.

Аллах лучше знает о том!

Ислам и стресс

Бонн, 14 июня 1985 г.

Будучи в командировке в Бонне, я случайно встретился со своим старым сослуживцем, министром иностранных дел Алоисом Мертесом. Поскольку он был «плен­ником» своего расписания, то должен был спешить и ушел после разговора, продолжавшегося всего две минуты. На следующий день он внезапно умер от закупорки сосудов.

Стал ли он жертвой сильного стресса?

Сегодня во всех западных языках концентрируется внимание на этом термине. Считается, что он уже сам по себе объясняет тот вред, который связан с губительным образом жизни современного человека.

Образцовый современный человек, скажем, менеджер, работает не больше, чем работали люди в прошлые времена. Новое, что появилось в его жизни, вызывая стресс как типично современное явление, состоит в том, что человек уже перестает быть способным жить под гнетом того постоянного напряжения, которое вызывается гонкой за достижением все большего успеха. В итоге многие на Западе видят для себя лишь две альтернативы: либо борьба, либо бегство от реальности. Третью возможность — просто сбросить с себя всю эту тяжесть — они уже не видят.

Многие менеджеры, втянутые в борьбу за то, чтобы получить побольше денег, добиться большего успеха (по существу — борьбу против времени, обстоятельств, начальства), вынуждены преступать границы своих реальных физических возможностей с помощью таких наркотические средств, как алкоголь, курение, транквилизаторы, тонизирующие и снотворные таблетки, т.е. всего того, от чего можно ждать лишь серьезного расстройства здоровья — ухудшения состояния сердца, легких, печени, кровообращения и нервной системы.

Интересно, что хорошие врачи рекомендуют своим пациентам не просто отказаться от употребления спиртного, курения, переедания, но еще успокаивать нервы и путем «духовных раздумий». В этом я вижу, в частности, новое подтверждение тому, что исламский образ жизни согласуется с человеческой природой, как ее создал Господь, и что ислам есть самое идеальное решение всех сегодняшних проблем, связанных со здоровьем.

Ведь без всякого преувеличения можно утверждать, что истинный мусульманин не поддается стрессу. А если такое все-таки происходит, то тогда он не настоящий мусульманин.

Алкоголь? — Запрещен.

Никотин? — Порицается, так как привычка к курению похожа по действию на постоянное пьянство.

Холестерин? — Проблема, решение которой облегчается, если не есть свинины.

Избыточный вес? — Его можно сбросить с помощью поста во время священного месяца Рамадана.

Страх неудачи? — Признать, что «Аллах всевелик», т. е. полагаться в конечном счете на волю Аллаха.

Необходимость духовной сосредоточенности? — Что может быть лучше, чем молиться пять раз в день?

Время — деньги? — Это не для мусульманина.

Физическая форма? — В этом смысле весьма позитивно действует мусульманская молитва.

Улучшение кровообращения? — Урочное омовение активизирует его, стимулируя нервную систему.

Разве приведенный перечень не служит серьезным доказательством того, что жизнь в соответствии с установлениями Корана и Сунны — это здоровая жизнь? Разве нельзя рассматривать ислам как свободное от психотропного воздействия противоядие для решения основных проблем современного индустриального общества.

Будучи руководителем, я знаю, о чем говорю. Но я руководитель, хранящий в своем портфеле... молитвенный коврик.

Вдали от мирской суеты

Ускюдар, 10 августа 1985 г.

Если достаточно высоко подняться по склону Босфора неподалеку от Ускюдара, то окажешься в прелестном месте — такийе (странноприимном доме) дервишей, которая принадлежала мусульманам из Средней Азии — последователям накшбандийи, среднеазиатского дервишеского братства, замечательную характеристику которого дал профессор д-р Анмари Шиммель в книге «Суфийские измерения ислама».

В наши дни эта такийа перешла в разряд вакуфного имущества, и ей управляют потомки накшбандийских шейхов, которые теперь носят фамилию Узбек.

Осматривая здание за зданием, можно видеть, что в них идет большой ремонт и обновление. Здесь есть места для проживания мужчин, которые отделены от мест проживания женщин, хотя и соединены с ними. Здесь есть небольшая мечеть, и просторная кухня, и романтический двор с фонтаном и бассейном, и обширное кладбище для дервишей, благодаря чему это место приобретает завершенный вид.

Такого мирного и спокойного места не найдешь нигде. Достаточно просто оказаться здесь, чтобы достичь высокой степени погружения в духовное созерцание. Ведь это место так далеко от мирской суеты. Оно существует отдельно от всего, вне рамок времени. И подумалось, что его атмосфера, вся пронизанная тишиной и покоем, как бы воплощает пожелание мусульманина, когда он, встречая своего брата по вере, приветствует его знаменитым мусульманским приветствием: «Ас-саляму алей­кум!» — «Мир тебе!».

Отношение к смерти

Ускюдар, 11 августа 1985 г.

Кладбище Караджа Ахмад Мезарлии считается самым большим на Востоке, если не во всем мире. Оно занимает обширный покрытый зарослями участок степи в верхней части Ускюдара. Находясь на просторной площади, затененной ивами, вы видите перед собой лишь растянувшиеся на несколько миль могилы. Их покоящиеся на правом боку обитатели обращены лицом к Мекке. Параллельно расположенные ряды могил этих мест вечного отдохновения усопших, пересекаясь со складками местности, образуют уникальный пейзаж, который создает впечатление, будто в Мекке находится огромный притягивающий к себе все магнит.

Существует еще одно основное отличие мусульманского кладбища от христианского, а именно: полное отсутствие памятников и статуй, которые призваны свидетельствовать о величии и великолепии тех, кому поставлены (хотя в общем-то турки относятся к использованию мрамора для подобных целей более терпимо, чем их двоюродные братья-арабы).

Что же касается открытого проявления скорби, когда люди рыдают, оплакивая покойника, рвут на себе волосы и одежду, а также совершения обрядов у могил, какого-либо прославления заслуг человека после его смерти, то все это противоречит исламской модели поведения. Но подобная сдержанность в проявлении чувств дает порою западным наблюдателям повод говорить о душевной черствости мусульман... Думать таким образом — это все равно, что путать сдержанность, терпеливость в горе или беде с холодностью чувств. Ведь тот факт, например, что саудовцы своего весьма почитаемого Короля Абд аль-Азиза Аль Сауда похоронили в 1953 году на обычном, открытом и для простых людей кладбище, без каких-либо выделяющих его могилу признаков, отнюдь не говорит об отсутствии у них чувства любви и уважения к нему. Конечно же, нет!

Отрицательно относясь к героизации усопших, мусульмане исходят из чувства повышенной осторожности, из опасения нанести даже малейший ущерб принципу Единобожия. Занимая такую позицию, они стремятся подчеркнуть, что никакие гении, пророки или святые не могут после своей смерти разделить с Аллахом Его славу, так как Он — Всевышний, Всеблагий — правит без сотоварищей.

Вместе с тем люди Запада нередко и преувеличивают силу расхождений между христианством и исламом в космологии и эсхатологии, упуская из виду, что обе религии исходят из того, что «по мере того, как наш ближайший мир непрестанно движется к своему завершению, становится все ближе к нам иной мир — потусторонний» (суфий Абд аль-Кадир аль-Джилани). И богобоязненный христианин, и богобоязненный мусульманин каждый день одинаково готовят себя к приходу смерти. У мусульман ее длительное символическое ожидание у горы Арафат, демонстрирующее их безусловную готовность к ней, стало одним из главных религиозных обрядов хаджа.

Коран полон аллегорических описаний рая и ада. Му­хаммад добавил к картинам о Дне Страшного суда свое повествование о путешествии в Иерусалим (аль-Исра) и о своем вознесении оттуда на небо (аль-Мирадж). Но как будто и этого все еще было мало, и вот аскетствующие суфии принялись фантастически рассуждать по поводу деталей, касающихся смысла символических понятий и связанных с ними образов, среди которых: труба, в которую будут дуть перед Страшным судом, весы, на которых будут измерены добрые и злые дела, и путь, т.е. мост, по которому должен будет пройти человек по дороге в рай.

Такой автор, как, например, Абд ар-Рахим ибн Ахмад аль-Кади в книге «Исламская Книга мертвых» (1981г.) рискнул даже дать необычайной силы, почти осязаемое описание того, что можно было бы назвать географией иного мира, причем он не исключение в данном жанре, и можно было бы упомянуть еще не одного автора, увлекающегося подобной тематикой. Здесь, однако, важнее обратить внимание на другое — на то, что как бы высоко не заносились полеты воображения подобных авторов, это не заставит разумного мусульманина поверить, что они действительно знают то, о чем пишут. Их «книги мертвых» при всем обилии содержащихся в них доброжелательных поучений относительно того, как переходить от жизни к смерти, а потом к воскресению, свидетельствуют лишь о нашем бессилии понять смерть полнее, чем о ней столь исчерпывающе ясно сказано в ниспосланном свыше Откровении.

Я хочу стоять на твердой почве. И «Книга мертвых», которую выбрал я, это — 36-ая Сура «Йа син».

Встреча с Мухаммадом Асадом

Лиссабон, 21 сентября 1985 г.

В гостинице Тиволи в Лиссабоне мы с нетерпением ожидали встречи с Мухаммадом Асадом и его женой-американкой Полой Хамида. Вот, наконец, и они... В свои восемьдесят пять лет он приехал на машине, которой управлял сам.

Сначала мы говорили по-немецки, на языке его юно­сти, а затем — по-английски. Однако он был готов вести беседу по-арабски и по-персидски, по-французски и португальски, по-испански и на урду.

Я задавал моему собеседнику множество вопросов, чтобы как можно полнее представить себе тот, так сказать, фон, на котором он в течение большей части нашего столетия добился своих выдающихся научных и литературных свершений во благо ислама. Я напомнил ему о предсказании, высказанном им в тридцатые годы относительно заполнения исламом вакуума, который непременно начнет образовываться, когда в результате морального банкротства со сцены начнут сходить западный и коммунистический атеизм.

Его пророчество частично уже осуществилось, поскольку обе системы действительно начали разваливаться, однако ислам пока еще не получил признания в качестве альтернативы. Ибо ни одно исламское государство не смогло еще развиваться таким образом, чтобы заставить Запад взглянуть на себя как на привлекательную и убедительную альтернативную модель. Все происходило скорее наоборот.

И тем не менее, это не смогло заставить Асада, несмотря на его преклонный возраст, ни уйти в область нереалистичных мечтаний, ни предаться безысходному чувству горечи. Он сохранил живой и острый взгляд на окружающий мир, его оценки оставались, как всегда, глубоко логичны.

Если в этом почтенном, удивительно гармоничном человеке с мягким голосом и маленькой бородкой все же и можно было бы обнаружить какое-либо противоречие, так это явный контраст между его громадным вкладом в возрождение ислама, с одной стороны, и его доведенной до самоотречения скромностью и бесконечной добротой — с другой.

У Асада не было никаких иллюзий относительно реального положения дел, и он считал, что предстоит еще очень большая работа для того, чтобы человечество стало по-настоящему готовым сделать важнейший для него стратегический шаг к исламу. Он высказал надежду, что я возьму на себя часть этой ответственной миссии. (Поистине, Аллах с терпеливыми) (Коран, 2:153), и для Аллаха нет ничего невозможного.

Осторожно! Это — Коран...

Лиссабон, 22 сентября 1985 г.

Новая величественная Лиссабонская мечеть, построенная в стиле школы Баухаус, вызвала во мне ощущение, что передо мной видоизмененная копия мечети Ибн Тулуна в Каире. Мечеть находится напротив музея Гюльбекяна (здесь представлена прекрасная коллекция исламского искусства, которую стоит посмотреть).

Сегодня в Португалии живет 15 тысяч мусульман, большинство из которых являются мозамбикскими исмаилитами (семьсот лет назад их здесь было больше).

Когда я приблизился к деревянной книжной подставке, на которой лежал Коран, путь мне преградил молодой человек, выглядевший очень сердитым: он принял меня не за ритуально чистого мусульманина, а за обычного туриста, который не должен касаться Корана.

Чтобы понять такую превентивную реакцию, следует знать, что Мухаммад считал чистоту тела «половиной веры». Поэтому мусульмане, следуя благородной Сунне Пророка , не могут прикасаться к Корану и читать его иначе, как в состоянии ритуальной чистоты (процедура напоминает приблизительно обычное умывание). Ведь и христиане, проникнутые уважением к Священному Писанию, обращаются с ним также трепетно.

Когда мои мозамбикские братья увидели, что ошиблись в отношении меня и моих спутников, они, естественно, изменили свое отношение к нам и постарались, чтобы наше пребывание в Лиссабоне было бы как можно более приятным и интересным.

Поистине, братство не знает границ!

Долгий путь организации

TWA — Рейс 815, 9 октября 1985 г.

Во время пятнадцатичасового полета из Брюсселя в Сан-Франциско (где должна была состояться сессия НАТО) у меня было достаточно времени, чтобы спокойно, без помех, почитать материалы об изобилующей вопиющими искажениями истории развития ислама в США.

В 1932 г. «пророк» хаджи Элига Мухаммад создал в Детройте расистскую военизированную организацию «черных мусульман» для... борьбы против белых! Эта «исламская» община преследовала раскольнические политические цели. Однако ее активисты, побывавшие в Мекке и обучавшиеся там, превратились в истинно верующих мусульман, причем это случилось не только с теми из них, кто и раньше пользовался хорошей репутацией, но даже с теми, кто ею не славился. К последним относился, например, Малкольм Экс (убит в 1965 г.), а также один из крайних радикалов с криминальным прошлым Рэп Браун (ставший Джамилем Абдаллахом аль-Амином) и сын самого Элиги Уоллес Мухаммад.

Сменив отца на посту руководства «черными мусульманами», он 20 апреля 1985 г., во время празднования десятилетнего юбилея своего правления, буквально-таки поразил всех, когда вдруг заявил о роспуске своей организации как не исламской, призвал своих черных братьев отказаться от нее и объединиться на основе только Корана и Сунны с остальной общиной американских мусульман, включающей в себя как черных, так и белых.

Но «черные мусульмане» не последовали его совету, что в общем-то не стало неожиданностью. Ведь это было настолько революционной сменой курса, что оказалось неприемлемым для многих, особенно — для черных экстремистов, создавших во главе с Луисом Варханом новую «Исламскую общину», отличавшуюся воинствующим антисемитизмом.

Подобное развитие событий, разумеется, наносило вред общему представлению об исламе. Вместе с тем будущее оказалось союзником большинства мусульман, которые постепенно обращались к подлинным источникам истинного ислама.

Сегодня благодаря усилиям организации «Тарсиль — Тахрик» издано 50 тысяч экземпляров английского перевода Корана, который можно приобрести за весьма умеренную цену.

И если кто-нибудь спросит, где можно найти фирму «Издания Нового времени», которая считается крупнейшей организацией, распространяющей самый широкий ассортимент литературы по исламу и исламскому миру, то в ответ прозвучит: «В Анн-Арборе, штат Мичиган. Разве есть еще другое место?».

Черные мусульмане и белый имам

Сан-Франциско, 10 октября 1985 г.

В справочном бюро гостиницы только пожали плечами, когда я поинтересовался, имеется ли в городе мечеть. Мне предложили лишь справочник «Перечень храмов», включавший названия двадцати четырех конфессий, большинство которых оказались туманными и непонятными. Ислама, в любом случае, в справочнике не было.

Несмотря на это, я не сдался так сразу и нашел то, что искал, в телефонном справочнике, где прочитал: «Исламский центр, 850, ул. Дависадеро. Молитвы ежедневно, по пятницам — в 12 часов пополудни» (стран­ный, однако, способ распространения объявления о работе храмов с указанием точных сроков совершения служб).

Когда швейцар объяснял, где расположена мечеть, его лицо не выражало энтузиазма. Он сказал только: «Не ходите туда пешком. Если вам непременно надо туда, возьмите такси и отправляйтесь, но только в дневное время». Это был эвфемизм, означавший: «Осторожно! Район, где живут черные».

Разумеется, я прошел пешком это расстояние в две-три мили, двигаясь все время на запад, через площадь Аламо, улицу Гроув и далее, попав, наконец, в благоустроенный район, населенный зажиточными представителями чернокожего населения. Люди здесь были благожелательны и раскованы, искренне радовались вместе со мной бодрящей погоде и калифорнийскому солнцу, ослепительно сиявшему в небе.

В Исламском центре я застал четырех человек с темной кожей, собравшихся здесь для совершения полуденной молитвы. Один из них, пожилой седоголовый господин старательно, с трудом читал Коран по-арабски. Второй был абсолютно беззуб. Третий, видимо, страдал хроническим воспалением суставов и не мог совершать ни земных, ни поясных поклонов (потом я узнал, что он муэдзин). Наконец, там был Юсуф Симон, весьма умный молодой шиит, изучавший политические науки. Говоря о себе, он шутливо сказал, что представляет из себя тройное исключение, будучи черным среди белых, мусульманином среди христиан и шиитом среди суннитов.

Меня удивило, что муэдзин, призывая на молитву, начал с икамы (т.е. второго призыва), а закончил азаном (первым призывом). Не сомневаясь в том, как самый первый муэдзин ислама Билял, который тоже был чернокожим, поступил бы, столкнувшись с таким обратным порядком, я, как, можно тактичнее, указал на ошибку.

Результат был хотя и неожиданным, но не лишенным своей логики: собравшиеся решили, что из всех нас я наиболее сведущий мусульманин, и избрали меня, белого человека, появившегося здесь неизвестно откуда, своим имамом. И вот впервые в жизни я стоял, обратившись в сторону киблы, чтобы совершить молитву во главе здешних мусульман. Разумеется, я сделал это лишь после того, как точно убедился, как это должен делать имам, что группа из четырех мужчин стоит ровно, построившись в ряд.

Когда мы возвращались на автобусе, у меня завязалась жаркая полемика с Юсуфом о причинах острого личного спора между Госпожой Фатимой и Госпожой Аишей, о разногласиях между ними, т.е. о том, что во многом подготовило почву для шиитского раскола.

Пассажиры, ехавшие с нами в автобусе и ставшие невольными свидетелями нашего спора, были в смущении. Им трудно было понять, что между мусульманами нет расовых барьеров? А, может быть, они просто никак не могли представить, что на заре ислама женщины играли столь активную и решающую роль?

Это правдой быть не должно

Осло, 28 октября 1985 г.

Мне была оказана честь выступить с лекцией на тему «Организация Североатлантического договора: общество ценностей». Лекция была прочитана в «Военном обществе» в Осло в присутствии Его Величества Короля Норвегии Олафа V.

Устроитель лекции вначале представил меня, коротко изложив подготовленную мною мою биографию. Но затем, подобно тому, как уже не раз происходило в подобных случаях, он умолчал о двух вещах: о моем вероисповедании и о моих работах по исламской проблематике.

То же самое имело место, когда я выступал с лекцией в г. Денвер штата Колорадо, (перед Советом по международным делам), в г.Сент-Пол штата Миннесота, (в Комитете по международным отношениям), в университете Сент-Джона Бенедиктинца неподалеку от Миннеаполиса. Более того, руководитель протокола в Сент-Поле внес от себя исправление в переданный ему мой биографический очерк. В результате я оказался представленным им просто как «проявляющий интерес к исламской религии».

Для чего понадобилась эта игра в прятки?

Неужели те, кто приглашал меня, действительно считали, что упоминание в моих документах моего мусульманского вероисповедания — это не более, чем опечатка машинистки? Или они полагали, что мое вероисповедание — это нечто вроде заблуждения, о котором и упоминать-то неловко? А, может быть, все проще: что не должно быть правдой — не может быть ею?!

Без всякого стеснения

Брюссель, 29 ноября 1985 г.

В течение одной и той же недели в журнале «Тайм» (2 декабря 1985 г.) и в воскресном выпуске газеты «Франкфурте Альгемайне Цайтунг» (№ .300) обсуждалась проблема хасидских общин на примере их жизни в Бруклине и в районе Меа Шеарим в Иерусалиме.

Оба издания пространно описывали, как эти фундаменталисты из числа ортодоксальных иудеев, идейные корни которых идут из Восточной Европы, строго соблюдают свои суровые религиозные установления, регламентирующие, в частности, пищу и женскую одежду, раздельное участие мужчин и женщин в религиозных обрядах и семейных торжествах, например — свадьбах. Подчеркивалось и то, сколь настойчивы хасиды в изучении Торы и Талмуда, причем — в рамках своих идейных представлений, противостоящих «традиционному» восприятию этих источников. Рассказывалось о крайнем фанатизме и демонстративной щепетильности хасидов в деле сохранения в неприкосновенности своего образа жизни, особенно — обычаев, касающихся субботы.

Не может не обратить на себя внимания то, с каким участием в обоих изданиях комментируется поведение хасидов. Например, по мнению «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг», оно придает им «позитивную силу». Журнал же «Тайм», подкрепляя свои комментарии книгой Лиса Харриса «Священные дни: мир хасидской семьи», пишет: «Хотя любавическая община и не принимает в расчет интересы женщин, Харрис, тем не менее, находит гуманизм в ее образе жизни, констатируя, что женщины в ней образуют сестринскую общину, „...почти как у амазонок. Мужья уважают своих жен, и между ними не обнаруживается неверности“».

Другими словами, то, что в иных условиях было бы заклеймено как свидетельство дискриминации по половому признаку, здесь встречает поддержку и расценивается как нечто положительное. Остается только поаплодировать такой позиции! Но не трудно представить себе, какими были бы комментарии, если бы подобные примеры иллюстрировали не иудейский, а исламский фундаментализм. Если бы речь шла об исламе, то сходные установления и традиции неизбежно подверглись бы осуждению как свидетельства узости кругозора, фанатизма, неразумности и темноты, как примеры попрания прав женщин, как нечто не поддающееся исправлению.

Ислам и права человека

В поезде на Брюссель, 5 декабря 1985 г.

В ноябрьском номере журнала «Аль-Джазира аль-Арабия» за 1985 г. (стр. 11) Фатхи Осман выразил мнение, что современная исламская мысль не дает ясного ответа на вопрос о том, как представляются права человека сквозь призму ислама. И, к сожалению, он прав.

Ведь всякий раз, когда мусульман спрашивают об их позиции относительно главных достижений американской и французской революций XVIII в., их реакция оказывается до крайности противоречивой.

С одной стороны, нельзя не видеть что у мусульман есть такие выдающиеся мыслители, как Мухаммад Асад и тот же Фатхи Осман. Оба они, хотя и не относятся к числу современных ревизионистов, тем не менее откровенно и недвусмысленно касаются вопроса о том, отвечает ли ислам по своему существу и своей внутренней логике духу нашей эпохи — эпохи демократии.

С другой стороны, такой автор, как Огузхан Симсек, в ноябрьском номере кельнского журнала «Хиджрет» за 1985 год практически отмежевывается от демократии, когда на собственный вопрос «Что есть демократия?» сам же отвечает: «Нечто неисламское...».

К этому уместно добавить, что современные исламские государства не соблюдают единых темпов в работе над законодательством, относящемся к правам человека — идет ли речь о Всеобщей декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г., или международных пактах о гражданских, политических, экономических, социальных и культурных правах (19 декабря 1966 г.).

Отмеченные документы сравнительно быстро были ратифицированы Египтом, Ираком, Иорданией, Ливаном, Ливией, Мали, Марокко, Сирией и Тунисом. Другие государства проявили, однако, колебания. Среди них Саудовская Аравия и Пакистан, которые, вместе с тем, играли, начиная с 1980 г., решающую роль в выработке собственно исламских подходов к проблеме прав человека. Их специальный поиск был вызван тем, что западная доктрина прав человека не совпадает полностью с мусульманским шариатом, который, например, угрожает серьезными правовыми последствиями для вероотступников, не гарантирует женщинам абсолютного равенства, не допускает занятия немусульманами высших административных постов в исламском государстве.

Здесь также уместно отметить и то, что несмотря на повсеместное законодательное недопущение рабства на практике, мусульманский правовед (факих) все равно не может уйти от вопроса о нем, поскольку Коран весьма подробно говорит о рабстве, причем, не поощряя его, но в то же время и не запрещая его категорически.

В противоположность этому, гораздо проще, чем представляется многим, предстает проблема вероотступничества в исламе, за которое в средние века порой могли и убить. Содержание 33 го аята Суры «Трапеза» в этой связи не может толковаться так, будто речь идет о каком-то мирном изменении вероисповедания. По нашему мнению, предусмотренное Кораном наказание положено лишь за государственную измену и реальную заговорщическую деятельность против исламского государства. Но подобного рода преступления караются смертью в большинстве современных государств.

Несложно доказать логичность запрета немусульманам занимать пост эмира или халифа, особенно в свете гарантируемой исламским шариатом полной защиты религиозных и иных меньшинств.

Согласно закону Соединенных штатов Америки, мой сын Александр, являющийся американским гражданином, не может, тем не менее, стать Президентом этой страны, поскольку он не родился на ее территории. Если это правило не рассматривается как нарушение прав человека, то следует согласиться тогда и с закреплением в исламском государстве определенных административных постов только за мусульманами.

Наконец, о противоречии между западной доктриной и исламским законом в отношении женского равноправия. Нет смысла отрицать, что шариат дает модель, противоположную западной и исходящую из естественного разделения ролей и функций каждого из полов, что формулируется следующим образом: «Равенство в отношениях реализуется лишь в равных условиях и обстоятельствах, но оно не действительно в условиях и обстоятельствах неодинаковых». В любом случае исламский шариат нацелен на то, чтобы оберегать достоинство женщины, не позволять мужчине эксплуатировать те или иные ее слабости, определяемые биологической разницей между ними. Отсюда принятая в исламе формула: равенство достоинства при различии обязанностей, равенство социального положения при различии ролей, равенство значимости при различии способностей.

Не существует надежного способа точно оценить, добились ли работающие женщины западных стран, благодаря тому, что пользуются широкими свободами, осуществления своих чаяний и достигли ли они счастья в большей степени, чем их сестры на Востоке. Многие утверждают обратное. Лично я полагаю, что высокое «качество жизни» обеспечивается для женщины не столько «системой» (какой бы она не была), сколько взаимными отношениями людей и отношением человека к самому себе.

Источник счастья — это человеческое сердце.

Но в любом случае есть нечто, что западные критики должны безусловно уважать, а именно: убежденность мусульман в том, что решающее слово в вопросе о правах человека принадлежит Аллаху Преславному, Всевышнему, и слово это дано в Коране.

Числовая мистика

Брюссель, 16 декабря 1985 г.

Для мусульманина Коран является Откровением, ниспосланным человечеству Аллахом Преславным, Всевышним на чистом арабском языке. Этот факт проясняет содержащийся в 13 ом аяте Суры «Худ» язвительный вызов сомневающимся в такой природе Корана и считающим его выдумкой самого Мухаммада : (Или скажут они: «Измыслил он его». — Скажи: «Приведите же десять Сур, подобных ему, измышленных, и призовите свидетелей, кого сможете, помимо Аллаха, если вы говорите правду!»).

Естественно, что мусульмане всегда проявляли исключительную любознательность ко всему, что давало бы возможность проникать в структуру Священной Книги, образующую костяк ее архитектурного построения, подобно тому, как сходным образом астрономы пытаются проникнуть во всю многогранную сложность космоса.

Подобная любознательность, естественно, стимулировалась активным желанием проникнуть в смысл, заключенный в загадочных комбинациях от одной до пяти букв, которыми начинаются многие суры Корана. Для отыскания ответа на эти, как, впрочем, и другие загадки, в качестве одного из технических средств использовалась мистическая наука о числах.

Этот почерпнутый из каббалы числовой подход исходит из того, что каждая буква алфавита и даже каждое слово означают или представляют определенные числа. При этом предполагается, что цифры в свою очередь несут в себе особый оккультный смысл. Иллюстрация тому — многозначительное отсутствие № 13 в гостиницах — явление хорошо известное и распространенное практически повсеместно. Мэтр каббалы Папюс очень четко описал суть рассматриваемого числового метода: «Подставьте на место цифр буквы и наоборот, а затем произведите на такой основе арифметические действия («Каббала», Висбаден, 1983).

Числовой символизм, даже выдаваемый за научные выкладки, не выходит в конечном счете за рамки спекулятивных рассуждений, основанных на фантастическом предположении о «естественной» количественной и качественной ценности тех или иных букв алфавита. Школу каббалистической теософии можно уподобить еще одной разновидности алхимии и рассматривать ее как математический мистицизм суфийского толка, претендующий на обладание волшебной силой и способностью к пророческим предсказаниям.

Любопытно, что и один из христианских богословов провел «числовой анализ» Корана в работе под названием «Мухаммад и Христос. Наука о Христе в коранических текстах» (Вена, 1978). Речь идет о профессоре Клаусе Шедле, который применив к 500 страничному тексту «логотехнический» метод а la каббала, производил вычисления, складывая и вычитая, расставляя цифры слева направо и сверху вниз, чтобы в конце прийти к выводу о том, что

— Коран структурно совершенен;

— Мухаммад был творческим художником, тем писателем, который так отточил свое произведение, что сделал его художественно совершенным (стр.166);

— Кораническое учение о Христе — сходно с тем, о чем повествуется в Новом Завете, и это позволяет полагать полезным христианско-мусульманский диалог о Миссии Христа (но не о его месте и природе).

В свете сказанного Шедль проявляет достаточную добросовестность, не преминув сослаться на тексты из «Деяний Апостолов» (3:13, 26 и 4:27, 30), дабы напомнить читателю о том, что еврейские и сирийские первохристиане, в противоположность тем, кто следовал эллинистической и латинской традициям, рассматривали Христа только как раба Божьего. Более того, автор также признает, что первоначальное семитское христианство согласуется с исламом.

Вызывает оптимизм и тот факт, что другой христианский ученый, исследовав трагическую историю несторианской церкви, приходит к аналогичному выводу. Однако достойно сожаления, что к нему он пришел на основании фантастической теории о смысле чисел, и, кроме того, умалил значение Мухаммада , охарактеризовав его как литературного художника и затенив ту истину, что Коран — это совершенное Творение Аллаха!

Откровенно говоря, комментируемую здесь книгу вообще можно не читать после того, как на стр.34 Шедль пишет, в частности, буквально следующее: «По­скольку буквы являются и числами, мы прибавляем их соответствующие числовые значения...». Здесь, несо­мненно, наука кончается и начинается чернокнижие. И сколько же самомнения в утверждении, что древнееврейский алфавит не просто образует систему числовых значений, идущих от Бога, но еще и определяет систему числовых значений в алфавите арабском.

Да будет мне позволено спросить, почему, например, буква «алиф» соответствует единице, буква «та» — числу 400, а буква «ра» — 200, в то время, как буква «ха» обозначает всего лишь цифру 5? И кто определил, что число 55 указывает на высшее совершенство? Ради Бога, пусть объяснят мне это!

Любопытно проследить, как поступают эти лингвисты-каббалисты. Один из их трюков состоит в том, что они занимаются пророчествами с заранее запрограммированными результатами. Для этого они модифицируют методы своих расчетов и их критерии до тех пор, пока не нападут на числовой результат с требуемым символическим значением. И такого рода результаты практически всегда гарантированы, поскольку каббалисты приписали символические значения весьма большому количеству чисел.

Цитируемые ниже выдержки из их рассуждений могли бы помочь разоблачению всех этих методов:

— Поскольку Коран содержит 86 мекканских сур, то «сама собой приходит мысль о том, что здесь проявляет себя числовая символика, ибо 86 — это числовое значение слова „Элохим“ — древнееврейского имени Бога» (стр. 38).

— «На наш взгляд, они (т.е. туманные и неясные комбинации начальных букв некоторых Сур Корана) являются „логотехническими“ знаками предупреждения для защиты следующих за ними аятов» (стр.205).

Ясно, что те, кто склонен к подобному виду рассуждений, никогда не упустят возможности «успешной» игры в мистику.

Каббалисты ХХ века, увлеченные информатикой, горят желанием подвергнуть тексты Корана компьютерному анализу, и нам следует быть готовыми к тому, чтобы противостоять статистическому препарированию «стиля Мухаммада» , причем такому, при котором во главу угла ставится самостоятельное исследование отдельных определенных букв, а в итоге широко распахиваются двери перед новыми «микроэлектронными» трюками в толковании Корана. Истинно говорит немецкая пословица: «Чем меньше веры, тем больше суеверия».

Число 19 — ключ к тайне?

Брюссель, 17 декабря 1985 г.

В 30 ом аяте Суры 74 «Завернувшийся» Всевышний Аллах говорит: (Над ним девятнадцать...). Излишне говорить, как много попыток предпринималось на протяжении веков для истолкования этого загадочного аята. Указывает ли он на число ангелов, о которых идет речь в следующем аяте, или это — какое-то космическое число, представляющее собой сумму планет и астрологических знаков (к чему склонялись гностики)? Или речь идет о девятнадцати функциях тела и души, которые насчитывали мусульманские врачи средних веков? Только один Аллах знает это.

Рашид Халифа — имам мечети города Тусон в штате Аризона — исследовал роль числа 19 в общей архитектуре Корана. Не прибегая ни к каким каббалистическим ухищрениям, он обнаружил, что это число выступает в качестве определенного структурного элемента коранического текста не менее, чем в 50 различных случаях. Он, в частности, показал, что

— формула «басмалы», которой открываются все Суры (за исключением девятой), содержит в себе 19 букв;

— самое первое Откровение (Сура 96, аяты 1 5) состоит из 19 слов;

— общее число коранических Сур 114 — есть произведение 19×6;

— имя Аллаха Преславного, Всевышнего упоминается в Коране 2698 раз, что кратно числу 19.

Еще более поразительно то, что общее количество следующих друг за другом серий Сур с одинаковыми начальными комбинациями букв равно 19.

Выкладки, подобные приведенным выше, по мнению Рашида Халифа, дают, что называется, материальное доказательство божественного происхождения Корана. Увы, в таком случае, если следовать ему, Вера может быть подменена знанием?

Халифа полагает, что своим математическим анализом Корана он смог достичь того, чего безуспешно добивались все предшествующие мыслители, а именно: найти зримое подтверждение существования Бога.

Не замечая отсутствия новизны в своих рассуждениях, он также претендует на то, что показал, что текст Корана никогда не подвергался каким-либо изменениям: в противном случае, мол, непременно пострадала бы его архитектурная и лингвистическая структура, базирующаяся на числе 19.

На мой взгляд, методика Рашида Халифы порождает больше вопросов, не имеющих ответа:

— насколько можно принять за аксиому, что устное Откровение обладает числовой структурой?

— не может ли произойти так, что в Коране будут обнаружены структуры, базирующиеся на иных числах в случае использования других сходных методов изыскания?

— с чисто логической точки зрения может ли структурная функция числа 19 служить бесспорным доказательством того, что 30 й аят Суры 74 имеет специальное отношение к конструктивным особенностям Корана? Или это всего навсего — простое совпадение?

— можем ли мы не считаться с тем, что структурная организация Корана (в сравнении с хронологической последовательностью ниспослания его содержания) представляет собой в действительности не более, чем результат исключительно человеческих усилий при собирании и фиксации его текста? Разве, например, разделение Сур 113 и 114 было декретировано Аллахом?

Я остаюсь скептически настроенным в отношении всех подобных подходов и толкований. Ведь, мы произносим формулу «Нет Бога, кроме Аллаха, и нет у Него сотоварища» не потому, что располагаем каким-то имен­но материальным подтверждением ее верности. Истина состоит в том, что Веру невозможно подменить ничем.

Принципиальность доктора Кюнга

Брюссель, 15 января 1986 г.

Некоторое время тому назад возник спор между известным швейцарским богословом д ром Хансом Кюнгом, который уже в течение не одного десятка лет возглавляет Институт экуменических исследований в Тюбингене (Германия), и представителями новой волны католического фундаментализма. С выпуском им в 1984 г. книги «Христианство и мировые религии» его конфликт с Римом усугубился еще больше.

Не иначе, как сенсация, воспринимается признание Кюнгом того, что Мухаммад был подлинным пророком. Таким образом, Кюнг продолжил работу, начатую профессором Марбургского университета д ром Рудольфом Бултманом, поставившим задачу «демифоло­ги­за­ции» Нового Завета. В русле этого направления Кюнг не колеблется включить все великие религии в «экуменический диалог», ранее считавшийся исключительной привилегией только христианских культов.

На состоявшемся в 1985 г. в Штутгарте семинаре «Исламский мир: традиция и прогресс» Кюнг подчеркнул, что Рим больше не отстаивает своей классической доктрины «вне церкви нет спасения» («extra ecclesiam nulla salus»), сформулированной в 1442 г. Опираясь на этот факт Кюнг, идет еще дальше и приходит к сопутствующему логическому выводу о несостоятельности и тезиса «вне церкви нет пророков» («extra ecclesiam nulla propheta»). Он обращает внимание на то, что сегодня, когда, пусть с опозданием, признается, что ислам — это аутентичный путь к спасению, церковь не может более отрицать, что Мухаммад , который вел людей по такому пути, является истинным пророком в полном смысле слова.

Равным образом, Кюнг разделяет убеждение мусульман в том, что Новый Завет предрек приход еще одного пророка, и не сомневается в «структурной согласованности между пророческими миссиями, о которых повествуется в Библии и в Коране» (Zeitschrift fűr Kultur­aus­tausch, 1985, S.315).

Уверенно и спокойно он призывает своих негодующих противников из католической церкви попытаться понять ислам и, хотя бы раз, отдать должное этой мировой религии, которая так долго игнорировалась. Свидетельством того, что такой призыв не остался без ответа, служит недавнее принятие ислама двумя католическими священниками из Парижской общины.

В любом случае, мнение профессора Кюнга о том, что люди на Западе осведомлены об исламе чрезвычайно слабо, справедливо. Исключение представляет лишь крайне незначительное меньшинство, образуемое западными интеллектуалами и деятелями искусства, которые открыли для себя ислам. К их числу относятся такие, как австриец Леопольд Вайс (Мухаммад Асад), англичане — Ричард Бертон, Мармадьюк Пиктхолл, Мартин Лингз, Кэт Стивенс, французы — Морис Бюкай, Луи Массиньон, Ренэ Генон, Ева де Витрай, Роже Гароди, Морис Бежар, швейцарцы — Титус Буркхардт и Роже дю Паскийе, немец Фритхоф Шуон.

Но что говорить в целом, если даже большинство западных востоковедов не сумели понять ислам во всей его глубине? Осознанно или нет, но разве не служили они в значительной мере интересам колонизаторов, когда оценивали ислам, исходя из критериев западной цивилизации, носящих, по их мнению, универсальный всемирный характер, как, впрочем, и вся ее система ценностей?

Социальный взрыв в Алжире

Алжир, 5-12 октября, 1986 года.

Мои воспоминания о войне за независимость были настолько тяжелыми и горькими, что я решил больше никогда не возвращаться на алжирскую землю. Но спустя двадцать пять лет, 17 августа 1987 года меня назначили послом Германии в Алжире.

На первый взгляд, прекрасный город Алжир показался мне прежним, неизменным, но затем невольно стали бросаться в глаза признаки перенаселенности и многие негативные последствия политики социалистического эксперимента. Например, жилья не хватает до такой степени, что в квартирах царит страшная перенаселенность, и членам семьи приходится спать на одной кровати по очереди: маленькие дети — ночью, а старшие, не имеющие никакой работы, — днем (или, по крайней мере, до тех пор, пока их мать не выгонит их на улицу, дабы успеть за это время прибраться в доме). Неудивительно, что многие дети ведут себя как маленькие взрослые, а их лица уже несут на себе отпечаток старости. Уходя из школы, они не веселятся, им просто нечему радоваться.

Грандиозная по своему замыслу политика тотальной индустриализации страны, так называемая «industrialisation industrialisante» — не только не достигла своей цели, но и подорвала как сельское хозяйство, так и традиционные ремесла. Практически все крупные промышленные предприятия, многие из которых к тому же были построены в самых неудобных местах, оказались нерентабельными. Например, долина Метиджа вокруг города Блида, в прошлом один из наиболее плодородных районов страны, стала попросту неузнаваемой из-за цементной пыли.

После победы над французами многие алжирцы всерьез верили в то, что им больше не придется никому прислуживать, в том числе и туристам. Но природные богатства Алжира — нефть и газ — оказались своего рода палкой о двух концах. Составляя 97% экспорта, поставки нефти и газа за рубеж едва покрывали расходы по обслуживанию внешнего долга и закупки продовольствия, которое Алжир ранее сам экспортировал. Кажется, что в стране в избытке имеется лишь солнце, песок и дети, так что местные люди горько шутят, говоря, что в условиях социалистической экономики скоро даже песок будут выдавать по карточкам. Излишне говорить, что единственная (она же и правящая) партия на протяжении четверти века монополизировала всю общественную и экономическую жизнь в стране, и никак не хотела реформироваться.

Правда, образование и здравоохранение достигли определенных успехов. Но в результате лишь выросло число безработных пролетариев с высшим образованием«, которые требовали у правящей партийной номенклатуры объяснить им, наконец, почему страна, потенциально столь богатая, на деле живет так бедно. Некоторые из них стали обвинять коммунистические круги в составе Фронта Национального Освобождения (ФНО) в том, что те «присвоили себе» плоды общей победы над Францией в войне за освобождение, носившей одновременно исламский, буржуазно-националистический и социалистический характер. Говоря о своем правительстве или даже о своей стране в целом, эти молодые люди неизменно использовали слово они, но никогда не говорили мы. Очевидно, они искали некую несоциалистическую альтернативу и идентичность для самих себя, а таковую им могла дать только их религия — ислам. В самом деле, лишь мечети давали шанс высказывать критику и организовывать акции протеста. Так возник альтернативный параллельный ислам«, существовавший наряду с официальным.

Таковы предпосылки взрыва народного негодования, грянувшего на этой неделе: настоящее народное восстание, в основном в столице — городе Алжир, но не только. В течение целой недели город был во власти разгневанных подростков и молодых людей, а полиция, армия и само правительство как будто испарились. Ярость толпы поначалу казалась бесцельной и неразборчивой, но уже вскоре стало ясно, что главными мишенями были ненавистные государственные институты — правительство, полиция, правящая партия и даже ПОЛИСАРИО. Прежде чем войска, наконец, подавили восстание силой, на поверхность вышло ранее нелегальное исламское политическое движение, заявив о себе как о единственной силе, способной успокоить толпы на улицах и восстановить порядок без кровопролития. Так возник и сразу же был признан в качестве оппозиционной партии Исламский Фронт Спасения (ИФС) под руководством Аббаси Мадани. Новая партия чувствовал себя в те дни в Алжире так же, как, должно быть, чувствовала себя оппозиция во время краткосрочной политической весны 1968 года в Праге.

Некоторое время вокруг нас было много стрельбы. Однако наличие бронированного «Мерседеса» позволяло мне сохранять свободу передвижения. Помимо сбора и анализа фактов, моя главная задача в то время состояла в организации эвакуации немецкой дипломатической колонии и предотвращении паники. Как и подобает в такой непростой ситуации, в случае чьих-либо сомнений я неизменно советовал «сохранять спокойствие». Работа Посольства свернута, так что достаточно оставить лишь минимальный штат сотрудников. Поэтому я предоставил каждому добровольный выбор: безопасно ли приходить на работу или нет. К моему удивлению, секретарши, обеспечивавшие нашу телексную связь с Бонном, оказались храбрее некоторых своих коллег-мужчин...

Моя супруга в этой критической обстановке, как ни странно, не перестала практиковаться в игре на арфе. Она лишь передвинула инструмент в угол комнаты, то есть, в безопасное место подальше от окна, так что пострадать можно было лишь от случайных пуль, летящих рикошетом. (Впрочем, разве можно было там вообще найти «безопасное» место? )

Последние из ибадитов

Бени Изгуэн, 26 мая 1989 года

Лучший способ расслабиться и отдохнуть в Алжире — поехать в Мозаб — каменистую пустыню в 650 километрах к югу от столицы страны. Именно здесь нашли себе убежище от религиозных преследований последние истинные ибадиты, воздвигшие прямо посреди пустыни семь удивительных городов (в том числе Гардайя, Малика, Бени Изгуэн и эль-Атуф). Именно в этих краях они продолжают строго и бескомпромиссно придерживаться ислама в своей собственной интерпретации, сохраняя демократические исламские традиции. Этнические берберы, жители области Мозаб, тем не менее, говорят по-арабски лучше всех в стране. Они активно участвовали в вооруженной борьбе против французской оккупации. Неудивительно, что командование Южной вилайи (военного округа) ФНО находилось именно здесь.

Но после окончания войны мозабиты отказались от любых наград, денежных пособий для ветеранов национально-освободительной войны и прочих привилегий, сыпавшихся как из рога изобилия на активистов ФНО. Потому что они сражались не ради ФНО, а ради Аллаха и Его Уммы. И в то же время, они наиболее успешно среди всех прочих жителей Алжира защищались от любого проникновения социалистических новшеств.

Через эль-Уэд, Урглу (дорога через Хасси-Мессауд была недоступна из-за пыльной бури) я приехал в Бени Изгуэн. Здесь собрались три с половиной сотни мужчин — собрались, чтобы послушать мою лекцию на тему: «Десять вещей, которые мне не нравятся в существующей исламской практике». А именно:

1. То, каким образом по пятницам читается хутба — поскольку проповедник обычно делает упор на эмоции, а не на рациональные доводы, да еще читает хутбу таким голосом, как будто он — генерал, зовущий солдат на бой.

2. Склонность к насилию — многие молодые мусульмане-активисты стремятся навязать другим свои взгляды вместо того, чтобы убеждать — но разве можно «перескочить» Мекканский период в истории ислама (период мирного завоевания сердец и умов) и сразу перейти к Мединскому периоду (строительству Исламского государства)?

3. Феномен некритического подражания праведной старине, являющийся результатом страха перед запрещенными новшествами (бида) и препятствующий обновлению исламского правоведения, его приспособлению к нуждам современного общества.

4. Этническая неприязнь. Подобная той, что испытывали первые мусульманские народы (арабы и персы) по отношению к мусульманам из других частей света. И это несмотря на то, что, по словам Мухаммада Асада, на Западе может быть мало мусульман, но больше ислама, а в традиционном мусульманском мире — много мусульман, но мало ислама.

5. История Исламского мира стала историей деспотизма, при том что шариат требует создания системы управления на основе общественного согласования (аш-шура).

6. Технофобия, то есть огульное отрицание любых западных технических достижений, как будто бывают исламская и неисламская технологии! В результате Умма стоит перед выбором: освоить современную технологию самостоятельно или же оказаться всецело в ее власти.

7. Ригористическая, пуританская тенденция превращения ислама из религии, доступной для всех и каждого, в некую элитарную религию избранных с помощью так называемых благочестивых новшеств (аль-бида аль-хасана).

8. Чрезмерное внимание к незначительным мелочам, в результате чего ислам рискует превратиться в своего рода талмудическую религию. А ведь главное — это отношение человека к Богу, а не то, каким образом человек чистит зубы.

9. Раздробленность исламского мира, в результате чего плюрализм достигает негативных крайних форм.

10. Маргинализация женщин (в том числе и матерей мужчин-мусульман), а ведь они составляют более половины мусульманского населения.

Я не критиковал недостаток веротерпимости, и правильно делал. Вместо того, чтобы выдворить меня из города, эти весьма религиозные люди слушали меня спокойно, уважительно и одновременно скептически. Многие из них принадлежали к «технической интеллигенции» своей страны.

Тем временем, моя супруга общалась с их женщинами, вырастающими и живущими совершенно вне поля чужого зрения: выходя из дому, они полностью закрывают лицо, кроме одного глаза. Когда мои хозяева после завершения лекции пригласили меня на чай, я спросил: «Разве не разумно и важно, чтобы у образованного мужчины была в равной степени образованная жена?». Ответ был обескураживающим: «А зачем? Ведь, в конце концов, мужчина проводит со своей женой совсем немного времени, разве не так?». Я решился на циничную ремарку: «Ну конечно, и то в темноте!»

На обратном пути, между Джельфой и Беруаджей, пыльной бури уже не было, но тем не менее, на протяжении 150 километров мы двигались в густом тумане, состоявшем из пыли, так что свет наших фар с трудом пробивался сквозь нее. Это означает, что пустыня, преодолев так называемый «зеленый пояс» к югу от Атласских гор, движется по направлению к самому городу Алжиру — до него всего 80 километров. Лишнее доказательство тому, что ничто не в силах противостоять комбинированному действию солнца, ветра и засухи. Но ведь и в людских сердцах пустыня тоже наступает.

«Большой взрыв»: для Бога нет места?

Алжир, 22 октября 1991 года

Карл Фридрих фон Вайцзекер, немецкий физик-ядерщик, недавно сформулировал следующий тезис: «Законы физики не объясняют истинную сущность происходящего. Они лишь информируют нас о том, каким образом должно быть организовано наше восприятие в процессе взаимодействия с тем или иным объектом».

Вот фундаментальное открытие, как в области макро-, так и микро-физики, самое важное открытие с тех пор, как в 1927 году Вернер Гейзенберг сформулировал принцип неопределенности применительно к местоположению и скорости движения электрона. Уже тогда нас предостерегали от того, чтобы воспринимать в качестве объективной реальности то, что на самом деле является лишь результатом данного специфического метода познания.

Тем не менее, космологи вроде Стивена Хокинга состязаются друг с другом в попытках объяснения физического происхождения Вселенной. Благодаря теории относительности Альберта Эйнштейна вошла в моду так называемая «гипотеза Большого взрыва», поскольку мы теперь уже привыкли полагать, что время является измерением пространства, а пространство — измерением времени. Данная убежденность позволяет сделать предположение о том, что до возникновения Вселенной не существовало ни пространства (и, следовательно, времени), ни времени (и, следовательно, пространства).

Представители всех философских школ сходились в убеждении о том, что Бог создал мир из ничего, а ничто предполагает также и отсутствие пространства и времени. Но философы-классики никогда не отрицали, что мир был сотворен , а вовсе не стал результатом некоего случайного бездумного процесса. А Стивена Хокинга можно также спросить: откуда же взялись возможности, условия и материя для Большого взрыва?

Я боюсь (точнее, убежден), что ученые-естество­ис­пы­татели могут проследить цепь причинно-следственных доказательств назад лишь на одно-два звена — а ведь эта цепочка в конечном итоге возвращает нас к Аллаху, Творцу и Повелителю всего и вся.

(Когда сотрясется земля...)

Алжир, 29 октября 1989 года.

Сегодня национальный праздник Турции. Душным вечером, по дороге на прием, устраиваемый моим коллегой — турецким послом, мы заметили, что с улиц исчезли все кошки — плохое предзнаменование в здешних местах, где нередко случаются землетрясения. На обратном пути мы с тревогой увидели, что многие жители покинули свои дома, неся на руках маленьких детей. Только тут мы поняли, что в городе Алжире началось очередное землетрясение.

Мы тоже остановились на улице, испуганные. Земля ходила ходуном под нами, а пальмы «плясали» вокруг. Но страшнее всего был шум, подобный нарастающему реву приближающегося поезда, готового задавить. А ведь эпицентр землетрясения находился в 60 километрах от нас — на побережье в районе Типасы.

И все же, при встрече с такими грозными «природными» проявлениями стихии, мусульманину не следует паниковать, каким бы беспомощным и слабым он ни казался сам себе перед лицом землетрясения силой в шесть баллов по шкале Рихтера. Землетрясения скорее должны напомнить мусульманину о том будущем, о котором сказано в 99 Суре Корана «Землетрясение», где дается описание начала Судного Дня: да, он начнется именно так, только еще страшнее — землетрясением чудовищных масштабов. Сура завершается следующими словами: (и кто содеял на вес пылинки добра, увидит его, и кто содеял на вес пылинки зла, увидит его).

Ислам: альтернативный путь

Тарудант, 24 апреля 1991 года.

Из Соединенных Штатов приходят странные сообщения о том, что Фрэнсис Фукуяма, возглавляющий Отдел политического планирования Госдепартамента США, обнародовал свою концепцию «конца истории». Крах мирового коммунизма побудил его прийти к фантастическому выводу о том, что так называемый «американский образ жизни» теперь неизбежно станет универсальной моделью поведения во всем мире. Дескать, раз коммунистической системы больше нет, так называемые развивающиеся страны «третьего мира» неизбежно должны последовать примеру развитых капиталистических стран, непременно восприняв их модель развития. Такой подход можно назвать «триумфализмом» в своем высшем (или худшем) проявлении.

Следуя доброй традиции Министерства иностранных дел Германии, мы целиком проводим наш первый отпуск в стране, где мы теперь работаем — то есть, в Марокко. Наш «Фольксваген-гольф» везет нас по экзотическому круговому маршруту, начинающемуся на горнолыжном (!) курорте под названием Ифран, к югу от Феса, затем — через горы Среднего и Высокого Атласа к эль-Рашидийи, через Эрфуд, Риссани, Тингирт, Уарзазат и Агадир — к Тизниту, расположенному на краю Западной Сахары.

В Таруданте, административном центре плодородной (в случае дождей, разумеется) области Сус, в историческом отеле «Пале-салям» мне внезапно приходит в голову идея: я должен ответить Фукуяме, указав, что на смену прежнему конфликту между Востоком и Западом теперь пришел конфликт между Севером и Югом. А это, в свою очередь, является признаком того факта, что у западного образа жизни по-прежнему есть альтернатива: а именно, ислам.

Для выполнения задуманного, мне надлежит постараться развенчать все основные ложные предубеждения, глубоко укоренившиеся в западном массовом сознании в отношении ислама. Каждая глава будет посвящена отдельной теме, например: «Священная война», «Фатализм», «Обскурантизм», «Религиозная нетерпимость», «Хиджаб», «Уголовные наказания в Исламе» и так далее.

Мы вернулись в Рабат, на следующий день, раньше намеченного срока, так что я смог немедленно начать работу над структурой и содержанием задуманной книги. Через 23 дня рукопись была полностью готова, за исключением именного указателя. А еще два месяца спустя старинное мюнхенское издательство «Eugen Diderichs» включила мою книгу в свой издательский план на ближайшую осень. Она вышла под названием: «Ислам: альтернативный путь».

Старейший город в мире?

Дамаск, 10 февраля 1992 года

Подобно Алеппо и Иерихону, Дамаск также претендует на звание самого древнего города на нашей планете. Но для меня это не важно! В качестве настоящей интеллектуальной столицы Ближнего Востока, Дамаску есть чем гордиться, кроме своего возраста. И арабская речь звучит здесь так красиво, отчетливо и с таким множеством нюансов, что Райнер Мариа Рильке, немецкий специалист в области музыкальной поэзии, был бы покорен ее звучанием, даже не нуждаясь в понимании ее смысла. В упомянутом споре городов несомненно одно: пространство между Евфратом, Тигром и Средиземным морем действительно было колыбелью человеческой культуры (дабы убедиться в этом, достаточно посетить местный Национальный музей).

«Виа ректа» — прямая улица длиной 2 километра, пролегающая через старую часть города, описывается еще в Деяниях Апостолов. Она по-прежнему на месте. В этом городе невольно ощущаешь историческое присутствие Святого Павла, принявшего христианство неподалеку отсюда в 33 году от Р. Х. и ставшего впоследствии — благодаря его крайним христологическим убеждениям — истинным основателем христианской религии.

В путеводителе «Мишлен» говорится о том, что посещение одного лишь Дамаска оправдывает всю поездку. Но я лично приехал сюда ради одной единственной цели: помолиться в замечательной Мечети Омейядов. Здесь совершали пятничную молитву все четырнадцать халифов из династии Омейядов (правили до 750 г., имея резиденцию в Дамаске). После великих святынь Мекки и Медины, после мечетей Куббат ас-Сахра и аль-Акса в Иерусалиме, Омейядская мечеть — несомненно, пятая по значимости жемчужина исламского архитектурного наследия. Ее цветные мозаики, с изображением не только растительных орнаментов, но и элементов тогдашней городской архитектуры, являются частью мирового культурного достояния всего человечества.

С тех пор как последний уцелевший представитель династии Омейядов после восстания Аббасидов основал Андалусский халифат в Кордове, изучение истории этого государства рано или поздно неизбежно приводит к поездке в Дамаск. Кроме того, в Дамаске целых десять лет жил выдающийся мусульманский правитель курдского происхождения Салах ад-Дин (Саладин) — главный противник крестоносцев. Он был похоронен прямо рядом с Большой Дамаскской мечетью. Где-то на территории этой мечети находится могила Иоанна Крестителя — своего рода аномалия, связанная с христианским прошлым здания. Но Мечеть имеет не только славное прошлое, но и славное будущее: по мнению некоторых мусульманских эсхатологов, перед концом света здесь должен появиться Иисус — а именно на юго-восточном минарете...

Сегодня, однако, пять градусов мороза, и на подлете к дамаскскому аэропорту мы становимся свидетелями грандиозного и в то же время абсурдного зрелища: песчаные барханы покрыты снегом... так же, как и мечеть Омейядов! Там так скользко, что на пути к молитве мне едва не пришлось встать на четвереньки.

На следующий день я наношу визит вежливости могиле Мухи ад-Дина Ибн аль-Араби — андалусского Шейх аль-Акбара — величайшего суфийского автора, пользовавшегося уважением даже среди некоторых христианских мистиков (умер в 1249 году). Квартал, в котором находится его могила (на северной оконечности города), как будто перенесен сюда из старого Стамбула — настолько сильно ощущается здесь атмосфера Османской эпохи. Это — своего рода теософский остров умиротворения.

Для меня лично не вызывает сомнения, что гностическое озарение Ибн аль-Араби — это нечто, что невозможно ни проверить, ни подтвердить, а он сам нередко был близок к пантеизму — логическому следствию его неоплатонической по сути концепции вахдат аль-вуджуд — единства всего сущего. Был ли Коран для Ибн аль-Араби Священным текстом или всего лишь предлогом — кто знает?

Я не отрицаю интеллектуальных доводов, но считаю невозможным дать универсальный ответ на вопрос о том, является ли Бог имманентным или трансцендентным, Единым или Всеобъемлющим. Мусульманину следует избегать однозначных или окончательных ответов на подобные вопросы. Нужно просто хранить убежденность в том, что Бог находится по отношению к нам ближе, нежели кровеносные сосуды, коими пронизано наше тело, и в то же время — Он неизмерим и непостижим. Любой иной подход может привести нас к рискованной доктрине о божественной сущности человека (теоморфизм), что так же ошибочно, как и доктрина о человеческом образе Бога (антропоморфизм).

Вечером из окна отеля я вижу расцвеченные лампочками кресты на колокольнях христианских церквей по всему старому городу. Это зрелище наводит меня на размышления о тех многочисленных минаретах в Соединенных Штатах и Европе, с которых запрещено возносить призывы к молитве.

Травля в средствах массовой информации

Рабат, 15 марта — 8 апреля 1992 года

Мюнхенский Издательский дом «Eugen Diederichs» в начале 1992 года выпустил в продажу мою книгу «Ислам: альтернативный путь» и одновременно представил ее средствам массовой информации. Это незамедлительно вызвало ответную реакцию (еще до выхода книги в свет) даже среди коммивояжеров, торгующих книгами.

С подачи радикальных феминисток немецкая пресса стала распространять измышления о том, что я, дескать, защищаю многоженство, призываю побивать камнями прелюбодеев и подвергать женщин телесным наказаниям — совершенно ложные обвинения, взятые «с потолка» — и, следовательно, не имею права занимать должность посла христианского государства (интересно, какого именно?). Даже в германском Бундестаге депутаты от социал-демократической партии начали дискутировать вопрос о моем отзыве.

Главная проблема, мешавшая мне защищаться от всех этих нелепых обвинений, состояла в том, что книга должна была быть опубликована только 6 апреля — то есть, через три недели после начала направленной против меня кампании травли в средствах массовой информации.

Теперь я мог прочитать еще и том, что я якобы довел одну из сотрудниц моего посольства до самоубийства и заставил весь женский персонал немецкого посольства в Рабате носить чадру. Серьезные обвинения, хотя и совершенно не соответствовавшие действительности.

Занимая должность Директора информационной службы НАТО с 1983 по 1987 год, я сам немало работал с прессой, поддерживая контакты со многими журналистами, освещавшими вопросы обороны и ядерной стратегии. Но они представляли собой международную журналистскую элиту, и общение с ними не дало мне «иммунитета» против нападок немецкой желтой прессы, которая теперь ополчилась против меня.

На фоне непрекращавшихся нападок на ислам в контексте дела Салмана Рушди и войны в Персидском Заливе, некоторые телеканалы и печатные издания (особенно, «Бильд ам зонтаг») явно избрали меня в качестве жертвы, стремясь доказать, что ислам должен быть поставлен в Германии вне закона. Для этого они стремились провести грань между большинством «хороших» людей и «плохим» меньшинством, имея в виду мусульман. В Германии такой прием (откровенно фашистского происхождения) именуется «ausgrenzen» (травля), а практикующие его средства массовой информации именуют не иначе как «Hinrichtungsmedien» (буквально: «медиа-палачи»).

Атаки прессы стали настолько злобными, что я начинал чувствовать себя неким изгоем, поставленным вне закона. Конечно, Министерство иностранных дел в Бонне не могло позволить мне, своему послу, вести ответную кампанию защиты в средствах массовой информации. Но и само оно не могло вступиться за меня до тех пор, пока книга, ставшая поводом для обвинений, не появилась в продаже. Буквально «патовая» ситуация.

Когда сотрудники Министерства иностранных дел смогли, наконец, прочитать «Ислам: альтернативный путь», благодаря спешно отпечатанному «пилотному» экземпляру, моя книга была признана объективной и безупречной. Я был «реабилитирован» в специальном пресс-релизе — который пресса, разумеется, не позаботилась придать широкой гласности — и спокойно продолжал мою работу в качестве Посла в Королевстве Марокко.

Никто не принес мне извинений, никто не оценил моральный ущерб, нанесенный членам моей семьи. Что касается лично меня, то я, вероятно, переживал меньше других, поскольку вся эта кампания травли пришлась на месяц Рамадан, и соблюдение поста помогло мне еще больше дистанцироваться от таких второстепенных вещей как карьера и престиж.

Для мусульманской общины Германии, однако, этот инцидент остается и будет оставаться весьма значительным: ведь была сделана первая явная попытка «поставить мусульман на место», не говоря уже о том, что пресса продемонстрировала свое явное стремление к травле мусульман, прекрасно сознавая, что это, мягко говоря, «политически некорректно».

Неужели немцы, которым раз и навсегда запретили проявлять антисемитизм в отношении евреев, теперь начинают впадать в своего рода антиарабский антисемитизм, а мусульман по религиозному и этническому признаку превращают в новых «козлов отпущения»?

Вечерние уроки

Рабат, 19 марта 1992 года

Год за годом каждый вечер на протяжении почти что всего месяца Рамадан я смиренно сижу, подогнув ноги, на полу в Королевском дворце в Рабате, слушая в течение двух часов перед началом ифтара то, что хотят сказать мусульманские ученые-теологи, съехавшиеся со всех уголков исламского мира. Рядом сидят члены марокканского Правительства в полном составе, все офицеры марокканского Генерального штаба и послы всех мусульманских государств, аккредитованные в Королевстве. Происходящее транслируется по телевидению, так что весь народ проводит последние оставшиеся часы перед окончанием дневного поста вместе со своим королем.

Перед прибытием Короля Хасана II и принцев Королевской семьи звучит чтение Корана, исполняемое на высочайшем уровне, причем нередко в качестве чтецов выступают мальчики из Юго-Восточной Азии. Божественное Слово, представленное столь артистично и эмоционально, оказывает потрясающее воздействие вне зависимости от того, понимают ли слушатели смысл или нет.

А вот отдельных выступающих с высокой трибуны понять должен каждый — даже если они затрагивают не самые насущные темы. Но для меня лично степень понимания зависит от того, говорят ли они на правильном литературном арабском (аль-фусха), что совершенно естественно для ученых из Палестины, Ливана, Иордании и Сирии, или же «сползают» на свой родной диалект, что характерно для магрибинцев. Мой наставник-сириец выразил это вкратце следующими словами: «Арабский язык Корана декламируется вслух, но на нем не пишут. Литературный арабский язык используется в письменной форме, но на нем не разговаривают, а разговорный диалектальный арабский не имеет письменной формы». Тем не менее, удивительная особенность арабского языка состоит в том, что он сохранился таким, каким он был 1400 лет тому назад, и словарный запас Корана стал общеупотребительным. Мы же, наоборот, даже произведения Чосера не можем прочитать в оригинале без посторонней помощи.

Порядок проведения этих ученых занятий, носящих название «Хасанийские чтения» (ад-Дурус аль-Хасанийя) сиволичен сам по себе. Сам Король, как и все прочие присутствующие, сидит на полу и слушает выступающего с высокой кафедры устаза, глядя на него снизу вверх. Таким образом, знание символически ставится превыше власти. Присутствуя на Чтениях, мы в то же время как будто совершаем путешествие в историю исламского учения — в каирский университет Аль-Азхар, в университет аз-Зейтуна в Тунисе, в фесский университет аль-Каравийин. Там в незапамятные времена занятия происходили точно так же: студенты сидели вокруг наставника в мечети, а он, прислонившись к колонне, разъяснял тот или иной религиозно-правовой вопрос, сначала рассматривая его на основе текста Корана, затем приводил соответствующие примеры из Сунны Пророка, и, наконец, делал выводы по принципу аналогии, опираясь на эти два источника мусульманского права.

Правда, иногда Король все же высказывает свое мнение, как, например, он сделал однажды, попросив выступавшего Верховного муфтия Египта Мухаммада ат-Тантави (ныне он — Верховный шейх Аль-Азхара) не сокращать свое выступление, а, наоборот, расширить его, продолжив на следующий день.

После лекций мусульманские послы, в свою очередь, приглашают многих участников в свои резиденции на ифтар — праздничный ужин по окончании дневного поста. Сегодня — моя очередь. После захода солнца мы подали гостям воду, соки, миндальное молоко и немного фиников. Затем мы вместе совершили на садовой террасе вечернюю молитву (салат аль-магриб). Высокочтимый Генеральный секретарь знаменитой партии «Истикляль», мэтр Мухаммад Бучетта, согласился быть нашим имамом.

Последующий ужин, включая непременный для Рамадана сытный суп (шорба фрик), жареную баранину (машви), а также баклаву и мухалябийу на десерт, съедается так быстро, что гости успевают вернутся домой к своим семьям до начала ночной молитвы (салат аль-иша).

Интересно, настанет ли когда-нибудь то время, когда для министров, королевских советников и лидеров политических партий станет привычным совершать молитву в резиденции посла Германии? (Будучи мусульманином, я не должен держать пари, так же как и разглашать, что именно мне хотелось бы загадать).

Паломничество как материально-техническая проблема

Рабат, апрель 1992 года

Старинная немецкая военная мудрость гласит, что любую проблему можно свести к вопросам материально-технического обеспечения и тогда проблема становится вполне решаемой. Вот лишь некоторые материально-технические проблемы, которые необходимо решить для совершения хаджа: нужно сделать прививку от менингита, получить в Посольстве Саудовской Аравии визу для совершения паломничества, купить авиабилет (соревнуясь при этом с примерно 50 000 марокканцев, желающих сделать то же самое).

Также, необходимо приобрести соответствующую «экипировку» паломника: два куска несшитой белой хлопковой ткани одинакового размера (1×1,8 метра), пару сандалий из несшитой кожи, цельный кожаный пояс с тремя карманами (один — для документов и билетов, один — для лекарств и один — для наличных денег), жизненно необходимый белый солнцезащитный зонт и, наконец, мешочек из несшитой материи — в нем я буду носить с собой экземпляр Корана, записную книжку, «резервную» банку с пепси-колой и немного сухого питания.

Наш врач, хорошо знакомый с теми проблемами здоровья, с которыми сталкиваются паломники, посоветовал взять с собой что-нибудь от лихорадки, головной боли, тошноты, диареи и потертостей на ногах.

Но все это — лишь физические заботы. Паломничество представляет собой религиозное устремление, ко всем аспектам которого необходимо подготовиться духовно, в старинном духе авраамического монотеизма. Иначе вы рискуете испытать огромный стресс и утомление из-за чрезвычайно тяжелого климата и огромного скопления людей. В целях подготовки я читаю о хадже все, что только могу найти и задаю бесчисленные вопросы тем из моих друзей, которые уже совершили паломничество. Я очень хочу поскорее отправиться в путь — моя жизнь кажется мне неполной без этого. И все же одновременно я испытываю некоторый страх.

Друзья и соседи не прибавляют мне воодушевления — они уже начали наносить мне традиционные «прощальные» визиты. Ведь здесь, в Марокко, люди в самом деле помнят, насколько опасен был раньше путь длиной в 12 000 километров — до Мекки и обратно. Пока не появились пассажирские авиарейсы, путь занимал около года. Причем нередко он становился путешествием в один конец.

Спокойствие среди неблагоприятных обстоятельств

Аэропорт им. Мухаммада V, Касабланка, 28 мая 1992 г.

Весь вечер и всю ночь мы тщетно ждем прибытия саудовского авиалайнера. Но, как и надлежит паломникам, никто не жалуется, никто не выражает протеста. Наоборот, мы держимся вместе, совершаем ночную молитву, а затем молитву раннего утра на жестком мраморном полу.

Наконец, в 5.37 утра мы вылетаем в Джидду с десятичасовым опозданием. Вместо обычной легкой музыки, мы с радостью (действительно, именно так) слушаем чтение Корана, звучащее из репродукторов.

Рядом со мной сидят мусульмане из Сенегала — благочестивые из благочестивых. Среди них — уважаемый человек по имени Мохтар Диури, сын президента страны Диуфа.

Перед приближением к воздушному пространству в районе Мекки капитан воздушного корабля напоминает нам о том, что пора высказать предписанное намерение (ан-нийя) совершить хадж, надеть облачение паломника и совершить два молитвенных ракаата (если сохранять сидячее положение). Весь пассажирский салон вскоре становится белым от паломнических одежд.

В Саду Пророка

Медина, 1–3 июня 1992 года

После неоднократного расширения, Мечеть Пророка в Лучезарной Медине (аль-Медина аль-Мунаввара) теперь уже занимает даже не целый квартал, как это было в 1982 году, а целый район города. Окруженная одиннадцатью минаретами (всего их запланировано построить 14), мечеть настолько обширна, что в ней одновременно могут молиться 480 000 человек. Несмотря на то, что мечеть открыта по сторонам и не имеет сплошного потолка, температура воздуха внутри достаточно умеренная. Германская мусульманская фирма из Штутгарта гениальным образом сконструировала гигантские металлические «зонтики» от солнца, которые раскрываются, поворачиваясь к солнцу в дневное время, и складываются ночью, а под полом циркулирует холодная вода.

Во время молитвы, когда в мечети собираются сотни тысяч паломников, я прибыл в нее в сопровождении шейха Нааны из Алжира — правда, не пешком, а в лимузине с кондиционером. Верите или нет: все расступились, пропуская нас, мирно, без ропота и стука по кузову машины, как это могло бы произойти при других обстоятельствах. Религиозное рвение оказалось сильнее законов массового общественного поведения!

Внутри мечети моими соседями оказались пакистанский банкир из Бахрейна и турецкий «гастарбайтер» из немецкого города Бохум. Мы втроем как будто являли собой живое подтверждение универсальности ислама.

Только около полуночи, когда в мечети стало не так многолюдно, мы смогли посетить небольшое историческое помещение — ар-Рауда или Сад Пророка , вокруг которого при его жизни находились покои его жен. Именно здесь, в бывших покоях Аиши, похоронен Мухаммад , а рядом — могилы его ближайших сподвижников Абу Бакра и Омара. Здесь, где любимый Пророк жил, трудился, любил и умер, многие из паломников не могли сдержать слез и всхлипываний. Казалось, они полностью утратили самообладание. Разве они не мечтали годами приблизиться столь близко к человеку, чье предназначение так изменило всю их жизнь?

В отличие от 1982 года, Мечеть Пророка теперь граничит с историческим кладбищем аль-Бакия. Не только оно, но и кладбище, где покоятся многие члены семьи Пророка и многие из его сподвижников (в том числе Осман, Фатима и Аиша) теперь выровнено таким образом, что лишь специалисты могут определить, где находится та или иная могила. В самом деле — радикальный способ предотвратить проявления поклонения могилам и чрезмерного почитания усопших.

Мы с шейхом Нааной видели, как среди группы паломников из Ирана стало закипать раздражение по поводу такого состояния могил. Но вспышки гнева не произошло. Умиротворенность и терпение, являющиеся главными чертами хаджа, взяли верх, ведь любое открытое возмущение сделало бы обряд хаджа недействительным для них.

Саудиты в своем «ваххабитском» подходе также довольно радикально обращаются со своим архитектурным наследием, каким бы малочисленным оно ни было, будь то мечеть в Куббе или мечеть Кыблатейн. В 1982 году мы с женой могли лицезреть их в первозданном виде, но с тех пор обе упомянутые мечети оказались замененными большими современными постройками. Что за странная система приоритетов!

После ночной молитвы мы с шейхом Махфузом проводим долгие часы в дискуссии с алжирскими студентами. Угадайте, о чем шла речь?

Хадж — это не умра

Мекка, 5–9 июня 1992 года.

С тех пор как моя правая нога ступила на территорию грандиозной мечети Аль-харам аш-Шариф в Высокочтимой Мекке (Аль-Мекка аль-Мукаррама), я не перестаю испытывать ностальгию по ней. В самом деле, меня все время притягивала к себя царящая здесь атмосфера — это атмосфера нахождения непосредственно перед Богом (Это невозможно сравнить с впечатлением от любого объекта христианского паломничества. Мекка не имеет аналогов).

На этот раз мы приблизились к мечети Аль-Харам аш-Шариф через один из многочисленных проезжих тоннелей, прорезающих окружающие Мекку скалистые холмы, что делает эти возвышенности похожими на швейцарский сыр. Тоннель закончился прямо перед этой главнейшей из всех мечетей: удивительно прекрасный шок, вас переполняет такое чувство, как будто бы вас вдруг перенесли прямо к родному дому.

Итак, я вновь обошел семь раз вокруг Каабы и вновь пробежал между холмами Сафа и Марва (несколько стилизованными). Однако, разница состояла в том, что на этот раз была не зима, а лето (плюс 44 градуса), и вокруг меня было не десять тысяч паломников, а два миллиона.

Толпа настолько плотная, что от палящего солнца невозможно прикрыться зонтиком. А ведь это важно, поскольку во время хаджа для совершения обязательных обрядов тавваф и сай требуется около двух часов. Время от времени я даже не мог контролировать свои движения и чувствовал себя каплей в огромной людской волне, которая то накатывалась вперед, то откатывалась назад. Теперь я был рад, что уже ознакомился в свое время, в ходе умры, с достопримечательностями города. При таких физических нагрузках было в самом деле трудно осознавать духовную сущность своих собственных действий и действий окружающих.

Обходя Каабу в очередной раз, я попытался избежать толпы и попробовал пройти по крыше ограды, окружающей Каабу, хотя таким образом путь становился гораздо длиннее. Но покрытие там было добела раскалено от солнца. Попрыгав некоторое время наподобие танцующего медведя, я решил оставить эту затею.

В таких условиях и при таком скоплении паломников неудивительно, что порой не обходится без жертв, особенно от солнечного удара и давки. После каждой ритуальной молитвы мы произносим «молитву об умерших» в адрес паломников, ушедших из жизни со времени окончания предыдущей молитвы. Есть шанс (хотя и не слишком большой), что и я могу оказаться в их числе.

Обходя вокруг Каабы, я настраиваю себя и, обращаясь один на один к Богу, молю: «О, Аллах, сделай так, чтобы Твоя объективная реальность стала моей субъективной реальностью — реальностью, которую я ощущаю всегда и везде». Эта личная молитва (дуа) стала лейтмотивом моего хаджа.

Арафат

Мина — Арафат — Муздалифа — Мекка, 10–11 июня 1992 г.

Накануне решающего «Дня стояния у горы Арафат» все паломники пребывают в несколько напряженном состоянии, коль скоро их нахождение у горы Арафат является непременным условием совершения хаджа. Без стояния у горы Арафат нет хаджа. Неудивительно, что все немного нервничают. О Аллах, пожалуйста, сделай так, чтобы слабость не охватила меня в последнюю минуту!

И вот наконец, мы все, то есть два с лишним миллиона человек, одетых в нечто, напоминающее саваны, стоим в ожидании Судного Дня, выкрикивая: «Ляббайка, Аллахума, Ляббайк!» (Вот я, во власти Твоей!). Ну, скажите, разве кто-нибудь на Западе все еще способен проявлять такое рвение и самоотречение в молитве?

После полудня читается та самая проповедь, которая в свое время звучала именно здесь, на горе Арафат, из уст самого Мухаммада , во время его Прощального паломничества в 632 году.

Я делю мою маленькую палатку с одним американским мусульманином, профессором экономической статистики из Джорджтаунского университета. Мы молимся, размышляем, снова молимся, ведем дискуссию, и вновь молимся час за часом.

Жара стоит такая — 52 градуса по Цельсию — что воздух начинает вибрировать. Во время непродолжительного похода без зонтика до ближайшего туалета мои ноги обгорают. Но я не замечаю этого. Опытные паломники знают: во время хаджа даже серьезные физические страдания кажутся мелочью.

После захода солнца пятьдесят тысяч автобусов пытаются одновременно доставить нас в Муздалифу. В результате образуется такой транспортный хаос, который заслуживает быть занесенным в книгу рекордов Гиннеса. Муздалифа, где мы должны сделать остановку для совершения вечерней молитвы (салат аль-магриб), находится всего лишь в семи километрах, но у нас уходит четыре часа на то, чтобы добраться туда. Казалось бы, мы должны быть полностью вымотаны, голодны и мучимы жаждой. Вместо этого мы вместе совершаем вечернюю и ночную молитвы, собираем надлежащее количество камешков (для «побивания дьявола камнями») и бросаемся назад, к Мине. Там среди ночи мы совершаем древний обряд, символизирующий наше персональное отречение от всего греховного. И затем, раньше, чем успеваем заметить это, мы уже оказываемся в Мекке для совершения утренней молитвы, как раз перед самым рассветом.

Неописуемо усталые и одновременно неописуемо счастливые, мы совершаем один из последних обходов вокруг Каабы (тавваф), осознавая, наконец, с некоторым запозданием, что мы наконец стали настоящими хаджи, то есть, полноправными паломниками. Я долго смотрю на Каабу, этот храм чистейшего Единобожия, достигший своего архитектурного совершенства не благодаря сложности, а благодаря своей крайней простоте.

Пробыв на ногах двадцать шесть часов в местном жарком климате, мы добираемся до нашего пристанища — отеля в Мине, где нам предстоит пробыть еще три дня. Мы поздравляем друг друга и просим Аллаха принять наше паломничество. Когда я проснулся, был уже вечер — как раз вовремя для совершения второго ритуала бросания камней.

Праздник жертвоприношения — в то самое время и на том самом месте

Мина, 11–12 июня 1992 года

Сегодня мусульмане во всем мире празднуют Иду_ль-адха — Праздник жертвоприношения — вместе воспроизводя то, что происходит здесь и сейчас. Сегодня примерно 10 тысяч мясников со всех уголков мусульманского мира зарежут в долине Мина и ее окрестностях приблизительно 500 тысяч баранов. Большая часть этого мяса будет немедленно заморожена и отправлена на следующий день в беднейшие мусульманские страны, например, в Сомали. Заплатив за «своего» барашка, я дал указание о том, чтобы его мясо было отправлено в Боснию.

Принесение в жертву животных глубоко символично. Оно осуществляется в память о готовности Авраама принести в жертву своего сына Исмаила — если бы на то была воля Бога, и готовности самого Исмаила быть принесенным в жертву — если бы на то была воля Бога. Бог не пожелал, чтобы это произошло и, тем самым, раз и навсегда отменил ужасный обычай человеческих жертвоприношений. После того, как преданность Авраама и Исмаила Богу была проверена испытанием, намеченная жертва была заменена барашком. И вот мы, паломники, своими ритуальными действиями напоминаем себе о том, что мы всегда должны быть готовы пожертвовать чем-либо дорогим для нас, если оно становится несовместимым с нашей преданностью Богу. Только так мы можем приобрести иммунитет от поклонения современным идолам.

Собираясь совершить в третий (и последний) раз обряд бросания камней, я среди ночи пересекал долину Мина. Повсюду прямо на улице спали люди. У многих машин были включены двигатели, чтобы обеспечить работу кондиционеров в салоне. Выхлопные газы вперемежку с запахом пищевых отбросов создавали такой смрад, что мне пришлось защитить свой нос тканью, смочив ее предварительно одеколоном.

В этой не очень приятной ситуации ко мне вдруг обратился паломник-турок, причем обратился по-турецки, как будто бы первый встречный обязан знать этот язык: «Шайтан нереде?» («Где дьявол?»). Вместо того, чтобы рассмеяться, я просто указал ему на ближайший из трех столбов, символизирующих сатану. Наверное, не каждый день вы можете так четко указать местонахождение дьявола, не правда ли?

На второй день праздника Король Фахд ибн Абд аль-Азиз пригласил меня на ланч в свою резиденцию в Мине. Среди прочих гостей я заметил султана Брунея, сына иранского президента Рафсанджани, пакистанского верховного судью, а также плодовитого египетского писателя Аниса Мансура. Таково было напоминание о том важном факте, что паломничество в Мекку из года в год является, в том числе, и неформальным интеллектуальным и политическим саммитом, а также своего рода «выездным университетом».

Королевский ланч проходил согласно исламскому этикету: долгие беседы перед едой, едят быстро и говорят при этом мало, а уходят по одному сразу же по окончании приема пищи. Таким образом, в отличие от западных традиций, мне не пришлось ждать, пока Король встанет из-за стола и вместе с ним встанут все остальные. Я просто ушел, когда достаточно наелся. При таком этикете Король в итоге может даже остаться за столом в одиночестве после того, как уйдет последний гость.

P.S. Когда несколько дней спустя я летел из Джидды в Рабат, стюард вручил мне свежий номер журнала «Тайм». Заголовок на первой странице обложки гласил: «Ислам — стоит ли миру бояться ?»

Что значит быть политкорректным

Франкфурт, 15 октября 1995 года

Теперь уже совершенно ясно, что Салман Рушди может публиковать все, что угодно. Критиковать его запрещено, это — табу. В то же время, всякий, кто напишет что-нибудь об исламе с заметной долей симпатии, рискует попасть в беду.

Именно это пережила нынешней осенью Аннемари Шиммель, знаменитая немецкая исследовательница в области суфизма, вскоре после того, как получила ежегодный престижный приз Германского союза книготорговцев. Оказавшись в центре внимания средств массовой информации, она призналась, — никоим образом не оправдывая знаменитую фетву Хомейни, осуждающую Салмана Рушди, — что она лично была шокирована и огорчена, как и миллионы мусульман, теми богохульствами, которые содержатся в «Сатанинских стихах».

Что тут началось! Из объекта внимания средств массовой информации она немедленно превратилась в их жертву. Ее книги, десятки ее трудов, стали объектом скандального внимания, в них пытались найти повод для уничижительных нападок Но тщетно. Единственное, в чем можно было «упрекнуть» профессора-исламоведа, работающую сразу в двух университетах — в Гарварде и Бонне, так это в том, что ее исследования ислама были проникнуты скорее симпатией, нежели неприязнью.

Как и прочие друзья, я старался убедить госпожу Шиммель не отступать, так как в противном случае исламу в Германии был бы нанесен неизмеримый урон. Президент ФРГ Роман Герцог разделял это мнение. Стоило ему объявить, что он, как и планировал, лично вручит ей заслуженную награду, как страсти утихли.

Сегодня президент Герцог, как и обещал, вручил Аннемари Шиммель приз, причем церемония транслировалась по телевидению и радио. Оба они в своих речах сказали много замечательных слов об исламе как религии и цивилизации, оба предупреждали, пустив в ход оружие «политкорректности», об опасности превращения секуляризма в своего рода нетерпимую псевдорелигию.

Так что победа досталась исламу, так же как и свободе слова.

Диалог или конфронтация?

Каир, 24–27 июля 1996 года

Подобно тому, как это было в 1993 и 1995 годах, я вновь участвую в ежегодной международной конференции, организуемой Высшим исламским советом Египта. Но на этот раз я представляю не только себя самого, но также и Центральный совет мусульман Германии (ZMD), созданный в 1995 году, который, как мы надеемся, должен стать действительно главной исламской организацией в моей родной стране. В нынешнем году в работе конференции участвует бывший канцлер германии Гельмут Шмит. Он признался, что в свое время именно покойный Президент Египта Анвар Садат во время круиза по Нилу познакомил его с силой и красотой ислама.

И все же, даже без присутствия таких «звезд», включая коптского патриарха Шенуду II, конференция была бы весьма представительной, так как для участия в ней съехалось наибольшее количество известных мусульманских деятелей со всего земного шара.

Взять хотя бы уважаемого шейха Сабри Коджи из Албании, проведшего в коммунистических тюрьмах 27 лет за то, что он — мусульманин. Или муфтий Якуб Эфенди Слумич из Сараево, который, похоже, буквально излучает божественную бараку. Здесь же мусульмане из Кореи, Китая, Японии, Аргентины, Бразилии, из Москвы и Киева, Алма-Аты, Лагоса, Найроби...

Конечно, при таком значительном количестве участников трудно вести содержательные дискуссии (вот почему я, склонный к содержательным научным беседам, предпочитаю небольшие конференции, например такие, как та, что проводится раз в два года Иорданской Королевской академией в Аммане).

Но у всех исламских конференций — от Рабата до эр-Рияда — есть одна общая черта: они объединяют сторонников сохранения нынешнего статуса кво, будь то правительственные чиновники или улемы. Но разве на самом деле имеет смысл обсуждать необходимость культурного диалога и терпимости, будь то в отношениях между Севером и Югом или в самих мусульманских странах, в отсутствие тех людей, которые считают нынешний порядок вещей несправедливым, недемократичным и неисламским по сути? Конечно, всегда гораздо легче говорить о своих оппонентах заочно, нежели говорить с ними лицом к лицу. При таком подходе страх и разочарование в обществе будут непременно сохраняться, а безопасность будет поддерживаться лишь полицейскими методами, вместо того, чтобы существовать, основываясь на общественном согласии.

Во время официальной церемонии по случаю Дня рождения Пророка (маулид ан-набий) президент Египта Хосни Мубарак вручил профессору Аннемари Шиммель и мне Орден Нила первой степени в знак признания того, что мы смогли сделать ради возрождения ислама. Мы сами, однако, воспринимаем эту награду также и в качестве своего рода жеста, адресованного антиисламским кругам в Европе.

После Малькольма

На борту рейса LH 419 27 мая 1997 г.

Уже второй год подряд я езжу в Соединенные Штаты выступать с лекциями. В прошлом году, не считая посещения Вашингтона, я в основном, проводил это время, участвуя в впечатляющей ежегодной конференции Исламского общества Северной Америки (Колумбус, штат Огайо, 30 августа — 2 сентября). В нынешнем году мне довелось проехать от восточного побережья до западного, причем поездка была организована и финансировалась Советом по американо-исламским отношениям (CAIR) со штаб-квартирами в Санта-Кларе и Вашингтоне — весьма энергичная и эффективная организация, защищающая гражданские права мусульман.

Видеть, как работают мусульмане в самом Вашингтоне, например, Американский совет мусульман (AMC), Международный институт исламской мысли в Герндоне (штат Вирджиния) и его филиал — Американская высшая школа исламских и социальных исследований в Лисбурге, а также Американский институт исламских и арабских исследований (IIASA) в Фэрфаксе (штат Вирджиния) — это одно, а видеть американский ислам на периферии — это совсем другое дело.

Я, в частности, познакомился с жизнью мусульман в Санта-Кларе, Анахейме и Лос-Анджелесе (штат Калифорния), а также в Фениксе (штат Аризона), в Детройте, Диарборне, Чикаго, Милуоки, Лэнсинге и Паттерсоне (штат Нью-Джерси). Это придало мне больше оптимизма, чем раньше.

В целом, по сравнению с исламом в Европе, в развитии американского ислама, на мой взгляд, можно отметить следующие шесть положительных особенностей:

В США имеется очень много мусульман, не относящихся к числу иммигрантов. Так что, например, мусульманам афро-американского происхождения никто не может сказать: «Почему бы вам ни отправиться туда, откуда вы пришли?», — как это часто приходится слышать мусульманам в Европе.

При том, что в США живет много мусульман-имми­грантов, за исключением, пожалуй, Диарборна, с его компактной общиной ливанских шиитов, среди них нет доминирующей этнической группы. Для сравнения, в Европе большинство мусульман Франции являются выходцами из стран Магриба, в Великобритании — из Индии и Пакистана, в Германии — из Турции. Таким образом, американское общество в меньшей степени подвержено массовым этническим предрассудкам или же страху оказаться затопленным инородной культурой.

Среди американских мусульман-иммигрантов и их детей много людей с высшим образованием, они в целом достаточно обеспечены и являются уважаемыми гражданами. В Европе же большинство мусульман-имми­гран­тов — это «гастарбайтеры», то есть, по существу, неквалифицированные рабочие.

Америка всегда была поликонфессиональной страной, а Европа нет.

Европейцы страдают от того, что являются носителями своего рода коллективной памяти, восходящей к эпохе крестовых походов и османских завоеваний в Центральной Европе. Кроме того, Европа непосредственно граничит с мусульманскими странами: на юге — Северная Африка, а на востоке — Турция и Центральная Азия. Из-за этого возникают взаимные страхи и опасения, от которых избавлен среднестатистический американец.

Большинство мусульман в США являются полноправными гражданами этой страны, в Европе же дело обстоит иначе: не имея гражданства, мусульмане едва ли могут настойчиво выступать в защиту своих прав.

Хотелось бы еще добавить следующее: американские мусульмане — это настоящие американцы, то есть, они в целом так же деятельны, изобретательны, технологически ориентированы, агрессивны и организованы, как и большинство американцев.

Конечно же, и там не везде преобладает радужная картина. Нет, я не беспокоюсь по поводу неортодоксальной общины «Нация ислама», поскольку уже очевидно, что, подобно многим «прозревшим» бывшим членам этой организации «Черных мусульман», включая Мохаммеда Али и Малькольма, остальные тоже в конце концов увидят истинный свет — рано или поздно суннитский ислам будет доминировать среди афро-американцев. Что меня действительно беспокоит, так это отсутствие столь необходимого единства среди общин темнокожих и белых мусульман на уровне мечетей. Если такая тенденция сохранится и среди третьего поколения, то есть, внуков иммигрантов, значит, здесь кроется серьезная структурная проблема.

Мусульманин года

Лос-Анджелес, 3 октября 1998 года

Я приехал в Южную Калифорнию всего на один день для того, чтобы получить ежегодный приз, вручаемый Исламской информационной службой «мусульманину года».

Подобно многим высококвалифицированным мусуль-манам-иммигрантам с высшим образованием, живущим в США, доктор Назир У.Хаджа, врач-уролог индийского происхождения, окончивший медицинский факультет Гарвардского университета, посвящает огромное количество своего времени пропаганде ислама (даава). Кино и видеофильмы, которые он вместе с Фаруком Убайси производит в Альтадене, — содержат интервью с разными знаменитостями, такими как Мухаммад Асад и Аннемари Шиммель, — распространяются по всему мусульманскому миру. Вероятно, мысль о том, чтобы вручить мне этот приз, возникла у него в связи с той популярностью, которую приобрел у американских мусульман видеофильм под названием «Путешествие в ислам», выпущенный при моем участии в мае 1997 года. Должен выйти еще один фильм, приуроченный к нынешнему событию («Новые подходы в новом тысячелетии»).

Вручение приза, как обычно, было сопряжено с широким сбором средств — почти что в профессиональном масштабе (собрали почти полмиллиона долларов), что свидетельствует как о влиянии, так и о духе самоотдачи мусульманской уммы в Соединенных Штатах.

И все же, на протяжении всей поездки меня не покидало чувство сомнения — ведь я вовсе не хочу соревноваться с другими братьями и сестрами на пути Аллаха (фи сабили-лля), я не хочу быть или даже ощущать себя эдаким «профессиональным мусульманином», превращающим ислам в свой бизнес.

Коран: вновь и вновь

Стамбул, 22 октября 1998 года

Три года назад Шабан Курт, владелец и главный редактор исламского Издательского дома Cagri Yayinlari («Призыв») в стамбульском районе Тюрбе попросил меня помочь ему опубликовать немецкий перевод Корана на базе того, что был издан в свое время под псевдонимом Макс Хеннинг (Лейпциг, 1901). Он уже переиздал английский перевод, выполненный Мармадьюком Пиктоллом, а теперь работал над изданием французского и русского переводов. Причины, по которым он выбрал перевод Хеннинга, были достаточно убедительными: перевод уже не подпадал под действие закона об авторских правах, а главное, — был единственным немецким переводом Корана, выполненным немусульманином и признанным самими мусульманами в качестве вполне адекватного.

Но, согласившись, я и не подозревал, во что я встреваю. Во-первых, старый текст нужно было транскрибировать с готического шрифта на обычный латинский, а все айаты нужно было пронумеровать заново, поскольку в старом издании давалась устарелая нумерация, введенная в XIX веке Августом Флюгелем. И потом: вводная статья и практически все комментарии в виде сносок оказались настолько неисламскими (или даже антиисламскими) по содержанию, что их необходимо было заменить. Алфавитный указатель также никуда не годился, поскольку в нем содержались лишь те имена и понятия, которые непосредственно встречались в самом тексте (слово гомосексуализм, например, отсутствовало).

Но и это не все. Я с запозданием понял, что немецкий язык за последние сто лет так сильно изменился, что сегодняшние немцы просто не смогли бы понять многие предложения перевода. (Коран — единственная книга, арабский язык оригинала которой остается эталонным вот уже на протяжении 1400 лет). И наконец, в некоторых наиболее важных местах мне пришлось «исламизировать» перевод Хеннинга. Я считал его перевод того или иного айата приемлемым, если хотя бы один мусульманский комментатор или переводчик предлагал аналогичное смысловое прочтение, если же такого подтверждения не было, я следовал исламскому принципу иджма — то есть, единодушному мнению большинства. Если же мнение большинства нельзя было установить, я в большинстве подобных случаев (хотя и не во всех) следовал мнению Мухаммада Асада.

Принимая во внимание, к тому же, что пришлось работать с турецким секретарем, не знавшим немецкого, и без немецкой компьютерной программы Word, мне в итоге понадобилось в общей сложности три года для подготовки нового издания. Сегодня началось распространение этого издания — даже среди турецких мусульманских центров в Германии. Еще одно издание, красиво оформленное и изданное в Мюнхене Издательством Eugen Diederichs, было представлено мною лично на Франкфуртской книжной ярмарке 15 октября 1999 года.

Но если вы думаете, что теперь я уверовал в свое «идеальное» знание Корана, вы ошибаетесь.

Бейт аль-Куран (Дом Корана)

Манама, 1 мая 1999 года

Не только деньги, но и личная преданность делу, проявленная доктором Абд аль-Латыфом Джассимом Кану, сделала Бахрейн одним из хранителей сокровищ исламского наследия. Именно здесь организация Discover Islam («Открой для себя ислам») ежедневно обращает в ислам иностранных рабочих-христиан, в большинстве своем выходцев из Филиппин и Индии.

«Бейт аль-Куран» — редкий удачный образец современной архитектуры в странах «третьего мира», открытый в 1990 году, теперь является хранилищем старинных рукописей и переводов Корана, в том числе в его собрании находится первый латинский перевод, отпечатанный в Базеле в 1543 году по инициативе Мартина Лютера. Показательно, что текст перевода (неплохой сам по себе) перемежался откровенно антиисламскими статьями (в том числе, написанными Меланхтоном), дабы создать в сознании у читателя противовес любому возможному позитивному воздействию прочитанного.

Перед моей лекцией доктор Кану с гордостью продемонстрировал мне свое последнее приобретение: оригинальную копию второго старейшего немецкого издания перевода Корана, выполненного Иоганном Ланге и отпечатанного в Гамбурге в 1688 году. Издание было озаглавлено следующим образом: «Полный турецкий свод законов или Алькоран Магомета». Таким образом ясно, что в глазах немцев в то время ислам был, прежде всего, религией турок — их главного врага.

Итак, антиисламские настроения в Германии, связанные с присутствием турецких «гастарбайтеров», имеют глубокие «исторические» корни.

(Когда сотрясется земля...)

Стамбул, 17 августа 1999 года

В 3 часа 8 минут ночи на Турцию обрушивается сильнейшее за многие годы землетрясение, сила которого достигает 7,8 баллов по шкале Рихтера. Эпицентр находится около Гельчука — военно-морской базы на побережье Мраморного моря недалеко от Измира. Нас с женой, крепко спавших, в течение кажущихся бесконечно долгими сорока пяти секунда трясет в кроватях. Электричества нет, но полиция, тем не менее, призывает всех жителей временно покинуть свои дома в ожидании еще более сильных подземных толчков. Поэтому следующие несколько ночей нам приходится провести прямо на асфальтированной автостоянке вблизи нашего дома — сцена, отдаленно напоминающая пикник за городом.

Я напоминаю окружающим людям то, что сказано в 99-й Суре Корана: «Когда сотрясется земля сотрясеньием своим, и ноши свои земля изведет, а человек воскликнет: „Что с нею?“ — в тот День свои вести расскажет она, потому как Господь твой ей это внушит. В тот День люди толпами выйдут, дабы деяния их были увидены ими: и тот, кто содеял на вес пылинки добра, увидит его, и тот, кто зла на вес пылинки содеял, увидит его». Но никто из моих соседей по асфальтированной автостоянке никогда не слышал о такой Суре.

Вскоре вокруг начинают распространяться слухи о том, что военно-морская база, на которой группа высокопоставленных офицеров собиралась праздновать свою победу в «войне» против ношения хиджаба, была полностью уничтожена землетрясением и даже погрузилась в море. А разве Гиллес Кепель не назвал одну из своих книг «Месть Аллаха»?

Целую неделю жители Стамбула ходили как зомби. Затем жизнь вновь забурлила, и они вновь стали такими же беззаботными (нередко под действием ракы), как и прежде. Сколько же еще предупреждений нужно людям? И сколько их еще будет дано?

Даава под кокосовыми пальмами

Кайамкулам, 12 февраля 2000 года

Мусульмане по всему миру обычно не воспринимают всерьез упоминание закона об авторских правах. Если книга написана на благо ислама, разве не стоит распространить ее как можно более крупным тиражом и как можно дешевле, чтобы ее смогло прочитать наибольшее количество людей? Короче говоря, мусульмане считают знание своего рода коллективной собственностью. Соответственно, существуют «пиратские» издания практически всех моих книг в том числе и на языке малаялам, на котором говорят в южной части Индии.

Вот почему я однажды получил приглашение из Кочина с предложением выступить перед мусульманами Кералы — самого южного индийского штата, расположенного на побережье Индийского океана. Эта территория была исламизирована уже в VIII веке от Р.Х., причем не с помощью завоеваний, а благодаря арабским купцам под руководством Малика ибн Динара. Сегодня мусульмане составляют относительное большинство среди жителей штата Керала. Следующими по численности идут христиане, марксисты и индуисты — именно в таком порядке.

Для постройки аэропорта Кочина пришлось вырубить часть нескончаемого леса кокосовых пальм. Вдоль дороги также сплошь растут кокосовые пальмы. Мусульманская (мужская) организация студентов Кералы проводила свои ежегодные конгрессы в Кайамкуламе, расположенном между речных проток и, конечно же, под сенью кокосовых пальм. Собралось 13 тысяч студентов. Во время моей второй лекции внезапно начался проливной дождь, что совершенно нетипично для этого времени года. Спасения от него не было, и когда я заколебался — продолжать лекцию или нет, руководитель студенческой организации просто сказал слушателям: «Наш уважаемый гость преодолел расстояние в 6 тысяч миль для того, чтобы выступить перед вами. Так что, пожалуйста, дослушайте до конца». Никто не выразил протеста. Мой конспект полностью размок от дождя, шум которого заглушал звук моего голоса, доносившийся через громкоговорители. Тем не менее, 13 тысяч студентов, сохраняя полный порядок, оставались сидеть на своих местах, вымокнув до нитки.

Затем они продемонстрировали мне свою книжную выставку. Видя, что сочинения практически всех наиболее знаменитых людей были изданы здесь «пиратским» образом (в том числе сочинения Фрейда, Дарвина, Ницше и Сартра), я уже не мог жаловаться. Более того, я начал ощущать, что мне на самом деле была оказана честь.

Единственной проблемой с моими хозяевами, чрезвычайно гостеприимными, как все мусульмане, была подаваемая ими еда. Вся пища казалась одинаковой на вкус (вкус острого соуса кэри) и была настолько острой, что меня чуть не охватила тошнота. Представьте себе: даже их вода была с острыми специями! Впервые в жизни я почувствовал себя эдаким американским туристом, когда был вынужден спросить официанта за завтраком, нет ли у них рисовых или кукурузных хлопьев...

Похороны в Стамбуле

Стамбул, 5 апреля 2000 года

Моя теща Зекийе Агралигиль скончалась в возрасте 85 лет от болезни Альцгеймера. Сегодня она была похоронена на огромном кладбище Кара Ахмед в стамбульском районе Ускюдар. Поминальная молитва, проходившая в мечети Тешвекийе, выявила обычное обстоятельство: во время предшествовавшей поминовению полуденной молитвы (салат аз-зухр) более половины присутствующих мужчин вместо того, чтобы молиться, стояли на улице и беседовали между собой, даже курили, символизируя своим видом то различие, которое существует в Турции между настоящим мусульманином и мусульманином «по паспорту». Кроме того, в церемонии не участвовала ни одна женщина, как будто им кто-то запретил это или отсоветовал. Но и это не все: многие присутствующие на церемонии были одеты неподобающим образом — в джинсах и ярких рубашках — что, увы, типично для Турции и стран Ближнего Востока. Такие похороны уже не походят на исполненный достоинства ритуал проводов усопшего.

И в то же время, тот факт, что родственники умершего собственноручно омывают тело, несут гроб к катафалку и помогают копать могилу, более сближает мусульман перед лицом смерти, нежели это происходит в ходе западных похоронных церемоний. На Западе люди держатся во время похорон так безучастно, что, кажется, сразу же перестают задумываться о смерти, стоит лишь гробу, приготовленному для кремации, скрыться из виду за темной занавеской.

Даже понимая, что совершают незаконное новшество (бида), турецкие имамы, тем не менее, приходят в дом умершего, чтобы читать Коран и молиться в течение примерно получаса в день похорон, а затем на восьмой и сороковой день после похорон. За это им дополнительно платят, а родственники (которые при любых других обстоятельствах не стали бы покрывать голову и молиться) вроде бы немного приобщаются к религии. Данное обстоятельство придает таким поминальным церемониям совершенно неисламский характер неких магических действий (и при этом хозяйки хлопочут на кухне, когда, скорее, лучше было бы хоть немного предаться духовным размышлениям).

Скажите мне, как вы обращаетесь со своими усопшими, и я скажу, кто вы.

Столетняя годовщина памяти Мухаммада Асада

Вена, 18 мая 2000 года

Сегодня Австрийское востоковедное общество имени Хаммера-Пургшталля организовало День памяти по случаю столетия со дня рождения Мухаммада Асада. Он родился 2 июля 1900 года в Лемберге — тогда австро-венгерском, а затем польском городе.

Таким образом Австрия почтила память одного из своих наиболее выдающихся сыновей, однако мусульманский мир, для которого Мухаммад Асад был настоящим даром из Европы, не обратил на происходящее внимания. Об этом свидетельствовал тот факт, что, кроме меня, остальные выступавшие — профессора Рейнхардт Шульце из Берна и Гюнтер Виндхагер из Вены, как и большинство присутствовавших, не были мусульманами. Гюнтер Виндхагер в настоящее время даже пишет докторскую диссертацию о Мухаммаде Асаде — до сих пор неслыханное дело в мусульманском мире.

Этот странный феномен проистекает не только от бездумности и неблагодарности. Он также отражает недостаток терпимости к чужому мнению среди самих мусульман. Да, вероятно, тот, кто написал так много, как Асад, причем написал столько фундаментальных книг, охватывающих все аспекты ислама — Коран, хадисы, фикх, а также новую историю Пакистана, — не может быть в равной степени признан всеми. В самом деле, не все, вероятно, полностью согласятся с некоторыми аспектами выполненного Асадом перевода Корана и его комментариями, не все согласятся с его выводом о необходимости сведения понятия шариат лишь к кораническим нормам или же с его позицией в отношении хиджаба, но разве это умоляет его колоссальный вклад в дело духовного возрождения ислама в двадцатом столетии? Разве кто-либо другой более убедительно призывал людей Запада понять и принять ислам, нежели он в своей книге «Путь на Мекку»? Разве кто-либо другой из мыслителей подобного масштаба, живших в двадцатом веке, — будь то Мухаммад Икбал, аль-Маудуди, Хасан аль-Банна, Сайид Кутб, Фатхи Осман, братья Хазаут, Рашид аль-Ганнучи, Анвар Ибрагим или Джеффри Ланг — оказал более длительное и далеко идущее воздействие на своих читателей, нежели Мухаммад Асад?

У нас не так много мусульманских мыслителей, чтобы проявлять неуважение к нашим гениям.

Глоссарий основных терминов, понятий и имен

Абдо, полное имя: Мухаммад Абдо (1849–1905) — выдающийся богослов и общественный деятель Египта и всего Исламского мира, ученик и соратник Джамаля ад-Дина аль-Афгани. Живя в самые драматичные годы агонизировавшей Османской империи, выступал за воссоздание мусульманского халифата, понимая его не как жестко централизованное унитарное государство, но как конфедерацию стран традиционного распространения ислама. Реформаторский пафос М.Абдо заключался в его отказе от слепого следования авторитетам прошлого и его исходном постулате о том, что для каждого исторического периода необ­ходима самостоятельная трактовка Корана, отвечающая условиям времени.

Абу Бакр ас-Сыддик (572–634) — первый из четырех праведных халифов.

Аз-Замахшари, полное имя: Махмуд ибн Омар Абу-ль-Касим аз-Замахшари (1075–1144) — великий мусульманский богослов, законовед, филолог и литератор, автор знаменитого комментария к Корану «Аль-Кашшаф», считающегося до настоящего времени одним из лучших толкований Корана в плане филологического разбора его текста.

Азракиты — последователи Нафиа ибн аль-Азрака. Самая крайняя и непримиримая из хари­джитских общин. Зарождение общины азракитов относится к 80-м годам VII века, когда Нафиа ибн аль-Азрак возглавил мощное восстание хариджитов в Ираке. Иллюстрацией исходных позиций азракитов может служить факт их объявления неверующими даже таких деятелей, как праведные халифы Али и Осман, а также исповедовавшийся ими принцип религиозного убийства. Мусульманина, совершившего тяжкий грех, они однозначно объ­яв­ляли неверным, обреченным на вечные муки в аду.

Аиша — дочь сподвижника Пророка Мухаммада и затем первого халифа Абу Бакра; вторая жена Пророка , на которой он женился после смерти своей первой жены Хадиджи. Считается одним из самых авторитетных хранителей мусульманского предания о Пророке .

Али ибн Аби Талиб — четвертый праведный халиф, двоюродный брат и зять Пророка Мухаммада .

Аль-Афгани, полное имя: Мухаммад ибн Сафар Джамаль ад-Дин аль-Афгани (1839–1897) — один из выдающихся идеологов мусульманского возрождения (нахда) последней трети XIX в., развивавшегося в русле общей антиимпериалистической борьбы народов Востока. Считал, что без учета мусульманами реалий современной им жизни, вообще, и, в частности, без развития светского образования, наук и национальных промышленных производств они не только не смогут достойно противостоять западной экспансии, но и будут все более отдаляться от способности занять достойное место среди современных народов.

Аль-Бухари, полное имя: Мухаммад ибн Исмаил Абу Абдаллах аль-Джуфи аль-Бухари (810–870) — великий суннитский мухаддис-традиционалист. Родился в г.Бухаре (отсюда его прозвище аль-Бухари), умер в селении Хартанка, близ Самарканда, где и похоронен. Его гробница считается святым местом и специально посещается мусульманами из многих стран мира.

Аль-Газали, полное имя: Абу Хамид Мухаммад ибн Мухаммад аль-Газали (1058–1111) — крупнейший мусульманский богослов, чрезвычайно высокий авторитет которого неизменно сохранялся и продолжает сохраняется во всякой мусульманской среде.

Аль-Масджид аль-Акса (букв. Отдаленнейшая Мечеть) — мечеть в южной части мусульман­ского комплекса аль-Хáрам аш-Шариф в Иерусалиме, одна из главных святынь ислама. С ней связывается Ночное путешествие (аль-Исра) Пророка Мухаммада из главной меккан­ской мечети аль-Масджид аль-Харáм (букв. Неприкосновенная, или Запретная Мечеть) в мечеть аль-Масджид аль-Акса, из которой произошло его чудесное Вознесение (аль-Мирадж) на Небеса с обратным возвращением в нее же.

Аль-Муватта (букв. Популярное) — Один из наиболее авторитетных Сборников хадисов, составленный Маликом ибн Анасом аль-Асбахи, основателем маликитского мазхаба (толка) в Исламе.

Аль-Халладж, полное имя: Абу ль-Мугис аль-Хусайн ибн Мансур аль-Халладж (ок. 858–922) — выдающийся суфий, четвертованный в Багдаде за свои проповеди. Непосредственным поводом для вынесения ему смертного приговора явилось его публичное ставшее знаменитым заявление «Я есть Истина» (Ана_ль-хакк), в котором он, употребив термин аль-хакк (Истина), однозначно закреплен­ный в исламском богословии в качестве одного из Прекрасных Имен Бога, дал в руки своих идейных противников повод обвинить его в тяжком богохульстве.

Аль-Худайбийя — местечко на западной границе священной территории Мекки, в котором Мухаммадом в марте 628 г был заключен по существу победный для него договор с мекканскими язычниками. Согласно договору, между мусульманами и ними устанавливалось десятилетнее перемирие, причем мусульмане получили право на следующий год беспре­пятственно посетить Мекку, а арабские племена, связанные прежде соглашениями с Меккой, получили свободу выбора сохранить свои союзы с ней или вступить в союз с Мухам­ма­дом . Договор фактически легализовал его положение как стороны, равной Мекке.

Андалусия (ар. Биляд аль-Андалус — Страна аль-Андалус) — арабско-исламская цивилизация, блиставшая в VIII–XV веках на Иберийском полуострове. Ее называли также «Мусульманской Испанией» или «Кордовским халифатом», что не совсем точно, поскольку страна аль-Андалус занимала территорию не только Испании, но и Португалии, а Кордова была её столицей до XI века; затем на первый план вышли Севилья и Гранада.

Страна аль-Андалус исчезла почти одновременно с открытием Колумбом Америки. Но добрая память о ней как о благодатной мусульманской стране жива до сих пор, что в значи­тельной мере связано с тем, что для нее были характерны терпимость к иноверцам, к куль­турному обмену с ними. Христиане могли занимать любые должности и, постоянно общаясь с мусульманами в повседневной жизни, способствовали обогащению страны, большей гибкости управления ею — выявлению самых разнообразных талантов во всех областях хозяйства, науки, искусства и политики. В этом отношении страна аль-Андалус не имела себе равных ни на Западе ни на Востоке.

Ахлю-ль-Китáб — букв. люди Писания. Согласно Корану, категория людей, занимающих по религиозному признаку, промежуточное положение между правоверными мусульманами и неверующими и язычниками. К ней относятся прежде всего иудеи как обладатели Ветхого Завета, и христиане как обладатели Нового Завета.

Аш-Шáфии, полное имя: имам Мухаммад ибн Идрис аш-Шафии (род. 150/767 — ум. 204/820) — основатель одного из четырех признаваемых одинаково верными мазхабов (богословско-юридиче­ских толков, школ) ислама, получившего свое название шафиит­ский по имени имама.

Аш-Шура (букв. совет, совещание) — один из фундаментальных принципов, провозглашен­ных для мусульман в аяте 38 из Суры 42 — «Совет»: (...а дело их по совету между ними!). Его суть заключается в том, что принятие решений по вопросам, имеющим стратегическое значение для мусульманской Уммы, должно осуществляться на основании тех или иных форм их предварительного коллективного обсуждения.

Аят (араб. знамение) — наименьший цельный по смыслу и форме фрагмент Священного Корана, который часто именуется Книгой Аллаха, «Дорогой Книгой», или просто Книгой.

Бадр (битва при Бадре) — первое крупное победоносное сражение мусульман под предводи­тельством самого Пророка Мухаммада против мекканских язычников. Произошло в марте 624 г. у колодцев Бадр, в 150 км к юго-западу от Медины.

Барака — благословение. Его источником, согласно Корану, является Аллах, Который наделяет им пророков, их близких, богатые и плодородные земли, даруемые пророкам и их народам. Благословен Сам Аллах и все, что связано с Ним, — в первую очередь Коран.

Басмала — произнесение формулы начинания «Во имя Аллаха, Всемилостивейшего, Милосердного!».

Бида — измышленное человеком предосудительное нововведение по отношению к установленному Аллахом Закону, данному Им в Коране и Сунне Пророка Мухаммада .

Билял — муэдзин Пророка , прославившийся своим необыкновенной красоты и силы голосом.

Бихевиоризм (от англ. behaviour поведение) — одно из ведущих направлений в американской психологии, зародившееся в конце XIX в. и активно развивавшееся в XX веке. Оказало значительное влияние на все дисциплины, связанные с изучением человека. Считает предметом психологии поведение, которое понимается как совокупность физиологических реакций индивида на внешние стимулы.

Вакуф (вакф) — приносящая доход собственность, выделяемая ее владельцем на те или иные благотворительные цели. После юридического оформления вакуфа она перестает быть собственностью дарителя, не становясь, однако, и собственностью того (тех), кому подарена, поскольку это не акт купли-продажи. Вакуф всегда имеет строго соблюдаемую целевую направленность, четко оговариваемую в соответствующем официальном юридическом документе. Поскольку задача управления вакуфами достаточно сложна и объемна, постольку практически в каждой мусульманской стране имеются разного уровня государственные структуры, специально занимающиеся всем комплексом вопросов, связанных с вакуфами.

Вуду — обряд ритуального предмолитвенного омовения чистой водой или песчаной землей.

Джахилийя (джахилия, джахилийа) — букв. неведение, невежест­во. Данное слово в своем узком терминологическом значении служит для обозначения языческой эпохи в истории Аравии до появления Пророка Мухаммада с его Исламской Проповедью. В широком смысле оно обозначает языческое, неисламское состояние всякого общества.

Джибрил — имя ангела, наиболее приближенного к Аллаху, главного посредника между Ним и человеком, точнее — пророками, которым ниспосылалось Божественное Откровение. В русскоязычной мусульманской литературе употребляются еще варианты Джиб­раил, Джабрил и даже Гавриил (правда, последняя форма, больше связанная с иудейской и христианской литературой, употребляется сегодня применительно к мусульманской все реже и реже).

Джизья (джизйа) — подушная подать с иноверцев в мусульманских государствах, рассматривавшаяся правоведами как компенсационный выкуп за освобождение от тех повинностей, которые несли мусульмане, в частности, от обязательной воинской службы в мусульманской армии.

Джихад (букв. высшая мобилизация сил) — необычайно емкий по своему содержанию термин ислама, в своем самом общем употреблении означающий борьба за веру, что подразумевает и джихад сердца (борьба с собственными предосудительными наклонностями), и джихад языка (проповедь одобряемого и запрещение порицаемого), и, наконец, джихад меча (вооруженная защита веры). В европейском общественном сознании за джихадом закрепилось в первую очередь и главным образом представление, соответствующее джихаду меча, хотя, согласно Пророку Мухаммаду , такой джихад квалифицировался лишь как малый джихад, в отличие от великого джихада, подразумевающего борьбу за духовное самосовер­шенствование.

Закят — (букв. очищение, чистота) — важнейший системообразу­ющий термин ислама, которым называется обязательный очистительный подушный налог с доходов от любой законной предпринимательской деятельности мусульманина или с капитализированного имущества в пользу мусульманской общины для последующего перераспределения аккумулирующихся в ней на такой основе средств между ее членами в соответствии с детально разработанными юридическими правилами и процедурами.

Зиммии (букв. находящийся под защитой) — немусульманское население Арабского халифата (в основном иудеи и христиане), признававшие верховную власть мусульманского государства и находившиеся под его правовой защитой; платили специальную подушную подать джизью как компенсацию за освобождение от воинской повинности.

Ибадиты (абадиты) — последователи Абдаллаха ибн Ибада (2-ая половина VII в.), образо­вав­шие в исламе наиболее «умеренную» из четырех основных хариджитских ветвей. Поводом послужил раскол, произошедший в 684 г. х. среди хариджитов Басры (Ирак), когда их «уме­ренное» крыло во главе с Абдаллахом ибн Ибадом, отказалось поддержать азракитов (см. выше) и выступить вместе с ними в военный поход против Омейядов (см. выше). Ибадитская пропаганда имела успех во многих провинциях Халифата, но особенно — в Северной Африке, где в 70-х годах VIII века хиджры образовалось ибадитское государство Рустамидов, политическим и религиозным центров которого стал г. Тахарт.

Иблис — имя ангела, низвергнутого с небес и ставшего врагом Аллаха и людей.

Ибн Араби (также Ибн аль-Араби), полное имя: Мухйи ад-Дин Абу Абдаллах Мухаммад ибн Али аль-Хатими ат-Таи ибн Араби (1165–1240) — крупнейший мусульманский философ-мистик, один из самых выдающихся мыслителей мусульманского средневековья, создатель учения о единстве и единственности бытия (вахдат аль-вуджуд). Его учение сыграло огромную роль в истории не только мусульманского мистицизма (суфизма), но и в развитии духовной культуры ислама в целом. Последователи Ибн Араби величали его Величайшим учителем (аш-Шейх аль-акбар) и Сыном Платона (Ибн Афлятун). Уроженец андалусского города Мурсия; происходил из знатного и влиятельного арабского рода. В 1200 г. отправился в хадж и остался на Востоке навсегда, проживая сначала в Мекке, затем — в Египте, и, наконец, вплоть до самой смерти, — в Дамаске, где закончил свой труд «Аль-Футухат аль-маккийя», который начал писать еще в Мекке и который по праву называют энциклопедией суфизма. В Дамаске же он написал, пожалуй, самый знаменитый из своих трудов — трактат «Фусус аль-хикям», ставший объектом более 150 комментариев.

Ибн Халдун, полное имя: Вали ад-Дин Абд ар-Рахман ибн Мухаммад ибн Халдун (1332–1406), арабо-мусуль­манский историк, философ, государственный деятель. Выходец из знатного тунисского рода. Автор фундаментальных работ по истории, политологии и общество­ве­дению, выводы из которых часто значительно опережали уровень научного знания его времени. Особую известность всемирного масштаба принесла Ибн Халдуну его «Мукддима» (Введение). Задуманная как Введение к большому труду «Книга поучительных примеров и сведения из истории арабов, персов, берберов и других современных им народов» — «Мукаддима» стала по существу самостоятельным исследованием, посвященным изложению взглядов Ибн Халдуна на природу обществе и государства.

Иджма — согласие, единодушное мнение (решение) авторитетных лиц по обсуждаемому вопросу, один из источников мусульманского права.

Иджтихад (букв. усердствование, большое старание) — одно из фундаментальных понятий мусульманского богословия, обозначающее в самом общем виде деятельность богослова-муджтахида в изучении и решении богословско-правовых вопросов. В широком смысле сло­ва — всякая деятельность по интерпретированию и комменти­рованию Священного Корана, Сунны Пророка Мухамада и связанных с ними вопросов богословско-правового характе­ра.

Имам — (букв. предстоятель) употребляется в различных, логически связанных друг с другом смыслах, как-то: 1/ руководитель коллективной молитвой; 2/ духовный руководитель, глава мусульманской общины; 3/ почетный титул крупных религиозных авторитетов и религиозно-политических лидеров; подобно титулу шейх, титул Имам стал непременным атрибутом имен некоторых выдающихся деятелей Исламского мира, например, Имам аль-Бухари, Имам Ма­лик, Имам аш-Шафии.

Ихрам — особое состояние, в которое должен войти мусульманин, чтобы приступить к непосредственному исполнению обрядов хаджа (большого паломничества в Мекку и Медину) и/или умры (малого паломничества). Паломник совершает ряд очистительных обрядов и в состоянии ритуальной чистоты (тахара) надевает специальное одеяние, также называемое ихрам и состоящее из двух кусков тканной (не сшитой!) белой материи: один оборачивают вокруг бедер (изар), другой накидывают на одно плечо, оставляя другое и часть груди открытыми. Женщины совершают паломничество в своих обычных мусульманских одеяниях.

Ихсан — высшая ступень духовного движения человека на его земном пути к Богу, начина­ющемся с ислама, т.е. с безусловного предания себя Богу, достигающего затем имана — ступени глубокого проникновения веры в сердце человека, и венчающегося ихсаном — осознанной созидательной жизнью, достойной высокого предназначения человека как наместника Бога на земле.

Кибла (Кыбла) — направление, канонически предписанное мусульманину для молитвы: в сто­рону Мекки, а точнее — в сторону расположенной в ней Запретной Мечети с Каабой в ее центре. В образной речи служит для метафорического подчеркивания осо­бого, центрального места, которое занимает тот или иной объект.

Аль-Кудс (букв. — святость, непогрешимость) — одно из образных названий Иерусалима.

Курайшиты — члены племени Курайш, выходцем из которого был Пророк Мухаммад и которое, в целом, в начале его пророческой деятельности было одним из его наиболее упорных противников его Исламской проповеди.

Лейлят аль-Кадар — Ночь Предопределения, приходящаяся на 27 число Священного месяца Рамадан, т.е. на дату начала ниспослания Корана Пророку Мухаммаду .

Мавлид — праздник по случаю Дня рождения Пророка Мухамма­да ®, постепенно вошедший в практику общественной жизни во многих странах исламского мира.

Магриб (букв. место захода солнца) — традиционное арабское название регионов Северной Африки, включающих в Марокко, Ливию, Алжир и Тунис.

Мазхаб (букв. отправной путь следования) — необычайно много­знач­ный термин ислама, в узком терминологическом смысле означающий богословско-юридический толк, правовая школа, идейное направление. В суннитском исламе выделяются четыре основных бого­слов­ско-правовых толка — ханафитский, маликитский, шафиитский и ханбалитский, названные соответственно по именам их основателей: Малика ибн Анаса, Абу Ханифы, Му­хам­ма­да ибн Ид­ри­са аш-Ша­фии и Ахмада ибн Ханбала. Ка­ж­дый му­суль­ма­нин-суннит дол­­жен быть по­сле­до­ва­те­лем од­ной из этих че­ты­рех школ, ко­то­рые все оди­на­ко­во вер­ны, несмотря на известные различия между ними в практике отправления мусульманского культа.

Маликитский мазхаб — один из четырех основных богословско-правовых толков суннитской ветви ислама, получивший свое название по имени своего основателя Малика ибн Анаса аль-Асбахи (713–795).

Махди (арабск. ведомый [по пути Аллаха]) — провозвестник близкого конца света, последний преемник Пророка Мухаммада , своего рода мессия. В Коране Махди не упоминается, однако идея мессии широко толкуется в хадисах.

Машрик — традиционное название восточных регионов арабского мира, в отличие от Магриба — его западных регионов, в которые входит Марокко.

Медресе — религиозная школа для подготовки профессиональных служителей мусульманского культа (в русском языке формы мн. числа не имеет).

Минбар — лестничная кафедра, с которой читается проповедь в мечети.

Муджтахид — ученый, имеющий право выносить самостоятельные заключения по важным вопросам теории и практики мусульманского богословия. При этом важно заметить, что традиционно все сподвижники Пророка Мухаммада и их ближайшие последователи считаются муджтахидами как исконные носители мусульманского правового знания. К муджтахидам в таком строгом смысле слова относятся и факихи первых веков ислама, сыгравшие ключевую роль в формировании мусульманского богословия.

Муслим, полное имя: Муслим ибн аль-Хаджжадж Абу-ль-Хусейн аль-Кушайри ан-Найсабури (817 или 821–875); родился и умер в Нишапуре. Считается вторым по авторитету мухаддисом после аль-Бухари. Совпадение хадисов у обоих служит достаточным свидетельством для их достоверности. На этот счет существует даже специальное выражение: «согласны в том два Шейха», то есть они оба.

Мусульманин — от арабского муслим, что буквально означает предавший себя без каких бы то ни было ограничивающих условий Богу.

Муфтий (букв. дающий фетву) — мусульманский законовед, дающий инструктивное разъяснение по основным и прикладным положениям мусульманской религии и права и принимающий решения по спорным вопросам в форме особого заключения (фетвы), основываясь на принципах шариата и прецедентах. В средние века по мере роста арабо-мусульманского государства и совершенствования его организации правитель каждой большой области приглашать к себе на службу муфтия, богословско-правовые заключения которого становились обязательными для ее населения. В настоящее время в каждом государстве Исламского мира есть верховный муфтий, осуществляющий религиозный контроль над действиями властей всех уровней.

Мухаддис — мусульманский ученый, занимающийся сбором и критическим изучением хадисов.

Мухаджир (букв. совершивший хиджру) — мусульманин, переселившийся из Мекки в Медину с Пророком Мухаммадом в 622 г. или вслед за ним в период до 630 г., когда он победоносно вернулся в Мекку, совершил поклонение Каабе и очистил ее от языческих идолов.

Омар ибн аль-Хаттаб (591 или 581, Мекка, — 3 или 4.11.644, Медина) — второй из 4-х первых, праведных халифов (с 634), один из виднейших и авторитетнейших сподвижников Пророка Мухамма­да . При Омаре арабские войска овладели значительными территориями в Азии и Африке. Он заложил основы государственной организации стремительно разраставшегося арабо-мусульманского госудраства, ввёл мусульманское летосчисление по хиджре. Был убит рабом-персом.

Осман (Осман) ибн Аффан — третий из четырех первых, праведных халифов, из рода Омейя. По его инициативе был составлен сводный текст Корана, а списки Откровения, не вошедшие в него, были, по его приказу, сожжены. В 656 г. в результате конфликта с делегацией мятежных египтян Осман был убит ими и примкнувшими к ним другими недовольными его политикой.

Прекрасные имена Аллаха — Имена Бога, которые, согласно мусульманской теологии, делятся на три группы в соответствии с присущими Ему тремя классами свойств, или атрибутов: 1.— от­рицающие (исключающие противоположное свойство): Единый (не имеющий сотоварищей, лишенный множественности), Вечный (не имеющий начала во времени) и т.п.; 2.— сущностные (характеризующие Бога самого по себе, независимо от Его отношения к созданным им тварям): Всеведающий, Всевидящий, Всеслышащий, Говорящий; 3.— дей­ственные (вы­ра­жающие отношение Бога к своим тварям): Создатель, Питающий, Воскрешающий, Вседаритель и т. п.

Прощальное паломничество Мухаммада (Хадж аль-ва­даа) — хадж, который Пророк Мухаммад совершил в 632 г., незадолго до своей смерти. Именно тогда им были определены и наглядно продемонстрированы основные обряды хаджа, которые неукосни­тельно сохранялись на протяжении веков и остаются неизменными вплоть до нашего времени.

Ракат — один полный цикл мусульманской молитвы.

Рамадан — название 9-ого месяца мусульманского лунного календаря; считается священным, поскольку именно на 27 число Рамадана пришлось в 610 г. от р.х. ниспослание самых первых аятов-знамений Священного Корана.

Сáдака (букв. искреннее подаяние, благотворительная милостыня) — одно из ключевых установлений для организации общественной жизни мусульманской общины. Щедрая раздача садаки признается Кораном и Сунной одним из самых предпочтительных для мусульманина богоугодных дел. Наряду с исходным смыслом благотворительная милосты­ня, может означать еще и всякое доброе или благотворительное деяние.

Сáдакат аль-фитр — милостыня по случаю празднования окончания поста.

Салафизм (от арабского салаф — букв. предки, предшественники) — общее название приверженцев идейных мусульманских течений, которые так или иначе выступают с призывами ориентироваться на религиозную практику первой мусульманской общины праведных предков (ас-салаф ас-салихун), рассматривая предосудительными новшествами (бида) позднейшие нововведения, не согласовывающиеся, по их мнению, с установлениями Священного Корана и Сунны Пророка Мухаммада .

Салах ад-Дин аль-Айюби — в европейской, в том числе и русской литературе — Саладин (1138–1191). Один из самых знаменитых мусульманских правителей времен Крестовых походов, прославившийся успешным отражением агрессии крестоносцев. Его личное мужество, благородство и ум стали легендарными не только на Востоке, но и в Европе.

Санад (иснад) — цепочка передатчиков хадисов в Сборниках преданий о Пророке Мухамма­де , по которой аналитически выводится степень достоверности того или иного сообще­ния о нем .

Сахых (букв. достоверный, правильный) — название всякого Сборника преданий о жизни и деятельности Пророка Мухаммада , основанного на заслуживающих доверия источниках и удовлетворяющего требованию непротиворечивой достоверности.

Суджуд — простирание ниц с совершением земного поклона в мусульманской урочной молитве.

Сунна (букв. обычай [проверенный временем], образцовая практика, усвоенное предание, установленный [практикой] закон). В мусульманской литературе этот термин связывается прежде всего и преимущественно с Пророком Мухаммадом : Сунна Пророка , или просто Сунна, т. е. его жизнь и деятельность как высшие наглядные образцы для му­суль­манского общества, в целом, и для отдельно взятого человека, в частности. Отсюда Сунна Пророка Мухаммада оказывается вторым после Священного Корана источником законодательных и общественных установлений ислама.

Суннизм (от Сунна) ­— основное идейно-политическое направление в исламе, которому противостоит шиизм, возникший в результате раскола мусульман по вопросу о том, кому может принадлежать право на верховную власть — халифу, избираемому мусульманской общиной (суннитский подход), или же им может становиться лишь прямой потомок Пророка Мухаммада (шиитский подход).

Суфизм — истико-скетическое течение в исламе, возникшее в рамках его суннитской ветви в VIII–IX веках и окончательно сформировавшееся в X–XII веках в самостоятельное религиозно-философ­ское учение, которое, однако, не представляет собой единого целого, но существует в виде отдельных братств (тарикáт), нередко весьма далеких друг от друга идеологически.

Тавиль (букв. возвращение к истоку, к началу) — метод рационалистического или символико-аллегорического толкования Корана или Сунны.

Тáбиун (букв. последователи) — термин, служащий для обозначения мусульман, принимавших ислам не непосредственно от Пророка Мухаммада , а уже а от его спо­движников (асхабов) .

Таваф (букв. обход, хождение вокруг), в самом общем виде — приветственный обход вокруг Каабы; в конкретном терминологическом смысле — один из обязательных обрядов мусульман­ского паломничества — как малого (умра), так и большого (хадж); заключается в регламентированных строгими правилами обходах (против часовой стрелки) Каабы.

Таджсим (букв. воплощение) — представление Аллаха в телесном виде, отчего этот термин выступает по существу как частная конкретизация более общего по своему содержанию термина ташбих (уподобление).

Такбир — формула возвеличения Аллаха «Аллаху Акбар!» (букв. Аллах превыше!)

Тафсир (букв. толкование, разъяснение) — в широком смысле слова — толкование текста Корана; в узком, специальном — одна из важнейших самостоятельных отраслей мусульманско­го богословия.

Ташбих (букв. сравнение, уподобление) — термин, обозначающий представление Бога в человекоподобном виде; в более широком смысле обозначает любое сравнение Бога с чем-либо.

Умма (букв. община) — общность, под которой могут пониматься как различные локальные формы совместного проживания мусульман, так и весь Исламский мир в целом.

Уммий (букв. необученный, необучавшийся). В Священном Коране Пророк Мухаммад характеризуется как ан-набийю_ль_уммий, (Сура 7:157–158, то есть как пророк — не обучавшийся, необученный. Этот коранический эпитет, в самом общем своем употреблении означающий необученный, не обучавшийся, в частном, более узком смысле, естественно, допускает еще и логически возможный смысл не умеющий читать и писать. И вот именно такой потенциальный смысл рассматривается в традиционном мусульманском богословии как первостепенный, а выражение ан-набийю_ль-уммий трактоваться прежде всего как Пророк, не умеющий ни читать, ни писать, что само по себе не может не вызывать вопросов, если помнить, о ком идет речь. Более того, до начала своей Посланнической Миссии Пророк Мухаммад служил приказчиком у своей будущей первой жены Хадиджи, и трудно представить, чтобы такую работу мог выполнять неграмотный, абсолютно не умевший ни читать, ни писать; подобного рода вопросы усугубляются и тем, что до начала своего Пророчества Мухаммад , достигший к нему почти сорокалетнего возраста, уже занимал весьма и весьма почетное место в общественной жизни Мекки...

Но как тогда объяснить смысл данного эпитета, четко зафиксированного самим Священным Кораном? Представляется, что таким образом им подчеркивается истинность Пророчества Мухаммада и его Миссии как подлинного Посланника Бога, вдохновляемого только Божьим Откровением, ниспосы­лаемым ему лично, а не человека, который в результате обучения мог почерпнуть свое знание и мудрость из Божьих Откровений, ниспосылав­шихся людям через предшествовавших пророков и зафиксированных в соответствующих Писаниях, например, — иудеев и христиан. При таком понимании эпитета уммий применительно к Пророку Мухаммаду не столь актуальным становится поиск однозначного решения сохраняющегося до сих пор вопроса о том, умел ли он читать и писать. Доминантный и, подчеркнем, изначальный смысл эпитета заключен в утверждении того факта, что Мухаммад не обучался «пророческому ремеслу» у кого бы то не было, не получал свои знания через специальное изучение предшествовавших Писаний, но, будучи избранным Самим Богом на Посланнический подвиг, черпал их непосредственно из ниспосылавшегося ему Божьего Откровения. Именно так следовало бы, очевидно, понимать глубочайший смысл слова уммий — неграмотный как прежде всего не обучавшийся, необученный, хотя, конечно же, в обиходном дискурсе понятие неграмотный ассоциируется в первую очередь с необученностью человека чтению и письму. Но связано это в первую очередь не с сущностным значением этого понятия, а с тем, что чисто статистически частотность употребления слова неграмотный в смысле не умеющий читать и писать превосходит частотность других возможных и не менее важных для него смыслов, например: неграмотный игрок, неграмотный водитель, неграмотное поведение, неграмотная позиция, неграмотное условие, экологическая неграмотность и т.п.

Умра — малое паломничество в Мекку, совершаемое на практике в любое время года, хотя предпочтительными считаются три месяца: Рамадан и следующие за ним Раджаб и Зу-ль-хиджа. Совершение умры считается актом личного благочестия мусульманина и, в отличие от хаджжа, необязательно.

Устаз (букв. учитель, наставник; профессор; мастер) — широко употребляется как эпитет вежливости при обращении.

Факих — богослов-законовед, знаток богословско-правового комплекса. Это слово восходит к термину фикх (букв. глубокое понимание), служащему для обозначения комплекса богослов­ско-право­вых наук.

Фатиха (букв. открывающая) — Первая (начальная) Сура (глава) Корана, текст которой, состоящий из семи аятов-знамений, читается в начале всякой молитвы мусульманина, широко употребляется в качестве молитвенного, используется в охранительных амулетах.

Фетва (фатва) — богословско-юридическое заключение, даваемое с позиций исламского закона (шариата) духовным предстоятелем мусульманской общины или целого государства в отношении какого-либо социально-правового акта или казуса.

Фикх (букв. глубокое понимание) — комплекс мусульманских богословско-правовых наук.

Хадж — паломничество в Мекку, причисленное к одному из столпов (аркян) ислама. Вместе с тем, в отличие от других четырех столпов — шахады (свидетельства веры), пятикратной ежедневной молитвы, закята (очистительного взноса с имущества в пользу мусульманской общины) и поста в священный месяц Рамадан — обязательность хаджа не абсолютна, но обусловлена материальными и физическими возможностями человека (см. Коран, Сура 3 — «Се­мейство Имрана», аят 97).

Хадис (букв. новость, известие, рассказ, повествование) — Священное мусульманское предание о словах и деяниях Пророка Мухаммада , служащее поучительным примером для мусульман. Хадисы считаются вторым после Корана источником права, на них построена Сунна Пророка , т.е. законодательные и общест­венные идеи и установления, выводимые из его образцовой жизни, явившейся наглядным воплощением на практике идей и принципов ислама.

Различается три вида хадисов с точки зрения степени их достоверности: достоверные (сахых) — те, что имеют непрерывный иснад (цепочку надежных передатчиков от самого Пророка Мухаммада или его ближайших сподвижников; добротные (хасан, джеййид) — те, в иснаде которых обнаруживаются какие-нибудь лакуны, и, наконец — слабые (даиф), у которых обнаруживаются и другие недостатки.

Халиф(ы) — преемник(и) Пророка Мухаммада в качестве одно­временно духовных и светских руководителей государства и общества. Первых четырех халифов из числа ближайших сподвижников Мухаммада (Абу Бакр, Омар, Осман и Али), выбранных по воле молодой мусульманской общины (уммы), сунниты считают праведными халифами (аль-хуляфа ар-рáшидун). Их образ жизни и посупки считаются образцовыми примерами и частью Сунны.

Халифат (от араб. Хиляфат) — арабо-мусульманское государство, возглавлявшееся халифами, т.е. духовными и политическими правопреемниками Пророка Мухаммада .

Ханафизм — строгий религиозный монизм, являющийся главным принципом исламского вероучения. Термин восходит к арабскому слову ханиф, обозначющему набожного человека, убежденно и непоколебимо придерживающегося строгого едино­бо­жия (таухид). В Свя­щенном Коране ханифом назван пророк Ибрахим (Авраам). Именно восстановление в первоначальных основах его религии и входило в главную задачу Посланнической Миссии Пророка Мухаммада .

Хасанийские чтения — получили свое название в честь покойного Короля Хасана II, осно­вав­шего их. Регулярно проводятся во время Великого мусульманского Поста, приходящегося на Рамадан 9-ый месяц мусульманского лунного календаря, который считается священным, поскольку в 610 г. от р.х., 27 числа этого месяца, произошло ниспослание Пророку Мухаммаду самых первых фрагментов Священного Корана..

Хасиды — представители одного из самых пуританских течений в иудаизме, возникших в Польше в середине XVIII века; отличаются исключительной консервативностью в вопросах идеологии и норм повседневной жизни.

Хиджра — переселение Пророка Мухаммада и его сторонников из Мекки в Медину (Йасриб) в 622 г. после его многолетнего противостояния с мекканцами, не принимавшими его мусульманской проповеди. Хиджра сыграла решающую роль в распространении ислама. При втором праведном халифе Омаре (Умаре) ибн аль-Хаттабе аль-Фаруке (ок. 585–644) была принята за отправную точку нового (мусульманского) летоисчисления, основанного на лунном календаре с длиной года в 354 дня.

Шайтаны — злые духи, враждебные Аллаху и людям, обреченные вместе со своим господином Иблисом аш-Шайтаном на адские муки после Дня Суда.

Шариат (букв. прямой, правильный путь) — основной мусульманский Закон, выводимый прежде всего и главным образом из Священного Корана и Сунны Пророка Мухаммада .

Шейх (букв. старец, старейшина,) — в самом общем значении титул патриарха семьи, рода или племени; почетное прозвище крупных религиозных авторитетов, знатоков богословских наук, глав суфийских братств и торгово-ремес­лен­ных корпораций, наставников и учителей. Для некоторых выдающихся деятелей Исламского мира этот титул стал непременным атрибутом, например, выражение два шейха означает двух великих собирателей хадисов — шейха аль-Бухари и шейха Муслима.

1 Малашенко А. В. — Исламское возрождение в современной России, М., 1998, стр. 7.

2 Г. Гегель — Работы разных лет в двух томах; М., 1973, т. 1, стр. 47.

3 Здесь и далее, в декоративных скобках дается изображение клише традиционного мусульманского славословия «Да благословит его Аллах и приветствует!», обязательного при каждом упоминании Пророка Мухаммада .

4 Витгенштейн (Witgenstein) Людвиг (1889–1951) — австрийский философ.

5 «Мурад» по арабски значит «нечто желанное» — прим. ред...

6 Dionysia — в Древней Греции празднества в честь языческого бога Диониса.

7 Букв. «Сахарного праздника», как именуют в Турции мусульманский «Праздник разговения».

8 Полное название книги: «Книга поучительных примеров и сведения из истории арабов, персов, берберов и других современных им могущественных народов». Все сочинение состоит из семи томов.

9 Факт, хорошо известный врачам, служащим в НАТО: во время моего очередного медосмотра в 1983 г. мое обыкновение регулярно молиться было с одобрением приравнено к ежедневному совершению физических упражнений.

10 Всемирное католическое объединение, основанное в 1928 г. в Испании и ставящее своей задачей организацию образцового предпринимательства и труда, которые служили бы утверждению христианских добродетелей.

11 Коран, Сура 9 — «Покаяние», аят 51.

12 Первый призыв (азан) — это сигнал о наступлении времени молитвы, второй (икама) — сигнал о ее непосредственном начале.

 



Контактная информация

Об издательстве

Условия копирования

Информационные партнеры

www.dumrf.ru | Мусульмане России Ислам в Российской Федерации islamsng.com www.miu.su | Московский исламский институт
При использовании материалов ссылка на сайт www.idmedina.ru обязательна
© 2024 Издательский дом «Медина»
закрыть

Уважаемые читатели!

В связи с плановыми техническими работами наш сайт будет недоступен с 16:00 20 мая до 16:00 21 мая. Приносим свои извинения за временные неудобства.