§ 5. РАЗНООБРАЗИЕ ИЗМЕРЕНИЯ ЛЕВАНТИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Что такое ливанец (левантиец в широком смысле)? Когда вопрос возникает в такой форме, сразу же приходят на ум политический и идеологический аспекты проблемы в ее религиозном, национальном и светском измерениях, а также другие фундаментальные слагаемые личности ливанца, то есть антропологические, географические и исторические.

Вопрос о сущности и природе ливанца должен быть изучен под углом зрения связи индивида с обществом и культурой, что требует накопления научных данных из области психологии, социологии, антропологии и философии цивилизаций. По мере же расширения гносеологического поля анализа личности ливанца в культурно-историческом аспекте начинаешь чувствовать себя плавающим в бескрайнем море недоумений и гипотез. Данное исследование поэтому есть лишь общий подготовительный подход для уяснения некоторых характерных черт этой личности с учетом двух главных факторов, формировавших в широком плане и в некоторых частностях характер ливанца и особенности его культуры. Это — география и история Ливана.

Средиземное море омывает все побережье Ливана. Неровности горной цепи являются его восточными границами. Полноводная Великая река протекает на Севере. Многочисленные реки и источники разбросаны до самой Рас-Накуры. Эти границы иногда сокращались, иногда расширялись. Они определяли географические пределы деятельности ливанца, удерживая его у себя или под влиянием обстоятельств побуждая к эмиграции. Он уезжал, чтобы вернуться или навсегда остаться на чужбине. Они защищали его от внешних нашествий, и он пересекал их, отправляясь в плавание навстречу торговым и культурным завоеваниям.

Место и вехи жизни ливанца

Особенности места наложили печать на древнюю и новую историю Ливана, манеру одеваться и гастрономические привычки его жителей. Высокие горы, глубокие долины и зияющие пропасти, умеренный климат и многообразный цивилизационный опыт ливанцев принесли Ливану в средневековом мире славу страны-убежища.

На склонах гор Ливана и среди его ущелий родились набожность ливанцев и смирение перед высшим, Всеполнейшей и Всемогущей Сущностью. На вершинах его гор созидались храмы и святилища в честь богов и мощные крепости для местных владык и для завоевателей. Его деревья, травы и почва почитались за святость и вошли в Тору как песнь ее замечательных песен. Кедр с гордостью отдавал себя в руки созидателей великих храмов, кораблестроителей и зодчих, в руки умельцев, изготовлявших мебель для знати. Винограду его и винам была присуща сакральность в глазах почти всех религий, свет которых озарил пределы ойкумены.

География сказалась и на иных чертах характера ливанца, таких как благородство и пылкость, выражающихся в богатейшем языке его танцующего тела, в поэтическом, литературном и художественном воображении, и особенно широко — в заразительной страстности его песен.

Оптимистическая настроенность ливанца хорошо проявляла себя в дни мира. Когда же, уходя от внешнего насилия, ему приходилось скрываться на склонах гор, в глубоких долинах или на пустынных равнинах, ее сменяли негативные эмоции — чувство тоски, замкнутости, пораженчества и отчаяния.

Общение между ливанцами на протяжении истории не было, естественно, столь интенсивным, как в настоящее время.

Это явление уходит корнями в географию. Высокие горы прочно изолировали друг от друга различные районы Ливана. Трудности сообщения между ними мешали общению, сотрудничеству и единению ливанцев.

В каждом из районов были свои ценности, свои объекты культа, свои диалекты, свои виды социальной организации и экономической деятельности. Так сформировались два типа личности: прибрежный и сельский.

В деятельности первого преобладали торговля, обработка металлов, кораблестроение, культура. Его движущими началами были динамизм и неизменное стремление ко всему новому. Мир узнал о Ливане через представителей прибрежного типа, соприкасавшихся со средиземноморскими и иными цивилизациями. Жители побережья прославились энергичностью ведения торговли и высокой культурой. Торговля требует «хитрости» и умения понимать другого, предполагает общение на языковом и культурном, бытовом и религиозном уровнях. Прибрежному типу принадлежит наибольшая заслуга в интернационализации культуры ливанца на ряде исторических этапов.

В занятиях личности второго типа преобладало земледелие. Ее отличали культовый консерватизм, неизменные бытовые привычки, фольклорный характер культуры и социальная замкнутость.

Личность прибрежного типа не была отрезана от тихой сельской глубинки. И личность сельского типа не пребывала в изоляции от влияния иных культур. Она сберегала новые культурные ценности, которые впитывала в себя личность прибрежного типа, особенно на этапах, когда представители этой последней вынуждены были спасаться бегством от своих воинственных соседей или иностранных захватчиков. Личность прибрежного типа отмечена еще одной важной чертой: она выполняла роль главной линии обороны для жителя побережья, гор и внутренних равнин. Личность сельского типа находила в городах прибежище в дни войны и приют в дни мира, ибо города имели средства защиты, совершенствовавшиеся по мере развития военного дела, и были главными торговыми рынками, центрами развития ремесел и средоточием образованности. И таким образом главное бремя сохранения ливанской этнической общности легло на плечи личности сельского типа.

Личность сельского типа до сих пор сохраняет старые привычки в еде, питье и одежде и элементы народной культуры, тогда как прибрежный тип, пребывающий в городах, предпочитает одеваться «по-западному», потреблять гамбургеры, пить виски и курить сигары, слушать разнообразную западную музыку, а его интеллигентный слой наслаждается эстетическими ценностями западного театра и изобразительного искусства.

Однако оба типа личности обладают общими знаменателями, проявляющими себя в цивилизованности, практическом складе ума и широте воображения — мифологического, творческого и делового.

И все же привязанность к своей земле и своим корням, и вместе с нею — представление о национальном чувстве, неодинаковы у всех ливанцев. Формы такой привязанности изменяются от одной общины к другой в зависимости от их силы или их слабости. Сам фактор множественности и различия общин на ливанской земле, над которой не было единого централизованного политического управления, не всегда служил источником соперничества и столкновения в борьбе за власть. И все же, как ни процветал наш край, как ни был связан воедино своим местом в пространстве, каким бы умеренным ни был наш политический климат и огромной — наша способность служить другим, на земле Ливана не образовалось общности людей, которых объединяло бы национальное чувство, взвешенное представление о самих себе и энергия разума, нацеленная на использование наших ресурсов. Таково одно из звеньев слабости ливанца как субъекта истории, и такова диалектика борьбы за самосохранение между типами личности, обобщенными в нашем «ливанце», в которой факторам места принадлежит не последняя роль.

Почитание человеком своей истории скрывает великую тайну его привязанности к своей земле и своим корням. Это отношение определяет его сущность и опыт, формирует культурную память. Культурная сущность Ливана, как и другого государства, зависит от отношения его жителей к своей истории.

Любой взгляда на историю складывается из двух борющихся между собой факторов. Один из них — реалистический и объективный, другой — надуманный, мифологический и идеологизированный. И в представлении об истории Ливана сталкиваются между собой, смешиваясь, реалистическое прозрение и «затуманенное» видение, интегрирующее традиции всех общин, которые когда-либо жили на ливанской земле. История Ливана не творилась одной эпохой, одной общиной, одной цивилизацией. Она — плод всех эпох, всех общин и всех культур, которым дали приют его время, его пространство и его люди. Любая попытка устранить одно из слагаемых его исторической сущности, уменьшить его роль, или наоборот, придать ему большую важность, выражает субъективистский, «затуманенный» взгляд на историю.

Согласие существует лишь в том, что история Ливана в своем развитии проходит через четыре главных круга — древний, средневековый, новый и новейший. В этой связи нужно привлечь внимание к тому, сколь трудно изучать фрагменты этой «окружности». За каждым из таких фрагментов или составляющих — горы фактов, рассказывающих об отчуждении или согласии между людьми, их взаимном приятии или взаимном отрицании, о мире или войне между ними.

Финикийское или ханаанское измерение

Наша древняя история являет собой первый главный круг. Богатая событиями и охватывающая широкое культурное пространство, она по-прежнему озаряет своим светом наше ощущение принадлежности к древнейшей цивилизованной части мира. Многие из ливанцев все еще находятся в состоянии сильного цивилизационного опьянения, уходящего истоками в коллективное бессознательное. Древнеливанская историческая личность блестяще проявила себя на практическом и интеллектуальном поприщах. И если слово «финикийский» означает по-арабски «могучий», «благородный», «великодушный», ливанцы, все ливанцы, вправе дорожить и гордиться этим измерением.

Финикийская цивилизация оставила печать на науке, культуре, торговле, праве и религии, творя будущее не только для Ливана, Сирии и стран Средиземноморья в целом, но и для всего мира. Ливанец со своей бьющей через край энергией устремился из нее к универсальности. Его титанический образ был предметом восхищения для поэтов, философов и ученых. Аристотель считал цивилизацию Восточного Средиземноморья достойным подражания примером развития культуры. Он отмечал простоту нравов его жителей, широту их ума, распространенность торговых связей, силу мифологического воображения. И в то же время, описывая «цивилизованные страны», удивлялся бесстрастности и тупости европейских народов того времени.

В середине и конце бронзового века мир ознакомился с плодами финикийского гения, проявившего свое умение в плавке металлов и изготовлении их сплавов, в частности бронзы, производстве стекла, в гончарном деле, работах по золоту, серебру и слоновой кости, в ткачестве и производстве красок, изготовлении музыкальных инструментов. Об искусстве финикийских умельцев говорил Гомер, вспоминая попавшее ему в руки серебряное блюдо из Сидона: «В мире нигде не найти столь изящной и тонкой работы».

Факторы, которым финикийский Ливан обязан своей универсальностью, можно свести к следующим:

Во-первых, приоритет в формировании абстрактного языкового сознания — изобретение нового алфавита и тонкой лингвистической системы, которая, будучи передана миру, позволила человечеству приступить к письменной фиксации своей истории.

Во-вторых, новаторство в области торговых отношений и в кораблестроении, не говоря о глубоком понимании искусства мореплавания и астрономической науки, что сказалось на развитии торговли в Средиземноморье и за его пределами.

В-третьих, исполненная гуманности мудрость в области права, литературы и философии, оставившая четкий след в греческой мысли и далее — в великой эллинистической цивилизации, влияние которой ощущается во всем мире.

В-четвертых, приверженность такому типу религиозности, которая, открывшись в поклонении богу Илу, помогла формированию начал единобожия и в дальнейшем оставила отпечаток на источниках некоторых боговдохновенных средиземноморских верований.

Римско-византийское измерение

Ливанская слагаемая религии, торговли, промышленности, литературы и науки на восточном и иных берегах Средиземного моря не особенно пострадала от исчезновения кучки небольших финикийских государств. Ее активность и влияние сохранились и в обширных просторах второго главного исторического круга, где в мышлении стало преобладать религиозное созерцание космоса и человека. Начала такой эволюции восходят к первым векам новой эры, когда христианство пробудило интерес людей к вопросам нравственности, исповеданию веры, к мысли о спасении и соединении с всесовершеннейшим Всевышним. Тогда унаследованный от римской традиции культ бога Ила, благовествующего мир, добро и красоту, слился с почитанием божественности Великого Христа.

Сердце и дух Ливана оживились верой в византийскую эпоху, когда христианство целиком заполнило пространство его религиозного сознания. Этот период длился от конца первой трети четвертого столетия до конца первой трети седьмого. На всем его протяжении интенсивно развивалась духовная жизнь. Открывались монастыри. Строились церкви, сочетавшие элементы восточного и римского архитектурных стилей. Открылся простор для иконописи и христианского искусства вообще. Религиозный фактор господствовал над всем в период, который философы цивилизаций назвали «веком веры». Отцы церкви в качестве религиозных идеологов заложили основы нравственного христианского сознания.

Именно в этот период в ливанском, как и во всем левантийско-сирийском ареале, утвердились фундаментальные принципы православия, которое не только сохранило чистоту и прочность ранней антиохийской церкви, но и пробудило христианское сознание левантийской, особенно ливанской общности, призывая людей укреплять веру и гордиться их левантийским, точнее арабским происхождением, а также открывая простор для света цивилизации, где бы ни находился его источник, на Западе или на Востоке. Хотя римская цивилизация, как и, в особенности, ее восточная, византийская часть, жила душа в душу с цивилизацией левантийской, ливанские и сирийские общины уже в первые века новой эры стремились к самостоятельности и самоутверждению. Тогда возрождением арамейско-сирийского языка было разбужено их национальное языковое сознание, носители которого не только приняли христианство, но и стали распространять его в мире.

Мусульманское измерение

С приходом ислама случилось то, что случилось. Ислам пришел сначала единым, затем разделенным на множество толков, направлений и сект. Та или иная община, сформировавшаяся на том или ином этапе, находила себе светских и духовных вождей, вербовала сторонников, создавала догматику, устанавливала связи с соседями. И всякий раз, когда разгоралась борьба за земную власть между христианскими и мусульманскими общинами, и та и другая сторона использовали в своих целях сакральное как самое разрушительное оружие.

В средневековом, а затем новом историческом круге, ливанская общность пребывала в тени столицы арабо-мусульманского мира. Мусульманской слагаемой принадлежит видная роль в изменении лица Ливана и обогащении его сущности. Ей удалось создать удивительную структуру, в которой мусульманский элемент слился с множеством других цивилизационных элементов, пребывавших в регионе, который называли «Благодатным полумесяцем». Ислам включил ливанца в свои далеко идущие цивилизационные планы и помог утвердить арабский язык в качестве инструмента общения ливанцев между собой и средства связи Ливана с миром.

В этой связи нельзя проводить различия между арабом-христианином и арабом-мусульманином с точки зрения их исторического наследия. И тот, и другой испытали влияние эллинистической, персидской, индийской и китайской цивилизаций. Хотя руководителями александрийской школы, а также школ Харрана, Нисибина и Рухи были в основном ассирийцы, и им принадлежит главная роль в распространении эллинизма на восточном побережье Средиземного моря, этот факт не вызвал неприятия у мусульманской цивилизации, которая сама вобрала в себя элементы эллинизма и впоследствии наилучшим образом использовала их в своем блестящем цивилизационном развитии.

Ислам в Средние века держал в руках бразды исторической инициативы, и некоторые ливанцы избрали новую веру. Но общий ход событий был таков, что центры принятия важных решений оказались далеко от Ливана, и ему была определена, или он сам определил для себя роль средоточия немногочисленной общины, отличной от окружающего ее мусульманского большинства. И хотя многие покидали его пределы, а иные религиозные и этнические группы занимали их место, большинство жителей Ливана не пожелало расстаться с землей своих предков, ее духовностью и ее культурой. И они сохранили свою веру, придерживаясь различных левантийских направлений христианства. Одни из них при этом избрали ориентиром модель сосуществования и мирного, солидарного и братского сотрудничества с арабо-мусульманской общностью, другие в различные периоды ливанской истории полагали ориентиром римско-византийскую, или западную, модель. Дистанция между ними могла увеличиваться или уменьшаться, но стрелка ливанского компаса неизменно возвращалась к полюсу общения и сотрудничества ливанцев с их левантийским, прежде всего арабским окружением, имеющим мусульманское большинство.

Итак, пережив многие государства и многих правителей — царей, султанов, эмиров, и завоевателей — франков и турок, затем европейцев, Ливан неизменно утолял жажду из источников арабо-мусульманской культуры, и доисламской, и постисламской.

Нельзя отрицать роли, которую ислам в лице суннитской, шиитской и друзской общностей, других мусульманских конфессий действительно выполнил, расширив множество слагаемых, из которых формируется личность ливанца-христианина, и обогатив ее содержание. Ислам с обилием его духовных и цивилизационных источников, являет собой исключительный этап развития иных цивилизационных процессов в нашем средневековом и новом историческом круге.

Поэтому многие из наших современных христианских мыслителей признают справедливость слов митрополита Жоржа Ходра, который однажды сказал: «Все мы — приверженцы ислама». И сказал в другой раз: «Я — продукт цивилизаций, которые сменяли друг друга на этой земле с начала истории, оставив всем нам в наследство мусульманскую цивилизацию».

Ислам в девятом и десятом веках новой эры действительно помог арабизации левантийских христиан, в том числе ливанцев. Темпы арабизации ускорились в турецкую эпоху мусульманского халифата.

Маронитское измерение

Маронитам в седьмом веке по разным причинам пришлось бежать из центральной Сирии и укрыться в горах Ливана, где они весьма прочно закрепились. Маронитская община исповедует христианство особого толка, и само ее название ассоциируется сегодня с Ливаном. Более пяти веков она поддерживает религиозные и культурные связи с Западом, и ей мы обязаны «вестернизацией» многих черт ливанской личности. Ее влияние в культуре Ливана, как и прежде, питает ливанский национализм. В ее глазах любое ограничение этого влияния равносильно разрушению Ливана, т.е. слиянию его с арабским окружением.

В конце девятнадцатого и в первой половине двадцатого века просвещенная христианская интеллигенция сыграла важную роль в пробуждении арабского национального сознания не только в Ливане, но и на просторах Арабского Востока и Арабского Запада. С ее помощью идеология арабизма приобрела современный характер. Как могла, она стремилась помочь ливанцу, как и любому арабу, улучшить его жизнь и прививала ему ценности современной цивилизации. Однако ее светско-националистический пыл быстро угас, как только просвещенная мусульманская интеллигенция встала под знамена арабизма. В этой связи Ясин аль-Хафиз подчеркивает: «Мусульманские интеллигенты, примкнув к движению арабского национализма, явно отступились от своей светской демократической сути».

Фактор материальной культуры

С развитием средств сообщения, техники и науки, с попытками Запада модернизировать весь мир ливанец, как и араб или иной сущий на этой планете, приносится в жертву космической глобализации. Вначале ее приводили в движение два локомотива — капиталистический и социалистический. Сегодня скоростной либеральный экспресс стремится увлечь за собою весь мир, стирая любые различия между людьми и формируя их в один человеческий состав, навязывая всем отличающуюся одним измерением цивилизацию потребления.

Этот джинн, поклоняющийся науке и технологиям в их самых разных формах, стал, вырвавшись из бутылки, пожирать расстояния между континентами и заглатывать время, играть нами, как куклами, и заполнять собою мир наших чувств. Ему мы обязаны глубокими потрясениями в культурном сознании всех, в том числе нашем культурном сознании. И все же наш джинн, какой бы страшной ни была сила его технологических мускулов, не смог подмять под себя мир исторических, культурных и личностных ценностей человека. Реакция на его натиск и сопротивление ему возникли на самом Западе, как и за его пределами.

Потому скажем: материальный элемент потребления является одним из важных факторов формирования личности современного ливанца. И все же проблема сохранения традиционных левантийских ценностей в той или иной мере волнует многих наших сограждан.

Уверуем в философию различия

Таковы в общих чертах главные составляющие личности ливанца. Прибавим к их числу приверженность идеям сирийского национализма или национализма ливанского. Если еще привнести сюда общую мудрость, общий разум и дух, общую веру в единство Бога, личность эта станет по-настоящему зрелой, вспомним бессмертные слова Аристотеля: «Счастье человека — в выборе средней философии и умеренности в делах».

Средняя философия по природе своей враждебна гегемонизму, фанатизму и насилию. Ее позиция ясна. Что может противопоставить силе угнетаемая общность? Она замыкается в себе, вооружаясь косными догмами, или ищет помощи на стороне. Там, где политика не является общим делом, а разуму не хватает разумности, появляются силы, ищущие крупных ссор. Большинство стремится к сохранению своей гегемонии, меньшинство — к открытости и взаимодействию с другим.

Ливанец будет мудр, если поймет важность поддержания равновесия между интересами большинства и интересами меньшинства, между их культурами, и поддержит принцип развития на межобщинном уровне разумного, терпеливого, спокойного и демократического диалога. Характерными чертами нашей сущности в новейшее время стали разнородность в системах образования, различие в подходах к мирским и религиозным делам, анархическая множественность в нашей культуре, фанатизм и раскол в обществе, склонность к междоусобицам и межобщинным спорам. Не настало ли время возвыситься до прозрения, которое показало бы, что лицо культуры Ливана — множественность и разнообразие на всех уровнях, и в духе этого разнообразия стараться воспитывать себя? Вступим же на путь «философии различия» между нами, где каждая сторона отдаст лучшее, что у нее есть, не притязая на превосходство над другою, признает ее отличия и будет гордиться ими, великодушно оставит ей место рядом с собой и будет искать позитивного взаимодействия с нею!

Мишель Шиха, крупный мыслитель и либеральный демократ, к которому многие из нас были несправедливы, говорит: «Прошли века со времени катастроф и переворотов в нашей жизни, и не осталось ни следа от завоевателей и завоеваний. Но мы существуем. Мы — место, чья природа дает приют всякому, откуда бы он ни пришел. На нашей земле появлялись и исчезали цивилизации, менялись верования, культы, обряды и языки. Наша страна прежде всего — средиземноморская, и, как находящаяся посредине, она чувствует, чем живет окружающий ее мир.»

Добавим, что наше ощущение универсальности станет еще более полным, если окрепнут наши арабские и левантийские корни, которым мы стремимся придать силу глубокой связью с ценностями демократии, рационализма и справедливости.