§ 6.ИСЛАМО-ХРАСТИАНСКИЙ ДИАЛОГ В АРАБСКОМ ЛЕВАНТЕ: СОСТОЯНИЕ И НАДЕЖДА

В течение последнего десятилетия двадцатого века в мире обострились, приобретя крайне насильственные формы, противоречия и конфликты межрелигиозного и межнационального характера. Крушение прежнего миропорядка и окончание холодной войны совпало по времени с активизацией правоэкстремистских сил в Западной Европе и в Соединенных Штатах. В Азии и Африке столкновения снова вспыхнули там, где, казалось, уже погасли их вулканы. На Международной конференции под названием «Наука анатомирования террора», состоявшейся в Осло (Норвегия) в сентябре 1990 года, известный российский писатель Анатолий Рыбаков предупредил, что новая многополярность, установившаяся в мире, не ведет к отступлению ненависти, а, наоборот, создает благоприятную почву для ее усиления. В электронном мире, опутанном паутинной сетью компьютеров, где торговые операции не прекращаются двадцать четыре часа в сутки, а информация распространяется беспрепятственно и безостановочно, местный национализм, кажется, разрывает на части ту «мировую деревню», в которой все мы живем, — от бывшей Югославии до республик Кавказа, от Кашмира и Афганистана до Сомали, Конго, Руанды, Бурунди, Сьерра-Леоне и т. д., где одно за другим рушатся многорелигиозные, многонациональные и даже многоплеменные государства. Раскол на межрелигиозной и межнациональной основе усиливается не только в Азии и Африке, но также и в Европе (Ирландия, Испания, Бельгия), странах Восточной Европы и даже в Северной Америке (Канада). Иностранные монополии (обгоняющие по темпам экономического роста национальные государства) ограничивают возможности местных правительств развивать национальную экономику, опутывая их плотной сетью международных интересов и нужд, из которой им нет исхода. Таким образом, если верно, что перемены, происходящие в мире, ведут нас к взаимозависимости и взаимному сближению, то не менее верно и то, что всемерная защита различий (культурных, исторических, религиозных, языковых), позволяющих нам сохраниться в качестве особых человеческих сообществ, является насущнейшей необходимостью. Личность человека определяется символами, несущими элементы различия. Фрейд дал этому явлению название «нарциссизм мелких различий», ибо, каковы бы ни были по величине символы этих различий, самый малый из них помогает нам оставаться самими собой.

С учетом сказанного, в подходе к проблеме диалога между христианством и исламом нужно иметь в виду следующее:

Современная западная цивилизация не является цивилизацией христианской. Европа приписывает свое Возрождение разрыву с религией, а отсталость мусульманского мира — роли, которую религия выполняет в частной и общественной жизни.

Ислам — это не арабы. Мусульман-неарабов больше по численности, и они шире распространены в мире. Есть коренные арабы-немусульмане. Потому диалог между христианством и исламом — это не диалог между арабами и Западом. В научном и нравственном отношениях мы должны быть свободны от принципов лже-диалога.

Обсуждая наши взаимоотношения, мы, как и Запад, забываем об арабах-христианах и игнорируем роль, которую христиане играли в прошлом и могут сыграть в будущем, как связующее звено, а не просто меньшинство, угнетаемое нами и используемое Западом. Мы и Запад, забывая об арабо-христианском присутствии, совершаем не только ошибку — мы совершаем преступление нравственного и научного порядка, не понимая, что христиане являются коренной, органической частью нации. У нас, по крайней мере в определенных кругах, принято рассматривать арабов-христиан как пятую колонну Запада в сердце нации. Всем, кто подпадает под статью, выносится обвинительный приговор. Запад же совершает преступление, злоупотребляя фактором религиозной принадлежности: арабов-христиан — часть арабского большинства — пытается превратить в меньшинство и предлагает им защиту, дабы придать видимость законности вмешательству в наши дела от их имени, но без их согласия и даже вопреки их воле.

Арабский мир обладает особенностями, которые неизменно превращают его в объект иностранного вмешательства. Эти особенности таковы: мусульманские, христианские и иудейские святыни в Палестине вообще и в Иерусалиме в частности; стратегически важное положение между Востоком и Западом; природные богатства, прежде всего нефть и доходы от нее; многочисленное население, отличающееся религиозным и этническим плюрализмом. Если возникновение этого плюрализма восходит к религиозно-цивилизационному наследию региона, то сохранение его с распространением ислама — к фундаментальному религиозному фактору: ислам не проводит различия между арабом и неарабом с этнической точки зрения, а в религиозном плане признает боговдохновенность христианства и иудаизма, так же, как и ислам восходящих к Ибрахиму, да будет с ним мир. Сущность, а не только терпимость мусульманской веры, позволила немусульманским и неарабским общностям сохранить себя и свои особенности на протяжении веков в рамках мусульманского государства, или государств, сменявших друг друга в регионе. Из момента благодати этот плюрализм превратился в момент казни лишь после того, как внешние силы (в первую очередь — Западная Европа) стали использовать арабов-христиан в качестве плацдарма для проникновения в регион. Страдания меньшинства (либо из-за непонимания мусульманами ислама, либо из-за дурного применения его норм, либо одновременно по той и другой причине) совпали с выдвижением претензий европейских государств на региональную гегемонию. Беря меньшинства под свое покровительство, внешние силы использовали их беды для продвижения своих интересов. При утверждении основ и целей диалога нам, мусульманам, нужно проводить различие между христианином-арабом и христианином-неарабом. Диалог между арабами-христианами и арабами-мусульманами есть встреча между сынами единой нации — представителями единой цивилизации и единого этноса. Мы живем одной жизнью, и у нас — общая судьба. Религиозные различия — часть нашего общего цивилизационного наследия, нашей истории и нашей культуры, которую отличает плюрализм во всех его формах и проявлениях, религиозных, конфессиональных, расовых и языковых.

Мусульманская цивилизация сформировалась в итоге взаимодействия культур тех народов, которые были сплавлены в горниле единой нации, сохранив, однако, свои особые черты. Динамика интеграции в мусульманской цивилизации не получила бы развития, если бы наш Закон не запрещал расовой дискриминации и если бы Люди Книги не рассматривались как люди веры. Если динамика интеграции — одна из важнейших особенностей мусульманской цивилизации, то динамика отчуждения — одна из характерных черт цивилизации западной. Это предмет для особого исследования.

С такой преамбулой мы приступаем к проблеме диалога между христианами и мусульманами в Ливане.

Любой диалог — это поиск истины во взглядах другого, поскольку абсолютной истиной не обладает никто. Убежденность, что один из нас прав, не значит, что другой совершает ошибку. Диалог воспрещает игнорировать или преуменьшать важность мнения любой из сторон. Не будь различия, не было бы и диалога.

Диалог в Ливане принимает различные формы:

Диалог жизни, означающий внимание к Другому, понимание его корней и признание отличий, налаживание совместного бытия на основе взаимопонимания и дружбы.

Диалог труда, то есть совместная общественная и экономическая деятельность, межличностное общение. Так происходит устранение социальных барьеров, возникает общность интересов, крепятся личные отношения.

Диалог спора — дискуссия на идейно-мировоззренческом уровне. Цель его — не выработка единого мнения, а приход к пониманию позиций друг друга, метод — не акцент на различиях, а поиск того общего, что есть во взглядах сторон.

Диалог опыта, включая религиозный опыт. И здесь цель — не переход к исповеданию веры другого, а усвоение той истины, что другой может иначе поклоняться Господу.

Ливанское общество состоит из восемнадцати духовных семей (конфессий), в том числе четырнадцати христианских церквей и четырех мусульманских толков. Это значит, что в Ливане присутствуют все исторические христианские церкви и все мусульманские толки, и все они держатся своих корней, проповедуют свои учения и дорожат последователями. Эти конфессии присутствуют в Ливане не только духовно, но и на гражданском уровне. У каждой из них — свои нормы гражданского состояния, свои школы, свои университеты, свои общественные институты: больницы, сиротские приюты, дома престарелых, спортивные и скаутские клубы и даже символы и флаги, характеризующие конфессиональную принадлежность.

Правда, что ливанцы (исключая армян) — этнически однородны и говорят на одном, арабском, языке. С точки зрения религиозного плюрализма, Ливан — уникальное явление на Среднем Востоке. Дело не в том, что иные арабские общности не плюралистичны в религиозном отношении. Дело в том, что плюрализм в Ливане существует при соблюдении точно выверенного количественного равновесия между христианами и мусульманами, уважении этого равновесия в ходе выработки политических решений, при признании юридического равноправия каждой, христианской или мусульманской, конфессии.

Столь специфическая и сложная общественная структура могла стать источником блага для Ливана, как и источником его проблем. Ливан как набирал силу от плюрализма, так и страдал от него.

По окончании кровопролитной войны, обрушившейся на Ливан (1975–1989), ливанские парламентарии встретились в Таифе под патронажем Саудовской Аравии, Марокко, Алжира и при согласии Сирии. На этой встрече была принята новая Хартия национального согласия. Возможно, важнейшее из ее положений — это пункт о «незаконности любой власти, которая будет препятствовать согласию жить сообща». Принятие этого документа было здоровой инициативой, которая помогла залечить раны, нанесенные гражданской войной, восстановить государство и его институты. Государство оказалось на пороге гибели из-за краха фантастических программ урегулирования и непрекращающихся агрессивных действий Израиля

Первое: о внутренних трудностях

Важнейшим из законодательных актов, принятых Палатой депутатов Ливана после изменения Конституции в соответствии с принятой в Таифе новой Национальной хартией, является закон о всеобщей амнистии за военные преступления. Виновные получили иммунитет от судебных преследований и наказаний. После войны они были окружены ореолом геройства, превратились в национальные символы. Многие из них стали министрами и депутатами, ничуть не изменив своих убеждений. Под предлогом всеобщего национального примирения в государственную администрацию и даже в органы безопасности были включены участники сражавшихся между собой военизированных формирований. И так в процессе реконструкции Ливана были совершены две ошибки:

Перемещение «баронов» войны в кресла политиков. Естественно, они не изменили взгляды, которые в свое время привели их в окопы.

Игнорирование необходимости мер, которые укрепили бы взаимопонимание между представителями поколения, разделенного войной, как и принадлежностью к различным культурам. Не было сделано ни единого шага для избавления от взаимных предрассудков, поощрения культуры диалога и открытости. Слабость, которой отличался Ливан, облегчала использование его в качестве открытой арены регионального и международного противоборства. Такое положение дел сохранялось до окончания в 1991 году холодной войны и созыва в том же году встречи в Таифе. В следующее десятилетие существовала хорошая возможность укрепить национальный иммунитет против рецидивов регионального и международного противоборства. Мы не смогли ее использовать, и теперь нужно с удвоенной энергией стремиться к приобретению такого иммунитета. Без этого не справиться с трудностями, которые снова угрожают нам.

В числе наших внутренних трудностей — отсутствие четкой разделительной линии между демократией и конфессионализмом, то есть между правами гражданина и правами члена религиозной общины. Известно, что в трудных условиях принимаются плохие законы. Нормы и порядки, лежащие в основе ливанской демократии, — плод трудных условий, в которых страна пребывала в течение полутора десятилетий. Дело не в самом конфессионализме. Первая Конституция принимала его как временное явление, нынешняя — как явление переходного порядка. Переход на более высокий уровень демократии требует промывания мозгов целому поколению. Этого не достичь решением сверху. Для этого нужен свободный выбор. Демократия победит в Ливане, если новое поколение избавится от комплексов и оков прежних обязательств, которые время от времени дают о себе знать либо под влиянием злоупотреблений, либо в результате эмоциональных срывов, выглядя в одно и то же время и чем-то новым и уже вышедшим из моды, и чем-то привлекательным и чем-то отталкивающим, и необходимым и совершенно ненужным, и мы становимся похожими на алкоголика, который видит вред, что приносит ему его пристрастие, но не обладает силой воли для того, чтобы самому освободить себя от конфессионального опьянения.

Принятая в Таифе Хартия национального согласия утвердила принцип разделения мест в Совете министров и в Палате депутатов поровну между христианами и мусульманами независимо от колебаний в их численности. Была достигнута устная договоренность о конфессиональной принадлежности лиц, занимающих три высших государственных поста. Принято решение создать Национальный комитет для изучения путей избавления от политического конфессионализма, однако с одной принципиальной оговоркой, лишающей законности любое действие, противоречащее согласию жить сообща. Очевидно, что главная цель национального согласия — не создание идеального или близкого к идеальному демократического устройства, а обеспечение условий для того, чтобы жить сообща, даже если устои такой жизни не соответствуют общедемократическим принципам.

Можно сказать, что Ливану предстоит выбор между идеальной демократией и идеальной миссией. Многие страны движутся в направлении какой-либо из форм идеальной или близкой к идеалу демократии. Но Ливан больше других способен выполнить именно идеальную миссию — создать условия для того, чтобы составляющие его духовные семьи могли действительно жить сообща. Это не означало бы ни пренебрежения общими фундаментальными принципами демократического устройства, ни наивных уступок конфессиональному соглашательству. Это значит, что Ливан мог бы, не оставляя усилий по демократизации своего политического устройства в соответствии с принципами совместной национальной жизни, помочь утверждению этих принципов в других плюралистических обществах, близких или далеких от него. Демократии легче утвердиться в однородном обществе (мононациональном, едином по религии, культуре и языку), чем в сложном по составу, разнородном. Обществу, сложному по составу, нужна такая форма демократии, при которой каждая из его составляющих реально ощущала бы свою особую роль. Демократия, не уважающая различий, даже и в их нарциссизме, ущербна, извращена и лишена духовности. Проблема Ливана — в том, что людям предлагают такие демократические лозунги, которые внушают им мысль, будто только с их помощью они добьются желаемого успеха. Эти позиции, однако, ничего не меняют в их жизни. Воображаемый успех хуже поражения. Политика — не искусство возможного, а превращение необходимого в возможное.

Важно укрепить общество на основах, воспитывающих в людях готовность принять другого таким, каков он есть, уважая его право на отличие, основах, которые побуждали бы к поиску истины во взглядах другого. Общество, страдающее дальтонизмом, видящее только себя, свои принципы и убеждения, не может быть демократическим. Плюрализм, будучи укоренен в обществе, то есть понят и принят в образовании, культуре и общественной жизни, создаст преграду, которая защитит от превратностей времени. Плюрализм показной построит хрупкую стену, которая рухнет при первом же ударе или первом противоречии.

Второе: внешние трудности

Ливан пережил не одну разрушительную агрессию, не одну войну. Сама сущность его национального бытия входит в противоречие с израильской программой переустройства Среднего Востока путем изменения географической карты региона от Пакистана до Марокко на расовых, религиозных и конфессиональных основах. С мыслью об этой программе Израиль разжег в Ливане смуту, дохнув на него отравленным дыханием, в надежде расколоть ряды ливанцев, помешав им жить сообща. Выход Ливана из этой смуты унитарным государством и появление здоровой формулы совместного бытия, вопреки нанесенным стране увечьям, — хорошая предпосылка для создания такого регионального арабского сообщества, которое способно разрушить безрассудные израильские планы. Ливан предстает местом испытания формулы сосуществования мусульман и христиан. На судьбу его национального согласия и совместного бытия оказывают влияние подъемы и спады в мусульманско-христианских отношениях, что использует в своих интересах как Запад, так и Израиль. Их интриги особенно усилились по окончании ливанской войны, хотя нужно было залечивать, а не бередить раны!

Есть еще один внешний фактор, представленный набирающими силу экстремистскими движениями, использующими в качестве прикрытия лозунги ислама. Такие движения вызывают беспокойство христиан, проживающих в арабских и других мусульманских странах. Это беспокойство, естественно, наиболее остро ощущается в Ливане. Нельзя ни игнорировать его психологического воздействия, даже влияния на деловую активность, ни преуменьшать его значение для судьбы национального согласия в Ливане.

Увеличение числа эмигрантов среди арабов-христиан, каковы бы ни были тому причины, социальные или экономические, побудило духовных вождей восточного христианства встретиться на Кипре 23–24 декабря 1998 года для обсуждения этого вопроса. Такая встреча на уровне высших церковных иерархов Востока не созывалась в течение 1400 лет.

Христианская эмиграция ставит под вопрос будущее христианства на Востоке, затрагивая проблему христианско-мусульманских отношений и, соответственно, судьбу ливанского согласия.

Египет, Сирия, Иордания, Ирак, Судан, Ливан… Постепенный исход христиан затрагивает все эти страны. Однако больше всего от бегства их страдает колыбель Христа — Иерусалим и Вифлеем. Исход такого масштаба не имел прецедента в истории. Его не сравнить даже с исходом периода окончания Крестовых походов. Численность христиан в Иерусалиме уменьшилась с 30 тысяч в 1948 году до 15 тысяч в 1967 году (захват Иерусалима Израилем), составляя всего 8 тысяч в настоящее время. Обеспокоенность христиан своим будущим ставит под вопрос формулу их сосуществования с мусульманами. Поскольку Ливан принял эту формулу и следует ей, он особенно болезненно реагирует на чрезвычайные обстоятельства, нарушающие ее уравнения и соответствия.

Внешние факторы, которые лежат в основе планов, направленных на пересмотр политической карты Среднего Востока, взаимодействуют с факторами внутреннего порядка — показателями состояния национального оздоровления, в котором все еще находится Ливан, переживший долгую мучительную болезнь. Такое взаимодействие мешает Ливану перейти от оздоровления к исцелению.

Исходя из изложенного выше, скажем: успех диалога, взаимопонимания и совместного бытия в Ливане — не только национальная ливанская цель. Это — цель общеарабского и общечеловеческого масштаба. И для ее осуществления надо поставить себя выше метаморфоз в ливанском характере и перипетий региональной политики. Национальное братство христиан и мусульман в Ливане — не только долг, налагаемый требованиями совместного бытия и необходимостью защититься от смут. Это — веление судьбы, высокогуманный выбор и благородная цель, выражающие всемирность миссии Ливана.