Изучение места рождения имамов показало, что подавляющее большинство (77%) из них родились в сельской местности, что указывает на крестьянские корни уральского духовенства 1930-х гг. Родившихся в городской среде немного — 4% имамов родились в уездных городах, еще 2% в губернских центрах. Влияние таких традиционно исламских центров как Казанская и Уфимская губернии — незначительно. Оттуда вышли лишь 6% уральских имамов. В то же время 69% имамов родились в других, преимущественно, уральских регионах и всю жизнь прожили и работали в родных местах. Только 12% имамов родились не в тех регионах, где работали в последующем. По 19% мусульманских священнослужителей данные отсутствуют.

Диаграмма 3

Социальное происхождение, % от общего числа

К сожалению, в анкетах слабо отражено социальное происхождение мусульманских священнослужителей. Имеются сведения лишь по 27% имамов, включая 13% потомственных священнослужителей и 14% тех, кто вышел из крестьянской среды. Тем не менее, учитывая сведения табл. 1, можно предположить с высокой долей вероятности, что процент выходцев из крестьян значительно выше. Это объяснялось тем, что в дореволюционный период мулла был наиболее уважаемым человеком на селе, и если человек обладал высокими моральными качествами и односельчане избирали его муллой, то это означало, что он получал дополнительный почет и уважение.

Диаграмма 4

Национальный состав имамов Урала, % от общего числа

Данные по национальному составу имамов уральского региона представлены в базе данных довольно полно, что позволяет провести полноценный анализ этой составляющей социального облика изучаемой группы. Национальный состав имамов, с одной стороны, довольно пестрый, а с другой, достаточно монолитный, поскольку почти все они — представители поволжско-уральской группы родственных друг другу в языковом и этническом плане тюркских народов. Почти отсутствует центрально-азиатский компонент за исключением 2% казахов, родившихся в приграничных с казахскими степями аулах Оренбургской и Тобольской губерний. Интересно то, что ни один этнос не является доминирующим. Данные диагр. 3 более объективно отражают ситуацию и указывают на то, что из среды сибирских татар вышло немало представителей мусульманского духовенства. Также в выборке представлены мишаре, ичкинские (Зауралье) и чепецкие (север Вятской губернии) татары по 1%. Таким образом, мусульманское духовенство Урала полностью состояло из народов, традиционно проживающих в регионе.

О семейном положении имамов и количестве детей в их семьях сложно сказать что-то определенное, т. к. эти данные практически отсутствуют в изученных источниках. Имеются сведения лишь по отдельным муллам, и эти данные указывают на то, что брачное поведение имамов имело вариативность. Первая категория — женатые, но бездетные — среди них: мулла юрт Малые Акияры Тюменской области Курманов Каюм и троицкий имам Зиятдин Рахманкулов, женатый вторым браком. Вторая категория — женатые и с небольшим числом детей — в их числе: имам с. Чечкино Тюменской области Хафиз Имашев, который воспитывал троих детей, свердловский мулла Имай Муфтахов, имевший 1 ребенка. Третья категория — многодетные отцы — среди них: ахун г. Екатеринбурга Гифран Рахманкулов, тюменским — имам Ибрагим Бурундуков и мулла Юрт Амерзянских Фазыл Шафиков, имевшие по 6 детей, а также имам-мухтасиб Уральской области, впоследствии муфтий Габдрахман Расулев, который воспитывал 4 своих и 7 приемных детей. Третья категория — имамы, имевшие более 1 жены — это троицкий имам Мухаммед-Габдулахад Яруллин, у которого было 2 жены, и сибирский ишан Халил Халилов, который имел двух жен и восемь детей. К сожалению, отсутствие более полных данных не позволяет провести комплексный анализ изучаемой совокупности по данному параметру, но из приведенных примеров видно, что количество детей и жен в семьях уральских имамов было неодинаковым. И определялось двумя факторами. Во-первых, исламской традицией, поощряющей многодетность, а, во-вторых, финансовым благополучием муллы. Даже из приведенных примеров видно, что большие семьи, прежде всего, имели имамы крупных городских мечетей либо высокопоставленные священнослужители. Однако пример Фазыла Шафикова указывает на то, что и сельское духовенство было многодетным.

Диаграмма 5

Участие в общественной деятельности, в % от общего числа

Данная диаграмма свидетельствует о том, что уральские муллы опасались демонстрировать свою гражданскую позицию, лишь по необходимости участвуя в тех или иных общественных мероприятиях (83%), на которых их приглашали представители общественных организаций или верующие. В то же время имелось активное меньшинство (16%), которые как в дореволюционное время, так и в первые годы советской власти принимали активное участие в работе научных и общественных организаций. Среди них, например, ахун г. Челябинска, имам челябинской Ак-мечети Шариф Суярбаевич Суярбаев, который выступил одним из организаторов Челябинской губернской мусульманской комиссии помощи голодающим, созданной 9.12.1921 г., основатель мусульманской этнографической секции при Челябинском обществе изучения местного края, уполномоченный краеведческого музея по сбору предметов мусульманского быта[14]. Научной и литературной деятельностью занимались только 4% имамов. Столько же (4%) совершили хадж, успев сделать это до революции.

Диаграмма 6

Отношение имамов Урала к суфизму, в % от общего числа

18% уральских имамов являлись учениками (мюридами) либо наставниками (ишанами) суфийских орденов. Исламский мистицизм до революции был весьма распространен в регионе, особенно на Южном Урале и в Западной Сибири, благодаря тому, что именно через суфизм и при содействии суфиев ислам распространился среди башкир и сибирских татар, о чем было сказано в параграфе 1.1. Самым знаменитым уральским суфием был Зайнулла Расулев, — представитель ордена «Накшбандийа-Халидийа», имевший тысячи духовных учеников — мюридов по всей Российской империи. Неудивительно, что каждый пятый имам в 1920–1930-е гг. принадлежал к суфизму, постигая и распространяя ислам среди своих соотечественников с помощью суфийских практик. Можно сказать, что с приходом советской власти, гражданской войной и коллективизацией среди мусульман усилились эсхатологические настроения, благодаря чему исламский мистицизм на Урале укрепил свои позиции. Как отмечает пермский исследователь Г. Селянинова, «система взаимоотношений ишана и его учеников (мюридов) строилась на основе постоянно поддерживающихся личных контактов по типу «учитель — ученик». Ишан рассматривался как святой, стоящий между Богом и людьми, ему приписывались сверхъестественные качества. В реальной жизни ишаны проповедовали отречение от земного мира, отказывались от участия в работе, в особенности на советских предприятиях, заводах и в колхозах, что уже само по себе нарушало существующее советское законодательство»[15]. Именно поэтому муллы и верующие, связанные с суфизмом, находились под пристальным вниманием властей, т. к. представляли для них опасность. Органы НКВД не могли оставить без внимания антиколхозные высказывания уральских мулл, стоящих на позициях суфизма. Согласно свидетельским показаниям, осенью 1932 г. в гостях в доме Исламова Гиляза мулла д. Азигулово Шарифулла Валишев говорил: «В колхозах ведут работу против нашей религии, недавно правление колхоза постановило не праздновать наш праздник, этим самым сказали, что колхозник должен отказаться от своих религиозных убеждений, это насилие над религией»[16]. После таких слов многие крестьяне отказывались вступать в колхоз. А мулла д. Сызги Муфакар Шаяхметов в 1930 г. говорил: «Я это предвидел еще раньше, потому что мне это приснилось, и вот почти целый год я ждал, когда начнется это дело. Это начало конца нашего мусульманства, в колхозах не дадут веровать в Бога, а если кто их не будет слушаться, то таких «непокорных» будут отсюда выселять, вот это же предсказывается и в священном писании — в Коране»[17]. Но таких мулл, решавшихся открыто критиковать колхозы и советскую власть, было меньшинство. 76% имамов предпочитали не связываться с суфизмом и ограничивались лишь ведением своей повседневной религиозной работы.

Диаграмма 7

Духовная карьера имамов Урала, % от общего числа

Такая модель поведения — «быть тише воды, ниже травы» — характерна для большинства уральских мулл. Это вполне понятно, если проанализировать типы духовной карьеры имамов изучаемого региона. 84% из них всю жизнь проработали имамами сельских мечетей, как правило, в своих родных селах. Они не стремились к карьерному росту, были людьми набожными, простыми в общении, их устраивала та жизнь, которую они вели. Однако имелись представители активного меньшинства, которые вели большую общественную, научную и публицистическую деятельность, имели хорошее духовное образование и стремились повлиять на существующее положение, удержать народ в лоне религии. Это представители двух других типов исламских священнослужителей — имамы крупных городских мечетей (8%) и муллы, сумевшие сделать карьеру и дослужившиеся до званий ахунов и мухтасибов (8%).

Диаграмма 8

Образование имамов Урала, % от общего числа

Комплексный анализ духовного образования имамов 1930-х гг. также провести затруднительно ввиду отсутствия в первичных источниках соответствующей информации по 67% имамов. Занесенные в базу данных сведения являются либо примечаниями к анкетам репрессированных имамов, либо найдены в дополнительных источниках и литературе. Как видно из диаграммы, высшее образование имеет 9% имамов. В основном, они оканчивали российские медресе, такие как «Усмания» в Уфе, «Мухаммадия» в Казани, «Расулия» в Троицке, Ембаевское медресе в Тобольской губернии, и продолжали образование в учебных заведениях Стамбула, Каира, Дамаска и Бейрута. Это те же представители состоятельного городского духовенства, как правило, потомственные священнослужители, чьи семьи имели возможность оплатить их обучение за рубежом. 18% имамов обучались в средних учебных заведениях (включая 4% — не окончивших), причем как в средних медресе, так и в светских учебных заведениях. Начальное образование получили 6% имамов. При этом, сложно судить, учились ли они в мектебе либо в русско-башкирских или русско-татарских школах, которые активно действовали на Урале с конца XIX века. Кроме этого, в анкетах репрессированных мулл нередко встречаются такие определения как «неграмотный», «малограмотный» и т. д. Наличие в корпусе исламского духовенства 1930-х гг. определенного числа слабообразованных имамов может быть объяснено тем, что место арестованных или высланных священнослужителей занимали муэдзины либо, в крайнем случае, их односельчане, которые знали основы богослужебной практики и могли совершать обряды жизненного цикла, чтобы деятельность мусульманской общины не прерывалась. Вскоре после революции были закрыты многие медресе, поэтому мусульманское духовенство столкнулось с проблемой кадрового воспроизводства. В связи с этим, Мухтасибатское управление 4-го Горно-Заводского района Уральской области попыталось в 1925 г. поднять вопрос об «открытии 1,5 месячных курсов для пополнения знаний имамов и муэзинов»[18], однако, не получив на это разрешения властей, данная инициатива была снята с повестки дня.

Таким образом, в 1920–1930-е гг. большинство уральских мулл были по преимуществу выходцами из сельской местности, представителями трех крупных тюркских этнических общин Урала, людьми зрелого возраста (51,6 лет), работавшими в сельских мечетях, получивших различное по своей полноте образование и, в зависимости от своего благосостояния, имевших большую или маленькую семью. Они не вели активной общественной деятельности и занимали осторожную позицию по отношению к происходящим в стране событиям.

Тем не менее государство рассматривало их как своих идеологических противников. Уже с начала 1920-х гг. как общероссийские, так и уральские нормативно-правовые акты, выпускаемые органами государственной власти, были направлены на осложнение жизни и ограничение доходов представителей мусульманского духовенства. В качестве одного из направлений борьбы с исламом властями была избрана работа по ограничению преподавания мусульманского вероучения. Так, 3.01.1923 г. было принято постановление Наркомата просвещения РСФСР «О преподавании мусульманского вероучения». Затем 9.06.1924 г. вышло постановление Президиума Всероссийского Центрального Исполкома Совета рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов «О мусульманском вероучении». На его основании Наркоматом просвещения совместно с Наркоматом внутренних дел была разработана инструкция «О преподавании мусульманского вероучения среди восточных народностей, исповедующих мусульманское вероучение», утвержденная 27.07.1925 г. президиумом ВЦИК. Данные документы запретили преподавание религии в школе. В свою очередь, президиум УралСовета, рассылая последний документ по местам, подготовил собственную инструкцию, согласно которой: 1) посещать занятия могут только дети с 14 лет, окончившие школу 1-й ступени; 2) обучение допускается только в мечетях, которые по заключению органов просвещения и здравоохранения удовлетворяют всем санитарно-техническим требованиям; 3) с преподавателей берется подписка о том, что кроме вопросов веры, никаких других предметов они вести не будут; 4) преподавание должно вестись в часы по окончании занятий в советских школах[19].

Таким образом, представители мусульманского духовенства, для которых преподавание религии было не только одной из непосредственных обязанностей, но и источником дохода, было поставлено в жесткие административные рамки. В 1922 г. Уралсекции татаро-башкир при Уралбюро ЦК ВКП (б) было известно, по меньшей мере, о семи религиозных школах, которые действовали в Екатеринбургской губернии.

Таблица 2

Религиозные школы по сведениям Уралбюро ЦК ВКП (б)

Очевидно, школ было больше, однако, и имеющиеся сведения, приведенные в таблице, дают интересную информацию: из семи школ две были женскими, а пять — мужскими. Это следует из фамилий преподавателей, поскольку шариат предписывает раздельное обучение мальчиков и девочек. В двух школах преподавали муллы или члены их семей (С. Салимов и Бокташев), в пяти других — люди, не имевшие официального духовного звания, но обладавшие религиозными знаниями. Все школы были открыты в течение 1922 г., и в них обучалось значительное количество учеников (40, 48, 50, 95), хотя были и школы, в которых училось не так много детей (9, 17). Деятельность мусульманских школ вызывала большую озабоченность властей, в связи с чем, в середине 1920-х гг. и вышли указанные постановления, ограничивающие работу школ и преподававших в них представителей мусульманского духовенства.

По отношению к тем муллам, которые пытались преподавать основы ислама в обход действующего законодательства, применялась административная и уголовная ответственность. В середине 1920-х гг. на Урале проводилась целая компания по закрытию «нелегальных медресе». Вот один из многочисленных примеров. 21.01.1924 г. в административный отдел Екатеринбургского окрисполкома от председателя отдела облсовнацмен Тагирова и заведующего татаро-башкирским бюро Хасанкаева поступило следующее письмо: «Облсовнацмену по частным сведениям известно, что в некоторых частных домах для детей школьного возраста преподается мусульманское вероучение, т. е. догматы ислама. Преподаватель Каримов Ильфан. Преподает по следующим улицам: Усольцевская, 18, кв. Рахматуллина Бадри с 11 часов дня каждый день 5 человек учащихся, Фетисовская, 31, кв. Рахматуллина Гаяза до 5 человек. На основании постановления Центра, прошу принять срочные меры к закрытию этих клерикальных школ и привлечению к ответственности…»[21] В результате проведенной властями работы по ограничению религиозного обучения, преподавание ислама почти повсюду на Урале было прекращено.

В докладе имам-мухтасиба З. А. Касимова на съезде мусульманского духовенства 4-го Горно-Заводского района Уральской области, который прошел 5–7 сентября 1927 г. в Соборной мечети г. Перми, отмечается: «В нашем районе религиозных школ открыто очень мало, только в некоторых приходах, как то: Пермь, Кояново, Канабеки. Причины не открытия в других приходах: 1). Трудность получения разрешения на открытие. 2) Разрешение заниматься только один раз в неделю. 3) Подавание (в некоторых местах) вероучителей в суд (имеется в виду привлечение преподавателей к уголовной ответственности. — А. С.). Вот ввиду всего указанного население боится открывать религиозные школы»[22].

Закрытие школ привело к утрате мусульманским духовенством одной из статей своего дохода. Наряду с этим, значительное налоговое бремя, возложенное на мулл, и сокращение возможности обеспечивать себя и свою семью привычными способами, болезненно сказалось на социально-бытовом положении мусульманского духовенства Урала. В том же докладе имам-мухтасиб сообщает, что под ведением Мухтасибатского управления находится 54 служителя религиозных культов, из них 37 мулл и 17 муэдзинов. Положение большей части духовенства, особенно сельского, было весьма бедственным. Постоянное жалованье в размере от 20 до 120 рублей получали муллы лишь в 13 приходах, в двух приходах они не имели постоянного жалованья и жили только на добровольные пожертвования, собираемые несколько раз в год. А в остальных 32 приходах священнослужители не получали вообще никакого жалованья, кроме редких и немногих добровольных пожертвований и обеспечивали свое существование собственным трудом.[23]

Некоторые муллы, лишенные средств к существованию и опасавшиеся политических преследований, предпочитали добровольно отказаться от духовного звания. Каждый такой случай рассматривался властями как большая идеологическая победа, о которой тут же сообщалось в местной печати. Так поступил сын ишана Зайнуллы Расулева Абдулкадир Расулев, который до 1928 г. служил имамом VI-й соборной мечети г. Троицка. В 1928 г. одна из Троицких газет опубликовала его письмо: «Я, гражданин города Троицка, Абдулкадыр Зайнуллович Расулев, мулла 6-й мечети, с 6 июня сего года отказываюсь от должности муллы и выполнения всяких религиозных обязанностей, и решил прожить остальное время жизни собственным трудом, не обременяя и не затемняя граждан религиозным дурманом».[24] После этого он работал в различных учреждениях г. Казани. Но подобные случаи были единичными. Всего 3% уральских мулл добровольно отказались от сана.

С началом компании по закрытию мечетей в 1929 г., в ходе коллективизации и раскулачивания, экономическое положение мусульманских общин и духовенства стало еще более тяжелым. 6% уральских имамов были признаны кулаками, их хозяйства были раскулачены. О том, как происходил этот процесс, сохранилось немало свидетельств, опубликованных в современной мусульманской прессе и исторической литературе. Дочь раскулаченного имама Юрт Чечкинских Хафиза Имашева (ныне с. Чечкино Ярковского района Тюменской области) Халида Имашева вспоминает, что когда отец во время хлебозаготовительной компании был обложен пятикратным налогом и не сумел заплатить, в октябре 1929 г. к ним в дом приехали чекисты. И, объявив хозяйство кулацким, начали конфискацию имущества. «Их было трое, — вспоминает дочь муллы. — Все в военной форме. Несмотря на осень, в тот день была ясная и теплая погода. В наш двор, узнав о конфискации, сбежались соседи, следом стали подтягиваться люди со всей деревни. Мы жили в двухэтажном доме, который мой дед Шарафутдин построил моему отцу в его молодые годы, когда отец учился в казанском медресе «Мухаммадия». Милиционеры сказали, что заберут и скот, и дом, и все имущество. Чекисты выносили вещи на балкон и предлагали купить собравшимся внизу людям. Цену назначали сами. У людей, однако, не было денег. Махнув на них рукой, военные стали складывать все в одну кучу на первом этаже… мою шубу вместе с другими они положили под себя. Овец тоже погрузили в телеги, а они ревут, телята тоже, коровы, привязанные сзади арбы, тоже ревут. Глядя на них, мы все плачем, жалко ведь, растили их, мы с мамой стригли овец, сережки я им на уши одевала. Лошади не идут за ворота, тянут назад, чекисты бьют их кнутами».[25] Даже после конфискации мулла остался должен государству еще 13 рублей. Согласно архивным данным Ярковского райсовета, хозяйство семьи Имашевых до «раскулачивания» считалось середняцким и состояло из двухэтажного дома, бани, сарая, амбара, завозни, 2 лошадей, 4 коров, 4 голов молодняка, 8 овец. Как отмечает тюменский исследователь К. Кабдулвахитов, оставшаяся без средств к существованию семья жила на сборе дикоросов, летом собирала бруснику и на арбе отвозила в Тюмень, где, продав, покупала черный ситец. Жена муллы сумела сшить из этой ткани разутым и раздетым детям нехитрую одежду[26].

Аналогичной была судьба имамов в городах, которые после закрытия мечетей остались без средств к существованию. Описывая судьбу имам-хатыба IV мечети г. Троицка Мухаммеда-Габдулахада Яруллина, троицкие краеведы отмечают: «После закрытия мечети в 1928 г. его заставили оставить отцовский дом. Детей у него было много. Он был вынужден приспособить для жилья баню во дворе своего тестя Халиля-хальфы и жить там. Чтобы обеспечить свою семью, нанимался в городе на случайные работы»[27].

Диаграмма 9

Светская карьера имамов,% от общего числа

В этих условиях многим имамам, оставшимся без средств к существованию, пришлось осваивать светские профессии. Диаграмма, хоть и не отражает полную картину того, кем работали уральские имамы из-за отсутствия данных в первичных источниках, но все же позволяет сориентироваться в спектре профессий, которые пришлось осваивать имамам. Необходимо отметить, что многие имамы еще до революции и начала государственного давления на священнослужителей либо до занятия должности муллы, либо параллельно со своим духовным служением имели опыт работы в светской сфере, наиболее часто занимались преподаванием либо торговлей. Например, мулла д. Бакийково Ф. Багаутдинов[28] и мулла д. Азигулово Манчажского района Ш. Валишев[29] до того, как возглавить приход, работали учителями в сельских школах. А мулла д. Сызги того же района М. Шаяхметов параллельно с работой в мечети занимался торговлей мануфактурой и бакалейными товарами.[30] Однако, даже имевшие опыт работы в светской сфере, например, в качестве учителя, муллы после закрытия их мечетей вынуждены были осваивать совершенно другие профессии. 9% имамов Урала стали рабочими. Так, мулла г. Свердловска Г. Ш. Рахманкулов, работавший в начале своей карьеры преподавателем в Бирском уезде, после закрытия мечети в 1930 г. вынужден был работать землекопом на 5-м участке коммунстроя, резчиком на фабрике жестяных изделий мебельного комбината им. В. И. Ленина, сторожем, заведующим продларьком 1-го горторга[31]. Мулла Юрт Б-Эсаул Тобольского района Тюменской области Т. Нафиков после того, как вынужденно оставил духовное служение, работал истопником больницы в п. Яр-Сале Ямальского района. Его земляк — мулла юрт Епанчинских А. Шихов — трудился возчиком салехардского горкомхоза[32]. Такое же количество (9%) сумели устроиться преподавателями или заняться наукой, как имам Пермской соборной мечети, член Совета Улемов ЦДУМ Караматулла Айдаров, который в 1925 г. уехал в Самарканд, где до 1948 г. работал преподавателем Самаркандского государственного университета[33]. 1% имамов стали служащими. Например, мулла 3-й соборной мечети г. Троицка З. Рахманкулов после закрытия храма в 1932 г. уехал в Ташкент и работал до 1934 г. переводчиком в государственных органах, с 1937 гг. снова вернулся на государственную службу в качестве канцелярского и торгового работника[34].

Диаграмма 10

Перемена места жительства имамов Урала, % от общего числа (до прекращения духовного служения)

Из проанализированного ранее материала следует, что на Урале господствующим типом мусульманского священнослужителя были имамы сельских мечетей, опасавшиеся каких-либо перемен в своей жизни. Поэтому вполне логично, что они никуда не стремились уезжать из своих родных мест. Число таковых составляло 55%. Еще 2% перемещались лишь в пределах своей губернии по духовным либо частным делам. Однако была значительная группа имамов, 33%, которые совершали путешествия по разным губерниям. Это было связано либо с учебой, либо с военной службой, либо с назначением в новый приход. 4% имамов побывали за границей. Это сделано в дореволюционное время и, как правило, было связано с учебой в медресе Ближнего Востока либо с совершением хаджа. Однако после вынужденного прекращения духовного служения, множество мулл совершили путешествия в другие регионы и территории, проведенные не по собственной воле: кого-то сослали в лагеря в сибирскую тайгу или на север, кто-то уехал, спасаясь от репрессий.

Помимо экономического давления на мулл, власти вели активную идеологическую борьбу против мусульманских священнослужителей. Так, еще одной мерой борьбы с мусульманским духовенством стала дискредитация имамов в советской прессе, которая не прекращалась на протяжении двадцати лет. С этой целью применялись разные формы: во-первых, публикации о конкретных имамах и их антисоветской и антиобщественной деятельности, во-вторых, статьи о муллах без упоминания конкретных личностей, в которых мусульманские священнослужители представлялись нахлебниками, обманщиками, корыстными, жадными и недалекими людьми. Таким образом, создавался собирательный образ муллы, главной заботой которого было — собрать с верующих деньги или подарки во время мусульманских праздников и меджлисов (встреч, собраний) и удержать народ в невежестве. Анализ статей на эту тему в татароязычных газетах «Коммунист» и «Социализм юлы», издававшихся в Свердловске в исследуемый период, дают немало примеров этой дискредитационной политики.

Рассмотрим в качестве примера несколько подобных статей. В статье «На празднике Курбана» описывается праздничная молитва в одной из мечетей, на которой имам говорит: «Община мусульман, вот смотрите, в этот праздник Курбан приносите жертвоприношение, если вы будете все делать по религии и будете руководителям религии (муллам. — А. С.) подчиняться, будете слушать их слова, давать им пожертвования, то Аллах будет очень вами доволен». Когда же один из прихожан попросил муллу пояснить значение этого праздника и рассказать его историю, мулла с возмущением ответил: «Эй, дурак! Лучше покайся! Тебе не нужно разбирать дела религии. Если ты будешь об этом много думать, размышлять, то станешь неверным, выйдешь из ислама. У тебя появятся разные мысли, которые тебя запутают. Ты запутаешься и станешь неверным, будешь вечно гореть в огне». Тем самым делается намек на то, что муллы предпочитали держать народ в невежестве, дабы не уронить свой авторитет среди мусульман и избежать нежелательных вопросов. В конце статьи следует реплика со стороны комсомольца, присутствовавшего на встрече, в которой он призывает муллу удовлетворить интерес мусульман относительно истории праздника Курбан-байрам. Комсомолец прибавляет: «Ты не бойся, что останешься без бесплатного угощения!»[35]

В другой статье, которая называется «Было», автор по фамилии Ягудин размышляет о том, что в дореволюционные времена «муллы были очень большими и толстыми, они кушали бесплатно беляши, курицу, мясо, рыбу и другие продукты. Это все было. Они говорили на меджлисах (собраниях. — А. С.), похоронах и др. мероприятиях, что их [мулл] нужно кормить, давать им пожертвования». Во второй части статьи автор удивляется тому, что сейчас муллы худые. «А что же теперь что стало с хазратом? Почему он так похудел?» — задается вопросом автор и тут же отвечает: произошло это потому, что времена изменились, теперь муллы не могут обманывать народ. «Никто больше не верит сказкам про 8 уровней ада, это осталось в прошлом. Коммунизм открыл людям глаза, и люди стали тратить деньги на себя, сами стали хорошо кушать, а не кормить хазратов, которые их обманывали и наживались на этом»[36].

В другом номере газеты «Коммунист» помещена статья «Хазрат — самогонщик», в которой некий Фаттахутдинов описывает, как, идя по улице, он встретил жену муллы, которая несла увесистый пакет, в котором оказалось 2,5-литровая бутыль самогона. Автор статьи не поддался на просьбу жены имама «не позорить их перед людьми», пошел в дом к хазрату, в подвале которого обнаружил самогонный аппарат и написал на него жалобу с требованием привлечь самогонщика к ответственности по 140 ст. УК[37]. Далее следует реакция односельчан муллы: «А мы не знали об этом и, стоя за ним, читали намаз. После намаза давали ему садака (пожертвование, милостыня)». В конце статьи автор рассуждает о том, что вместо того, чтобы давать деньги мулле, лучше потратить их на строительство школ, которые бы дали людям знания и увели бы их от религии[38].

Подобные статьи призваны были пошатнуть авторитет имамов как духовных лидеров народа среди их единоверцев. Еще одним способом дискредитации имамов через газеты были карикатуры, сопровождавшие подобные статьи. Глядя на них, можно понять, какой цели добивались советские власти. На одной карикатуре мулла стоит перед собранием верующих и своими религиозными речами затуманивает мусульманам мозги, на другой -держа в руках книгу «Шариат», достает у молящегося мусульманина деньги из кармана, на третьей — пьянствует вместе с баем^[39], на четвертой — гонит в свое стойло корову или осла. Эти рисунки должны были показать, что муллы — богатые, жадные и вороватые. А на другой серии карикатур изображалось то, как следует поступать с муллой: бравый татарский коммунист в тюбетейке разбивает минарет на мечети, из которой со страхом выбегает мулла, на другом рисунке мулла сидит грустный возле мечети, превращенной в клуб, на третьем-муллу и бая тащат в суд или выпинывают из государственного учреждения, на четвертом рисунке мулла с ужасом смотрит на газету «Коммунист», которая публикует правду о нем, мулле. В подшивке газеты «Коммунист» есть целый цикл карикатур о том, как имама и его семью изгоняют из деревни, дразня, улюлюкая и обзывая нецензурными словами. Особенно много таких карикатур появлялось в юмористическом приложении к газете «Коммунист» антирелигиозном журнале «Шапи Агай», издававшемся в середине 1920-х гг. На обложке одного из номеров стоит величественный татарский крестьянин красного цвета с посохом-копьем, на которое нанизаны муллы и баи. Посыл таких картин был очевидным: осмеивать, оскорблять, изгонять и уничтожать мулл как классовых и идеологических противников (см. примеры карикатур в Приложении).

В 1930-е гг. тон статей стал еще более жестким, публикации перестали носить абстрактный и собирательный характер, и были направлены уже против конкретных мусульманских священнослужителей. «Руководители районной организации с. Озерки не обращают должного внимания на антирелигиозную пропаганду, поэтому муллы и их прихвостни получили широкую возможность продолжать свою грязную работу», — писал в июле 1937 г. журналист газеты «Социализм юлы». Далее автор статьи сообщал, что житель д. Янапаева мулла Фаизрахман Бикташев «устроил себе берлогу» в д. Верхний Ирек. «Он ходит из одного дома в другой, читает Коран, собирает саадака, ведет агитацию за религию». Мулла, по словам журналиста, рассказывал о том, что встречал женщину, вернувшуюся из загробного мира. А другой житель этой деревни, бывший муэдзин Хасфатулла Мансуров, выступал на общем собрании колхозников с контрреволюционными речами. «Подобными словами они пугают людей, агитируют народ за религию», — констатировал автор статьи.[40] Журналисты критиковали руководство ряда деревень за то, что муллы там спокойно ведут свою работу и даже занимают ответственные посты, например, как мулла Надый Мугаттаров, охранявший в колхозе «Красный Ишим» семенную картошку[41] или муэдзин Габдрахман Сафин, работавший продавцом в магазине д. Новый Бугалыш[42].

Также в газете сообщалось о том, что «мулла Валишов Хатип из д. Азигулово, представляясь дервишем, ходит по деревням, собирая отсталую часть населения в мечети, ведет агитацию против советского государства… Помощник муллы Хатипа, религиозный стервятник, Магасумов Зиатдин ведет открытую агитацию среди жителей Азигулово против уплаты налогов государству»[43]. Мулл, муэдзинов и активных верующих называли «воронами религии», «стервятниками», «религиозными прихвостнями», употребляли в их адрес ненормативную лексику. Поводом для обвинений в антисоветской пропаганде мусульманских священнослужителей чаще всего служила их религиозная деятельность: «Мулла Галаветдинов Кави из д. Новый Бугалыш… ведет агитацию за открытие религиозной школы», в той же деревне «муэдзин Сафин Габтрахман собрал деньги, чтобы Аллах дал дождь, на эти деньги купил барана и организовал праздник жертвоприношения»[44], свердловский мулла Маннаф Галимов «потихоньку читает джаназа-намаз (похоронный обряд), занимается имянаречением… приглашая на намаз, гаит (ураза-байрам)… готовит себе кадры»[45], бывший мулла Фаизрахман Закиров «через жену Фаузию поддерживает постоянную связь с Центральным Духовным управлением мусульман»[46]. Появление подобных статей не предвещало для мулл ничего хорошего и служило своеобразным сигналом того, что названные в них лица будут подвергнуты политическим репрессиям. Почти все упомянутые в статьях священнослужители были репрессированы: либо получили тюремный срок, либо были расстреляны.

Эти действия получили законодательное основание. 8 апреля 1929 г. вышло постановление Президиума ВЦИК «О религиозных объединениях», предусматривающее собрание религиозных обществ лишь с разрешения властей и запрещавшее заниматься им какой-либо иной деятельностью, кроме как удовлетворения религиозных потребностей верующих[47], Однако и на эту деятельность распространялись ограничения. Одновременно с этим в Конституцию РСФСР была внесена поправка, заменившая «свободу религиозной пропаганды» на «свободу религиозных исповеданий». С начала 1930-х годов стал активно обсуждаться вопрос о необходимости ускорения процесса изживания религии с применением административных мер.

В феврале 1930 года ЦИК и СНК приняли постановление «О борьбе с контрреволюционными элементами в руководящих органах религиозных объединений». Это положило начало открытому преследованию духовенства, которое осуществлялось 3 способами: экономическим, агитационно-пропагандистским и прямыми репрессиями. Почти все имамы Среднего Урала в 1930-м подверглись раскулачиванию, после этого они были обложены непомерными налогами, высылались на принудительные работы с конфискацией имущества.

Диаграмма 11

Количество арестов имамов Урала, в % от общего числа

Как видно из приведенной выше диаграммы, лишь 11% уральских имамов в 1920–1930-е гг. избежали политических репрессий. 89% были репрессированы, 7% подвергались наказанию дважды, а 2% трижды. Представители последних групп сначала раскулачивались, а потом по обвинениям в антисоветской пропаганде, шпионаже и др. стандартных формулировок тех лет подвергались более серьезным наказаниям.

Диаграмма 12

Характер приговора у имамов Урала, в % от общего числа

В отношении мусульманских священнослужителей применялись различные меры наказания. Данная диаграмма показывает, что почти половина (44%) уральских имамов были физически уничтожены советской властью — «тройки» приговаривали их к высшей мере наказания через расстрел. Пятая часть имамов были приговорены либо к ссылке (19%), либо к тюремному заключению (18%). Не исключено, что многие из них погибли, поскольку в использованных для составления базы данных источниках судьба имамов после отбытия наказания не прослеживается. Еще 2% подверглись лишь поражению в правах. Лишь 12% имамов избежали наказания[48]. Таким образом, политика по устранению имамов из общественной жизни, которые рассматривались как идеологические противники советского государства, проводившаяся в течение 20 лет, получила свое логическое завершение. Физическое уничтожение большей части имамов нанесло мощный удар по деятельности мусульманских общин. В некоторых местах функции мулл брали на себя простые верующие, крестьяне и рабочие, имеющие хотя бы минимальное религиозное образование, но впоследствии и они подвергались преследованию, поэтому в ряде городов и деревень Урала религиозная жизнь к концу 1930-х гг. практически прекратилась.

Диаграмма 13

Развитие политических репрессий в отношении имамов Урала в 1920–1940-е гг.

Данные этой диаграммы свидетельствуют о том, что репрессии в отношении имамов имели место на протяжении всего рассматриваемого периода и продолжились даже в послевоенное время. Если в 1920-е гг. репрессии носили единичный характер и широко освещались в печати, то их пик пришелся на годы большого террора, наибольшее количество дел рассматривалось в 1930 и 1937 гг. — 20 и 29% соответственно. В военные годы число репрессий против духовенства снизилось в связи с общей переменой политики государства в отношении религии, но в послевоенные годы вновь возросло.

Говоря о характере процессов против имамов, необходимо отметить, что они, как и др. процессы этого времени в отношении разных категорий населения, шедших по всей стране, носили ярко выраженный политический характер и проходили в форме компаний, сопровождавшихся разоблачениями в прессе. В качестве примера можно рассмотреть несколько наиболее громких дел. В 1933 г. на Среднем Урале проходил процесс, получивший название «Дело мюридизма». Данное дело представляло собой политический процесс, инициированный властями Уральской области против группы мусульманского духовенства и их последователей из Красноуфимского и Манчажского районов, обвиняемых в антисоветской пропаганде. Процесс был направлен не столько против духовенства и ислама, сколько против «кулацких остатков» (все участники процесса были раскулачены еще в 1930 г.). Следственными органами были выявлены факты религиозной деятельности ряда духовных лиц, носящих звания «ишанов, хазратов и мулл», которыми «усиленно ведется работа по укреплению религиозности трудящихся масс, путем создания особой секты в виде муридизма, индивидуально набирая себе последователей или учеников (муридов), давая им уроки из религиозного учения Магомета». Движение в 1931–1932 гг. приняло в этих районах широкий характер, в частности, только пять известных ишанов и хазратов приобрели в разных деревнях свыше тысячи последователей: 1) Абдулла-хазрат Хусаинов, приехавший из БАССР, около 400 чел. 2) Нурулла Хасанов, приехавший из Бардымского района, 200 чел. 3) Муфакар-хазрат Шаяхметов из д. Сызги Манчажского района — более 300 чел; 4) Бадретдин-хазрат Такиуллин и Абдрахман Вахитов из В.-Баякского с/совета Манчажского района по 80 чел. Из материалов уголовного дела следует, что наряду с активно проводимой со стороны священнослужителей работы по поднятию религиозности среди трудящихся, они вели и контрреволюционную работу: агитировали против советской власти и колхозного строительства, предрекали скорый конец света. В частности, свидетельские показания приписывают одному из обвиняемых следующее высказывание: «Наша мусульманская вера по писанию Магомета, перед концом мира будет такой ничтожной, какой она была в момент сотворения мира, мир перед концом взволнуется как море, вот сейчас эти времена настали, машины сейчас везде и всюду все делают, везде телефоны, мир связан проволокой, все это нам предсказывает о близком времени, когда кончится мир». По данному делу были арестованы 12 человек — имамов, а также раскулаченных крестьян, все участники процесса отказались признать свою вину. За антисоветскую пропаганду 17.06.1933 г. они получили от 3 до 5 лет заключения или ссылки в северные районы Урала[49].

С 1936 г. властями была предпринята еще одна широкомасштабная кампания по окончательной ликвидации духовенства[50]. Наиболее громким процессом этой кампании было «Дело о заговоре руководителей ЦДУМ», суть обвинений по данному делу сводилась к тому, что казый К. Тарджиманов под руководством муфтия Р. Фахретдинова якобы решил объявить о закрытии Духовного управления, для того чтобы спровоцировать выступления верующих против советской власти. Уже в ходе следствия были добавлены обвинения в связях руководства ЦДУМ с эмигрантскими организациями и разведками Японии, Финляндии и Германиями, мусульманским священнослужителям также вменялась в вину антисоветская агитация. Как отмечает С. Синенко, «арестовано было все руководство двух Духовных управлений, Центрального и Башкирского, а также некоторые из числа духовных лиц и прихожан. Одной из первых была расстреляна женщина-казый Мухлиса Бубинская. Позже к расстрелу приговорены ахун, член Ученого совета ЦДУМ Джахангир Абызгильдин и член Ученого совета Шараф-Шагар, муфтий БДУ Мутагар Камалетдинов» и многие другие имамы и верующие по всей стране[51]. Мусульманские священнослужители Среднего Урала также проходили по этому делу. Главными фигурантами выступили муллы Камалтдин Мусакаев и Маннаф Галимов, оба родом из Кунашакского района Челябинской области, переселившиеся в Свердловск после раскулачивания и работавшие сторожами на городском мусульманском кладбище на Васиной горке. Кладбище после закрытия молельного дома в 1930 г. стало центром религиозной жизни для городской мусульманской общины. В этот период на религиозные праздники там собирались более 2 тыс. верующих. Маннаф-хазрат организовал совет верующих, удовлетворял религиозные нужды населения, проводил намаз. Оба имама поддерживали тесные связи с ЦДУМ — муфтием Р. Фахретдином и его заместителем казыем К. Тарджимановым, из тех скромных средств, что им давали верующие как саадака, и пожертвования за исполнение религиозных обрядов, часть они высылали муфтию. В 1937 г. органы НКВД арестовали имамов. Они обвинялись в антисоветской пропаганде и связях с ЦДУМ. На вопрос о задачах, которые ставил ЦДУМ перед «советом», Галимов отвечал следователю Шарафутдинову: «Сбор денег велся на нужды ЦДУМ и на местные расходы, т. е. на расходы по содержанию муллы, молитвенного дома и т. д. Кроме того, ЦДУМ нам почти в каждом письме ставил как одну из ближайших задач — организацию мусульманской религиозной общины и выборы муллы, предполагалось, что эту задачу свердловские мусульмане обязаны выполнить и добиться от местного органа Советской власти юридического оформления. Мы эти вопросы ставили перед верующими, но за очень небольшим исключением стариков, нас никто не поддерживал, и мы законного «махалля» (религиозной общины) организовать не сумели. В части денежного сбора, мы эту задачу выполняли, сколько могли. Каждый праздник, т. е. в УразаБайрам и Курбан-Байрам в ЦДУМ через Мусакаева отправляли по сто и больше рублей».[52] В итоге, 61-летнего Маннаф-хазрата и 76-летнего Камалтдин-хазрата приговорили к высшей мере наказания — расстрелу. 8.09.1937 г. приговор был приведен в исполнение[53]. В 1937 г. немногим удалось избежать арестов, обвинения предъявлялись самые разнообразные. Так, имамы деревни Нижний Арий, чьи имена сохранила народная память, Мусабик-хазрат, Муфти-хазрат, Гайни-хазрат и Геннат-хазрат были арестованы как «троцкисты», вместе с бывшими купцами и зажиточными крестьянами их сослали в Сибирь[54]. Имам-мухтасиб Красноуфимского района Свердловской области Рафаил Сафин пересказывает семейную легенду, согласно которой его двоюродный прадед мулла д. Гайны Ачитского района Габдулхай Аминев (р. 1853) был арестован 10.06.1937 за то, что препятствовал закрытию мечети и ударил палкой человека, пытавшегося снять с мечети минарет[55]. Данные политические процессы над религиозными деятелями свидетельствовали о начале полного бесправия в религиозной сфере.

Диаграмма 14

Рассмотрение дел о реабилитации репрессированных имамов Урала

Тем не менее большинство репрессированных имамов впоследствии были реабилитированы. Единичные дела о реабилитации были рассмотрены уже в 1930-е гг., активное развитие этот процесс получил в годы хрущевской «оттепели» в конце 1950-х — начале 1960-х гг., что было связано с изменившейся политической ситуацией в стране, развенчанием «культа личности» и пересмотре сталинской политики, однако, в годы «застоя» он вновь ослабел. Пик реабилитации имамов пришелся на 1989 г., когда были пересмотрены дела свыше 30% имамов, подвергшихся репрессиям. Процесс продолжился в начале 1990-х гг. Это свидетельствует о сфабрикованности обвинений против мусульманских священнослужителей, т. к. главная цель советской политики в отношении данной категории населения заключалась в устранении их влияния на массы верующих.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод о том, что проводимая советской властью политика в отношении мусульманского духовенства, направленная на подрыв его влияния на массы, за 20 лет эволюционировала от законодательных ограничений, экономического и идеологического давления до физического устранения. Аресты и расстрелы имамов нанесли серьезный удар по деятельности мусульманских общин Урала. С уходом духовных наставников некому стало удерживать людей в лоне религии. Это наряду с закрытием мечетей и усиливающейся атеистической пропагандой заметно ослабило влияние ислама на массы.