Четыре тенденции в развитии
государственно-конфессиональных отношений в современной России

Морозов А. А.

В современном российском обществе существуют специфические условия и обстоятельства, определяющие развитие государственно-конфессиональных отношений и место религии в социокультурных процессах. Они создаются столкновением четырех разновременных и разнонаправленных тенденций, имеющих потенциал развития сегодня.

Первая тенденция связана с эпохой императорской России и берет свое начало в реформаторской деятельности Петра I, который ориентировался на западноевропейский опыт, но, в общем-то, получил специфически российские результаты. В России осуществлялась «дифференцированная секуляризация», которая затрагивала институциональные структуры общества. Русская православная церковь и другие традиционные конфессии были взяты под контроль государства. Не ставилась под сомнение роль религии в становлении и жизни личности. Но характер общественного развития изменился. Если в допетровский период Россия воспринималась как православное царство, обеспечивающее условия для спасения, то теперь Российская империя становится государством, которое имеет преимущественно земные цели. Оно должно обеспечивать безопасность и благополучие своих подданных. Высшей целью государства, как и в Европе, становится общее благо, понимаемое как процветание государства. Конечно, религия и церковь остаются под защитой верховной власти, но уже в силу того, что они выполняют специфические функции общего дела во имя общего блага.

Реформы Петра открыли новую главу российской истории. И были созданы совершенно иные условия для существования религии и церкви. Особенно это коснулось положения Русской православной церкви. Петр осуществлял церковную реформу, утверждая абсолютную монархию и абсолютный авторитет государства. Он поставил церковь на службу государству, подчинил ее общегосударственным задачам. В то же время были созданы условия для ее роста вместе с империей. А. В. Карташев отмечает десятикратный рост Русской церкви в синодальный период[1]. Причем этот рост был связан не только с простым приростом населения. Были значительны миссионерские приобретения церкви. Вместе с количественным ростом историк отмечает и «внутренне возрастание сил и форм жизни Русской церкви»[2]. Именно поэтому этот период и сложившиеся тогда государственно-церковные отношения представляются части прежде всего православно ориентированной общественности очень привлекательными. И их воссоздание не кажется чем-то невероятным. Подобный сценарий развития вполне возможен в рамках складывающихся отношений между государством и религиозными институтами, в которых последние оцениваются как полезные учреждения для достижения общегосударственных целей, провозглашенных Конституцией и связанных исключительно с государственным процветанием.

Вторая тенденция восходит к идее Святой Руси, России как православного государства. Речь идет о признании православия ядром российской цивилизации, в пределах которой могут развиваться и народы с иными религиозными традициями. Прямое увязывание благополучия России с развитием православия является сутью этой тенденции. Она имеет крепкие религиозные и философские корни: в концепции «Москва — третий Рим», в идеологии славянофильства и евразийства. Достаточно сильно она представлена и в современной православной среде. Однако проект моноконфессионального государства в поликонфессиональном обществе содержит в себе непреодолимые противоречия с точки зрения политических идеалов современности. Они неизбежно приводят к насилию.

В гораздо более ослабленной и более приемлемой форме эта тенденция выражается в признании особой роли традиционных религий в развитии страны. Часто органы государственной власти ориентируются на взаимодействие с традиционными религиями. В Указе Президента РФ от 3 июня 1996 г. № 803 «Об основных положениях региональной политики в Российской Федерации» указывается, что региональная политика должна обеспечивать «признание важной роли традиционной религии в воспитании чувства уважения и доверия между народами, веротерпимости»[3]. Но использование самого понятия «традиционная религия» вызывает разговоры о возрождении иерархии религий дореволюционного образца.

В системе аргументации сторонников этой позиции присутствует указание на опыт некоторых западных стран, в законодательстве и практике которых сочетаются гарантии свободы совести и плюрализма с признанием государственной или господствующей религии. В современной демократической Европе, в которой права и свободы объявлены священными и свобода совести не оспаривается, существует целый ряд государств, имеющих официальную религию. К таким странам относится Англия, Дания, Исландия, Финляндия. Статус государственной религии дает несомненные институциональные преимущества отдельным конфессиям и ставит их выше остальных. Возникает межконфессиональное неравноправие. Официальные церкви оказывают ощутимое воздействие на общественную жизни и получают серьезные преференции. В некоторых европейских государствах существует влияние официальной религии на правовую систему. Конфессиональное право может иметь прямое действие в правовой системе. Так, в частности, право англиканской церкви является составной частью английского права. В Ирландии католическое право приравнено к зарубежному праву, что также имеет правовые последствия для существования Католической церкви внутри страны и жизни самих католиков[4]. По крайней мере в десяти европейских государствах в школах, в том числе государственных и муниципальных, признается обязательный характер преподавания религии[5].

Достаточно своеобразная ситуация сложилась в Федеративной Республике Германии. В основном законе от 23 мая 1949 г. гарантируется принцип светскости, что предполагает нейтральность государства в вопросах религии, гарантии свободы совести, равенства граждан вне зависимости от религиозной принадлежности. В то же время религиозные общины Германии имеют разный правовой статус. Существуют церкви, обладающие статусом корпорации публичного права, что создает им ряд привилегий: гражданско-правовая действительность записей, сделанных при крещении и венчании; возможность устраивать на совместные с государством средства больницы, дома для престарелых, детские приюты и другие благотворительные учреждения[6]. Кроме того, государство обеспечивает религиозное обучение в государственных школах, а также взимает церковный налог по соглашению с церквями. Другие религиозные общины являются частными корпорациями и соответственно не имеют указанных привилегий. В России в среде так называемых традиционных религий такой опыт государственно-конфессиональных отношений представляется плодотворным и заслуживающим самого пристального внимания.

Третья тенденция восходит к советскому периоду нашей истории, времени торжества атеизма. Ее суть сводится к максимальной изоляции религии, ее решительному вытеснению из общественной жизни, избавлению от ее влияния людей. Предлагается законодательное отделение церкви не только от государства, но и от общества. Образцом здесь служит Постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 г. «О религиозных объединениях», согласно которому деятельность религиозных объединений была обставлена многими условиями и должна была сводиться только к совместному отправлению культа. Борьба против религии в Советском Союзе имела систематический характер, действовало несколько направлений антирелигиозной политики[7]. В одном из документов указывалось, что «церковники и сектанты изыскивают различные приемы для отравления сознания людей религиозным дурманом»[8]. В партийных документах религия трактовалась как антинаучная идеология, основанная на вымышленных представлениях о жизни природы и человека. Нетрудно заметить, что и сегодня значительная часть общества выражает такие взгляды, правда, лишенные репрессивного контекста.

И, наконец, четвертая тенденция связана с идеями либерального светского государства, обеспечивающая условия для существования мировоззренческого плюрализма на основе эгалитарности и осуществления свободы совести и ставящая любые религиозные убеждения и традиции в один ряд с другим подобными же убеждениями. В данном варианте исключается предоставление каких-либо преимуществ отдельным конфессиям вне зависимости от числа их приверженцев и их исторической укореннености в традициях народа страны. При этом религия вытесняется в сферу частных интересов граждан. Государство, объявляя свою равноудаленность от всех конфессий, перестает признавать за идеями и решениями, исходящими от религиозных институтов, какую-либо общественную значимость. Как следствие происходит постепенное удаление религии из общественной сферы. Религия становится частным выбором в частной жизни. В такой ситуации простая публичная демонстрация признаков своей религиозной идентичности начинает восприниматься как навязывание своих убеждений.

Возникают специфические коллизии вокруг деятельности религиозных институтов и жизни верующих. В частности, 31 марта 2010 г. в Бельгии парламентарии единогласно проголосовал за полный запрет на ношение в общественных местах на территории королевства мусульманской вуали, полностью закрывающей лицо женщины[9]. Формальным основанием такой меры является стремление обеспечить большую безопасность в обществе. Однако она оценивается в контексте тех процессов, которые имеют место во Франции уже более двадцати лет. Речь идет о так называемом деле о платках. Впервые оно возникло в 1989 г., когда директор колледжа «Габриэль-Авез» в г. Крейге во Франции запретил трем девочкам-мусульманкам посещать уроки с покрытой головой. В 1996 г. подобные санкции коснулись 23 девочек-мусульманок. В 2004 г. школьницам и студенткам запретили появляться на территории учебных заведений в хиджабах — мусульманских платках. В данном случае запрет коснулся и христианских, и иудейских одежды и символов. Здесь проявляются две проблемы. Первую хорошо сформулировала С. Бенхабиб. В деле о платках она видит «парадоксальную ситуацию, когда французское правительство вмешивается, чтобы навязать большую автономию и равенство в публичной сфере, нежели этого хотелось бы самим девушкам-мусульманкам». Государство берет на себя заботу обеспечить равенство даже путем вмешательства в жизнь религиозных сообществ и религиозных людей. Вторая проблема состоит в том, что, обеспечивая свободу совести и равноправие, государство готово полностью освободить общественное пространство от присутствия религии.

Все указанные тенденции в разной степени оказывают влияние на государственно-конфессиональные отношения и институциональное существование религии в России. Преобладание той или иной тенденции определяет интенсивность и глубину воздействия религии на общественные процессы и личность. В российском обществе сформировались группы, которые выступают проводниками той или иной тенденции.

Фактически наметилось преобладание первой и второй из указанных нами тенденций. Государство выражает заинтересованность в религии в качестве дополнительного ресурса собственной легитимации, с одной стороны, и эффективного инструмента решения ряда проблем — с другой. Значительная часть общества также видит в религии и особенно в традиционных конфессиях потенциал преодоления многих общественных недугов. Иными словами, проявляется определенный прагматизм в стремлении усилить влияние религии на общество. Со своей стороны, крупные конфессии, прежде всего православие и ислам, не прочь воспользоваться ситуацией для того, чтобы занять собственное значимое место в системе общественных отношений, получить возможности устойчивого роста. При этом религиозные лидеры начинают осознавать недостаточность простого количественного роста. Теперь ставится задача формирования религиозных жизненных установок, религиозного образа мысли и жизни у как можно более широкого круга людей.

Религия претендует на возвращение себе идеалообразующей функции. В этом случае общественно значимые ценности должны получить религиозное переосмысление. Это касается концепции прав и свобод человека, гуманистических идеалов всесторонне развитой личности, целей человеческой жизни и общественного развития. Вместе с тем речь должна идти исключительно о светском обществе, которое сегодня только и способно обеспечить реальное согласие между людьми.