Издательский дом «Медина»
Поиск rss Написать нам
Главная » Исламоведение, политология, международные отношения
Регионоведение: теория и практика /материалы научного семинара/
17.04.2009

Политическая модернизация в Японии: внешние и внутренние факторы успеха

А. И. Шейнфельд

 

В контексте теории модернизаций исследование японского сообщества выглядит двояко. С одной стороны, качественные переходы от одного типа общества к другому четко видны: такими модернизациями в японской истории стали так называемые «реставрация Мэйдзи» (60­е годы XIX в.) и послевоенное развитие Японии в XX в. Однако, с другой стороны, модернизации в Японии крайне специфичны в рамках теоретического определения: до XIXв. Япония являла собой чистый рецидивирующий тип; в последующий период вошла в число догоняющих государств; сегодня же является второй державой в мире по экономическим показателям. Тем не менее, японский опыт являет пример более чем успешного процесса модернизации в обоих случаях. Следует заметить, что в 1970­1980­е годы теория модернизаций была подвергнута критике как с эмпирической точки зрения, так и в теоретическом плане именно из-­за того, что многие утверждения противоречат историческим реалиям. Отмечалось, что попытки модернизировать общество зачастую не приводили к желанным результатам, нищету в отсталых странах не удавалось преодолеть, появлялись диктаторские режимы и т. п. Япония же в нашем случае как раз показательна как пример положительного опыта.

Вторая мировая война явилась переходным параграфом в истории Японии и переломным моментом в сознании японцев. Однако обратим внимание на то, что любые изменения и новации, возникающие в истории любого государства, любые реформы и преобразования никогда не происходят от благополучной жизни. Как правило, необходимость что-­либо изменять возникает лишь тогда, когда налицо некая проблема, ситуация, требующая разрешения.

К началу второй половины сороковых годов прошлого века японская инфраструктура была практически полностью разрушена и бедственное положение вещей имело место отнюдь не только в экономике и промышленности, но и во всех остальных сферах жизни общества и отдельных граждан. Этот факт важен для нас, поскольку он помогает понять, что все дальнейшие успехи японцев в политической и экономической сферах возникли не на ровном месте, а по крайней необходимости –  просто не было другого выбора. Экстремальные условия рождают тот необходимый импульс для изменения в сознании японца, изначально иррациональном, который и приводит в дальнейшем к самым конструктивным последствиям.

Однако следует заметить, что смена менталитета –  процесс крайне длительный. Даже самые экстремальные ситуации не в состоянии в короткие сроки изменить сознание общества. Здесь исследователи расходятся во мнениях: Барт, например, считает, что для глубоких, коренных изменений в ментальности необходимо 300 лет; Кульпин называет цифру в 500 лет1. Для нас же важно лишь то, что процесс формирования сегодняшнего сознания жителей Японии начался, по сути, задолго до начала Второй мировой войны.

В исследовательской и учебной литературе по новой и новейшей истории Японии мы неоднократно находим утверждение, что коренных переломов в ментальности, социально-­экономической и политической жизни Япония переживала всего два: первый –  в период 1867­1868 годов, во время реставрации Мэйдзи, второй –  во время и после Второй мировой войны. Бесспорность этого утверждения достаточно очевидна, однако, на наш взгляд, самые истоки формирования сегодняшнего японского менталитета обнаруживаются и в более ранний период, а именно в XVII в., во времена власти Токугава. Здесь важную роль сыграл Иэясу Токугава (1542–1616) –  собственно, основатель династии2. Именно он завершил объединение страны, начатое еще Н. Ода и Х. Тоетоми, что, несомненно, оказало влияние на сознание японцев, в первую очередь в политическом смысле. Другим знаковым для формирования сознания действием Иэясу было проведение базовых реформ в области экономики, которые в целом были направлены на усиление купцов и торговцев. Именно здесь, говоря об экономических реформах Иэясу Токугава, мы считаем необходимым упомянуть о характерной синтоистской концепции страны Токое и образах Эбису и Кицунэ –  сверхъестественных покровителей торговли и предпринимательства. Есть все основания полагать, что Эбису (изначально просто бог-­покровитель рыбаков) и Кицунэ (изначально просто демон-­оборотень, иногда связываемый с культом урожая) трансформируются в торговых покровителей, в мифопоэтическом сознании японца, именно в начале XVII в., во многом под влиянием реформистской деятельности Иэясу Токугава. Объединение же японских земель, несомненно, повлияло на пространственно­временное восприятие жителями Японии окружающей действительности.

Таким образом, пришедшему в результате Мэйдзи Исин правительству во главе с императором Муцухито вовсе не пришлось начинать свои социально-­экономические преобразования, явившиеся переломным моментом в истории Японии, на голой почве. Исходя из вышесказанного, мы имеем основания считать, что в некоторой степени сознание людей было уже подготовлено к грядущим переменам, в том числе и в политической сфере.

Однако наиболее глубокая и даже критическая трансформация японского сознания происходит, конечно же, в результате Второй мировой войны. Наиболее ярко этот переход отражен в литературе и кино того времени. Так, действие многих романов и пьес Юкио Мисимы происходит на фоне военных событий, что, несомненно, будучи плодом творчества японского сознания, имеет символический подтекст: образы, связанные с войной и боевыми действиями, зачастую переносятся в личные фантазии и переживания героев, трансформируясь в иные образы (как, например, это происходит с героем романа «Золотой храм»3). Другим примером может служить создание в послевоенные годы полнометражных анимационных лент с философскими, часто антимилитаристскими сюжетами (например, фильм «Босоногий Ген» Тэдзуки Осаму4, основоположника школы традиционной японской анимации).

В отношении социально-­политической жизни общества изменения в сознании также не замедлили проявиться. Именно в годы послевоенной разрухи происходит смена психологического отношения к категории «стабильность/развитие», где первое и второе теперь не являются противоположностью, а первое оказывается следствием второго. Изменение типа мышления заметно отражается также в политике (в частности, изменение Конституции и японского законодательства в 1946 году5) и в сфере науки (новая конъюнктура научно-­технической революции).

Подчеркнем, что эволюция сознания и модификация политико-­экономической системы –  процессы взаимообусловленные. С одной стороны, новая ментальность формируется под воздействием окружающей социально-­политической, экономической и культурной обстановки; новые тенденции в жизни общества диктуют новые правила и новые принципы восприятия действительности. С другой стороны, необходимость политических и экономических изменений назревает под воздействием меняющейся картины мира в сознании людей ввиду развития ценностных ориентиров и собственно эволюции менталитета. Таким образом, можно говорить о том, что характерные черты японского сознания «подготовили» ключевые перемены в политической истории Японии, а сами модернизационные «переломы» не замедлили сказаться на ментальности.

Как уже было сказано, Япония кардинально «ломала» свою социально-­экономическую жизнь за всю историю лишь дважды. Первый раз в ходе революции Мэйдзи, ознаменовав переход к капиталистическим отношениям. Во второй –  в связи с поражением во Второй мировой войне, когда для выхода из кризиса была создана жесткая вертикаль современного администрирования. Вот что оно включало в себя:

–  централизованное планирование и распределение основных продуктов;

–  фиксированная оплата труда и регулируемые цены;

–  жесткая привязка производителей, поставщиков и потребителей;

–  карточная система;

–  монополизация и милитаризация, наличие громадных концернов, большинство из которых –  военно­-промышленный комплекс.

Главным отличием от СССР было наличие в Японии института частной собственности, практически не пострадавшего от милитаризированной экономики. Рыночные же механизмы продолжали существовать в виде сохранения так называемого «черного рынка». В принципе аналогичным же образом поднималась из руин Германия. Тем не менее в случае с Японией были и свои особенности. В частности, выражавшиеся формулой «чем хуже, тем лучше» из-­за необходимости все начинать практически с нуля.

Следует сразу же оговориться, что не только традиционный менталитет и трудолюбие сыграли свою роль. Не следует сбрасывать со щитов и заслуги оккупационных властей, которые, по сути, и запустили механизм японских реформ. В контексте поиска внешних и внутренних факторов, а также их взаимодействия видится логически верным рассмотреть особенности японского поведения в диалоге –  как с самими японцами, так равно и с представителями иных цивилизаций.

Проблема Восток –  Запад –  двусторонняя проблема. Не только Запад изучает, старается понять Восток, но и Восток делает то же. В силу объективных исторических условий Восток лучше изучил западную культуру, чем наоборот. И для нас представляет интерес взгляд представителей Востока на западную культуру, оценка, выделение существенных различий в традиционных мировосприятиях. Одна из таких работ –  эссе Кимура Седзабуро «“Люди зрения” и “люди голоса”»6.

Для европейцев человек, не подающий голоса, воля, не выраженная голосом, в общественном смысле равны нулю. Лишь благодаря голосу они начинают узнавать друг в друге человека и взаимно признавать, что у них есть человеческие воля и желания, а также в борьбе и противопоставлении осуществлять свои человеческие самоутверждение и взаимопонимание.

Если не будешь произносить слов и самоутверждаться, то тебя никто не поймет, все будут игнорировать и в конце концов потерпишь поражение.

Чтобы развивать разговор, они должны шаг за шагом убеждать собеседника в сообщаемом и достигать взаимопризнания этого. Именно по этой причине собеседники время от времени произносят такое похожее на упредительный удар слово, как «comprenez?».

У японцев глаз, являясь органом зрения, одновременно является органом речи; встретив взгляд другого, он понимает движение его души, его чувства; для него «глаза говорят в такой же мере, что и язык». Следовательно, обычно необходимо следить за тем, «куда глядят глаза», и не следует обращать свой взор на других, куда попало.

В продолжение упоминания о разнице в восприятии тех или иных вещей японцем и иностранцем уместно было бы поговорить о том, как японец проявляет себя в контакте, в диалоге с такими же, как и он, и с людьми из других стран, с иным типом мышления. Вот еще один пример.

В 1970 году президент США Никсон добивался от премьер-­министра Японии Эйсаку Сато добровольного ограничения экспорта текстиля в Соединенные Штаты. Шла японо-­американская «текстильная война», успех в ней клонился в сторону Японии, и одной из задач, поставленных американским бизнесом перед Никсоном, было заставить японцев «стабилизировать» линию фронта. «Не уступать американцам»,– напутствовали отправившегося на переговоры с президентом США премьер-­министра Сато японские деловые круги. Никсон не стеснялся в средствах, чтобы принудить Сато ограничить текстильный экспорт. Наконец Сато сказал: «Дзэнс симас» –  «Сделаю надлежащим образом».

«Победа!» –  сообщил Никсон американским корреспондентам. Но минуло после переговоров время, и американские газеты заговорили о япон­ском вероломстве, так как Япония и не думала самоограничивать торговлю текстилем на американском рынке. Ведь все, что имел в виду премьер-­министр Сато, говоря «сделаю надлежащим образом», это подумать, имеется ли способ решить японо-­американские «текстильные противоречия». Такого способа Сато не нашел, а может, и не искал и был абсолютно убежден, что на переговорах ответил на требования Никсона отрицательно. Он лишь облек отказ в форму, которая избавляла американского президента от «потери лица». Как здесь не вспомнить замечание японского ученого-­социолога Акира Судзуки: «Двусмысленность японского языка –  проявление потребности японцев ладить друг с другом. Если бы мы говорили более ясно, это могло бы кончиться тем, что целыми днями только и дрались»7.

Бывает, японцы сами попадают впросак, усматривая двусмысленность там, где ее нет и в помине. Японские острова Огасавара еще долго после отмены оккупационного режима находились под контролем американской армии. Управление национальной обороны –  японский эквивалент военного министерства –  обратилось к тогдашнему министру обороны США Макнамаре с просьбой разрешить бывшим жителям архипелага навестить места, где они родились и откуда были выселены. «Я обдумаю вашу просьбу»,– ответил Макнамара, и японцы решили, что получили отказ. Каково же было их удивление, когда несколько месяцев спустя разрешение посетить острова было дано. Макнамара ничего иного не имел в виду, кроме намерения действительно обдумать просьбу. Японцы же, руководствуясь своим пониманием такого рода фраз, сделали из слов министра прямо противоположный вывод.

Очевидно, что в общении, равно как и везде, для японца главное –  сохранить гармонию. Английский исследователь и журналист Роберт Кристофер, написавший «Особенности японского мышления», изучал характерные черты проявления национальной психологии у японцев в эпоху научно-­технической революции. Вот выдержка из его беседы с одним чиновником ведомства атомной энергетики: «Когда мы беседуем с европейцами, –  говорит собеседник Кристофера, –  мы переключаем мозги на европейский лад. С японцами надо думать по-­японски». Роберт Кристофер пишет: «Таким образом, мышление обусловлено особенностями культуры». Сложность диалога на самом деле не так очевидна в данном случае. Она по крайней мере двухступенчата. Японец в диалоге всегда выступает двояко: Во-­первых, как представитель вполне определенной социальной группы и, Во-­вторых, как представитель социально-­психологической общности (японской нации). В первом случае, по словам писателя Кобо Абэ8, у японца нет лица –  лишь лицо его социальной группы. Во втором –  японец невольно оказывается под давлением комплекса «гайдзин», то есть воспринимает ситуацию по моделям своей собственной культуры. Однако, говорит Роберт Кристофер, все народы делают так. Естественно, что каждый народ видит положение вещей сквозь призму собственного мышления, собственной оценки происходящего, и в этом нет ничего нового или из ряда вон выходящего. Но японцы, и это опять же их уникальная черта, возводят свои системы в абсолют, так сказать, пропускают шаблон через сердце. В данном случае весьма показательно творчество великого, но вместе с тем скандально известного писателя Юкио Мисимы9. Весь творческий путь писателя –  это смена различных образов и ролей. В каждом новом романе автор будто примеряет новую маску, никогда не давая возможности до конца разглядеть свое истинное лицо; создается впечатление, что такового в сущности и нет –  только маски. Так, например, роман «Исповедь маски»10, явившийся в свое время поистине шокирующим откровением, и радужно-­романтический «Шум волн»11 будто бы написаны совершенно разными людьми.

Таким образом, можно сделать вывод, что истинное лицо японца будто бы растворено в его многочисленных масках и обличиях. Это позволяет быть ему пластичным и гибким в социальной сфере, то есть во взаимоотношениях с другими людьми.

Для дальнейшего анализа политики американских оккупационных властей и их отношений с собственно японскими властями крайне важно понимание этого факта.

Фактически эти реформы проводились американскими профессорами-­экономистами и практическими специалистами. На месте же реформы проводил (по директивам из Вашингтона) генерал Дуглас Макартур. Конечно же, тут в первую очередь преследовались геополитические интересы США, но тем не менее реформы были комплексными, системными, корректировались по ходу, учитывая возможные негативные последствия. Это были денежная реформа, мероприятия по выводу экономики страны из коллапса, реформа трудовых отношений, демонополизация экономики, конверсия военных предприятий, бюджетная реформа, стабилизация валютного курса, налоговая реформа12.

Преодоление хозяйственного коллапса:

–  введена процедура банкротства, реорганизации и ликвидации компаний;

–  восстановление контроля над ключевыми отраслями;

–  замораживание цен и заработной платы;

–  возврат к централизованному снабжению предприятий.

Земельная реформа. Около 80% земель проданы крестьянам по достаточно низким ценам. Таким образом было основано массовое фермерское производство, а через два года уже преодолен производственный кризис 13.

Демонополизация экономики. Создается массовый класс собственников путем продажи акций предприятий­-монополистов населению. За два года 70% акций перешли во владение граждан. Здесь кроется олицетворение работников с семьей, заинтересованность в личном вкладе в деятельность компании.

«Шоковая терапия Доджа» –  была применена, когда оккупация уже подходила к концу. Джордж Додж –  управляющий Детройтского банка. Она включала в себя также несколько стадий:

­ бюджетная реформа (баланс доходов и расходов по всем статьям, отмена субсидий убыточным предприятиям, сокращение расходов на управление, фиксация госаппарата;

­ новая кредитная политика –  предотвращение кредитной экспансии, выдача ничем не обеспеченных кредитов;

­ ценовая реформа, заключавшаяся в полной отмене фиксированных цен;

­ валютная реформа (создавшая фиксированный курс йены к доллару как 360:1).

Главным результатом «шоковой терапии» было то, что Японии удалось избежать инфляции после отмены фиксированных цен. Д. Макартур проводил последовательную деинфляционную политику: денежная эмиссия сводилась к нулю, отменялся контроль над частной предпринимательской деятельностью. Отмена подобного контроля привела в свою очередь к жесткой рыночной дисциплине.

Налоговая реформа, проводившаяся профессором Колумбийского университета Шоупом, заключалась в следующем:

–  снижен до 35% максимальный уровень налогового бремени;

–  упорядочены амортизирующие отчисления компаний, сформированы резервные фонды нераспределенной прибыли корпораций, произошла переоценка балансовой стоимости имущества предприятий и земли по реальному рыночному уровню цен.

В 84­й статье Конституции Японии от 3 ноября 1946 года сказано: «Введение новых и изменение существующих налогов может производиться только на основании закона или при соблюдении условий, предписанных законом».

Главный результат реформы Шоупа –  создание стимулов к накоплению капитала.

Реформы 40­х годов явились примером одних из самых удачных реформ двадцатого века благодаря своей комплексности, постепенности и последовательности. В чем­то здесь, в Японии, применялся опыт германских реформ А. Эрхарда (собственно, упоминаемые в данном контексте реформы проводились в Германии правительством Адэнауэра, однако сам А. Эрхард по праву считается отцом «экономического чуда» и автором большинства идей этих преобразований). Кроме того, схожесть послевоенной ситуации в Германии и Японии налицо: в обоих случаях инфраструктуру и экономику в целом пришлось не восстанавливать, а строить с нуля, что всегда легче и продуктивнее.

Таким образом, называя истинные причины успешного протекания модернизационных процессов в Японии, можно сказать следующее:

1) последовательность, разумность и логичность проводимых реформ в экономической области (как американских, так и японских властей) сыграли свою значительную роль в становлении Японии как одного из мировых экономических лидеров;

2) своеобразие Японии как одного из трех центров мира заключается в том, что страна как бы балансирует между позицией США (доминирование во всех сферах деятельности) и Европой (своя внутренняя интеграция);

3) вся совокупность послевоенных реформ (экономических, социальных, политических, научных) легла на подготовленный фундамент сформировавшегося японского менталитета, что во многом обеспечило приятие этих преобразований населением и обусловило их успех.

 

Примечания

1. Кульпин Э.С. Генетические коды цивилизации. / В сб.: «Генетические коды цивилизации». –  М., «Московский лицей», 1995. С. 3–28.

2. Кузнецов, Навлицкая, Сырицын. История Японии. –  М.: «Высшая школа», 1988.

3. Мисима Ю., Золотой Храм. // Мисима Ю. Золотой храм: роман, новеллы, пьесы. / Пер. с яп. Г. Чхартишвили. –  СПб.: –  Северо-­запад, 1993.

4. Босоногий Ген (худ. и реж. Т. Осаму).

5. Конституция Японии от 3.11.1946 г.

6. Здесь и далее цит. по: Федошин М.С. Диалог мировоззрений. / В сбор.: «Человек и мир в японской культуре». –  М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1985.

7. Интернет­сайт www.japantoday.ru.

8. Федоренко Н.Т. Вступительная статья к: Абэ К. Избранное. –  М.: Издательство «Правда», 1988.

9. Чхартишвили Г. Предисловие к: Мисима Ю. Золотой храм: роман, новеллы, пьесы. –  СПб.: –  Северо-­запад, 1993.

10. Мисима Ю. Исповедь маски. / Пер. с яп. и комментарии Г. Чхартишвили. –  СПб., 1999.

11. Мисима Ю. Шум волн./ Пер. с яп. Г. Чхартишвили. –  СПб., 1999.

12. Подробнее: Погорелецкий А. И.. Экономика зарубежных стран. –  С. – П.: Издательство Михайлова В. А., 2000.

13. Меморандум о земельной реформе (12.1945).



Контактная информация

Об издательстве

Условия копирования

Информационные партнеры

www.dumrf.ru | Мусульмане России Ислам в Российской Федерации islamsng.com www.miu.su | Московский исламский институт
При использовании материалов ссылка на сайт www.idmedina.ru обязательна
© 2024 Издательский дом «Медина»
закрыть

Уважаемые читатели!

В связи с плановыми техническими работами наш сайт будет недоступен с 16:00 20 мая до 16:00 21 мая. Приносим свои извинения за временные неудобства.