Среди исторических и архитектурных достопримечательностей Старотатарской слободы тысячелетней Казани есть памятник, вызывающий у мусульман вот уже на протяжении двух столетий особое чувство – чувство благоговения. Это одна из двух самых древних и первых в городе каменных мечетей, построенная после покорения Казанского ханства и ныне известная под именем выдающегося религиозного деятеля Шигабутдина Марджани. В первой части публикуемой статьи (см. «Минарет» №1, 2005) речь шла о том мрачном периоде российской истории, который наступил после взятия Казани и длился до восшествия на престол Екатерины Великой, превративший Ислам из гонимой религии в терпимую. Если раньше мусульманские храмы разрушали, а новые мечети возводить не допускали, то теперь, с приездом просвещенной царицы в Казань, открылась новая страница во взаимоотношениях государства и его подданных...

В цитатах сохранены орфография и пунктуация XVIII в.


Мечеть «Марджани» – единственное мусульманское культовое здание города, которое не было закрыто и продолжало действовать даже в годы воинствующего атеизма. Построенное с благословения Екатерины II, или «Бабушки-царицы», как ее называли татары, осененная духом выдающегося реформатора Шигабутдина Марджани, эта мечеть и в будущем получит счастливую судьбу, вызывая гордость и восхищение не только у мусульман, но и у всех жителей столицы Татарстана.



ПЕРВЫЕ ИМАМЫ

Имамами в новой мечети, получившей название «Первой соборной», или «Старокаменной», служили выдающиеся богословы и проповедники. Одним из первых ее мулл стал уже упоминавшийся уроженец Старотатарской слободы Абубакир Ибрагимов, впоследствии неоднократно избиравшийся на должность казия (заседателя) Оренбургского магометанского духовного собрания. По архивным данным, он был определен муллой в махаллю еще в 1762 г. и по данным на 1789 г. служил и «поныне в показанной первой мечети муллою бессменно». В одной из комнат мечети на первом этаже Абубакир- мулла открыл приходской мектеб, в другой - библиотеку духовной литературы.

После его смерти обязанности муллы временно были возложены на уроженца деревни Каменный Брод Тетюшской округи Казанского наместничества ясачного татарина Салтангалея Акаева (?), обучавшегося магометанскому закону «в разных местах и у разных людей». В 1791 г. он перебирается в Казань, где приобретает купеческое свидетельство по третьей гильдии и приобретает дом в старотатарской слободе. В качестве имама первой соборной мечети Салтангалей мулла упоминался в 1793 г. в связи с выборами заседателей в Оренбургское Магометанское Духовное собрание.

11 мая 1794 г. свою первую пятничную молитву прочитал новый имам махалли Ибрагим Хузяш (ум. 1826). Уроженец деревни Шарлама (ныне - Альметьевский р-н РТ), он получил блестящее религиозное образование, в том числе и на Кавказе, некоторое время проповедовал в аулах Заказанья. В губернском городе священнослужитель развил бурную общественную деятельность и вскоре заслужил почетное звание ахуна. Как отмечал Ш.Марджани, Ибрагим хазрат был в дружеских отношениях с муфтием Мухаметзяном Хусаиновым и прославился как ярый поборник мусульманской нравственности. Именно он запретил мужчинам и женщинам сидеть рядом на одном и том же меджлисе, предписал вместо привычных черных шляп носить белую чалму (отсюда пошла у казанских мусульман мода на белые головные уборы), установил порядок намаза во время никаха, а также ввел обычай дарить жениху намазлык, а невесте брать с собой в дом мужа кумган. Впрочем, строгий ахун был принципиальным противником семейных ссор и скандалов и потому легко разводил не ужившихся между собой мужа и жену. Кстати, Ибрагим Хузяш впервые учредил при мечети большое медресе и выстроил для него отдельное здание на берегу Кабана.

 

Рамиль Хайрутдинов
кандидат исторических наук

Радик Салихов
кандидат исторических наук

Ильнур Миннуллин
кандидат исторических наук

«Небо не входит во владения императрицы»

(история возведения мечети Марджани)

Часть II

При посещении в мае 1767 г. Казани императрица высоко оценила прием, оказанный ей горожанами. В своих письмах она не раз подчеркивала свой интерес к этому древнему городу и к его жителям: «Отселе выехать нельзя; столько разных объектов, достойных взгляду, идей же на десять лет здесь собрать можно»[i]. С показным вниманием отнеслась она и к нуждам мусульманской общины Казани, внимательно выслушав представителей делегации слободских татар. Они в присутствии казанского губернатора, тайного советника и сенатора А.Н.Квашнина-Самарина попросили у императрицы высочайшего дозволения на строительство в слободе двух каменных мечетей. Свое ходатайство слободские татары мотивировали большими затруднениями в исполнении своих религиозных треб, указывая, что «в той старой слободе хотя и осталась одна мечеть деревянная, но та весьма малая, к тому ж очень ветха, и они будучи лишены по своему закону таковых мечетей, а в другие отдаленные места ходить на молитву было невозможно, почему и оставили они почти все свои промыслы и рукоделии»[ii].

По свидетельству губернатора, «Ея Императорское Величество снисходя на их прозбу высочайше изустно дозволить соизволила, те им мечети построить и на то ему господину сенатору обещала пожаловать писменной повеление, почему он в ожидании онаго, препятствия в построении мечетей учинить не мог»[iii]. К.Насыри привел легенду, согласно которой царица Екатерина, приняв прошение казанских баев и дав свое согласие, сама указала место строительства мечети. «Она, - писал просветитель, - проявила большое великодушие к мусульманам и, бывая среди них, расспрашивала, не терпят ли они беды от русского народа. Мусульмане же, нисколько не жалуясь на русских, отвечали ей: «Слава Аллаху, не ведаем никаких мучений»[iv].

Казанские мусульмане практически сразу же наметили участки под строительство двух храмов, «которыя имеют быть по болшой проезжей улице одна на правой стороне идучи от Казани неподалеку от церкви Святых Евангелистов, другая по левую сторону той же улицы преминовав школный двор, где имеется церковь каменная Святых и праведных Захария и Елисаветы в самой крайней близости»[v]. Эти земельные участки были лично освидетельствованы казанским губернатором. Следует отметить, что принятие решения об отводе земли далось губернатору нелегко. Казанские слободские татары ранее неоднократно обращались в Казанскую губернскую канцелярию и Правительствующий Сенат с просьбой разрешить им строительство мечетей на территории слободы, примыкающей к озеру Кабан. Однако значительная часть этой земли была отведена под церковь, строения священно- и церковнослужителей, православное кладбище, дворовые места новокрещен. Ситуация несколько изменилась с появлением указа Сената от 6 апреля 1764 г. об упразднении Новокрещенской конторы[vi].

В донесении на имя казанского губернатора от 30 мая 1767 г. слободские татары утверждали, что на этих землях «поселено той их слободы новокрещен самое малое число, а жительство имеют и поселены разных уездов новокрещены ис татар, чуваш и мордвы, а протчие места розданы партикулярным людям и построены пивоварни и других городских обывателей домы, где следовало переселить предписанных деревни Поповки крестьян». Татары убеждали А.М.Квашнина - Самарина в том, что и до пожара 1749 г. их слобода была смежна с русскими усадьбами, а «церковь во имя Тихвинская Пресвятыя Богородицы, стояла, от татарского жилища в самой близости не далее двадцети сажен, соблазна никаково не происходило и впредь не будет, нежели де мечеть будут строить в поле, то приключится может во исправлении по их закону молитвы за далностию крайняя остановка, да и по закону их мечети в поле иметь не велено».

Слобожане в своем обращении и вовсе предложили губернатору «показанную деревню Поповку и построенные новокрещенские школу и кантору с протчим строением… куда надлежит снесть, а им внутри их слободы две каменные мечети построить дозволить». Под активным натиском слободских татар, окрыленных заступничеством императрицы, казанский губернатор дрогнул, и чуть ли не впервые в Казани светская власть пошла наперекор духовной.

Приведем постановляющую часть этого весьма показательного документа. В результате проведенного обследования оказалось, что «оные татары живут между русских от города населенных на татарской земле разными людьми, где и две церкви, деревянная Четырех Евангелистов, каменная Святых Захария и Елисаветы построены, а за татарскою слободою село Плетени, бывшее монастырское, а ныне экономическое, где ж татары мечети строить желают, те места мне они показывали, которыя состоят внутри самого их жилища, первая от помянутой каменной и к их дворам последней церкви в шестидесят двух, а последняя в семидесят саженях от стоящей же в селе Плетенях церкви во ста трицети пяти саженях, и по положени места, а естли оныи мечети построить в поле за их татарским селением, то оное учинит позади того их жилища в стороне, а не в конце слободы, потому, что за тою их слободою наряду з дворами их, как выше значит, состоит село Плетени. Итак, оные мечети могут быть в самой близости к селу Плетеням и находящейся во оной церкви, а далее в поля тому строению за пойменным полою водою местом быть не можно. Итак рассуждается тем мечетем быть внутри татарской слободы, которые окружены будут со всех сторон их дворами. Их же татар с тех мест, на которых они ныне жительство имеют свесть в другое место не можно, потому, что за дворами их земля предкам их жалована по грамотам, и в том переходе последовать может им великое разорение, да и места к поселению близ Казани свободного нет, и для того по указу Ея Императорского Величества слушав вышеобъявленные обстоятельствы, определяется в рассуждении всего вышеписанного по совершенной необходимости две каменные мечети предписанным татарам построить дозволить»[vii].

Если вторую мечеть, вскоре названную Апанаевской (ул. К.Насыри, 27), выстроил один купец Якуб ибн Султангали (Салтаналеев), то первую возводили, можно сказать, всем миром. По сведениям, записанным Ш.Марджани, в этом святом деле приняли участие 62 человека, которые собрали в общей сложности 5 тысяч рублей. Причем мулла Абубакир ибн Ибрагим, муэдзин Исхак ибн Ибрагим, Муртаза ибн Юсуф ибн Каныш и некий Якуб пожертвовали для строительства мечети личные земельные участки с находившимися на них жилыми усадьбами. Впоследствии имена главных благотворителей были выбиты над входом в храм. К сожалению, нам до сих пор не известен автор проекта этого великолепного здания. По одной из версий, им был замечательный русский архитектор В.И.Кафтырев, работавший в Казани во второй половине XVIII века. Вполне вероятно, что к работе по возведению храма могли быть привлечены московские зодчие и строители. Ш.Марджани в своем рассказе о мечети второго прихода, строившейся одновременно с Первой соборной мечетью, говорит о специальном приглашении Якубом Султангалиевым московского мастера для устройства металлической крыши[viii]. К весне 1768 г. был заготовлен строительный бутовый камень и кирпич, причем Ш.Марджани указывал, что в поисках необходимых материалов один из строителей – мулла Абдрашид ибн Юсуф аль-Каргали добрался до Астрахани.

Летом того же года началось и возведение обеих мечетей. О начале строительства в 1768 г. косвенно свидетельствуют и некоторые документы, хранящиеся в фонде Татарской ратуши. В одном из них Исхак, брат строителя второй соборной мечети Якупа Салтанеева,  в октябре 1782 г. утверждал, что мечеть была построена 14 лет назад, когда ему было не более 12 лет. Произведя несложные арифметические подсчеты, получаем в результате 1768 год[ix].

Строительство храмов вызвало резкое неприятие со стороны духовных пастырей Казанской епархии. Уже в мае 1768 г. архиепископ Казанский Вениамин в своем донесении просил Святейший Синод удержать татар «от построения в той слободе мечети» и «переводу из оной всех тутошних татар в деревню Поповку дабы они при одном, а не в разных местах были». Призыв к столь жестким мерам был вызван плохо скрываемым озлоблением на активную подготовку слобожан к строительству мечетей, их уверенностью в своих правах. Архиепископ писал, что в бытность его 4 мая в Старотатарской слободе к нему на школьный двор (территорию Новокрещенской школы – авт.) приходили слободские татары -  «Давыд Сулейманов со товарищи» и заявляли о наличии у них высочайше утвержденного разрешения на строительство тех храмов. На требование Вениамина - предъявить ему указ, татары ответили отказом.

Для казанского архиепископа главным аргументом к запрещению строительства мечетей представлялся сам прецедент возведения храмов вблизи от православных церквей: «ежели те мечети, а особливо подле самого школного двора назначенная ими татарами построены будут, то по таковой близости во время их суевернаго татарского молбища происходимое по их закону противное христианскому благочестию действие, как в школах, так и в церкви слышимо быть может, что не токмо обучающимся в тех школах новокрещенским детям соблазнительно, и учению их будет вредно, но и Божией церкви и ея службе весма противно, новокрещены же жительствующие в той слободе, а паче те, коих имеется из тутошних татар видя таковое каменных мечетей устроение, каковаго у тех татар напредь сего никогда не бывало, приходить могут в соблазн же и развращение, а татара почтут себе то за лучшее, что они вместо имевшихся у них деревянных двух мечетей будут иметь ныне четыре, из которых состоящия от них неподалеку две деревянныя мечети в поселенной их же на монастырской деревни Поповки земле новой татарской слободе уже и в построении имеются»[x].

Строительство мечетей было завершено к 1771 г. В приводимых К.Насыри легендарных сведениях указывалось, что храмы строились с большой поспешностью, «желая как можно скорее использовать благоприятный случай, предоставленный царицей Екатериной II. Но спешка привела к тому, что при закладке здания было неточно определено направление на Мекку, поэтому кыбла в обеих мечетях оказалась несколько смещенной. (Мечеть должна быть обращена фасадом к святыне мусульман Каабе в городе Мекке). Когда дело дошло до возведения минарета, городские власти, обеспокоенные его высотой, написали Екатерине II: «Ты хоть и дала мусульманам разрешение на строительство мечетей, но они строят очень высоко». На это царица ответила так: «Я определила им место на земле, а в небо они вольны подниматься по своему усмотрению, потому что небо не входит в мои владения»[xi].

Несмотря на уже завершенное строительство, тяжелый маховик бюрократической машины еще продолжал свое движение. В ответ на донос казанского архиепископа Вениамина Святейший Синод отправлял в Казанскую епархию один запрос за другим. 28 апреля 1771 г. Вениамин, отвечая на очередной из них, писал: «в самом городе Казани в прежде бывшей старой татарской слободе во общем жительстве татар и новокрещен между двух святых церквей: а имянно, первой Захарии-Елисаветинской расстоянием в пятидесяти четырех (где и отведенной под новокрещенской школной двор земли несколко под оное строени занято), а другой Четыре-Евангелистовской расстоянием в шестидесяти пяти саженях; и в русских селений, в 768-году построены сверх прежде поставленных в новоучрежденной татарской слободе (которая как от города, так и от старой татарской слободы расстоянием почти в полуверсте) двух деревянных, в вновь две ж каменные мечети, без всякия им в оных нужды, а по каковому указу или чьему дозволению оныя построены, о том мне не известно, ибо хотя я и требовал от бывшаго господина губернатора словесно, чтобы сообщил о том ко мне письменно, однако того не получил; а построенные оныя каменные мечети суть притчиною великого соблазна, не только новокрещенам, паче же обучающимся при новокрещенских школах новокрещенским малолетним детям, но и самим старороссийским людям: на коих мечетях устроены каменныя высокия башни, и на тех повсядневной от учрежденных к тем мечетям мулл к созыву их в те мечети для молбища необыкновенный крик и вопль происходит; коим мечетям за силу прежде состоявшихся имянных указов, и Правительствующего Сената определений, о особливо при тех церквах, и при самом жителстве христианском быть весма непристойно и не подлежит… а при том оные ж некрещеные татара у жительствующих в той старой слободе у новокрещен дворы дорогою ценою скупают, а новокрещены под видом ползы получаемой с татар денег, в самом деле для того, что от церкви и от священника следовательно и от словословия Божия удалится, выходят в другие мне неведомые места, протчии ж новокрещены в проданных своих домах обще с татарами жительствуют, о чем не точию соблазн имеют, но и в вере развращаются…»[xii].

Синод 24 июля 1772 г. потребовал от Сената рассмотреть еще раз все обстоятельства строительства мечетей в Казани и удостоверить, наконец, существование Высочайшего повеления. Через год, 14 июня 1773г.,  в соответствии с определением Сената, генерал-прокурор и кавалер князь Александр Алексеевич Вяземский сообщил в Синод о результатах доклада по данному делу Екатерине II. 29 мая 1773 г. он получил от императрицы высочайший отзыв, в котором окончательно были расставлены все точки над i. В нем говорилось, что «как Всевышний Бог на земле терпит все веры, языки и исповедания, то и Ея Величество из тех же правил сходствуя Его Святой воле, и в сем поступать изволит, желая только, чтоб между подданными Ея Величества всегда любовь и согласие царствовало, а в прочем бывший губернатор Квашнин Самарин дозволение строить каменные мечети зделал в сходственность данного большого наказа 494, 495, и 496 статей»[xiii].

В документе приведены ссылки на статьи «Наказа», данного Екатериной II Комиссии для сочинения проекта нового Уложения 30 июля 1767 г. Содержание их представляет большой интерес, так как именно в них, в характерном для эпохи «просвещенного» абсолютизма псевдолиберальном духе, было сформулировано идеологическое обоснование нового политического курса самодержавия в религиозной сфере. Выражалось это кредо в следующих положениях:

«Ст. 494. В том великом государстве, распространяющем свое владение над /с/ толь многими разными народами весьма бы вредный для спокойства и безопасности своих граждан был порок, запрещение или недозволение их различных вер;

Ст. 495. И нет подлинно иного средства, кроме разумного их законов дозволения, православною нашею верою и политикою неотвергаемого, которым бы можно всех сих заблудших овец паки привести к истинному верных стаду;

Ст. 496. Гонение человеческие умы раздражает, а дозволение верить по своему закону умягчает и самые жестоковыйные сердца, и отводят их от заматерелого упорства, утушая споры их, противные тишине государства и соединению граждан»[xiv].

Данные статьи, представлявшие собой компиляцию из сочинений французских просветителей, выражали стремление самодержавия сгладить существовавшие в российском государстве религиозные противоречия и преследовали четко выраженные охранительные цели[xv].


Мечеть Марджани после реставрации

17 июня 1773 г. последовал выход уже упоминавшегося указа «О терпимости всех исповеданий и о запрещении архиереям вступать в дела, касающиеся иноверных исповеданий». Недвусмысленная позиция высшего лица государства вынудила Священный Синод 16 октября того же года разослать указы во все епархии с требованием «отныне преосвященным архиереям в дела касающиеся до всех иноверных исповеданиев и до построения по их законом молитвенных домов, не вступать, а предоставлять оное все на рассмотрение светских команд, преосвященные же архиереи, так как и светские команды должны прилагать в силу государственных законов старание, чтоб от того между подданными Ея Императорского Величества не могла быть никакого разногласия, а паче б между ими любовь, тишина и согласие царствовало»[xvi].

Тем не менее в Казани обнародовать этот указ не торопились. 18 мая 1775 г. Правительствующий Сенат доводит до сведения Синода результаты слушания челобитной казанского слободского служилого татарина Исая Измайлова, в котором утверждалось, что «и поныне с духовной стороны происходит старание о уничтожении их (мечетей – авт.) не только по представлениям в Святейший Синод, но и оттуда уже и в Правительствующий Сенат… и они опасаются, чтоб о уничтожении тех мечетей не последовало никакого повеления». Доверенный от слобожан просил Сенат довести до сведения Синода и казанского губернатора текст реально существовавшего, по мнению Измайлова, указа императрицы. В результате казанскому губернатору секретным указом все же был направлен высочайший отзыв, данный Екатериной II в мае 1773 г.

Таким образом, становится очевидным, что история строительства двух каменных мечетей в Казани, борьба слободских татар за свои религиозные права явились катализатором, отправной точкой, формальным поводом для осознания необходимости внесения изменений в государственную политику самодержавной России по отношению к мусульманской проблеме, послужили толчком  для признания Ислама терпимой религией.


[i] Цит. по: Знаменитые люди о Казани и Казанском крае. – Казань, 1999. – С. 57.

[ii] РГИА. Ф. 796. Оп. 51. Д.345. – Л.Л. 197 - 198.

[iii] Там же.

[iv] Насыри К. Избранные произведения. – Казань, 1977. – С. 14.

[v] РГИА. Ф. 796. Оп. 51. Д.345. – Л. 71 – 71об.

[vi] ПСЗ-I. – Т. XVI. - № 12126.

[vii] РГИА. Ф. 796. Оп. 51. Д. 345. – Л. 104 – 105об.

[viii] Маржани Ш.Б. Мостэфадел - эхбар фи эхвали Казан вэ Болгар. - Казан, 1989. - 373 б.

[ix]] НА РТ. Ф. 22. Оп. 2. Д.23. Л. 1-2.

[x] РГИА. Ф. 796. Оп. 51. Д. 345. – Л. 71 – 71об.

[xi] Насыри К. Указ. соч. – С. 15.

[xii] РГИА. Ф. 796. Оп. 51. Д. 345. – Л. 69 – 70об.

[xiii] Там же. Л. 113 – 114.

[xiv] ПСЗ-I. – Т. XVIII. - № 12949.

[xv] Ногманов А.И. Указ. соч. – С. 139.

[xvi] РГИА. Ф. 796. Оп. 51. Д. 345. – Л. 119 – 120.