О сынок, скрылась ли уже луна?». (‘Абдуллах сказал): «Я сказал: «Нет». Тогда она снова стала молиться, а потом спросила: «Скрылась ли уже луна?» Я сказал: «Да». Тогда она велела: «Отправляйтесь», (после чего) мы двинулись в путь и продолжали (идти), пока (не прибыли в Мину, где) она бросила камешки в «джамруат», после чего вернулась на свое прежнее место и совершила там утреннюю молитву. После этого я сказал ей: «О госпожа, я думаю, что мы приехали (в Мину) слишком рано». (В ответ) она сказала:
“О сынок, поистине, Посланник Аллаха, разрешил женщинам (делать это)”» (Аль­Бухари).

В данном случае имеются в виду женщины, которые сидели в паланкинах, укреплявшихся на спинах верблюдов. Ссылаясь на этот хадис, некоторые улемы утверждали, что разрешается бросать камешки в столбы и до восхода солнца. Ханафиты возражали им, указывая, что камешки в большой столб разрешается бросать только после восхода солнца, если же паломник сделает это до зари, то ему надо будет совершить этот обряд заново. Об этом говорили Ахмад, Исхак
и большинство других факихов. Бросание камешков до зари считали допустимым ‘Ата, Таус, аш­Ша‘би и аш­Шафи‘и, которые ссылались на приведенный нами выше хадис Асмы. Что же касается того хадиса Ибн ‘Аббаса, да будет доволен Аллах ими обоими, в котором сообщается, что Пророк сказал мальчикам из рода бану ‘абд аль­мутталиб:

«Не бросайте камешки в столб, пока не взойдет солнце», то совместить его с хадисом Асмы можно лишь исходя из того, что в хадисе Ибн ‘Аббаса речь идет не о велении, а о рекомендации.

Находясь ночью в Муздалифе, следует совершать молитвы, поминать Аллаха и обращаться к Нему с мольбами, поскольку эта ночь не только следует за днем стояния на ‘Арафате и предшествует дню праздника, но и проводится на территории харама. Эта ночь особо отмечена Аллахом, Который сказал: «Когда же вы станете возвращаться с ‘Арафата, поминайте Аллаха в аль­Маш‘ар аль­Харам. Поминайте Его, ибо Он указал вам путь, хотя и относились вы прежде к числу заблудших» (Коран, 2:198).

В это время, но особенно после рассвета, паломнику следует усердно просить Аллаха умиротворить его врагов, поскольку мусульманам было обещано, что мольбы, возносимые в эту ночь, не останутся без ответа. Передают со слов ‘Аббаса б. Мирдаса, да будет доволен им Аллах, что вечером после стояния на ‘Арафате Посланник Аллаха обратился к Аллаху с мольбой о прощении для членов своей общины, и в ответ ему было сказано: «Поистине, Я уже простил им все, кроме притеснений, ибо Я взыщу (с притеснителя) за притесняемого». (Тогда Пророк) сказал:

«О Господь мой, если Ты пожелаешь, то вознаградишь притесняемого (чем­нибудь) из (даров) рая, а притеснителя простишь», но не получил ответа в тот вечер. Утром же, когда (Пророк) находился
в Муздалифе, он снова обратился к Аллаху с этой мольбой, и получил то, о чем просил (Ибн Маджа).

Здесь речь идет о таких случаях, когда обидчик всеми силами старается вернуть то, что по праву принадлежит другому, но не может сделать этого. Однако это не распространяется на таких людей, которые пренебрегают подобными вещами и не намереваются возвращать то, что они должны вернуть, поскольку в одном из достоверных хадисов сообщается, что Пророк сказал: «Аллах отдаст (долги) за того, кто берет деньги у людей, желая вернуть их, а того, кто берет (деньги), желая (только) растратить их (и не намереваясь возвращать), Аллах погубит» (Аль­Бухари).

Лучше всего совершить утреннюю молитву в самом начале отведенного для нее периода, то есть с первыми проблесками зари, поскольку, как сообщается, именно так поступал Пророк. В Муздалифе паломнику желательно занять место как можно ближе к невысокой горе Кузах, где ныне находится мечеть.
В эту ночь он должен полностью посвятить себя поклонению Аллаху. Имеется в виду, что ему следует повернуться лицом к кибле и, воздевая руки к небу, обращаться к Аллаху с мольбами, повторять тальбийу, произносить слова «Ля иляhа илля­Ллах» и «Аллаху акбар» и просить Аллаха даровать ему то, в чем он нуждается. Всем этим паломнику следует заниматься почти до восхода солнца.

 

Перемещение в Мину

После этого паломник должен направиться в Мину. Если он задержится
в Муздалифе до восхода солнца, то поступит неправильно, но в подобных случаях никаких искупительных действий совершать не обязательно. Передают, что ‘Умар б. аль­Хаттаб, да будет доволен им Аллах, сказал: «Поистине, многобожники не покидали (Муздалифу) до восхода солнца и говорили: «Сабир,  озарись!» – что же касается Пророка, то он поступил не так, как они,
и покинул (Муздалифу) до восхода солнца» (Аль­Бухари).

Когда паломник достигнет вади Мухассир, ему следует ускорить шаги и как можно быстрее преодолеть расстояние, равное броску камня. Указанием на это служит хадис, в котором со слов Джабира, да будет доволен им Аллах, сообщается, что, достигнув вади Мухассир, Пророк ускорил шаги, говоря на ходу: «О Аллах, не убивай гневом Твоим, не губи нас наказанием Твоим
и избавь нас, прежде чем дело дойдет до этого! /Аллаhумма, ля тактуль­на би­гадаби­кя, ва ля туhлик­на би­‘азаби­кя, ва ‘афи­на кабля заликя!/» (Ат­Тирмизи; Ахмад).

Для совершения обряда бросания желательно набрать в Муздалифе мелких камешков размером с косточку финика или фасолину. Сообщается, что Джабир, да будет доволен им Аллах, сказал: «Я видел, как Пророк бросал
в столб такие же камешки, какими стреляют (друг в друга дети)». 

В Муздалифе желательно набрать семь камешков для бросания в большой столб, что же касается остальных камешков, то их можно набрать по сторонам дороги или вообще где угодно, собирать же их поблизости от столбов нежелательно. Камешки рекомендуется омыть водой, поскольку они предназначены для одного из видов поклонения Аллаху.

По достижении Мины утром 10­го зу­ль­хиджжа паломник должен подойти
к большому столбу (джАмруат аль­‘акаба), который находится на границе долины Мина со стороны Мекки.  Мимо малого столба (аль­джАмруат ас­сугра) следует проходить как можно ближе к мечети аль­Хайф, что же касается среднего (аль­джАмруат аль­вуста), то он находится между малым и большим столбами. Паломник не должен совершать никаких действий, пока он не бросит камешки в большой столб.

 

Бросание камешков в столбы

Паломник должен встать на расстоянии пяти локтей от столба так, чтобы Мина оказалась от него справа, а Мекка – слева, и повернуться к столбу лицом, после чего один за другим бросить в него семь камешков, каждый раз произнося слова: «С именем Аллаха, Аллах велик, вопреки шайтану, в угоду Милостивому /Би­сми­Лляhи, Аллаhу Акбар, рагман ли­ш­шайтани ва ридан ли­р­Рахман/».

Бросив первый камешек, паломник должен прекратить произносить тальбийу. Сообщается, что аль­Фадль б. ‘Аббас, да будет доволен Аллах ими обоими, сказал: «Посланник Аллаха посадил меня в седло позади себя.
(Я ехал с ним так) от Джам‘а до Мины, и он не прекращал произносить тальбийу, пока не бросил камешки в (большой) столб».

‘Абд ар­Рахман б. Йазид передал, что он совершал хаджж с Ибн Мас‘удом, да будет доволен им Аллах, и видел, как тот бросил в большой столб семь камешков, став так, что Кааба оказалась слева от него, а Мина – справа. Бросая каждый камешек, он произносил слова «Аллаху акбар», а потом сказал: «Так бросал тот, кому была ниспослана сура “Корова”» (Аль­Бухари).

Желательно класть камешки на большой палец и использовать при бросании указательный палец или брать камешек большим и указательным пальцами,
а потом бросать его. Бросать так легче и привычнее, однако здесь мы только хотим указать на то, как поступать предпочтительнее, совершать же броски можно любым способом.

Бросать камешки желательно правой рукой, поднимая ее настолько, чтобы была видна белизна подмышки. Бросок считается недействительным, если камешек упадет на расстоянии более трех локтей от столба, и в подобном случае вместо этого камешка следует бросить другой. Если  камешек попадет в спину какому­нибудь паломнику, а потом сам упадет на землю рядом со столбом, такой бросок считается действительным. В случае возникновения сомнений относительно количества брошенных камешков бросок лучше повторить еще раз.

Паломнику, который закончит бросать камешки в большой столб, не следует задерживаться около него для обращения к Аллаху с мольбами, а покинуть это место, произнося слова мольбы на ходу. Останавливаться же для обращений с мольбами необходимо возле малого и среднего столбов. Сообщается, что Ибн ‘Умар, да будет доволен Аллах ими обоими, всегда бросал семь камешков в ближний столб произнося слова «Аллах велик» /Аллаху акбар/ после каждого броска, а затем он продвигался вперед, пока не выходил на ровное место, становился лицом к кибле и долго стоял так, обращаясь с мольбами к Аллаху и воздевая руки
к небу.

Затем он бросал камешки в средний (столб), после чего сворачивал налево, выходил на ровное место, становился лицом к кибле и долго стоял так, обращаясь с мольбами к Аллаху и воздевая руки к небу. Затем он бросал камешки в большой столб из внутренней части вади, не задерживаясь возле него, после чего уходил,
и он говорил: «Я видел, что Пророк поступал так же» (Аль­Бухари).

 

Время бросания камешков

Начинать бросать камешки следует с рассветом 10­го зу­ль­хиджжа, а заканчивать – с рассветом следующего дня. Согласно сунне это желательно делать
в период, который начинается после восхода солнца и продолжается до полудня. Не порицается, чтобы бросить их в промежуток времени между полуднем и заходом солнца, но порицается делать это после захода.

На следующий день начинать бросать камешки можно после появления зари и продолжать делать это до зари третьего дня жертвоприношения. Согласно сунне лучше всего бросать камешки в период от полудня до захода солнца, тогда как незадолго до полудня и с наступлением ночи делать это порицается.

На третий день начинать бросать камешки можно после появления зари
и продолжать делать это до зари четвертого дня жертвоприношения. Согласно сунне желательно  делать это в промежуток времени между полуднем и заходом солнца, тогда как до полудня и с наступлением ночи делать это порицается. Передают со слов Джабира, да будет доволен им Аллах, что в день жертвоприношения Посланник Аллаха бросал камешки в столб утром (духа) (Муслим).

 

Жертвоприношение

Жертвенные животные, приносимые паломниками в дни жертвоприношения, называются хадья, а животные, приносимые не паломниками, – адхия.

Паломникам, которые совершают только хаджж, принести в жертву животных является сунной, а для тех, кто совершает «хаджж аль­киран» или «хаджж ат­таматту‘», это является обязательным. Что касается адхии, то путнику это необязательно, тогда как для постоянно живущих (мукым) делать это обязательно.

Если паломник, который совершает только хаджж, захочет совершить жерт­воприношение, ему желательно сделать это до бритья головы, но если он принесет жертву после бритья, никаких искупительных действий совершать не обязательно. Сообщается, что Ибн ‘Аббас, да будет доволен Аллах ими обоими, сказал: «Пророку задали вопрос о человеке, который побрил голову до того, как совершил жертвоприношение, и (другие подобные вопросы, на которые) он (неизменно) отвечал: “Ничего, ничего”». В другом хадисе, который также приводит аль­Бухари со слов ‘Абдуллаха б. ‘Амруа, да будет доволен Аллах ими обоими, сообщается, что во время прощального паломничества посланник Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует, (на какое­то время) задержался в Мине из­за людей, задававших ему вопросы. Один человек подошёл к нему и сказал: «По невнимательности я обрил голову до того, как принёс (свой скот в) жертву». (Пророк) сказал: «Ничего, принеси жертву (сейчас)». (Потом) к нему подошёл другой (человек) и сказал: «По невнимательности я принёс жертву до того, как начал бросать камни в идолов». Пророк сказал: «Ничего, бросай (сейчас)», и о чём бы (в тот день люди) ни спрашивали его относительно сделанного ими раньше или позже, чем нужно, он неизменно говорил в ответ: «Ничего, сделай (это сейчас)».

Если совершается «хаджж аль­киран» или «хаджж ат­таматту‘», паломник обязан принести жертву до бритья, если же он сначала побреет голову, то в качестве искупления должен будет принести овцу. Передают со слов аль­Мисвара, да будет доволен им Аллах, что Посланник Аллаха совершил жертвоприношение до того, как обрил (себе голову), повелев своим сподвижникам поступить так же (Аль­Бухари).

 

Бритье головы
или укорачивание волос

После этого паломник должен побрить голову или укоротить все волосы на длину фаланги пальца. Достаточно обрить или укоротить волосы и на четверти поверхности головы, но брить голову частично порицается. Если же волосу человека нет, то согласно сунне следует провести бритвой по четверти поверхности головы.

Женщине следует  укоротить волосы на длину фаланги пальца на четверти поверхности головы, сбривать же волосы ей запрещается. Передают со слов Ибн ‘Аббаса, да будет доволен Аллах ими обоими, что Пророк сказал: «Женщины не должны брить (головы) – им следует только укорачивать (волосы)» (Абу Дауд). Бритье головы для женщин равносильно бритью бороды для мужчин.

Во время бритья головы паломнику желательно обратиться к Аллаху со следующей мольбой:

«Хвала Аллаху за то, что Он указал нам прямой путь, облагодетельствовал нас и (помог) нам совершить наши обряды! О Аллах, вот мой хохол в Твоей длани, даруй же мне за каждый волосок свет в День воскресения, сотри за него одно из моих дурных дел и возвысь меня за него на одну ступень! О Аллах, благослови меня и прими от меня (это)! О Аллах, прости меня, и тех, кто сбривает волосы, и тех, кто укорачивает их, о Тот, прощение Которого (может) объять собой (все), амин!  /Аль­хамду ли­Лляhи ‘аля ма hада­на, ва ан‘ама ‘аляй­на, ва када ‘ан­на манасика­на. Аллаhумма, hазиhи насыйати би­йади­кя, фа­дж‘аль ли би­кулли ша‘ратин нуран йаума­ль­кыймати, ва­мху ‘ан­ни би­hа саййи’тан, ва ирфа‘ ли би­hа дараджатан! Аллаhумма, барик фи нафси ва такаббаль мин­ни! Аллаhумма,­гфир ли, ва ли­ль­мухалликына, ва­ль­мукассырина, йа васи‘а­ль­магфирати, амин!/».

Кроме того, как во время бритья, так и после него следует произносить слова «Аллаху акбар», поскольку это делается в дни ташрика. После бритья желательно подстричь усы и ногти, и с этого времени паломнику разрешается делать все, что было ему запрещено в состоянии ихрама, за исключением вступления
в половую связь и совершения всего, что может побудить его к этому. Этот запрет нельзя нарушать до совершения обхода Каабы (таваф аз­зийара).

 

Обход Каабы
(таваф аз­зийара)

После бросания камешков, жертвоприношения и бритья паломник в тот же день должен направиться в Мекку для совершения обхода Каабы. Лучше всего сделать это в первый день жертвоприношения, если же по каким­либо причинам такой возможности у паломника не будет, обход можно совершить во второй или третий день. Передают со слов Ибн ‘Умара, да будет доволен Аллах ими обоими, что Посланник Аллаха, совершил обход Каабы в день жертвоприношения, после чего вернулся в Мину, где совершил полуденную молитву (Муслим).

Совершать обход Каабы и брить голову по истечении этих трех дней порицается. По мнению имама Абу Ханифы, тот, кто сделает это позже, в качестве искупления должен будет принести в жертву овцу, поскольку, как он указывал, брить голову следует в определенное время, то есть в дни жертвоприношения, и в определенном месте, то есть на территории харама. Что же касается Абу Йусуфа и Мухаммада аш­Шайбани, то они считали, что в подобных случаях никаких искупительных действий паломник совершать не обязан.

Они расходились во мнениях также относительно задержки с бросанием камешков и преждевременного совершения различных обрядов, например, таких случаев, когда паломники бреют головы до бросания камешков и жертво­приношения. Абу Ханифа ссылался на хадис Ибн Мас‘уда, да будет доволен им Аллах, который передал, что Пророк сказал: «Тому, кто преждевременно совершит один обряд вместо другого, следует принести в жертву овцу». Он указывал, что совершение тех или иных действий не там, где их следует совершать, например, вхождение в состояние ихрама после прохождения через микат, требует искупления в виде жертвоприношения, и считал, что то же самое касается совершения тех или иных обрядов позже установленного для этого времени. Вот почему паломнику следует принести в жертву овцу, если он своевременно побреет голову, но сделает это не на территории харама.

 

Дни Мины

После совершения обхода Каабы паломник возвращается в Мину, где остается для бросания камешков. По мнению ханафитов, ночевать в Мине в тот период времени, который отводится для бросания камешков, является сунной, тогда как последователи других мазхабов в большинстве своем считают это обязательным. Сообщается, что аль­‘Аббас б. ‘Абд аль­Мутталиб, да будет доволен им Аллах, попросил Посланника Аллаха, разрешить ему оставаться в Мекке в те ночи, (которые паломники проводят в) Мине, для того, чтобы снабжать их водой, и он разрешил ему это» (Аль­Бухари).

Во второй день жертвоприношения, то есть 11­го зу­ль­хиджжа, паломник совершает полуденную молитву в мечети аль­Хайф, слушает третью хутбу, 
с которой имам обращается к паломникам во время хаджжа согласно сунне, а потом направляется к ближайшему от мечети маленькому столбу и бросает в него семь камешков.

Его действия должны быть такими же, как и во время бросания камешков в большой столб, если не считать того, что ему следует повернуться лицом к кибле и задержаться возле этого столба для обращения к Аллаху с мольбами и просьбами о прощении. После этого паломнику следует перейти к среднему столбу и повторить все, что он делал у малого столба. Затем он должен перейти к большому столбу и бросить в него камешки так же, как он бросал их в первый день, не задерживаясь там для обращения к Аллахус мольбами.

Затем паломник проводит в Мине вторую ночь, дожидается наступления полудня и бросает камешки в столбы точно так же, как он делал это накануне.

Согласно сунне во второй и третий дни жертвоприношения камешки в столбы следует бросать после полудня. Делать это раньше порицается, за исключением таких случаев, когда паломник, который хочет покинуть Мину и направиться в Мекку, опасается столпотворения.

В случае несоблюдения паломником вышеупомянутой очередности он нарушит установленный порядок бросания камешков в столбы, но совершение этих обрядов будет действительным. Дело в том, что бросание камешков в каждый из столбов является отдельным видом поклонения, в силу чего действительность бросания от очередности не зависит.

Если в третий день жертвоприношения паломник не покинет Мину до захода солнца, после захода делать это уже порицается, и ему лучше оставаться там до тех пор, пока он не бросит камешки в четвертый день.

Если он все же покинет Мину ночью, то совершит дурной поступок, но искупать его паломник не обязан. Если паломник будет находиться в Мине после рассвета в четвертый день, после полудня он обязан совершить обряд бросания камешков в столбы так же, как
и накануне. Если он сделает это до полудня, бросание будет действительным, но поступать так порицается. Если в один из дней человек по каким­либо причинам не станет бросать камешки, он будет обязан возместить пропущенный обряд. По мнению Абу Ханифы, в подобном случае он будет обязан также принести
в жертву овцу, что же касается Абу Йусуфа и Мухаммада аш­Шайбани, то, как уже говорилось выше, они придерживались другого мнения на этот счет. Возмещать невыполненный обряд бросания камешков можно до завершения дней ташрика, то есть в течение 11­го, 12­го и 13­го зу­ль­хиджжа. Время возмещения истекает после захода солнца 13­го зу­ль­хиджжа. После этого паломник направляется
в Мекку через равнину Мухассаб, которая именуется также аль­Абтах, где ненадолго задерживается для обращения с мольбами к Аллаху. Остановиться в этом месте желательно в соответствии с сунной, хотя ‘Аиша, да будет доволен ею Аллах, так не считала. Сообщается, что она сказала: «Это – просто место, где остановился Пророк, чтобы ему было легче добраться до Мекки» (Аль­Бухари).

 

Прощальный обход Каабы

В Мекке паломник остается до отъезда домой. В это время, то есть после завершения дней ташрика, человек может один или несколько раз совершить умру сам, или сделать это за своих родителей, или за тех, кому он чем­нибудь обязан. Перед самым отъездом следует совершить прощальный обход Каабы, который именуется  «таваф аль­вада‘» или «таваф ас­садр». Он является обязательным элементом хаджжа для приезжающих издалека и не является таковым для мекканцев и жителей тех мест, которые расположены между границами харама и микатами, а также для  женщин, у которых месячные или послеродовое кровотечение. Если они очистятся до отъезда из Мекки, то они обязаны совершить этот обход. Обход Каабы во время умры, совершаемой после хаджжа, не может служить заменой прощальному обходу, но его заменяет собой любой обход, который паломник совершит после «таваф аль­ифада». Сообщается, что Ибн ‘Аббас, да будет доволен Аллах ими обоими, сказал: «(Всем) людям, кроме женщин, у которых начались месячные, было велено, чтобы их последним (обрядом перед отъездом из Мекки) стал обход Каабы» (Аль­Бухари).

Желательно совершить прощальный обход незадолго перед тем, как тронуться в путь.

После обхода паломнику следует совершить молитву в два рака‘ата и попить воды Замзама, а потом снова подойти к Каабе для того, чтобы обратиться к Аллаху с мольбами, что лучше всего делать у «мультазама». По возможности, желательно также прикоснуться к Черному камню, а потом – покинуть Священную Мечеть через ворота аль­Хазвара, оглядываясь на Каабу и печалясь из­за необходимости покинуть это место. Сообщается, что перед переселением из Мекки в Медину Пророк, остановился у этих ворот и сказал: «Клянусь Аллахом, поистине, ты – лучшая земля Аллаха и любимая земля Аллаха, и если бы меня не изгнали отсюда, я бы не покинул тебя!» (Ат­Тирмизи; Ибн Маджа).

Женщинам, у которых начались месячные, следует оставаться у ворот мечети и обращаться к Аллаху с мольбами, а потом покинуть это место. По возможности, желательно выехать из Мекки по той дороге, которая проходит через нижний перевал, раздав перед отъездом милостыню, и направиться в Медину, чтобы паломничество получило наилучшее завершение.

 

Глава V. О хадже русских мусульман и о санитарных условиях паломничества

Число паломников – русских мусульман в 1898 году

В текущем году вследствие запрещения выдачи паломнических паспортов прибыло в Мекку очень немного русских мусульман, всего 450 чел., приблизительно 1/10 того количества, которое, по рассказам делилев (далилей)[1], бывает в благополучные годы.

Подразделения паломников

Из вышеозначенного числа по национальностям было: 250 чел. киргиз, большею частью из сибирских областей, около 100 чел. жителей Закавказья, преимущественно Эриванской губернии[2], и столько же татар из разных губерний европейской России, а именно: из Петербурга – 6 чел., из Рязанской губернии – 21 чел., из Пензенской – 2 чел., из Казанской – 16 чел., из Москвы – 2 чел., из Нижегородской – 8 чел., из Симбирской – 7 чел., Оренбургской – 9 чел., Астраханской (кроме Букеевской орды)[3] – 7 чел. и еще 1 чел. из Тобольской губернии. Не было паломников из Туркестана, Закаспийской области и Крыма.

По сословным занятиям – все киргизы, местные баи[4] кочевники, между ними я видел только двух мулл, приехавших за плату для совершения хаджа вместо других (бедэль (бадль)); жители Эриванской губернии, выдававшие себя за дагестанцев, вероятно, чтобы избавиться от особой пошлины, взыскиваемой в Хиджазе с шиитов, были исключительно состоятельные земледельцы, из остальных же пунктов Закавказья – преимущественно богатые торговцы; из татар было 11 мулл, из коих 9 приехало в бедэль (бадль), – все же остальные были из купеческого сословия, располагающего более или менее значительными средствами.

По возрасту, за незначительными исключениями, все паломники были люди преклонных лет – от 50 до 60 лет.

Приехавших вместе со своими семьями было только четверо татар, из коих у одного было с собой пять человек детей, самый младший из них – 14­летнего возраста.

Главные причины, побуждающие делать хадж

Побудительными причинами к совершению хаджа являлись, сколько я могу судить, главным образом желание выполнить одно из главных обязательных требований религии и вера в освобождение от грехов, что для людей религиозных, в особенности на старости лет, является очень веским фактором, заставляющим предпринимать это рискованное и трудное путешествие. С другой стороны, несомненно, некоторую роль играет и тщеславие, желание приобрести в своем кругу известный вес, солидности, связанные со званием хаджи, хотя этот титул среди мусульман Внутренней России, далеко не пользуется теперь тем почетом, как было лет 40–50 назад, когда пути были особенно трудны, путешествие требовало не менее двух лет и на паломничество решались только редкие люди, воодушевленные глубоким религиозным чувством и обладавшие значительными средствами, что у наших мусульман редко сочетается вместе. С развитием же пароходства и железных дорог стало возможным совершать все путешествие в какие­нибудь два­три месяца с небольшими расходами, хаджей (хаджиев)[5] расплодилось очень много, и между ними люди нередко далеко не с доброй репутацией.

Цель тех из паломников, которые едут в бедэль (бадль), конечно, заработать некоторые средства.

Был в этом году еще один пример: сын одного богатого купца был прислан своим отцом в надежде, что поклонение святым местам, может быть, избавит молодого человека от запоя, которым последний страдал.

Размер необходимой для путешествия суммы

Минимум суммы, необходимой для совершения только хаджа, то есть без посещения Медины, считается в годы, когда нет карантинов, в 300 руб.; при желании же поклониться и гробнице пророка требуется около 500 руб., в общем же наши паломники средней состоятельности берут в дорогу сумму около 1000 руб.; если предположить, что столько же нужно оставить для обеспечения до возвращения своей семьи, то обряд хаджа является обязательным с точки зрения шариата для всех наших мусульман, располагающих свободной суммой в 2000 руб. Совершить бедэль (бадль) обыкновенно берутся за плату от 500 до 1000 руб.

Приготовление к путешествию

Решение ехать в Мекку является у наших мусульман самостоятельно или по совету мулл еще за целый год до времени хаджа, и с этого момента начинаются постепенные приготовления: осведомляются о других лицах, собирающихся в хадж, составляются группы из ближайших по месту жительства лиц или из родственников, устраиваются домашние дела, заканчиваются все денежные расчеты, пишутся духовные завещания и т. п. Все паломники вообще, в особенности едущие из России, берут с собою большое количество всякого багажа, пользуясь отчасти бесплатной перевозкой его на пароходах и по египетским железным дорогам; необходимыми предметами для этого путешествия являются прежде всего самовар, чайная и кухонная посуда, русский чай, который трудно достать за границей, разная провизия, в том числе несколько мешков с ржаными сухарями, особенно ценимыми нашими паломниками в Хиджазе, сушеная черная смородина, пастила и т. п.; но более всех берут с собой провизии наши киргизы, запасаясь в дорогу соленой кониной, жирными колбасами, сухим сухосоленым овечьим сыром (крут) и пр.

Наконец, сейчас же по окончании Рамазана, то есть месяца за два до хаджа, паломники выезжают, торжественно провожаемые всеми своими родственниками и знакомыми к заранее назначенному сборному пункту, обыкновенно в ближайший город или на большую станцию железной дороги.

В неблагополучные годы, обыкновенно незадолго до выезда, собирающиеся в хадж узнают о распоряжении правительства не выдавать паломнические паспорта и читают циркуляры магометанских духовных собраний с советами воздержаться в этом году от поездки в Хиджаз.

Большинство в таких случаях откладывают путешествие до более благоприятного года, но некоторые же видят в этом распоряжении только стеснение в отправлении религиозных обрядов и, основываясь на известиях от сородичей из Хиджаза, для которых неприбытие хаджи – значит лишиться всего своего заработка, совершенно не верят в существование эпидемии и едут; есть и такие, в особенности из тех, что уже откладывали в предыдущие годы свою поездку, которые, предполагая, что в будущие годы, может быть, будет существовать еще боле строгое запрещение и что, ожидая благополучного времени, не доведется совсем совершить хаджа, а судьбы не избежишь и пр., также решаются ехать.

Выборка заграничных паспортов

Паломники этого года из Закавказья взяли паспорта большею частью по месту своего жительства; татары – преимущественно в Москве; только шесть человек из них выбрали в Петербурге, двое – в Симбирске и трое – в Варшаве; киргизы – в Москве и Одессе.

Паспорта визируются у турецких консулов на Константинополь, где паломники обязаны запастись турецкими видами (паспортов), которые одни только и требуются при дальнейшей поездке, так что некоторые из едущих в Мекку оставляют свои национальные паспорта в Константинополе и во всяком случае из опасения затруднений при возвращении в Россию нигде их не предъявляют; некоторые еще запасаются в Александрии или в Суэце египетскими паспортами, без которых при возвращении не принимают на некоторые пароходы общества «Хедивие»[6], идущие только с жителями Египта.

Время движения наших паломников отнимаетобнимает (занимает, требует) в среднем 6 месяцев – последние годы с февраля по август, но для хаджа 1899 года движение началось очень рано: уже в декабре я встретил в Египте несколько партий отправляющихся в Хиджаз лиц, выехавших пораньше, пака нетрудно взять заграничные паспорта.

Трудно указать какие­нибудь действительные меры, чтобы при необходимости можно было бы прекратить выезд наших мусульман в Хиджаз. Может быть, выдача паспортов только по месту жительства или обязательное требование, чтобы выезжающие предъявляли свидетельства о неимении препятствий к выезду за границу непременно от своих полицейских властей, еще уменьшили бы число отправляющихся на паломничество; все едущие в Турцию должны бы быть также предуведомлены, какие затруднения их будут ожидать при обратном въезде в пределы России.

Выезд из пределов России

Портами, через которые выезжают наши паломники, являются Одесса и Севастополь для Внутренней России и Сибири и Батум (Батуми) для едущих из Средней Азии и Закаспийского края; в этом году было еще три русскоподанных, которые, выбрав паспорта в Варшаве, приехали в Константинополь по железной дороге через Вену.

Во всех портовых городах как в пределах России, так и в Турции и Египте, через которые происходит главное паломническое движение, есть агенты, встречающие прибывающих хаджи, распоряжающиеся их размещением обыкновенно у себя, добывающие им нужные документы, руководящие ими при разных покупках и самым бессовестным образом эксплуатирующие несведущих людей.

Константинополь как важный промежуточный пункт

Билеты на проезд берутся сначала только до Константинополя, главного этапного пункта для всех едущих из России; здесь паломники, оставаясь с неделю, запасаются турецкими паспортами, разменивают на дорогу часть денег на турецкие монеты, приобретают ихрам, наводят справки об отходящих в Джедду (Джидду) пароходах и пр.

Переезд до Джедды

Дальнейшей перевозкой паломников до Джедды (Джидду) или Янбога (Янбо) занимаются четыре пароходных общества:

1) Русское общество пароходства и торговли, доставляющее их только до Александрии, где эти пассажиры передаются агенту другого пароходного общества – «Магри Рини и Ко», который перевозит их по железной дороге в Суэц для дальнейшей отправки на своих пароходах;

2) маленькое общество «Магри Рини и Ко», имеющее только два плохих и очень старых парохода, плавающие между портами Красного моря;

3) бывшие «Египетские хедивские пароходы», ныне купленные английской компанией Khedivial Mail Steamship and Graving Dock[7], располагающей 11 небольшими пароходами, из которых некоторые специально занимаются во время паломнического движения, перевозкой пилигримов, отправляя пароходы прямым рейсом из Константинополя через Суэцкий канал до Джедды (Джидды) и обратно;

4) турецкие казенные пароходы, самые неблагоустроенные и грязные, перевозящие паломников тоже прямым рейсом, с заходом во все самые незначительные порты Малой Азии и Сирии.

На всех пароходах, занимающихся перевозкой паломников, имеются судовые врачи, располагающие небольшими аптечками.

Паломники, едущие в первом или во втором классе, встречаются как очень редкое исключение, все же обыкновенно занимают места на палубах или в трюмах, уплачивая за проезд до Янбога (Янбо) или Джедды (Джидды) по две турецкие лиры (около 17 руб.), но турецкие пароходы бесплатно перевозят также в обе стороны массу неимущих паломников.

На пароходы последних трех обществ принимается такое количество пассажиров, что ими буквально набивается все судно, не оставляя положительно никаких проходов. Мне пришлось ехать из Суэца в Джедду (Джидду) на небольшом пароходе компании «Магри Рини и Ко»; пассажиров было 850 чел., разместившихся невообразимо тесно. Они за недостатком места занимали всю рубку первого класса, одну половину капитанского мастика и даже взобрались в спасательные шлюпки; ретирадами[8] служили кое­как сколоченные из досок будки, вывешенные за борт, и, чтобы попасть туда, надо было перелезать через высокий борт, что для многих представлялось нелегкой операцией; накануне прибытия в Джедду (Джидду) с вечера начался сильный шторм, свирепствовавший всю ночь, и трудно себе представить, что творилось тогда на этом битком набитом пароходе. Из разговоров с врачом я узнал, что между детьми во время переезда бывают разные эпидемические болезни и что на предыдущем рейсе умерло от дифтерита (дифтерия) двое детей; дезинфекции на пароходе не производится.

На обратном пути из Янбога (Янбо) я ехал на более благоустроенном пароходе бывшего Хедивского общества, но теснота и здесь была не менее ужасна и делалась еще более невыносимой вследствие страшной жары; в трюме и каютах положительно нечем было дышать, и помещающиеся здесь пассажиры лежали большею частью больные от жары и духоты; из рубки первого класса пароходное начальство устроило особый класс: за дополнительную плату в 11/2 лиры сюда впускались пассажиры 3­го класса, и вся рубка вскоре набилась персиянами. Все паломники во время переезда варят себе пищу на мангалах, расставляя их всюду в трюме и на палубе, ставят везде самовары, разжигают кальяны, и все это нисколько не считается опасным. Остается добавить, что между этой разноплеменной толпой часто возникают споры из­за мест, кончающиеся иногда дракой, и пароходная прислуга по своей малочисленности ничего не в состоянии предпринять.

Высадка в Янбоге (Янбо) или Джедде (Джидде)

Наши паломники, если едут заблаговременно, высаживаются обыкновенно в Янбоге (Янбо), чтобы оттуда отправится в Медину и затем уже в Мекку; этот маршрут более удобен в настоящее время, когда хадж приходится в апреле, тем, что караванный путь приходится совершать не в столь жаркое время; или же при более позднем прибытии едут прямо до Джедды (Джидды). Часов за 12 до прибытия в означенный порт, а те, которые едут из Медины, – в Робуге (Рабиге) снимают все свое платье, обнажают головы и облачаются в ихрам; такой легкий костюм для людей, непривычных к здешнему жаркому климату, и обнажение головы, которую мусульмане носят постоянно покрытой, без сомнения, очень вредно отзываются на здоровье паломников; некоторые, более опытные из них, стараются уменьшить вредное действие ихрама, отпуская себе заблаговременно длинные волосы и приобретая это облачение из более толстой материи. Высадившись в Джедде (Джидде), паломники размещаются по квартирам, нанимая по нескольку человек одну комнату, и затем с первым же караваном отправляются в Мекку; но в текущем году вследствие карантина Джедда (Джидда) была закрыта, и нас высадили верстах в 20 к югу от нее в местности Ресуль­Эсвед (ар­Рас аль­Асвад), окруженной, как и Джедда (Джидда), подводными рифами, не позволяющими подходить пароходам к берегу ближе 7–8 верст. На другой день нашего прибытия причалили к пароходу десятка два больших парусных лодок и стали принимать пассажиров, причем ввиду бывшего недавно несчастного случая на одну лодку сгружался только багаж и помещалась команда, другую же занимали пассажиры, и первая лодка вела вторую на буксире; до берега лодки идут более часа, постоянно лавируя между рифами и часто задевая их своим дном.

Рее­суль­Эсвед (Расуль­Асвад)

Рее­суль­Эсвед (ар­Рас аль­Асвад) представляет собою низменный песчаный берег с устроенной на скорую руку пристанью, к которой примыкают сколоченные из досок два навеса; несколько далее поставлены шатры для приезжающих паломников и находится небольшой базар, и все это окружено деревянными перилами, вдоль которых ходят часовые. За перилами разбиты полукругом палатки стоящего здесь для охраны и конвоирования паломников табора; еще далее расположились со своими верблюдами, шуртуфами и ослами бедуины, ожидая нанимателей.

Недоезжая несколько саженей до берега, лодки остановились, и с нас взыскали предварительно по полмеджидие (около 80 коп.) в пользу карантина и только тогда выпустили на пристань; здесь под навесами устроены две кассы, у одной из которых которой еще раз взыскивают в пользу карантина по полмеджидие, у другой проверяют документы и не имеющим турецких паспортов снабжают таковыми, затем осматривают багаж и, наконец, выпускают на берег.

Еще накануне высадки я и многие из прибывших с севера паломников стали страдать сильным расстройством желудка, неутолимой и мучительной жаждой и необыкновенной слабостью, от которой я лично не мог вполне избавиться за все время своего пребывания в Хиджазе.

В Рее­суль­Эсвед (ар­Рас аль­Асвад) впервые пришлось столкнуться с крайне нецелесообразными турецкими порядками, сначала по вопросу о воде. Питьевая вода доставляется сюда из Джедды (Джидды) на парусных лодках, которые вследствие обилия подводных рифов могут ходить только днем, и то при более или менее благоприятном ветре; привезенная вода остается в лодках, и на берегу нет никаких резервуаров или запасов. В день нашего прибытия весь запас воды был разобран около полудня, и лодки ушли за ней к городу; около четырех часов вся вода у паломников вышла, и они, собравшись громадною толпой на пристани, стали ожидать возвращения лодок, но тщетно прождали до глубокой ночи и уехали на другой день, не получив воды.

Непонятным также казалось то обстоятельство, что из Джедды (Джидды), несмотря на карантин, свободно приезжали в дни прихода пароходов разносчики, распродавая между паломниками всякую мелочь, многие из торговцев, которые имели здесь лавки, беспрепятственно поддерживали сношение с городами, а погонщики ослов передавали мне, что они попутно из Мекки заезжали в Джедду (Джидду), наконец, в Бахря (Бахра) и Хадда; я сам видел несколько групп солдат, шедших, по их словам, непосредственно из зараженного города.

В Рее­суль­Эсвед (ар­Рас аль­Асвад) в этом году постоянно находился персидский консул, богатая палатка которого, освещаемая вечером кругом факелами, привлекала общее внимание паломников.

Переезд до Мекки

Я с тремя спутниками, решив совершить переезд до Мекки на ослах, хотел выехать в тот же день к вечеру, но нас не пустили, говоря, что ввиду опасности дороги все выступят завтра вместе под охраной особого конвоя; действительно, на другой день кафиля конвоировалась сильным конным эскортом, но едущие на ослах разбрелись небольшими группами по разным дорогам и ехали по своему усмотрению.

Близь Бахря (Бахра), когда дорога входит в широкую долину Вади­эль­Фатима (Вади Фатыма), влево отделяется более короткая тропа, и многие ехавшие по этому направлению подверглись, как оказалось, нападению бедуинов. Сначала мы увидели бегущего к нам со стороны означенного пути машущего руками и кричащего турецкого солдата, который объяснил, что двух его товарищей, шедших вместе с ним на паломничество из Джедды (Джидды) в Мекку, сейчас только убили камнями; мы его довезли до Бахря (Бахра), где он впал в бессознательное состояние. После нас стали прибывать другие едущие на ослах группы паломников с жалобами, что у одного отняли 30, у другого – 40 лир и т. п., наконец явился еще один солдат, как оказалось, музыкант расположенного в Джедде (Джидде) табора, и доложил сидевшим здесь в кофейне турецким офицерам, что его товарища убили бедуины. Ко всем этим заявлениям и жалобам отнеслись как к обыденным явлениям, очень равнодушно, хотя все это произошло в ближайших окрестностях Бахря (Бахра); пожалели убитых и ограбленных, поругали бедуинов и стали спорить, кому посылать верблюда за убитыми солдатами.

Многие едущие на ослах благодаря тому, что эти животные отличаются здесь большой выносливостью, крупным ростом и хорошими аллюрами, доезжают до Мекки за один день, но мы ввиду моей болезни переночевали в Хадда и приехали на другой день утром без всяких приключений, только постоянно слыша о грабежах то здесь, то там.

Прибытие в Мекку и размещение

При въезде в город наши паломники встречаются с своими мотавифами (мутаввифами), но не многие из них бывают в состоянии тотчас же следовать за ними, как это полагается, в херем (харам) для совершения тоафа (тавафа) и Са’и и откладывают обыкновенно эти обряды на несколько дней, – так расслабляюще действует здешний климат на непривыкших к нему людей. Русские мусульмане имеют в Мекке трех мотавифов (мутаввифов): один – для приезжающих с Кавказа, другой – из Крыма и третий – для всех остальных.

Для бесплатного помещения наших паломников в Мекке имеется восемь текие, купленных и пожертвованных в вакуфе нашими мусульманами; это обыкновенно небольшие дома местного типа постройки, в которых постоянно живет и ведает ими кто­нибудь из выселившихся сюда сородичей по указанию жертвователя. Комнаты для помещения паломников большею частью в этих текие содержатся недостаточно опрятно, хотя заведующие этими домами собирают с паломников каждый раз деньги на ремонт; часть же паломников нанимают себе квартиры в частных домах и как в том, так и в другом случае помещаются чрезвычайно тесно, только чтобы иметь на полу место, где лечь. Вообще надо заметить, что наши паломники, даже и те, которые располагают значительными средствами, отличаются во время путешествия в Хиджаз необыкновенной скупостью и лишают себя самых нужных удобств.

Пребывание в Мекке до выступления на Арафат

Немедленно же являются ко вновь прибывшим паломникам их здешние или приехавшие из Медины сородичи проведать, не имеют ли поручить совершение хаджа (бедэль) (бадль) или омря (умру), получить милостыню (садака); приходят водоносы (сакка), обязующиеся поставлять паломникам за все время пребывания их в Мекке воду из колодца Земь­Земь (Зам­Зам). Время до выступления на гору Арафат проходит в посещении для утренней и двух вечерних молитв херем (харам), в поклонении гробницам разных святых, в восхождении на гору Абу­Кобайс (Абу Кубайс), в обходе базара и усердном питье вышеназванной священной воды.

Выступление на Арафат

Путешествие на Арафат – самый страшный для паломников период всего хаджа; воспоминания и рассказы о страшных холерных эпидемиях, разражавшихся часто при исполнении этих обрядов, возбуждают у паломников особый ужас, – все разговоры перед выступлением вращаются исключительно на Арафате и Мина, все предположения сопровождаются оговоркой: «если приведет Бог вернуться здоровым с Арафата», взаимно поручают товарищам, как поступить с наличным имуществом в случае смерти и т. п. В 8­й день Зуль­Хиджджя (Зуль­Хиджа), весь 20­верстный путь до Арафата представляет беспрерывно двигающуюся массу одетых в белые ихрамы, едущих в шуртуфах или на хейджинах, ослах и идущих пешком пилигримов. Все расположенные в Мекке войска, оба мехмеля (махмаля)[9] со своим эскортом, вали, шериф и все население города, за исключением женщин и малолетних детей, одни для исполнения обрядов, другие в торговых интересах, переселяются на эти дни к Арафату; выступает также командируемый на время хаджа врачебный персонал со своей аптекой и госпитальными принадлежностями.

Пребывание у Арафата

Место стоянки паломников у Арафата представляет широкую песчаную равнину с южной стороны названной горы, где и разбивается очень тесно и без всякого порядка их огромный лагерь; большинство паломников привозят с собой из Мекки палатки, в которых ради экономии и размещаются в возможно большем числе; некоторые же искусственно устраивают себе тень, втыкая в землю несколько палок и протягивая над ними кусок холста; неимеющий класс ютится здесь у мечети и прячется от солнца род камни кусты.

Во время пребывания у Арафата водой пользуются из Меккского водопровода, доставая ее через устроенные здесь колодцы­отдушины или беря из бассейнов, предназначенных для купания паломников[10]; вода, идущая в Мекку, приходя через эти бассейны, вновь поступает в общий магистраль, и местное население нисколько не беспокоится, что ему приходится пить воду, где купался всякий народ; «по учению шариата проточная вода этим не загрязняется, – рассуждает оно, – если бы в воде лежала падаль, даже и тогда разрешается ее пить».

У подножия горы образуется в шалашах временный базар, торгующий исключительно съестными припасами, тут же режут для продажи и баранов; недалеко от базара располагаются бедуины, продавая баранов, арбузы, дыни, овощи, дрова, сено и т. п. У каждой палатки огораживается холстом маленький четырехугольник, служащий ретирадой; между палатками же располагаются верблюды со своими вожаками, здесь же валяются остатки от баранов, зарезанных паломниками для себя, так что к вечеру следующего дня (9­го) отовсюду слышалось сильное зловоние и около базара положительно не было возможности пройти, не зажавши носа; счастье, что паломники обязаны оставаться здесь только один день.

Арафат известен как очень жаркий пункт Хиджаза; наблюдения мои, произведенные 19 апреля у этой горы (1050 ф. над уровнем моря), дали следующие результаты: высшая температура в палатке +34 оС, в то же время на солнце +46 оС, низшая температура ночью +26о по R[11].

Муздалефэ (Муздалифа)[12]

С заходом солнца весь огромный лагерь паломников сразу трогается по направлению к Муздалефэ (Муздалифе), где к этому времени разбивается целый ряд ларей с продажей воды и съестных припасов; на другой день (10­й) рано утром паломники передвигаются в Мина.

Мина

Мина расположена в очень узком и глубоком ущелье с песчаным дном и с почти отвесными обнаженными каменными массивами по бокам и представляет вытянувшийся по дну ущелья ряд домов, построенных по тому же типу, как в Мекке, и обитаемых только в течение трех дней хаджа. Селение это имеет одну главную улицу, разветвляющуюся в широком (восточном) конце ущелья, и несколько коротких поперечных переулков; в центре селения находится небольшое двухэтажное здание, где помещаются на время пребывания здесь паломников «карантин», то есть имущество для временного госпиталя, и врачи, командируемые сюда на время хаджа.

Водой пользуются, так же как у Арафата и Муздалефэ (Муздалифа), из отдушин меккского водопровода, из которого наполняются также бассейны, особенно необходимые, как мне говорили, во время большого съезда паломников. Во многих местах устроены общественные ретирады, представляющие собой ряд низеньких, сложенных из камня стойл, без ям и без дверей. У восточного конца селения в широком месте ущелья заранее выкапывается ряд ям, размера приблизительно около 4 кв. аршин при 11/2–2 аршин глубины – это место жертвоприношений.

Мина, расположенная на высоте 970 фут. над уровнем моря, благодаря стесненной со всех сторон каменными громадами местности отличается необыкновенно высокой температурой и, вероятно, по причине особого расположения гор отсутствием движения в воздухе. По моим наблюдениям, произведенным в хорошо защищенной от солнца комнате, получилось следующее: 20 апреля высшая температура +32 оС, низшая +30 оС, 21 апреля высшая +33 оС, низшая +30 оС, 22 апреля высшая +33 оС, низшая +30 оС.

Ко времени хаджа к Мина пригоняется для продажи паломникам громадное количество баран, коз и отчасти верблюдов, и потому, несмотря на большой спрос, цены на этих животных стоят сравнительно очень невысокие. Оказывается, у бедуинов издавна существует поверье, что если они не пошлют свои стада или часть их для продажи в Мина во время жертвоприношений, то все их животные неминуемо погибнут от мора, и этим объясняется такое громадное предложение и пригон из самых отдаленных местностей Аравии, как, например, с границы Палестины, из­под Багдада и др.

Паломники в Мина размещаются так же, как и у Арафата, в палатках, разбивая их большей частью у восточной окраины селения, по широким местам улиц, а некоторые же располагают их по особым, огороженным высокой стеной, с глухими воротами, дворам, принадлежащим обыкновенно мотавифам (мутаввифам); в домах ввиду высокой наемной платы наши паломники помещаются очень редко (в этом году только двое); неимущий класс устраивается обыкновенно по бокам ущелья между камнями или по улицам, под заборами.

Разместившись так или иначе, паломники отправляются к вышеозначенным ямам, покупают там баранов, режут их на краю ямы и так оставляют, но если зарезано более или менее жирное животное, то являются неимущие пилигримы, выпрашивают себе тушу и вырезывают из нее лучшие куски, чтобы, как я узнал потом, заготовлять себе запас сушеного мяса. Около полудня все зарезанные животные вместе со шкурой сваливаются в ямы и засыпаются тонким слоем земли; вечером эта операция повторяется для новых жертв; все работы около ям производятся солдатами.

Каждый паломник приносит в жертву несколько баранов или коз, одного за себя, других по поручению своих родственников, за покойников или по обещанию; так, один из наших мусульман в этом году зарезал более 60 баранов. Но много и бедняков, которые избавляются от этой обязанности. Если взять только минимальное число и считать, что каждый паломник режет в среднем только 11/2 барана, то при числе паломников этого года в 100 тыс. человек количество таким образом без всякой пользы убиваемых животных выразится громадной цифрой 150 тыс. Такое избиение происходит все три дня пребывания паломников в Мина, представляя при этом жарком климате и дурных санитарных условиях страшную опасность образования очага заразы.

На следующий день (11­й), когда я обходил селение и паломнический лагерь, главная улица в Мина еще оставалась не особенно загрязненной но, свернув в сторону, между горами и зданиями, я был поражен ужасным состоянием этой местности. Вся почва была усеяна костями с почерневшими и разлагающимися остатками мяса – это паломники, приготовляющие себе сушеное мясо и ввиду обилия его, вырезав кое­как мягкие части, остальное выбросили гнить. Валялось несколько целых распухших бараньих трупов. Все места у заборов были покрыты человеческими экскрементами, везде разные отбросы и ужасная грязь, всюду невыносимое зловоние, в особенности поблизости общественных ретирад, ничем не засыпаемых. Около ям, за селением, тысячи зарезанных животных, начинающих уже разлагаться, у тех же ям, которые уже заполнены и засыпаны, валяются разные остатки от трупов. Встретил одного из врачей, объезжавшего верхом место жертвоприношения и распоряжавшегося забрасыванием ям. Мне передавали, что один из паломников был привлечен к ответственности за то, что зарезал барана у своей палатки, хотя при недостаточности здесь надзора, без сомнения, многие, чтобы не ходить далеко, режут скрытно у себя, нисколько не смущаясь распространяющимся затем зловонием, и вообще большинство паломников на это элементарное распоряжение – совершать жертвоприношения только в определенном месте – смотрят как на совершенно лишнее стеснение, и, если бы не принуждение, они несомненно сейчас же вернулись бы к старым порядкам и стали бы резать баранов и оставлять их разлагаться по­прежнему между палаток. К вечеру того же дня я побывал в нескольких из дворов, о которых было упомянуто выше. Паломники отдают им некоторое преимущество, потому что, запирая на ночь ворота, они находятся в некоторой безопасности от воров, которых собираются очень много в Мина в расчете на легкую наживу (в особенности в случае эпидемии, когда они свободно занимаются мародерством), но благодаря закрытому положению и очень тесному размещению палаток, устройству тот же отхожих мест и нахождению верблюдов создается очень тяжелая атмосфера; гораздо лучше расположение палаток за селением – здесь несравненно просторнее и чище.

По причине изложенных выше дурных санитарных условий у Арафата и особенно в Мина заболеваемость и смертность среди паломников бывают, говорят, значительно больше, чем в Мекке; но в текущем году число умерших за все время путешествия на Арафат считали только около 40 человек.

Возвращение в Мекку и разъезд паломников

По возвращении в Мекку паломники спешат уведомить своих ближних на родине о благополучном окончании путешествия на Арафат, и телеграф в эти дни, несмотря на высокий тариф – пять франков со слова, – бывает завален работой, и начинают готовиться к отъезду. Все хаджи непременно везут домой для подарков большее или меньшее количество, смотря по состоянию, воды Земь­Земь (Зам­Зам) и местных фиников; Земь­Земь (Зам­Зам) вывозится в особых жестяных банках, которые жестянщики Мекки, наполняя сами и запаивая горлышки, продают уезжающим паломникам; финики приобретаются обыкновенно в Медине; кроме того, для подарков же запасаются четками местного или константинопольского изделия, ковриками для молитв, серебряными кольцами, выделываемыми из сменяемых ежегодно украшений Макам­эль­Ибрагим (Макам Ибрахим), такими же кольцами с йеменским сердоликом[13], кусками кисва, ладоном и т. п.; увозят также с собой ихрам, в который облачались во время хаджа, везут также для себя и по поручению знакомых смоченные в воде Земь­Земь (Зам­Зам) куски холста для саванов. Все эти предметы заделываются в сундуки и сдаются особым факторам, «симсарам», для доставки до Константинополя.

В этом году те из наших паломников, которые уже были в Медине до хаджа или не предполагали посетить этот город, на второй или же третий день по возращении с Арафата уже начали выступать небольшими кафелями в Джедду (Джидду), в которой во время возвращения паломников карантин был уже снят и где для перевозки паломников в Суэц, Бейрут, Смирну и Константинополь собралось к тому времени 12 пароходов.

В текущем году вследствие особой опасности дороги было очень немного паломников, решившихся после хаджа посетить и Медину, и потому из Мекки выступило туда, кроме двух мехмелев (махмалей), шедших вместе по дороге Шарки, еще только две кафеля и два рякиба. Все больные хаджи, как бы ни было слабо их здоровье, ни за что не желают оставаться в Мекке и выезжают вместе со своими спутниками; может быть, этим объясняется, почему на первых остановках от Мекки, например в Хадда или Бахря (Бахра) и в Вади­эль­Фатима (Вади Фатыма), хоронят всегда много народу.

Переезд в Медину

Я присоединился к возвращающимся жителям города Медины и поехал с одним из рякибов по дороге Гаир; остальные же наши паломники совершили этот переезд с кафеля по дороге Форги. В кафелях было несколько отдельных случаях грабежа и убийства неосторожно отошедших от стоянки путешественников, причем, как было упомянуто выше, пострадал только один русскоподданный; рякибы же прошли совершенно благополучно, и, хотя по ночам подымалась тревога, стрельба и происходила остановка на пути, но серьезной опасности я не видел.

Пребывание в Медине

В Медине имеется также пять текие наших мусульман, но последние, как было сказано выше, предпочитают останавливаться у своих сородичей или в Казанском медресе, и все текие в этом году стояли пустые; в общем, в Медине благодаря тому, что паломники прибывают сюда постепенно и остаются обыкновенно очень короткое время – 3–5 дней, – нет такой тесноты в помещениях и в городе, как в Мекке. Здесь также имеются делили (далили), руководящие паломниками при посещении ими херема (харама) и окрестностей города и читающие за них молитвы.

Выступление в Янбог (Янбо)

Выступление из Медины в Янбог (Янбо) затянулось в нынешнем году вследствие волнений среди ибне­харбов[14] очень надолго, и первая кафеля ушла только недели через четыре по прибытии из Мекки. Затем долго ждали известий о судьбе этих кафеля, циркулировали слухи, что она вся разграблена бедуинами, советовали ехать на Джедду (Джидду), но недели через четыре, не дожидаясь известий из Янбога (Янбо), решили выпустить и вторую кафеля, взяв от мукавимов заложников; с этой второй и последней кафеля отправились и все остававшиеся наши паломники, в том числе и я.

Переход до Джудайдя был сделан свободно, так как шли по территории наших мукавимов; но далее, по району ибне­харбов, кафеля двигалась с особенной осторожностью, однако дошли до Янбога (Янбо), если не считать 5–6 отдельных случаев грабежа, благополучно и без задержки, совершив этот путь в семь дней. Только при выезде из гор произошла тревога, показавшая, как действуют в таких случаях ведущие караваны бедуины. Кафеля двигалась тремя партиями: в передней были африканские арабы (маграби), в средней – разный народ, в том числе наши мусульмане, а заднюю партию составляли персияне; вдруг со стороны передней партии, которой за горами не было видно, послышались учащенные выстрелы; наш мукавим, выхватив свое оружие, выбежал вперед каравана, и скоро к нему собрались с оружием в руках и все остальные верблюдовожатые; караван между тем продолжал по­прежнему двигаться, предшествуемый всеми бедуинами. Через 1/2 часа дорога, сделав несколько поворотов и выйдя из гор, стала спускаться на ровную береговую полосу (тегамэ), и взорам сразу открылась вся предлежащая местность с синеющим вдали морем; ясно виднелся и передний караван, откуда все еще раздавались выстрелы: оказалось, что маграби выражали этим свою радость при виде родной стихии.

Во время этого переезда из Медины в Янбог (Янбо) пришлось мне испытать последствия саама (самума), дувшего все время почти беспрерывно: у колодца Бир­э­Сеид (Бир ас­Сайид) термометр показывал в тени +44 оС, высшая температура, которую я видел в Хиджазе; последний переход, от названного колодца до Янбога (Янбо), был наиболее длинный – караван шел без остановки ровно 20 часов.

Пребывание в Янбоге (Янбо)

О крайне дурном санитарном состоянии Янбога (Янбо) уже говорилось; нигде в Хиджазе паломники не поставлены в столь тяжелые условия, как в этом городе. У Арафата, в Мина или Джедде (Джидде) есть по крайней мере хорошая вода, столь необходимая при такой высокой температуре; здесь же воду, покупаемую копеек за 50 ведро, можно пить только ввиду крайности; продаваемая здесь по 15 коп. фунт местная баранина отличается необыкновенною жесткостью и отсутствием всяких признаков жира. Благодаря этим условиям во время пребывания в Янбоге (Янбо) все паломники страдали расстройством желудка, стоило пройти близ берега моря, чтобы убедиться, что все страдают поносом; число покойников заметно увеличилось, и ежедневно хоронили 5–6 человек (собравшихся паломников было до 3000 чел.). К несчастью, паломникам часто приходится подолгу ожидать в этом ужасном порту отхода парохода или выступления кафеля; так, в этом году едущие в Медину оставались не менее недели, выезжавшие из Хиджаза – около восьми дней, те же, которые приехали с первой кафеля, – более месяца.

Наши паломники размещаются здесь так же, как и в Джедде (Джидде), нанимая по нескольку человек одну комнату, паломники же других национальностей, как египтяне, маграби, устраивают себе кое­какую тень по улицам и на низком берегу моря и живут среди ужасной грязи и зловония.

Пароходы заходят в Янбог (Янбо), сделав сначала один рейс с паломниками из Джедды (Джидды), и ввиду карантина заставили себя ожидать в этом году особенно долго; наконец они стали подходить. Агенты открыли свои конторы, и начались переговоры относительно цен на билеты; сначала запросили за третий класс до Константинополя 71/2 лир, то есть более 63 рублей, но так как нашлось очень немного лиц, желавших купить билеты по такой высокой цене, то стоимость их была понижена через два дня до 6 лир (51 руб.), и тогда только паломники стали разбирать билеты. Тот пароход, на котором мне пришлось ехать, имел уже более 700 пассажиров, но, желая увеличить число их, откладывали отход со дня на день, пока наконец пассажиры, выведенные из терпения, не собрались громадной толпой перед помещением каим­макама[15] и стали громко выражать свой протест, жалуясь на недостаток провизии и воды, стали требовать отправления парохода; это возымело действие, пароход стал разводить пары, принимать пассажиров и в тот же день отошел. Мне передавали, что благодаря такой системе продажи билетов каим­макам, агент и капитан парохода имеют значительные доходы. Те из паломников, которые имели терпение дольше выждать, купили билеты за обыкновенную в годы, когда существует карантин, цену, – 5 лир. Кроме платных пассажиров на каждый пароход сажается местными властями 20–30 человек неимущих хаджи.

Карантин в Торе

Находясь еще в Медине и по приезде в Янбог (Янбо) паломники очень интересовались, столь существенным для них вопросом: будет ли карантин в Торе, и по этому поводу ходили по городу самые разнообразные слухи: одни говорили, что задержат на 10 дней, другие – что только на 5, но большею частью были уверены, что карантина не будет и быть не может, так как, рассуждали хаджи, в Джедде (Джидде), где были случаи заболевания чумой, они не были, а высадились в Рес­уль­Эсведе (ар­Рас аль­Асвад), после этого пробыли более месяца в Мекке, где нет никакой эпидемии, две недели находились в пути между Меккой и Мединой, в последнем городе прожили совершенно благополучно тоже значительный срок, затем шли неделю до Янбога (Янбо), где оставались в ожидании парохода тоже с неделю, и за все это время не было ни одного подозрительного случая, – зачем же теперь быть карантину? О назначении карантина у паломников сложились самые нелепые понятия: цель карантина, говорят они единогласно, вовсе не санитарные требования, а желание немусульманских государств затруднять им доступ в Хиджаз и ослаблять этим их религию, в этих видах и придумали карантин, где морят несчастных хаджи и где даже пробовали их отравлять: высадили 2000 чел. на остров (вероятно, речь идет о Каморане), и врач­англичанин под видом лекарства стал давать яд, но один из паломников, догадавшись об этом, заколол врача, и только тогда, увидевши, что этот способ небезопасен, посадили их на пароход и отправили дальше. «Английские пароходы, идущие из зараженной Индии, проходят без всякой задержки, – говорят многие хаджи, – а нас, едущих из здоровой местности, подвергают таким мучениям; когда есть в Хиджазе холерная или какая­нибудь другая эпидемия, пусть будет и карантин, но в благополучные годы это явная несправедливость».

Определенных сведений о карантине не получалось и в Янбоге (Янбо), к заявлениям же пароходной команды, что останемся 12 дней в Торе, отнеслись очень скептически и на третий день подходили к этому пункту, будучи вполне уверенными, что после короткой остановки, когда врачи убедятся, что все благополучно, будут продолжать путь дальше.

Тор – маленькое селение на азиатском берегу Суэцкого залива, состоящее из десятка каменных двухэтажных домов; верстах в двух южнее по берегу моря группа палаток и кое­где редкие поросли финиковых пальм – это и есть столь ненавистный паломниками торский карантин; берег низкий, сыпучий песок, образующий далее от моря ряд увалов; горизонт замыкается безжизненными каменными массивами гор, вид еще более унылый, чем в Хиджазе.

Пароход наш подошел саженей на 200 на берегу и бросил якорь; тут уже стояло несколько судов, вышедших из Янбога (Янбо) раньше нас и поставленных в карантин. Через час от берега отошел маленький паровой катер и доставил к нам двух карантинных врачей, которые, осмотрев судовые бумаги, через короткое время уехали обратно. Какой­то шутник распустил в это время слух, что карантина не будет, все этому искренне поверили и выражали разным образом свою великую радость. Но скоро катер вернулся и привел на буксире три большие лодки, и сейчас же началась высадка пассажиров и перевозка на берег всего их багажа, на что потребовалось два дня, так как в день не успевают продезинфицировать более 300–400 человек; весь тяжелый багаж, сданный в трюм, тоже был выгружен с парохода; многие из пассажиров свои ручные чемоданы и прочие более ценные вещи оставляли на хранение пароходному ресторатору, который за известное вознаграждение их куда­то прятал.

Лодки причаливают к основательно устроенной пристани, во всю длину которой проложены рельсы для железной дороги очень легкого типа; к проходу лодок подкатывают две вагонетки – одна в виде лазаретной линейки, в которой и отвозят больных в карантинный госпиталь, другая же – вроде фургона, для доставки багажа к дезинфекционному зданию; на короткие расстояния вагонетки передвигаются людьми, на более же дальние запрягают лошаков, есть также один локомотивчик.

Саженях в 25 от пристани два длинных крытых сарая для дезинфекционных камер, при них навес, под которым паломники ждут своей очереди. На расходы по карантину взыскивается по 64 египетских пиастра (около 6 руб. 40 коп.), неимущие же пропускаются даром, но по окончании дезинфекции платных лиц.

Дождавшись своей очереди, я вошел в один из упомянутых двух сараев и очутился в довольно обширной комнате с мокрым асфальтовым полом; в эту комнату выходят дверцы трех дезинфекционных паровых камер и здесь же стоят чаны и бочки с разными дезинфицирующими жидкостями. Стали развязывать и сортировать вещи: весь мой багаж, состоявший из дорожного мешка с бельем и постельной принадлежностью, из походной кровати, из сундука с посудой и провизией, вынесли на двор, вещи же моего человека целиком поступили в камеру. Затем нам предложили совершенно раздеться и надеть карантинное белье, кому кальсоны, кому длинные рубахи. Мы, три человека пассажиров первого класса, пробовали было протестовать, не желая надевать грязное, бог знает с кого снятое белье, просили дать, хотя более чистое, но наша просьба осталась без внимания, – пришлось раздеться, связать весь свой костюм вместе, отдать его в камеры и облачиться в отвратительные, вонючие рубахи; дозволялось только оставлять при себе дорожные сумки с деньгами и документами, зонтики и туфли.

Когда нас набралось в таких костюмах человек 10, явился врач и произвел осмотр, ощупывая миндалевидные железки, под мышками и в пахах. По осмотре врача сняли мои туфли и очень добросовестно обмакнули в чан с какой­то дезинфицирующей, вероятно, жидкостью, затем при выходе на двор вырвали из рук зонтик и капнули на него из лейки капель 20, но не более, потом мы вошли в тот же сарай, но уже с другого конца, минуя середину, где помещаются камеры и паровики. Мне довольно долго пришлось ожидать своего костюма и наблюдать очень интересные сцены: вот из дезинфекционного отделения через широкую дверь начинают выбрасывать уже очищенные от всяких болезненных начал тюки и свертки; вещи сейчас же разбираются ожидающими их хозяевами, развертываются и начинается рассматривание, – все фески обратились в безобразные колпаки, полиняли и окрасили другие предметы, некоторые краски в коврах тоже сдали, и персияне сидят над ними в глубоком раздумье, у некоторых оказались прожженными оболочки вещей, а кто по незнанию не вынул кожаных предметов, получил, конечно, одни сморщенные крючки; более добродушные смеются, но чаще слышатся сетования и проклятья. Присмотревшись к обнаженным паломникам разных национальностей, я поразился – какой все худой и истощенный народ; тяжело достается всем это путешествие в Хиджаз! Получившие свои вещи немедленно переодеваются, а карантинное белье с остервенением швыряют на грязный и мокрый пол, откуда они подбираются служителями и относятся для дальнейшего употребления. Переодевшись, я вышел на двор и у дверей нашел весь свой багаж без следов какой­либо дезинфекции; затем стали выносить вещи за ворота, чтобы отправить к лагерю, где паломники выдерживают карантин.

Лагерь этот разбит в саженях 400 от берега и представляет собой вытянутый в одну линию, параллельно берегу моря, ряд правильных четырехугольных дворов (секции), разгороженных высокой проволочной сеткой, с одними воротами, обращенными к фронту; у этих же ворот находится караул, выставляющий от себя кругом часовых; внутри ограды разбиты низенькие маленькие палатки, в которых помещаются по 5–10 человек, у ворот находится палатка врача и его двух помощников, тут же под навесом помещается лавка и нечто вроде буфета, в задней линии – переносные дощатые ретирады. Имеющим свои палатки отводятся тоже место. Надо отдать справедливость: устроители торского карантина создали здесь известный наружный порядок: везде проложены рельсы, и по ним перевозятся вещи паломников, по ним же 3–4 раза в день доставляется вода, для этого служат три вагонетки с установленными на каждую тремя деревянными бочками, с кранами и рукавами, при помощи которых вода очень удобно и быстро переливается в поставленные у ворот две железные цистерны; вода, чистая и удовлетворительного качества, выкачивается из колодца ветряным двигателем; каждый день сторожа подбирают между палатками сор и всякие отбросы и наблюдают, чтобы для естественных надобностей ходили только в отхожие места, которые содержатся чисто, постоянно обмываются и заливаются известковым молоком; все неимущие паломники получают за счет египетского правительства ежедневно пищу, состоящую из двух маленьких хлебов, весом каждый приблизительно с фунт, и раз похлебку, приготовляемую один день с мясом, другой день постную; остается добавить, что ежедневно для приема простых и заказных писем, а также депеш является почтальон и что во время карантина заходят сюда почтовые пароходы, совершающие рейсы по портам Красного моря. С другой стороны, здесь ужасная дороговизна на все жизненные продукты и часто нет возможности купить их ни за какие деньги: так, например, фунт баранины стоит 30 коп., булка из темной муки, весом с 1/2 фунта, всегда залежалая и черствая, – 8 коп., курица – 80 коп., яйца – по 3 коп. штука, дрова 3 ф. – 4 коп., уголь 5 коп. фунт.

С первых же дней оказалось очень много больных поносом; наиболее слабых отправляли силою в лазарет, которого паломники боятся как огня; некоторые менее тяжело больные пробовали было обращаться за советами и лекарством к врачу, но оказалось к удивлению, что советов и лекарств здесь давать не полагается – если нездоров, должен лечь в лазарет.

На изоляцию очень строгую, без всяких отступлений для паломников, совсем иначе смотрели сами служащие, вызывая постоянный ропот со стороны карантинируемых: сторожа свободно посылались для исполнения разных поручений администрации, лавочник тоже беспрепятственно сообщался с остальным миром; когда персияне стали распродавать свои ковры, то у докторской палатки открывался настоящий базар и покупателями являлись греки­врачи, обыкновенно извне.

За все время карантина в Торе, продолжавшегося 12 дней, между паломниками господствовало общее глубокое уныние и упадок духа, что можно объяснить разве сознанием лишения свободы и опасением, что в случае какой­нибудь подозрительной болезни заключение это может продолжиться неопределенно долгое время. Влияло, вероятно, и очень дурное питание, так как у многих деньги были уже на исходе и они жили только распродажей своих вещей, впрочем, и за деньги нельзя было ничего купить, кроме плохой баранины или иногда такой же курицы; влияла, вероятно, и крайне печальная местность, и непрерывные северные ветры, дующие здесь с очень большой силой, опрокидывая палатки, и хотя несколько и умиротворяющиеумиряющие жару, но постоянно покрывающие все предметы толстым слоем песка.

Дня за два до истечения срока карантина врач произвел новый общий осмотр, ощупывая железки, и нашел, что все обстоит благополучно; о всех слабых и больных паломники самым искренним образом молили Бога, что если и суждено умереть, только бы не здесь, на карантине; очень часто вспоминали рассказы прежних хаджи, как они во время эпидемии умиравших в последние дни карантина товарищей закапывали скрытно в палатках, и все были вполне согласны, что так и следует сделать, если кто­нибудь, сохрани бог, умрет внезапно.

Наконец наступил радостный для всех день окончания срока карантина, и паломники тем же порядком, но очень быстро были перевезены на пароход, тоже подвергшийся за это время общей дезинфекции.

Некоторые из паломников, бывшие в Торе и в минувшем году (1897), передавали мне, что условия карантина текущего года несравненно более легки: тогда сразу пришло из Янбога (Янбо) шесть пароходов, и прибывшим позже других пришлось дожидаться очереди выгрузиться более 10 дней, которые в счет карантина (15 дней) не шли; таким образом, пассажиры парохода «Магнет» пробыли в Торе 27 дней; при дезинфекции была испорчена масса всяких предметов: так, один из русскоподданных определял свои убытки на сумму более чем в 500 руб.

Всякий карантин представляет, конечно, известное стеснение, а именно задержку на более или менее значительное время на пути, лишние расходы и лишение, перетаскивание со всем своим багажом на берег и обратно на пароход и пр., но если всмотреться в порядки карантина в Торе, то отчасти становится ясным, почему паломники смотрят на него с таким предубеждением и страхом. Убедить паломников, что дезинфекция необходима для предупреждения заноса эпидемии на их родину, нетрудно, хотя они имеют готовое возражение, что в тех пунктах, которые они посетили в Хиджазе, не было никакой эпидемии; но когда они видят, что одни вещи очень строго дезинфицируются, другие такие же вещи проходят без всякого очищения; в то время как их заставляют совершенно раздеваться и отдавать всю одежду в камеру, разрешается оставлять мелкие предметы, тела паломников тоже ничем не обмываются, – тогда понятно: карантин теряет всякий кредит. Само раздевание при народе для мусульманина очень тяжелый акт, одевание же грязного белья, бог знает кем пред тем снятого и валявшегося на грязном полу, очевидно, может повести к заражению здоровых людей разными накожными болезнями: между паломниками есть сифилитики, могут быть и прокаженные, ездившие, ища исцеления, по святым местам; наконец дезинфекция неизбежно приносит некоторый убыток владельцам вещей вследствие линяния красок, прожжения оболочек и т. п. Сама изоляция, очень суровая для паломников, очень слабо соблюдается самими служащими. Все это, взятое вместе, убеждает паломников, что цель карантина – вовсе не санитарные требования, а лишь причинение им убытков и затруднение доступа в Хиджаз.

По официальным сведениям, в этом году через Торский карантин прошло 21 судно, из коих 19 пароходов и 2 парусных, доставивших в общем 16 952 паломника; умерших в Торе было 195 человек и восемь – в Абу­Зулима.

В текущем году египетское правительство ассигновало более 30 000 лир (около 300 000 руб.) на постройку в Торе особых бараков; с возведением этих построек условия для карантинируемых, без сомнения, значительно улучшатся.

По окончании карантина в Торе пароходы, принявшие паломников из жителей Египта и других мест Северной Африки, оставляются для обсервации у Абу­Зулима, идущие же с паломниками более северных стран направляются для той же цели в Бейрут, куда и предстояло нам ехать.

Замечательно, что во время переезда из Торы в Бейрут была наибольшая смертность среди пассажиров парохода и за эти четыре дня ежедневно бросали в море по 3–4 человека; вероятно, этому причина и предыдущие лишения, и сильное истощение, и невыносимая духота и теснота на пароходе, может быть, также очень сильная качка, сопровождавшая этот переезд.

В Суэце пароход принял двух санитарных врачей, доехавших на нем до Порт­Саида, и сопровождался по каналу во избежание бегства пассажиров, что едва ли возможно, особым конвойным судном.

Карантин в Бейруте

Пароход в Бейруте останавливается на открытом рейде, и высадка при свежем ветре очень затруднительна; для перевозки пассажиров являются лодочники из порта и производят эту операцию на своих очень маленьких каюках.

Бейрутский карантин расположен в прекрасной местности, среди садов, на самом берегу моря, верстах в двух к северу от города, и паломники справедливо считают пребывание там за приятный отдых. При вступлении здесь также производится дезинфекция, но очень поверхностная и для всех одинаково слабая; размещаются в очень удобных и обширных бараках и частью в палатках, поставленных в тени деревьев; вода прекрасного качества и проведена повсюду; сравнительно прохладно и постоянно приятный ветерок с моря. Главное же достоинство бейрутского карантина – обширная, снабженная всеми необходимыми предметами и продуктами лавка, где все сравнительно дешево и хорошего качества; здесь в первый раз достали хорошую баранину («как у нас в России», говорили наши паломники), нашли всевозможные овощи, в первый раз ели фрукты, пили отличное молоко, увидали лед. Наши киргизы не могли досыта упиться холодным айраном[16]; здесь как­то все ожили, повеселели, поздоровели.

Еще одно большое преимущество бейрутского карантина: не чувствуешь, что находишься взаперти, не видно никакой стражи, ни часовых, доступ к морю открыт, и все пользуются благодаря этому прекрасным купанием.

Карантинный двор содержится довольно чисто, отхожие места, устроенные в разных местах на берегу моря, аккуратно очищаются и дезинфицируются, все дорожки и занятые паломниками бараки ночью освещаются, но в смысле внутреннего порядка и надзора здесь чувствуется большая безопасность. Карантином заведует особый, постоянно живущий здесь врач; на расходы по карантину взимается по 371/2 пиастров, но платили, по крайней мере в этом году, только те, кому совестно было не платить, так как никакого контроля или отбирания при выходе квитанций не существует.

Между пассажирами нашего парохода в Бейруте не было ни одного случая смерти; было также больных; уезжая, паломники говорили, как было бы хорошо, если бы карантин вместо Торы существовал только в Бейруте, и тогда соглашались оставаться здесь в карантине хотя бы несколько месяцев.

По истечении пяти дней часть паломников, взявших билеты до Бейрута, была выпущена на свободу, ехавшие же до Константинополя были перевезены на пароход. В случае волнения посадка на пароход производится в закрытом рейде.

Посещение Иерусалима, Дамаска и Каира

Некоторые из наших паломников остаются в Бейруте, чтобы отправиться отсюда на поклонение в Иерусалим, в Дамаск, где гробница Яхия (Яхья – Иоанна), посещают также Каир, где похоронена голова внука Магомета (Мухаммада) – Хусейна[17] и где находится гробница одного из четырех суннитских имамов – Шафии; но эти поездки совершаются преимущественно до Аравии, так как по окончании хаджа паломников начинает сильно тянуть на родину.

Возвращение паломников в Россию

При возвращении наших паломников в Константинополь, конечный пункт, до которого можно брать билеты на проезд, также служит местом для более или менее продолжительной остановки; в случае, если для лиц, возвращающихся из Хиджаза, нет свободного въезда в Россию, то паломники, получив от симсаров свой багаж, стараются рассортировать его таким образом, чтобы удобнее было провезти через границу, так, например, часть воды Земь­Земь (Зам­Зам) переливают в бутылки, часть же оставляют для пересылки, потом при случае наводят справки, каким путем удобнее вернуться и т. п.

О паломниках 1898 года я узнал, что более состоятельные из них вернулись в Россию по железной дороге через Вену и Варшаву, другие же, долго прождав в Константинополе, нанимали специальные пароходы, доставившие их в Феодосию.

Возвращающиеся паломники так же торжественно, как при отъезде, встречаются своими родными и знакомыми, и первое время служат в своем кругу предметом особого внимания и почета; повидать их приезжают все родственники, живущие в окрестностях, и от нового хаджи требуются самые подробные рассказы о виденном и слышанном во время этого длинного путешествия.

Влияние хаджа на наших мусульман

Какое же действие оказывает хадж на наших мусульман?

Сколько я мог наблюдать и у себя на родине, и во время последней командировки, наши паломники делятся на две категории: одни – обыкновенно старики – люди очень малоразвитые, безучастно относящиеся ко всему окружающему, преследующие только конечную цель путешествия и слепо выполняющие обряды хаджа до мельчайших его подробностей; они и в грабежах бедуинов видят какую­то непостижимую тайну и наваждение дьявола с целью препятствовать выполнению священных обрядов, считают все санитарные меры совершенно излишними, так как от судьбы все равно не уйдешь и т. п. Если их спросить по возвращении, что они видели во время путешествия, то, кроме нескольких сказок о разных чудесах, слышанных ими по дороге, ничего другого они не в состоянии передать. Вернувшись домой, они делаются очень набожными софи (суфий), если не были таковыми раньше, часто остаток жизни посвящают исключительно молитве и удаляются от мирских забот.

Другие же, которых с каждым годом становятся все больше, – люди более развитые, интересующиеся, рассуждающие и имеющие известный критериум; с первых же шагов по выезде из России им представляется богатое и интересное поле для наблюдений и сравнений; сначала их постигает горькое разочарование в столице главы Ислама – халифа, в Константинополе, считающемся среди наших мусульман каким­то чудом; тесные и грязные улицы, плохие дома и отсутствие порядков невольно заставляют сравнивать с соседней Одессой, откуда чаще всего прибывают наши паломники; ознакомившись затем при выборке паспортов с турецкими порядками и господствующим везде взяточничеством, паломники наши выезжают совсем с другим представлением об этом городе. Затем им приходится слышать и видеть жалкое состояние турецких пароходов, с которыми часто бывают курьезные случаи, как истощение запаса угля среди моря или задержка неделями у входа в Суэцкий канал вследствие неуплаты следуемых за проход денег, отказ в портах отпустить уголь и т. п. Прибыв в Хиджаз, они поражаются тем, что в сердце Ислама бедуины, соплеменники пророка, грабят своих единоверцев, приехавших с такими трудностями для совершения священных обрядов общей им религии, их поражает также безнаказанность и дерзость этих грабежей, часто среди белого дня и в присутствии турецких солдат; они удивляются полной индифферентности властей и безучастному отношению их к судьбе паломников; они бывают очень изумлены, увидев со стороны коренных жителей Хиджаза, которых привыкли считать на родине чуть ли не святыми, очень легкое отношение к выполнению главных обрядов религии и преобладание у них денежных интересов над всеми другими. Им кажется очень странным и отсутствие порядка и чистоты в самой «Матери городов»[18] и в «Городе Пророка»[19]; им очень неприятно отсутствие тишины и благоговения в самих херемах (харамах), у священной Каабы и у гробницы Пророка; приходится им слышать и о взяточничестве шерифа и присваивании им следуемой некоторым бедуинским кабиля субсидии, за что так или иначе приходится расплачиваться и карманом, и боками несчастным паломникам.

Нельзя отрицать, что хадж служит некоторому подъему религиозного чувства: часть паломников и этой последней категории по возвращении значительно изменяют свою духовную жизнь, стараясь строже держаться правил религии, и, веруя, что уже освободились от прежних грехов, стараются впредь не пропускать молитв и постов, воздерживаться от запрещенных предметов, как вино, и некоторые отказывают себе даже в таких невинных удовольствиях, как театр или цирк, но в общем положительно можно сказать, что почти все наши паломники возвращаются на родину со значительно изменившимися взглядами, более прозревшими и с более сознательными отношениями к политическому положению вещей, – та окраска, в которой им представлялась раньше мусульманская Турция и ее глава халиф, совершенно исчезает.

Следует заметить, что большинство наших паломников по возвращении бывают очень воздержанные среди своего народа на критическое суждение о виденном, считая неприличным осуждать мусульманские страны и святые места и не желая возбуждать разные нарекания, а если и говорят, то только среди близких им людей.

Меня особенно интересовал вопрос, имеет ли в настоящее время хадж какое­нибудь политическое значение в смысле сближения мусульман разных национальностей, но, по искреннему моему убеждению, паломничество в Мекку, по крайней мере в настоящее время и при настоящем состоянии мусульманских народов, не ведет ни к какому сближению и самой этой идеи не существует; не говоря уже о малайцах и жителях Индии, совершенно чуждых остальным паломникам по языку и по происхождению, о жителях Ирана, отстраняемых религиозною рознью, и все остальные национальности держатся строго изолированными, недружелюбно относясь к чужим; даже наши киргизы и татары не хотят знать друг друга. Сама обстановка хаджа, обряд чисто религиозного характера, очень короткого по времени, очень суетливого и спешного, при общем сознании опасности – что вот­вот разразится эпидемия, совсем не благоприятствует проявлению этой мысли и не располагает к политическим демонстрациям; у всех одна мысль – скорее бы окончить обряды и поскорее бы разъехаться.

Только для жителей Хиджаза съезд в Мекке сохранил еще, кроме религиозного и торгового, еще некоторое внутренне­политическое значение: здесь происходит примирение враждующих кабиля, рассчитываются за кровь и т. п.

Влияние наших паломников на туземное население Хиджаза

Я был очень приятно изумлен, что наша дорогая родина пользуется особым обаянием и среди населения далекого Хиджаза; и там говорят о могуществе русского царя, о порядке и, главное, о справедливости, существующей в России; мне часто приходилось удовлетворять любопытство туземцев, очень интересующихся сведениями о величине Российской империи, о ее городах, о числе жителей и пр. Каким путем могла распространиться слава России до такой отдаленной страны? Это можно только объяснить постоянными восторженными рассказами о своей родине наших паломников, которые, может быть и бессознательно, несут славу России до Хиджаза; наши мусульмане, попадая в скудную и знойную Аравию, лишенную самого примитивного благоустройства, где преимущества во всех отношениях далекой родины выступают особенно ярко, неожиданно превращаются в самых горячих патриотов и превозносят при всяком случае природу, богатство и порядки России до небес. Все порядки в Хиджазе невольно вызывают сейчас же сравнение: «Россия не допустила бы у себя грабежи», «там и деревни пользуются большим порядком и благоустройством, чем здешние города», «по путям, где проходят десятки тысяч паломников, давно уже были бы проложены рельсы», «преступники у нас в России не избавляются от ответственности ни за какие деньги»; скудная природа Хиджаза, почти ничего не производящая у себя, дает нашим паломникам тему для бесчисленных рассказов о богатстве нашей страны, об обилии и дешевизне там пищевых продуктов, что особенно внимательно слушается полуголодными бедуинами; высшей похвалой считается, если сказать: «как у нас в России». Подобное влияние России, по­видимому, стало заметно в позднейшее время; по словам старых хаджи, бывавших в Мекке еще 15–20 лет тому назад, только в последние годы, стало положительно выгоднее называться здесь русскоподданными – так как это имя внушает больше уважения.

Влияние других европейских наций

В противоположность России население Хиджаза очень не расположено к Англии; англичане слывут здесь хотя искусной, но коварной и бессердечной нацией; во всех рассказах и сказках, которыми живет здешний народ, англичанам отводится роль самых хитрых людей, преследующих только свои выгоды; виновниками во всех смутах и беспорядках хиджазцы безапелляционно считают также англичан; движение в Судане, восстание в Емене (Йемене), нападение Италии на Абиссинию – все это, по их мнению, дело Англии. В декабре 1898 года в Каире я случайно встретил несколько человек из влиятельных жителей Мекки, возвращавшихся из Константинополя, куда они ездили за покупкой товара; я им рассказал о событиях, бывших в мае в Андижане,[20] и, желая узнать, что говорят об этом в Константинополе, спросил: откуда у сартов[21] могла явится такая сумасбродная мысль; почтенные мекцы (мекканцы) немедленно решили, что это, несомненно, интриги англичан. Трудно сказать, откуда передается в Хиджаз такое нерасположение к англичанам, – вероятно, из Египта, где их, как я убедился, тоже очень не любят, – может быть, из Индии.

О Голландии здесь почти ничего не знают, может быть, потому, что подданные ее – малайцы – живут слишком изолированно. Очень мало слышно также о французах.


[1] Далиль – руководитель группой паломников.

[2] Эриванская губерния вошла в состав России в 1828 году, по Туркменчайскому трактату, в виде Эриванского ханства и Нахичеванского ханства, получивших новое название – Армянская область – в том же году. В 1850 году из Армянской области с присоединением Александропольского уезда была образована Эриванская губерния. С 1872 года губерния состоит из 7 уездов. Важнейшие населенные пункты, кроме Эривани, – Александрополь, Нахичевань, Ново-Баязет, Ордубад и Эчмиадзин.

[3] Букеевская орда, или Внутренняя киргизская орда, – полуавтономное государственное образование казахских родов в междуречье Урала и Волги, существовавшее в Российской империи с начала до середины XIX века. Административно входила в Астраханскую губернию.

[4] Бай (тюрк.) – богатый человек.

[5] Хаджи – человек, совершивший хадж.

[6] Хедив – титул египетских султанов, которые имели свои суда для перевоза паломников.

[7] Khedivial Mail Steamship and Graving Dock – пароходное общество было основано в 1898 году. Было организовано плавание судов под британским флагом, которые ранее принадлежали Египетскому правительству, между Александрией, Константинополем, сирийскими портами, Суэцем, портами Красного моря.

[8] В этом контексте – туалеты.

[9] Египетский и сирийский.

[10] Совершение хаджа предполагает наличие у паломника ритуальной чистоты (гусль – полное омовение, вуду – малое омовение).

[11] Градус Реомюра (°R) – не употребляемая в наши дни единица измерения температуры. 1 °R равен 1/80 части температурного интервала между точками таяния льда (0 °R) и кипения воды (80 °R), то есть 1 °R = 1,25 °С. Предложен в 1730 году Р. А. Реомюром.

[12] Муздалифа – безводная скалистая пустошь, находящаяся в нескольких милях в сторону Мекки. Здесь паломники совместно совершают закатную и ночную молитвы, проводя часть ночи в отдыхе от дневных тягот и обращая к Богу свои мольбы. Это также место сбора камней для забрасывания ими трех каменных столбов, воплощающих собой сатану и с древнейших времен стоящих в деревне Мина, куда паломники пойдут после краткого пребывания в Муздалифе.

[13] Сердолик – камень цвета крови, цвета жизни, в связи с чем древние народы Востока приписывали ему свойство оберегать живых от смертей и болезней, нести любовь и счастье. Считалось, что он дарует богатство, укрепляет здоровье, поднимает настроение, успокаивает гнев, но, прежде всего это камень счастливой любви.

[14] Воинствующее племя, наживающее посредством грабежей и нападений на караваны паломников.

[15] Наместник, подчиненный вали или губернатору.

[16] Автор пишет, что это сыворотка. Однако айран – молочнокислый продукт.

[17] Хусейн ибн Али (627–680) – третий шиитский имам, внук пророка Мухаммеда, сын Али ибн Абу Талиба, четвертого праведного Халифа и Фатимы, дочери пророка.

[18] Мекка.

[19] Медина.

[20] Андижан – четвертый по величине город Узбекистана, областной центр Андижанской области, находится в 447 км от Ташкента. Расположен в юго-восточной части Ферганской долины, на древних отложениях реки Андижансай.

[21] Сарты – общее именование узбеков и таджиков, населявших территорию бывшего Кокандского ханства и вассального Бухарского эмирата. Иногда сартов разделяли на собственно сартов (то есть узбеков) и сартов-таджиков, так как коренное различие между тюрками узбеками и ираноязычными таджиками всё же не могло остаться незамеченным.