Мнения

Исаев Гумер
арабист, к. и. н. (Санкт-Петербург)

«Исламское государство» в цифрах

Численность: 10–20 тысяч, попутчики: 15–20 тысяч, мобилизационный потенциал: 15 тысяч

Точных данных о численности «Исламского государства» (оно же «Исламское государство Ирака и Леванта» или «Исламское государство Ирака и Шама», ИГИЛ или ИГИШ, араб. аббревиатура — ДАИШ) нет. Экспертные оценки сильно разнятся. Встречаются цифры от 10 до 80 тысяч человек.

Наиболее близкой к реальности представляются цифры в 10–20 тысяч профессиональных комбатантов, т. е. тех, кто на постоянной основе принимает участие в боевых действиях в качестве единицы вооруженного соединения. Это подтверждают такие серьезные специалисты, как Колин Кларк, специализирующийся на изучении массовых волнений и международного терроризма, и Лорен Скуирес из Института изучения войн.

Относительно небольшой численностью объясняется то, что ИГ не вполне контролирует все занятые территории. Многие участки фронта остаются открытыми. Боевики заняли основные точки, а в отдаленные районы совершают периодические рейды.

Проблема в оценке численности, помимо прочего, заключается в том, кого конкретно считать боевиком. В ИГ принято несколько ступеней своего рода посвящения. Политолог из Колумбийского университета и бывший советник многонациональных сил в Ираке Остин Лонг считает, что число «истинно верующих» не превышает нескольких тысяч. Для того, чтобы стать полноценным членом организации, требуется кровью на поле боя или же в ходе расправ над пленными и населением оккупированных территорий доказать свою верность и профессиональные качества.

За ИГ воюют и те, кто предпочитает быть на стороне сильного и побеждающего. Тем более, это дает возможность заработать неплохие для стран, разоренных многолетней гражданской войной, деньги. Количество попутчиков достигает 15 тысяч, хотя цифра 20 тысяч тоже весьма вероятна. В случае дальнейших успехов организация располагает мобилизационным потенциалом еще примерно в 15 тысяч местных добровольцев.

Приток сторонников продолжается и из-за рубежа. Поддержку ИГ начинает черпать не только у самых радикальных исламистов мусульманских стран и Европы, но и, например, в среде арабских футбольных ультрас. Как нацизм на Западе и в России, в исламском мире у фанатов пользуются популярность аналоги этой идеологии, сформировавшиеся в ином культурно-цивилизационном ландшафте.

В данном случае речь не идет о различных группах, прежде всего, в Ираке, которые на данном этапе выступают как союзники ИГ и которых ошибочно включают в состав организации.

Дневной доход: от 1 до 4 миллионов долларов

Стабильный и крупный доход — одна из сильных сторон организации. Боевикам удается извлекать прибыль из множества различных источников.

В отличие от современной «Аль-Каиды», имеющей большую часть финансирования от своих покровителей из стран Персидского залива, ИГ в основном генерирует доход самостоятельно. Группа действует как мафия. Не брезгует никакими средствами, способными принести прибыль. Нелегальная торговля нефтью, угон автомобилей, ограбления банков, вымогательство, похищение людей с целью получения выкупа — все это средства, которыми активно промышляют террористы.

Назвать конкретные цифры доходов ИГ довольно сложно. По некоторым оценкам, они составляют около $ 1 млн в день, по другим — от 25 до 30 млн долларов в год. Суирес и его коллеги из Института изучения войн, называют цифру — от 2 до 4 млн долларов ежедневно. Но, какими бы ни были конкретные цифры, финансовые поступления в казну ИГ безусловно намного превосходят то, чем располагает «Аль-Каида».

Между тем, усиление и расширение ИГ сопряжено с расходами. Над территорией и ее жителями необходимо поддерживать контроль. Организация растет, вербует новых членов, регулярные боевики получают зарплату (порядка 200 долл в месяц) + «премии». Таким образом, деньги находятся в постоянном обороте.

Оружие и военная техника: порядка трех дивизионов

«Если сравнивать с обычными военными формированиями, то можно сказать, что они обладают примерно таким же количеством оружия и техники, что и 3 дивизиона западной армии, — говорит Скуирес. — Но в руках террористов это оружие приносит гораздо больше жертв».

По мнению Кларка, более важное значение имеет даже не количество, а качество оружия. ИГ произвел ряд нападений на иракские военные склады, заполучив самые разные виды оружия, включая снайперские винтовки, минометы, тяжелые пулеметы, противотанковые орудия, гранатометы РПГ, танки и армейские вездеходы. Особое беспокойство внушают такие «приобретения» террористов, как ПЗРК, способные сбивать самолеты, летящие на высоте до 5000 м. В Интернете пропагандисты ИГ уже хвастаются якобы уничтоженными американскими истребителями и тем, что на их вооружении, скоро также появятся самолеты.

Территория, находящаяся под контролем ИГ: 90 тыс. кв. км.

Эта цифра меняется чуть ли не каждый день, говорит Кларк. Сейчас ИГ контролирует обширную территорию на севере и северо-востоке Сирии, включая такие крупные города, как Алеппо и Ракка. На данной момент боевики закрепляются на сирийско-турецкой границе. Кроме того, ИГ держит под своим контролем важную часть границы между Сирией и Ираком.

В Ираке контроль ИГ распространяется на северные и северо-западные регионы страны и тянется до городов Эль-Фалуджа и Киркук, периодически передовые части нависают над Багдадом. Таким образом, общая территория, находящаяся под полной или относительной властью ИГ, составляет около 90 кв. км., что сопоставимо с размером Иордании. Говорят также о захвате порядка трети Ирака и четверти Сирии.

Сеть ИГ: тысячи сторонников во всех ключевых точках региона

Сторонники организации есть во всех ключевых городах региона, в военных лагерях противника. При удачном наступлении эти «спящие ячейки» готовы поднять восстание. Эмиссары ИГ разбросаны по всему Ближнему Востоку. Есть сообщения о попытках похищений людей в Турции. Ведется работа в соцсетях. Успеху способствует сокрытие экстремистами принадлежности к организации и постепенное раскрытие информации, в зависимости от необходимости.

Египтяне требовали отставки президента Мухаммада Мурси точно также, как до этого требовали ухода Хосни Мубарака

Гумер Исаев

Ненастья «Арабской весны». Чем обернется кризис политического Ислама?

События, связанные с поражением партий, представляющих «Братьев-мусульман» в Египте и Тунисе, вызвали новые разговоры о крахе т. н. «умеренного» политического Ислама, равно как еще совсем недавно можно было слышать о его новом рождении благодаря успехам исламских демократических партий в странах победившей «Арабской весны». Наоборот, военные успехи так называемого «Исламского государства», взявшего под контроль большие территории в Ираке и Сирии, демонстрируют подъем тех сил, которые казались маргинальными и не имеющими никаких перспектив. Все это порождает новые угрозы и вызовы как на Ближнем Востоке, так и далеко за его пределами. В частности на постсоветском пространстве.

Разговоры о «смерти» и «возрождении» политического Ислама (исламизма) не стихают на протяжении многих десятилетий существования самого феномена. Пожалуй, одну из самых острых дискуссий о «конце исламизма» спровоцировал выход книги Жиля Кепеля «Джихад. Экспансия и закат исламизма», где рубеж ХХ — ХХI в. был обозначен как окончание эры политического Ислама. Кепеля по этому поводу неоднократно критиковали, особенно в контексте событий «Арабской весны», в ходе которой политические движения, типа «Братьев-мусульман» смогли прийти к власти в Тунисе и Египте и сделать серьезные заявки на власть в других странах.

Впрочем, выводы Кепеля следует воспринимать на более глубоком уровне, ведь ситуация на рубеже ХХ—ХХI веков позволяла говорить о том, что тот заряд энергии, которым обладали силы политического Ислама в 1970-х-1990-х гг. во многом исчерпан. Начало 2000-х гг., казалось, не сулило никаких перспектив для представителей политического Ислама: окончательно поссорился с лидером Судана и сел в тюрьму одиозный Хасан Ат-Тураби, сошло на нет сопротивление исламских группировок в Алжире, египетские «Братья-мусульмане» довольствовались 17 местами из 444, которые получили их независимые кандидаты в Национальном собрании Египта. В Палестине Шароном была спровоцирована Интифада «Аль-Акса», которая займет палестинцев на ближайшие годы. В 2001 г. теракты в США повлекли за собой вторжение в Афганистан и ликвидацию государства талибов. Многие страны, в том числе арабские, присоединились к американской кампании «глобальной войны с терроризмом» для того, чтобы разобраться с внутренней оппозицией и зачистить своих исламистов.

Казалось, на всем обширном пространстве мусульманского мира наступило бесперспективное затишье, которое Жиль Кепель справедливо обозначил как закат эпохи. Но, последующий период, начавшийся с 2006 г., позволил говорить критикам Кепеля, что французский специалист ошибся, преждевременно похоронив политический Ислам.

Первой ласточкой стала победа ХАМАС в Палестине. В январе 2006 г. представители палестинского ответвления «Ихванов» смогли одолеть своих давних конкурентов из ФАТХ и получить большинство на выборах в Палестинский законодательный совет. Безусловно это была во многом символическая победа — впервые силы, выступающие под лозунгами политического Ислама пришли к власти демократическим путем и не были сразу свергнуты военными.

Впрочем, в Палестине, власть наследников Арафата не держалась на плечах военных, как в других арабских странах, но нашелся другой способ свести к нулю успех ХАМАС — через палестинскую междоусобицу. Это было несложно, поскольку перевес голосов у исламистов не был столь велик, а прежняя «арафатовская» элита не спешила отдавать власть.

Таким образом, Палестина после 2006 г. создала одну из моделей борьбы с исламскими политическими движениями, которые пришли во власть через демократические процедуры, но нахождение у власти которых было нежелательным для ряда серьезных внешних и внутренних сил. Больше всех выиграл в этой ситуации Израиль, который пристально наблюдал за борьбой ХАМАС и ФАТХ, давая повод сомневаться в том, что он действительно не ожидал прихода палестинских ихванов к власти.

Следующей волной была «Арабская весна» — серия антиправительственных выступлений и гражданских междоусобиц. Стала ли «Арабская весна» одной из форм пробуждения политического Ислама? Не совсем.

«Арабская весна» была, в первую очередь, феноменом крушения политических конструкций, созданных десятилетия назад и в последние годы подвергавшихся лишь косметическому ремонту. Если и говорить о роли политического Ислама в падении арабских режимов, то его заслуга заключалась, прежде всего, в постоянной критике режима и прочих усилиях по его фактической делегимизации. В условиях системного кризиса подобная критика действует очень эффективно.

Боевики т.н. «Исламского государства» регулярно выкладывают ролики казней иностранцев в Интернет

«Братья-мусульмане» в Египте на протяжении многих лет выступали как главные делегитимизаторы Мубарака, критикуя его за экономические провалы, низкий уровень жизни, чрезмерную дружбу с Израилем и пр. Но со времен Кутба эта риторика из обвинений в джахилийи стала тем же, с чем выступают многие другие системные оппозиционные организации.

«Братья» накануне падения Мубарака не вынашивали «ленинских планов» свержения власти и не были революционной силой — их члены, наравне с другими недовольными, ходили на митинги, проповедники критиковали Мубарка, но целенаправленных действий по свержению режима они не предпринимали, мечтая иметь свою партию и занять уважаемое место в официальном политическом пространстве. Поэтому когда организаторы демонстраций против Мубарака обращались к лидерам «Братьев» с призывом выйти на Тахрир, те первоначально оценивали варианты успеха протестов как низкие и больше волновались о возможных репрессиях со стороны власти.

Когда Мубарак действительно пал, а правящая элита была дезориентирована, стало понятно, что как самой многочисленной общественной организации «Братьям» придется пойти во власть, хотя объективно говоря, они к этому не были готовы. Можно ли было уйти от бремени власти? Вряд ли это было возможно в тот исторический момент, когда от «Братьев» ждали решительных действий миллионы египтян. Но это уже не столь важно, т. к. удержать власть в своих руках «Братья» не смогли и вовсе не внешние факторы в виде козней США, Саудовской Аравии сыграли ключевую роль в их падении.

Одним из слабых мест в действиях «Братьев» было их изначальное желание реализовать свой исламский проект, не ломая рамок существующей политической системы, через встраивание в нее. Фактически, совместить «исламские принципы» с политической практикой снова оказалось нереализуемой задачей, требующей либо тотальной перестройки системы, либо конформизма.

Но были ли способны «Братья» ломать систему и делать то, что когда-то смогли Ленин или Хомейни? Можно ли было это сделать в условиях экономического и социального кризиса в стране и того факта, что половина населения не разделяет идеалов «ихванов»? В глазах противников «Братья-мусульмане» оставались замаскировавшимися джихадистами, а в глазах салафитов — лицемерами и конформистами.

Действительно, «Ихваны» больше стремились походить на христианских демократов и даже образ президента Мурси был максимально благостным: добродушный бородач с американским образованием. «Все что угодно, только не называйте нас исламистами и не думайте, что мы введем шариат», — вот их логика.

Следует признать, что поражение «Братьев», каким бы обидным оно ни было, не стоит связывать с Исламом. Поражение было сугубо политическим — они проиграли армии также, как до них неоднократно проигрывали военным разные силы в странах Азии, Африки и Латинской Америки.

Следует отметить, что падение и запрет «Братьев» в Египте не самый негативный сценарий, поскольку подполье всегда встряхивало и освежало их ряды, в то время как успешное встраивание в политическую элиту заставляло поступиться многими принципами. Взять хотя бы пресловутый мир Египта с Израилем, который «Братья» проклинали многие годы, но обещали соблюдать, стоило им прийти к власти. Странно, что генерал Сиси не понимает, что своим запретом «Братьев» и громкими приговорами фактически реабилитирует движение, возвращает его к тому полуподпольному и оппозиционному состоянию, в котором оно хорошо чувствовало себя и развивалось долгие годы при Садате и Мубараке.

Позиции «ИГ» в Ираке и Сирии

С другой стороны, существует пример мягкого самоустранения тунисской «Ан-Нахды», которая довольствовалась вторым местом в ходе осенних выборов 2014 г. С одной стороны, тунисские исламские демократы не несут полной ответственности за ситуацию в стране, с другой — они представлены в парламенте и имеют шансы стать частью истеблишмента. Сложно сказать, какой результат лучше — быть несистемной или системной оппозицией. Время покажет.

Видимо, после свержения Мурси, ихваны на некоторое время исчезнут из публичного политического пространства Египта. Не следует забывать их заслуги как общественного движения, много сделавшего для исламского просвещения и образования, реализовавшего во благо граждан множество полезных социальных и экономических проектов. Кроме того, во многом благодаря им исламская риторика уже присутствует в лозунгах и программах многих сил, которые прежде мало ассоциировались с религией. Это уже данность, от которой никуда не деться.

Получается так же с борьбой социалистов за права рабочих в XIX–XX вв.: социализм проиграл, но права рабочих стали соблюдать во всем мире. Сегодня даже светские политические и общественные движения в арабских странах и Турции обращаются к исламской риторике, понимая, что это важное общественное веяние, которое невозможно игнорировать.

Признавая заслуги исламистов в постановке вопроса (но неверных ответах), важно теперь не дать политическому Исламу дискредитировать ислам, не дать превратить его в то, во что когда-то арабские националисты превратили идеи арабского национализма. Фактически исламизм все время пытался повторить сионизм с его стремлением сделать всех евреев сионистами.

Политический Ислам (и его организации) также пытался взять на себя роль единственной идеологии для всех мусульман, заперев всех в рамки жесткого дуализма: «исламисты против секуляристов». С таким же рвением политический Ислам стремился приватизировать национально-освободительную борьбу мусульманского мира против Запада и сионизма, хотя, например, арабский национализм и левые силы на Ближнем Востоке боролись с этими вызовами не менее активно и зачастую успешнее.

Примером успешного «политического Ислама» часто называют Партию справедливости и развития в Турции. Но на самом деле ее нельзя назвать исламистской. Казалось, что ПСР смогла бы стать следующим этапом развития «ихванизма», показав максимально высокий уровень адаптивности встраивания верующих мусульман (и их структур в виде джамаатов и др.) в секулярную политическую систему. Но отказавшись от большей части идеалов классиков политического Ислама, ПСР сделала серьезный шаг в сторону от «исламизма», фактически сохранив только исламскую риторику и внешние атрибуты. В остальном же ПСР демонстрирует политический прагматизм и реализует неолиберальную экономическую модель (кстати, заимствованную на Западе), действуя в интересах Турции как национального государства — но вряд ли в интересах всего мусульманского мира.

Позиционирование лидеров ПСР как верующих мусульман и активно поддерживаемый имидж «исламской» партии, впрочем, в итоге вступил в конфликт с политической реальностью — это показал коррупционный скандал, выявивший, что некоторые политики, действующие от имени турецкого политического Ислама, стали похожи на своих предшественников кемалистов и приверженность исламским лозунгам не мешает им быть вовлеченными в коррупционные схемы и становиться героями скандалов, связанных с отмыванием денег.

Наблюдая взлет и падение «Ихванов» в Египте, муки других исламских движений на Ближнем и Среднем Востоке, трудно отделаться от мысли, что политический Ислам так и не смог нам предложить какого-то разнообразия — либо «кутбовская» борьба с тотальной «джахилией», «уход в лес» и полная маргинализация, либо современный ихванский «исламизм с человеческим (демократическим) лицом» с идеей встраивания в существующую политическую систему, либо вариант с имитацией исламской политичности в виде ПСР в Турции.

К концу 2014 г. мы оказались свидетелями двух вариантов развития исламизма — с одной стороны радикалы из «ИГ» в Ираке и Сирии, идущие кровавой тропой афганских талибов, с другой проигравшие игру в демократию «Братья-мусульмане», с которыми обошлись совсем недемократично. Подобные альтернативы не внушают никакого оптимизма и должны подтолкнуть мусульман к выработке новых вариантов политической мобилизации.

На постсоветском пространстве вызовы, которые создает кризис политического Ислама, не менее актуальны, чем на Ближнем Востоке. Проблема социализации Ислама и самоопределения мусульманских общин в современных государствах стоит крайне остро. То, что происходит за рубежом, не может не вызывать дополнительных осложнений.