Высланная в пекло

Пристально вглядываясь в туманную даль прошедших событий нашей истории в стремлении разыскать имена своих репрессированных земляков и рассказать об их нелегких судьбах людям, живущим в совершенно другое, демократическое время, моя память все чаще и чаще возвращает меня к мимолетной встрече с одной из них, имевшей место быть в раскаленных песках пустыни Каракум ровно 35 лет тому назад...

Это было летом 1973 года в очень далеком от нас провинциальном городе Кизыл Арват Туркменской ССР на границе с Афганистаном, где я нес воинскую службу в штабе мотострелковой дивизии. Человеку всегда нужно много всего; только попав в раскаленную пустыню, где летом температура воздуха поднимается до +50 °C в тени, я понял, что всему живому, в первую очередь, нужна вода.

В один из таких дней вода кончилась не только в водопроводе городка и воинской части, но и в штабе дивизии; потому, прихватив казенный графин за тонкое горлышко, по просьбе офицера, я прошел через КПП и бодро зашагал по песчаной улице городка в поисках питьевой воды.

— Сынок, откуда сам-то будешь родом? — спросила меня пожилая хозяйка глинобитного дома на чистом, без акцента, русском языке, пытливо осматривая меня. Цветастое платье, серые глаза и лампада с иконами в красном углу дома в этой преимущественно исламской республике — все говорило о том, что она русская.

— Издалека, бабушка, из России, — ответил я тогда небрежно, вспомнив большое расстояние от Кизыл Арвата до Красной Горки по топографической карте, с которыми я имел дело по службе своей.

— А все же, сынок, откуда? Россия ведь не очень большая, — допытывалась хозяйка, наливая воду в графин.

Услышав, что я родом из Горьковской области (так называлась тогда нынешняя Нижегородская область), она изменилась в лице и с еще большей настойчивостью продолжила:

— А из какого района? Втолковав бабушке, что в Горьковской области около 50-ти районов, я выразил сомнение в том, что она вряд ли слышала про такой, как Пильнинский.

— Сынок, а Соколиху знаешь?!

— Как же не знать, это на пути из Пильны в Сергач чуть вправо, — хотел я подытожить нашу беседу, видя, что графин был уже наполнен чистой водой до самого горлышка. Но не тут-то было, от моих слов женщина устало опустилась на стоявшую поблизости табуретку:

— Я ведь родом из Соколихи, — сказала она тихо...

До сих пор помню ее горестный рассказ о насильственной высылке после революции их большой, трудолюбивой, поэтому более обеспеченной, чем остальные, за пределы области. О том, как было трудно привыкать к жизни на чужбине. К необычной для нас жаре, к пескам и преждевременной смерти родных и близких людей, так и не адаптировавшихся к жизни в пустыне. Еще печальнее стало на душе от того, что высылка по решению влас-тей была навечной. Под угрозой больших тюремных сроков всем им было запрещено когда-либо возвращаться обратно в родной кров, родные края. Только один раз, по словам пожилой женщины, уже после смерти Сталина она все же побывала в Соколихе; в середине 50-х годов, где не было уже не только своего незаконно отнятого дома, но и не было в живых многих оставшихся там родственников, где ее все уже почти забыли. Побывала она на заросших кустарником могилах предков и вернулась обратно в пекло. Навсегда.

— Видать, помру уже здесь, на чужбине, — горестно сказала мне бабушка на прощанье...

Верно приметили: «Мудрый юноша так же смешон, как ветреный старик». Не запомнил, не записал я тогда ни ее имени, ни фамилии. Возможно, она всю жизнь ждала этого момента — поведать о своей поломанной жизни, репрессированной, кому-то из своих земляков? Как всю жизнь тос-ковала по родной Соколихе, по зеленым березкам летом, по хрустящему от мороза снегу зимой, по запаху и шелесту осени, по нескончаемой трели жаворонка весной?!

Большевики и время опрокинули на могилы безвинно репрессированных людей много словесного мусора, песка и пыли. К счастью, ветры демократических перемен начали уже разметать весь этот мусор истории. Уверен, что настало время, когда мы должны поименно вспомнить всех своих безвинно репрессированных земляков, чтобы не допустить повторения подобных трагедий в будущем.

Сельская трибуна.
18 марта 2008 года