«Казахско-русский словарь» и учебное пособие

После очередного 1862–1863 учебного года наступило лето, и Фаизхану вновь необходимо было лечение в казахских степях. Он написал прошение, которое попечитель Санкт-Петербургского учебного округа в своем распоряжении от 28 апреля 1863 года удовлетворил: «Я разрешаю учителю каллиграфии при факультете восточных языков мулле Фейз-Ханову продлить, согласно просьбе его, для лечения болезни к отпуску в киргизские степи на каникулярное время сего года и сверх оного на 28 дней»[1]. Однако на этот раз попечитель финансовой поддержки не оказал, о чем 7 апреля 1863 года Фаизхан писал казахскому просветителю Чокану Валиханову: «В этом году мне не удалось получить деньги из университета. В прошлом году университет мне дал четыреста рублей». Таким образом, летом 1863 года по направлению университета татарский ученый-педагог отправился в казахские степи, теперь уже только для лечения. Тем не менее, он не только получает лечение, но и занимается продолжением составления казахско-русского словаря, знакомится с бытом и традициями казахского народа.

Фаизхан сообщал Валиханову о результатах своей командировки в казахские степи: «Я собрал около двух тысяч слов, много фраз, а также в устной передаче рассказы, басни, песни и другие.

В этом году привел их в порядок. Однако подобную работу сразу выполнить хорошо не удалось. Не посоветоваться с таким ученым человеком, как Вы, было бы неправильно. Поэтому я очень желал поехать к Вам и посоветоваться с Вами. К сожалению и это мое желание не осуществляется. Нынешней весной я снова намерен обратиться к этой работе, местами дополнить, только что же пожелает Всевышний?..».

Далее в письме он критикует словарь, составленный Н. И. Ильминским: «Ильминский в Казани издал небольшой словарь по казахскому языку, вполне хороший. Однако слов немного, наберется ли около полутора тысяч? Есть еще [что сказать]: значение некоторых слов отличается от языка казахов Внутренней Орды. Отсюда ясно, что в казахском языке между различными областями его распространения также имеются отличия. Так как Ильминский хорошо знает казахский язык, то он не должен был допустить ошибок. И еще, жители Внутренней Орды при содействии хана Джихангира стали ногайцами [отатарились]. Когда они разговаривают с подобными нам ногайцами [татарами], то стараются говорить по-ногайски [по-татарски]. А потому Внутренняя Орда не подходит для сбора материала для словаря казахского языка».

Хусаин не случайно объектом своего исследования выбрал казахский язык. Он полагал, что народы сближает прежде всего язык. Тем более, если это родственные народы. Так, «благодаря близости языков, – писал он в «Рисала» («Трактат»), – один народ сближается с другим, а из-за различия языков народы отличаются друг от друга. Например, ...причиной исламизации большинства казахов стал наш народ. Это несомненно! А почему же причиной этого не стал персоязычный народ Бухары? Ответ прост: если языки двух народов близки, то эти народы считают друг друга родственными, они сближаются, и один из них следует за другим, более развитым. Если один из них вступает с кем-то в конфликт, то второй поддерживает, сочувствует. Поэтому казахи думали: «Хотя и ногайцы [так казахи называли татар], но свои, мусульмане, раньше и казахи, и ногайцы были едины». И вот мы сблизились, они следуют за нами во многих делах»[2]. Жизнь подтвердила его слова: действительно, татарин Фаизхан был в доверительных отношениях с казахским просветителем Валихановым, – об этом свидетельствуют письма Хусаина.

Поскольку результатом командировки Фаизхана должно было стать издание казахско-русского словаря и учебного пособия, он собирал для этого материал, обращаясь за помощью и к Валиханову. «Было бы хорошо, – писал он, – если бы Вы соблаговолили написать на чистом казахском языке о древнем судопроизводстве казахов, о правах ханов и бийев, о законодательствах по правонаследию и родственным отношениям, о праздниках и обычаях. Я бы их включил в хрестоматию. От этого была бы двойная польза: и для языкознания, и для этнографии. Опубликовал бы я их от Вашего имени»[3].

Таким образом, Фаизхан начал собирать материал для словаря и учебного пособия еще в 1860 году, работая над ним в течение шести лет, и значительный материал для издания был у него в наличии. В результате этой работы Хусаин представил образец неоконченного казахско-русского словаря и учебного пособия[4]. Об этом в 1867 году писал министр народного просвещения граф Д. А. Толстой в своем отчете за 1866 год по С.-Петербургскому университету: «Лектор татарского языка Фейз-Ханов приготовил к печати киргизско-русский словарь, который по отзыву факультета восточных языков составляет приобретение весьма важное не только для учебной, но и для ученой литературы. Факультет, признавая полезным расширить означенный словарь и пополнить некоторые пробелы в исследовании киргизского наречия, ходатайствовал командировку Фейз-Ханову в киргизские степи»[5]. Но намеченный словарь и пособие так и остались в рукописи. У Фаизхана по причине ухудшения здоровья просто не хватило времени для их публикации.

Труд Хусаина использовал его коллега по факультету доцент Л. З. Будагов при написании двухтомного «Сравнительного словаря турецко-татарских наречий». Он в январе 1864 года писал: «Для киргизского наречия я пользовался материалами г. Ильминского, пометив их в словаре, с немногими исправлениями, доставленными мне муллой Хусейном Фейз-Хановым. Хотя господин декан нашего факультета словесно и разрешил мне воспользоваться материалами, собранными и самим муллой Хусейном, но я не мог пока это сделать, потому что они не приведены еще, как он говорил, в порядок»[6]. Фаизхан надеялся завершить свой труд, так как он был почти готов к изданию. Что касается Будагова, то он специально не занимался казахским языком и, видимо, воспользовался материалами татарского ученого после его смерти, когда остро нуждавшаяся в деньгах его вдова вынуждена была продать часть рукописей покойного мужа. Эти материалы могли войти в первый том сравнительного словаря Будагова, опубликованный в 1869 году.

Возвращаясь из летней командировки в казахские степи 1863 года, Хусаин из Симбирска поехал по правому берегу Волги и заехал в гости к друзьям по медресе, которые стали муллами. От них он узнал, что в близлежащих селениях сохранились древние эпитафии. Ученый не мог не воспользоваться представившейся возможностью, и поехал посмотреть на надмогильные камни. Фаизхан надеялся, что это также булгарские эпитафии, которые он копировал в 1862 году в селениях Тарханы и Урюм. Он не ошибся в своих предположениях. Хусаин обнаружил два надмогильных булгарских камня в большой чувашской деревне Байтирак Тетюшского уезда и списал текст, который сохранился не полностью. Затем он отправился в близлежащее чувашское селение Олы Яльчик и там обнаружил одну булгарскую эпитафию, текст которой также скопировал. В той же местности у деревни Аксу Фаизхан переписал текст с еще одного булгарского надмогильного камня. И, наконец, 21 эпитафия была найдена им недалеко от села Атрач Тетюшского уезда на кладбище в местности под названием Тонгаты-устье. Все это путешествие заняло у Фаизхана три-четыре дня. За короткий срок он собрал материал, подтверждающий его концепцию происхождения татарского народа (подробнее в разделе «Концепция Фаизхана по проблеме этногенеза татарского народа»).

У Фаизхана был очень напряженный график работы в университете. Он, будучи с февраля 1861 года лектором восточной каллиграфии, продолжал исполнять обязанности практического преподавателя татарского и турецкого языков. Так, в программе занятий со студентами Восточного факультета за 1863–1864 учебный год он отмечал, что на первом курсе читает свою «Краткую грамматику татарского языка», а также занимается переводом и составлением фраз, приведенных в своем руководстве; со студентами второго курса разбирает перевод статей из «Краткой грамматики» и делает грамматический разбор, приведенных примеров из руководства; на третьем курсе занимается переводом турецких газет и разговорным языком; на четвертом курсе – чтением и переводом частных и официальных писем на турецком языке, написанных почерками губар и дивани. Кроме того, ведет занятия со студентами первых и вторых курсов по восточной каллиграфии[7].

Фаизхан тратил собственные деньги на приобретение материалов для занятий по каллиграфии. Об этом свидетельствуют материалы собрания Восточного факультета от 17 января 1863 года, где он выступил с просьбой возместить ему потраченные на покупку материалов тридцать рублей и на литографирование «Краткой грамматики татарского языка» тридцать пять рублей. Его просьба была удовлетворена через восемь дней[8]. Ровно через год Фаизхан обратился с аналогичной просьбой к декану Восточного факультета и также получил тридцать рублей на эти нужды[9].