§4. Детство и юность Хусаина Фаизхана

Xусаин Фаизхан родился в деревне Сафаджай, или Сабачай (Собачий остров), Курмышского уезда Симбирской губернии (ныне Сафаджай, или с. Красная Горка, Пильнинского района Нижегородской области). Жители называли деревню «Сабачай» – «деревня земледельцев» (тат. саба – плуг), по другой версии, «деревня ремесленников, где изготовляют посуду» (тат. савыт-саба – посуда), или реже, как и ныне, «Сафаджай» – «чистый луг» (тат. саф – чистый, жэй – луг). Сам же Фаизхан шутливо называл свою родную деревню «Кария сэк» («Собачья деревня»)[1].

Деревня Сафаджай была одной из самых крупных татарских деревень уезда. Она находится в низине, скрываясь под горой, возвышенностью, расположенной со стороны реки Суры, которая протекает в нескольких километрах. Вся местность – это овраги, равнины, небольшие леса, реки, озера и родники. Первые поселения татар в этой местности возникли еще во времена Волжской Булгарии и Золотой Орды.

Вокруг было много лесов, и люди основывали селения в низинах возвышенностей, чтобы их не могли увидеть среди лесов, которые давали натуральному хозяйству крестьян возможность существовать автономно: добывать пищу, дрова. Позднее, «…в конце XV столетия, – как пишет ученый П. Мартынов, – русские селения по правую сторону реки Суры еще не появляются. Большая часть нашей губернии между Сурой и Волгой [весь] Буинский уезд, восточная части Алатырского и Курмышского уездов и северная часть Симбирского уезда находились тогда в пределах Казанского ханства; здесь по реке Свияге и ее притоках между чувашским населением, находилось много татарских деревень, основанных переселенцами из Казани и ее окрестностей»[2]. В XIV веке в этих местах был распространен ислам «знаменитым пропагандистом» Идрисом[3]. После присоединения Казанского ханства татары, проживавшие в Симбирской губернии, стали служивыми, поскольку были призваны на службу Русскому государству. Несколько десятков татарских деревень компактно расположились в Курмышском уезде, откуда вели на восток две дороги: одна  – в сторону Алатыря, другая – на Курмыш.

Население исповедовало ислам. Царская политика крещения нерусских народов в отношении татарского населения губернии не имела успеха. В конце XIX века в Сафаджае проживало «некрещеных» (мусульман) 1308 мужчин и 1315 женщин[4]. Только деревня Петряксы, которая находилась недалеко от Сафаджая, по числу жителей-мусульман чуть превосходила сафаджайцев – 1400 мужчин и 1450 женщин. В третьей по численности населения татарской мусульманской деревне Большое Рыбушкино насчитывалось 1200 мужчин и 1301 женщина[5]. Жители существовали за счет земледелия и различных ремесел, продавая свои труды на ярмарках. «Татары крестьяне, – пишет в XIX веке В. Агуновский, – сравнительно даже с русскими, живут богато и пышнее. Достаточно посмотреть на татар во время байрама (тат. праздник). – На иных видим шелковые платья и красивые ичики. Во весь год они едят мясо, что между русскими весьма редко… Татары подчинились политически, но не морально… Татары народ образованный… Татарские школы имеют чисто религиозный характер»[6]. В первой половине XIX века в Сафаджае проходило социальное расслоение на бедных и богатых крестьян. Среди состоятельных семей в крестьянской общине были: Рафик Адельшин (род. 1762), Бигилдя Бикулов (род. 1766) и Салих Бикулов (род. 1780) – две жены, Сяпук Муртазин (ум. 1829), Бикина Разяпов (ум. 1819), Муса Сибакаев (род. 1767) – три жены, Алтынбай Токтаров (ум. 1820), Апти Ягудин (род. 1768) и Ахмар Ягудин (ум. 1818)[7].

Сведения о семье Хусаина Фаизхана довольно скудны. Сам Хусаин не оставил воспоминаний о детских годах. До нашего времени дошли материалы ревизских сказок XIX века (1834, 1850, 1857), хранящиеся в Государственном архиве Ульяновской области, и некролог Хусаина, написанный его учителем Шихабаддином Марджани, которые могут служить основными источниками сведений о семье Хусаина. В 1786 году большинство служивых татар, как и государственные крестьяне, были обложены подушной податью, то есть многообразные подати были заменены подушным налогообложением и наделением землей по ревизским душам мужского пола. По данным Генерального межевания, у бывших служивых мишарей Сергачского уезда на душу приходилось 8 десятин, Курмышского – 6 десятин земли. Размеры землепользования сокращались: в середине XIX века в Симбирском уезде у некоторых прежде служивых татар на душу приходилось менее десятины земли[8]. Размер налогообложения непрерывно рос. Во второй половине XIX века на душу приходилось 10–20 рублей всевозможных выплат[9].

Ревизии податного населения России в XVIII – первой половине XIX вв. проводились с целью подушного налогового обложения населения. Ревизские сказки являлись поименными списками населения, в которых указывались имя, отчество и фамилия владельца двора, его возраст, имя и отчество членов семьи с указанием возраста, отношения к главе семьи. В селениях государственных крестьян ревизские сказки составлялись старостами, в частных владениях – помещиками или их управляющими. В промежутках между ревизиями ревизские сказки уточнялись. Проводилась фиксация наличия или отсутствия лица на момент текущего учета, причем в случае отсутствия фиксировалась причина (умер, в бегах, в солдатах)[10]. Для биографии Хусаина использовался сборник ревизских сказок на крестьян и служилых татар по селам и деревням Симбирской губернии Курмышского уезда деревни Собачьего острова (1834, 1850, 1857).

Марджани в рукописном биобиблиографическом словаре «Вафият ал-аслаф ва тахият ал-ахлаф» («Подробное о предшественниках и приветствие потомкам») привел родословную семьи Хусаина по мусульманской традиции: Абу Мухаммад Хусаин б. Фаизхан б. Файзаллах б. Биккина б. Исмаил б. Тенгри Берди ал-Джабали ас-Сабаи ал-ханафи[11]. По русской традиции написания имен собственных, которую заимствовали татары (в официальных документах еще до революции 1917 года, а после революции при получении паспортов), имя собственное оставалось без изменения, а фамилию давали по имени отца, добавляя к окончанию суффикс – «ов». Так в свое время Хусаин сын Фаизхана стал Хусаином Фаизхановым. На наш взгляд, сегодня вполне оправдан такой вариант написания фамилии ученого-просветителя, как «Фаизхан». В данной монографии, как уже отмечалось, применяется наиболее современное звучание и написание имени и фамилии ученого-педагога – Хусаин Фаизхан.

Согласно восьмой ревизии 1834 года, прадед Хусаина, Биккина сын Исмаила (как и у Марджани) родился в 1752 году и, прожив восемьдесят четыре года, умер в 1836 году[12]. Его жена Ташик Токаева прожила долгую жизнь и умерла в сто четырнадцать лет в 1850 году[13]. Продолжительность жизни прадеда не вызывает сомнения, а дата смерти прабабушки Хусаина выглядит несколько сомнительной, поскольку в ревизиях, касающихся женского пола, могли быть допущены небрежности, даже искажения, так как в них никто не был заинтересован – ни государство, ни управляющие поместьями – из-за отсутствия подушного налога. Поскольку прадед Хусаина прожил довольно долгую жизнь, по-видимому, его сын – Файзаллах, то есть дед Хусаина, умер до 1834 года, так как сведения о его смерти в ревизии 1834 года отсутствуют или же просто не зафиксированы. А другой его сын – Хабибаллах, родившийся в 1811 году, умер в раннем возрасте, в 1819 году[14].

Фаизхан, сын Файзаллаха, то есть отец Хусаина, родился в 1802 году. Он был женат на Шамсие, которая была младше мужа на семь лет и к 1834 году родила пятерых детей: Хусаина (1823), Бахааддина (1828), Алааддина (1831), Хадиму (1826) и Марьям (1833)[15]. Следовательно, в семье было трое сыновей и две дочери и Хусаин был старшим ребенком. Таким образом, дата рождения Хусаина (1823 год) совпадает с датой, приведенной Ш. Марджани. По переписи 1834 года, в момент рождения Хусаина его отцу был 21 год, а его матери – 14 лет. По сведениям ревизских сказок 1834, 1850 и 1857 годов, Хусаину в 1834 году было 11 лет, в 1850 году – 27 лет, а в 1857 году – 34 года[16], то есть дата его рождения по всем «сказкам» – 1823 год. Переписи велись добросовестно, скрупулезно. Так, в десятой ревизии, когда Фаизхан проживал в Санкт-Петербурге, было даже указано, что у Хусаина имеется сын Мухаммад-Рахим [Рашид], которому в 1857 году было всего две недели[17] (умер в мае 1860 года), а также жена по имени Фатима и дочь Айша (1854)[18].

Отец Хусаина Фаизхан был зажиточным крестьянином, поскольку еще при жизни первой жены, которая умерла между двумя переписями, в 1850 и 1857 годы, женился второй раз на Хабибе Абузаровой. Она родила ему шестерых детей, среди которых был будущий ученый-экономист Абдалаллям Фаизхан, родившийся в 1850 году[19].

Начальное мусульманское образование Хусаин получил в родной деревне, где находились два мектебе (начальная мусульманская школа). Один работал с 1817 года, другой – с 1828 года. В начале XIX века в одной из мечетей Сафаджая имамом был известный своей образованностью мулла Салих б. Сулайман, оставивший потомкам записи по истории села – описание того, что происходило каждый день в мусульманской общине Сафаджая. Его внук Хабибаллах б. Мухаммад впоследствии стал учеником Фаизхана в Казани, потом учился в Бухаре и вернулся в родную деревню, где отправлял должность имама-мударриса.

Хусаин в учебе проявил себя с наилучшей стороны, поскольку отец отправил его продолжать обучение в Заказанье в аул Бараска, где у него, видимо, были знакомые. Его отцу нелегко было решиться на подобный шаг, так как большая семья (девять человек: помимо взрослых, трое мальчиков и две девочки) нуждалась в кормильцах. Тем не менее, средства еще позволяли это сделать, поскольку «такого случая, возможно, больше не представиться» – таким образом мог рассуждать его отец Фаизхан. Так оно впоследствии и случилось. 1833 год стал неурожайным для жителей Сафаджая; цены на хлеб к январю 1834 года утроились[20]. В ауле Бараска Хусаин обучался в медресе у Абдаррахима ал-Бараскави.

Далее молодой Xусаин отправился в Казань, где сначала обучался в медресе Мухаммад Карима б. Мухаммад Рахима б. Абид ат-Таканиши – имама, хатыба и мударриса 2-й Казанской мечети. Затем у Баймурада б. Мухаррама б. Мумина ал-Менгари – имама, хатыба и мударриса 6-й Казанской мечети, у которого учился дольше всего. Они, как отмечает Марджани, хотя и были людьми образованными, авторами некоторых трактатов, не отличались особой эрудицией и придерживались схоластических методов в обучении[21]. Уже в это время он начал изучать русский язык, который мог служить ему средством для получения светского знания. Хусаин поставил перед собой цель – стать разносторонним ученым: знатоком как религиозных наук, так и светских. Для осуществления своей цели он стремился познакомиться с учеными-востоковедами Казанского университета. И вскоре это ему удалось. Оно оказалось знаковым и определило его жизненный путь.

В 1848 году Хусаин познакомился с заведующим кафедрой арабской и персидской словесности Восточного разряда Казанского университета Александром Казембеком. Последнему импонировало знание молодым мусульманином восточных языков, и Казембек привлек его к составлению указателя к Корану «Мифтах кунуз ал-Коран» («Ключ к сокровищницам Корана»)[22]. В это же время Хусаин знакомится с учениками Казембека – востоковедом-тюркологом И. Н. Березиным, востоковедом-миссионером Н. И. Ильминским и преподавателем восточной каллиграфии в Казанском университете М. Махмудовым[23]. Тогда же, по-видимому, состоялось его знакомство с востоковедом, профессором Казанского университета И. Ф. Готвальдом (1813–1897), обладателем богатой библиотеки восточных книг и рукописей. В 1861 году Фаизхан писал Марджани из Санкт-Петербурга: «Готвальд, по-прежнему, в здравии? Вас он очень уважает. В прошлый мой приезд он отзывался о Вас с почтением»[24].

Недостаточное знание мусульманской религии, восточной культуры Фаизхан решил восполнить у Марджани и в 1850 году перешел к нему на обучение. Это было время, когда Шихабаддин после одиннадцатилетнего отсутствия только что возвратился на родину, полный разочарования от схоластических методов обучения, культивируемых в медресе Средней Азии. 30 марта 1850 года Духовное собрание мусульман издало указ о его назначении имамом-мударрисом 1-й Казанской мечети. Слава о молодом ученейшем хазрате центральной мечети быстро распространилась по всей Казани.

В тот год у Марджани собралась большая группа шакирдов – семьдесят юношей. Среди них оказался и Хусаин Фаизхан. Пытливый ум уже не юноши, а двадцатисемилетнего мужа, несомненно, не мог удовлетвориться достигнутым, стремился к новым, неизведанным горизонтам. Марджани на данном жизненном этапе стал для Хусаина путеводной звездой в его стремлении к познанию всего нового. Казалось бы, разница в возрасте между учеником Фаизханом и учителем Марджани была сравнительно небольшая – всего пять лет. Но это были годы, проведенные Марджани в Бухаре и Самарканде (всего одиннадцать лет), где он, несмотря на критику методов обучения в медресе, блестяще овладел знанием мусульманской религии, истории, философии и культуры.

Вскоре между учителем и учеником установились дружеские отношения. Этому обстоятельству способствовали не только способности Фаизхана и небольшая разница в возрасте, но и его знакомство с востоковедами Казанского университета, так как самый простой путь приобщения к русской культуре лежал через казанских востоковедов. Общение с русскими учеными помогло Хусаину овладеть русским языком, с помощью которого он начал знакомиться с современными науками. С помощью своего ученика Марджани устанавливает творческое сотрудничество с востоковедами университета. Фаизхан выполнял особую миссию: стал связующим звеном между Марджани и казанскими востоковедами. Хусаин первым познакомил Марджани с И. Н. Березиным и А. Казембеком, наиболее влиятельным казанским востоковедом, который еще в 1849 году уехал в Санкт-Петербург.

Для налаживания сотрудничества с востоковедами у Шихаб-хазрата были свои причины. Марджани осознавал, что поскольку Восток представлял собой неисчерпаемые материальные богатства, постольку его экспансии, а следовательно, и изучению на Западе начали уделять большое внимание. В Европе стала печататься востоковедческая литература, источники. Появились профессора, академики, занимавшиеся исследованием мусульманского Востока. Для того чтобы и мусульманские сочинения находились на должном уровне развития с точки зрения науки, необходимо было приобщаться к западноевропейским, русским востоковедческим исследованиям. Шихаб-хазрат также понимал: вектор развития знания, современных наук находился на Западе, в России. А поскольку он хотел видеть татарский народ среди передовых народов мира, то главный путь в достижении этой благой цели лежал через заимствование современных знаний, пропагандируемых в русском обществе для того, чтобы они стали достоянием татарского народа.

В свою очередь, востоковеды университета также извлекали много пользы из общения с Фаизханом и Марджани, прекрасно знавшими восточные языки, арабо-мусульманскую теологию и источники. Подобное взаимодействие и взаимовлияние обогащало как русских, так и татарских ученых.

Фаизхан быстро преуспел в изучении теологии у Марджани и находил время для собственных учеников. Марджани называет имена его учеников: Калималлах б. Амин ас-Сабаи, Алим б. Амин ал-Малаки, Ибнйамин б. Амин ал-Айсаки, Хабибаллах б. Мухаммад б. Салиха[25].

Обучение Фаизхана у Марджани было недолгим (около четырех лет), но достаточно плодотворным. Марджани привил ученику любовь к арабо-мусульманской культуре, в особенности к Корану и хадисам – основным источникам ислама. Об этом ярко свидетельствует отрывок из биографии Фаизхана – его спор с Исмаилом ал-Кышкари, описанный Марджани в «Вафият ал-аслаф..» («Подробное о предшественниках..»), где Хусаин предстает тонким знатоком хадисов. Фаизхан, обосновывая изучение языков хадисами, доказывает необходимость изучения русского языка. Он приводит многочисленные примеры в подтверждение своей точки зрения. В частности: «Рассказывают, что Зайд б. Сабит ал-Ансари [один из сподвижников пророка Мухаммада, его секретарь] – да помилует его Аллах! – сказал: «Посланник Аллаха – да благословит его Аллах и да приветствует! – велел мне выучить язык иудеев, и я выучил его самостоятельно, а потом переводил их разговор с посланником Аллаха»[26].

Не все, что высказывал Марджани, встречало поддержку Хусаина Фаизхана. Например, у него было собственное мнение о каламе – спекулятивной теологии, который в XIX веке он считал безвредной наукой, призывал опасаться искажения религии, исходящие от епископов и монахов, которые «всеми силами стремятся заронить сомнения в души нестойкого простого народа и сбить его с верного пути»[27], тогда как «наука калам обязательна к изучению именно потому, что она необходима для того, чтобы оградить нашу религию от ругани хулителей, она нужна, чтобы не проникала в религию ересь, чтобы не был нанесен вред нашей истинной вере, основанной на аятах и хадисах»[28], в отличие от Марджани – непримиримого критика калама, обвинявшего мутакаллимов – спекулятивных теологов в различных новшествах – смешении калама с догматикой.

В 1854–1855 гг. Восточный разряд Казанского университета переезжает в Санкт-Петербург. Этому обстоятельству способствовал вектор развития внешней политики Российского государства, направленный на освоение восточных земель. А для этого требовались хорошие специалисты, которых необходимо было обучать в столице, подчеркивая значимость внешнеполитической задачи государства. Поэтому еще в конце 40-х – начале 50-х годов XIX века многие известные ученые-востоковеды (девятнадцать человек) из Казани переехали в Санкт-Петербург, и центр востоковедения постепенно переместился в столицу[29]. Восточный разряд в Казани планировалось закрыть (впоследствии только одна кафедра восточных языков Казанского университета с различными перерывами существовала до 1919 года).

Фаизхан оказался перед выбором: продолжить обучение в Бухаре или поехать в Санкт-Петербург. О Бухаре он был наслышан от своего учителя Марджани, который застал в бухарских медресе бездумное заучивание Корана и религиозных текстов – современные светские учебные дисциплины не изучались. Шихабаддин был настроен критически в отношении системы обучения в бухарских медресе и в «Мукаддиме» писал: «Хотя наш народ ставит в пример систему обучения в Бухаре, всегда величая ее с уважением “Благородная Бухара”, однако народ и правительство Бухары очень далеки от просвещения, управление там разлажено, обучение бессистемно.

Они три года заняты изучением книг по грамматике “Кафийа” (“Достаточное”) [Ибн ал-Хаджиба, ум. 1249] и “Шарх мелла Джами” (“Комментарий Мелла Джами”) [комментарий к “Кафия” Абдаррахман ал-Джами, ум. 1493]. Читают не по порядку – с начала книги, а, наоборот, с ее конца, причем пропуская самые важные места сочинения. Затем, прочитав несколько начальных строк из книги по логике “Шамсия” (“Солнечный”) [Умар ал-Катиби, ум. 1276], два года подробно разбирают ее комментарии (шарх) и субкомментарии (хашия). Потом проводят еще три года в чтении комментарий и субкоментарий к книге “Акаид” (“Догматика”) ан-Насафи [Умар ан-Насафи, ум. 1142]. Далее, целый год тратят на изучение трактовки выражения “Ал-хамд ли-л-Лахи” (“Хвала Аллаху”) из комментарий и субкомментарий к книге по логике “Тахзиб [ал-мантик ва-л-калам]» (“Критическое изложение [логики и калама]”) [Джалаладдин ад-Даввани, ум. 1501]. Затем два-три года проводят в изучении других выражений. Какое же отношение имеет подобное изучение к логике? Почему не преподают законы логики, составляющие ее основу? Почему не читают книги с начала до конца, а только изучают их введение? В чем смысл всего этого? Мы так и не услышали вразумительного ответа на эти вопросы.

Потом, тратят три года жизни на изучение выборки из раздела “божественные науки” книги “Хикмат ал-айн” (“Источник мудрости”) [Наджмаддин ал-Катиби, ум. 1276], чтение ее комментарий и субкомментарий. Затем, приступив к книге “Шарх Акаид Адудийа” (“Комментария Догматики Адуддина”), известной как “Мелла Джалал”, четыре года проводят, занимаясь бесполезными, малопонятными, слабыми выражениями ее субкомментарий.

Далее, читают по “основам” [фикха] несколько разделов из “Таудих” (“Разъяснение”) [Убайдаллах б. Масуд б Умар Садр аш-Шариа II, ум. 1346], несколько глав или хадисов из “Мишкат ал-масабих” (“Ниша светильников”) [Мухаммад б. Али Шамсаддин ал-Хатиб ал-Тибризи, ум. 1331] по хадисам, а также толкования нескольких сур из “Тафсир Байдави” (“Толкования Байдави”) [Абдаллах б. Умар Насираддин ал-Байдави, ум. 1286] по тафсиру. Каждый из этих важных уроков завершается менее чем за год.

Таким образом, завершая обучение в Бухаре, они остаются в неведении об основах изучаемых дисциплин, наиболее важных науках и книгах.

Даже если есть читающие кроме вышеупомянутых книг, “Шарх викайа” (“Комментарий к Охранительному”) [Садр аш-Шариа II, ум. 1346], “Хидайа” (“Руководство”) [Али б. Аби Бакр Бурханаддин ал-Маргинани, ум. 1197], “Фараид сираджийа” (“Наследственное право Сираджаддина”) [Абу Тахир Мухаммад б. Мухаммад ас-Саджаванди, ум. XIII в.] по фикху, “Талхис [ал-мифтах]” (“Сокращенное изложение [Ключа]”) [Мухаммад ал-Казвини, ум. 1338] по риторике, но из-за отсутствия официальных уроков, желающие берут частные уроки или занимаются самостоятельно в своих комнатах. Однако поскольку они считаются менее важными, то и изучаются не детально.

В Бухаре не изучаются такие науки, как Коран, хадисы, основы [фикха], арабская литература, философия, география, история, международные дела. Они не считаются нужными знаниями. В Бухаре мало людей, преданных этим наукам.

Большинство используемых книг по фикху – не важные, средневековых авторов. Они написаны слабым языком, в них много несуразностей, причем ссылаются на основателей мазхабов, больших авторитетов религии. Бухарские религиозные ученые в большей мере пользуются этими книгами, поэтому их знания в фикхе неосновательны. Они, из-за слабости в фикхе, оказались недостаточно осведомленными в шариате»[30].

Такая нерадостная картина мусульманского образования в Бухаре была обрисована Марджани своему ученику, хотя Бухара как центр учености и мусульманской образованности еще со времен средневековья привлекала внимание татар Поволжья и Приуралья. Однако к середине XIX века Бухара уже утратила ведущие позиции в мусульманском образовании, поскольку в большинстве медресе господствовал схоластический дух, не отвечавший потребностям развития знания Нового времени. Тем не менее еще встречались истинные знатоки науки и авторитетные учителя среди основной массы схоластов-мударрисов. Но их было немного. Шихаб-хазрат среди своих учителей называл дамеллу Абдалмумина ал-Афшанди, критиковавшего современное образование бухарских медресе, дамеллу Фадил ал-Гидждувани, известного своими непростыми отношениями с бухарскими сановниками и кади Абу Саид ас-Самарканди – ученейшего мударриса медресе Ширдар в Самарканде[31]. Любые новшества встречали преследование со стороны властных структур эмира. Фаизхан также был наслышан о гонениях на ученых-теологов, выражавших свободолюбивые взгляды, – таких, как его соотечественник А. Курсави (1776–1812).

Почти четырехлетнее получение знаний у Марджани вполне могло заменить ему полный двенадцатилетний курс обучения бухарского медресе. Видимо, руководствуясь подобными соображениями, Фаизхан выбрал Санкт-Петербург. Этот выбор был непростым. Для этого необходимо было иметь недюжинное желание и большую волю, так как оказаться в незнакомом большом городе простому мулле из крестьян, имеющему цель выбиться в ученые, было почти невероятным делом. Однако само время диктовало Хусаину выбор столицы. Он рискнул и не ошибся в своем предпочтении. Дальнейший его жизненный путь подтвердил правильность выбора.

Точная дата переезда Фаизхана в Санкт-Петербург неизвестна. Некоторые современные ученые вслед за Фахраддином – 1269/1853 год[32], считают, что Фаизхан прибыл в «Северную столицу» в конце 1853 или в начале 1854 года[33]. Нам кажется более достоверной вторая дата (начало 1854 года), поскольку в архивных документах нет ни одного точного упоминания о 1853 годе.

Фаизхан уезжает в Северную Пальмиру без всякого приглашения, на свой страх и риск, надеясь быть в курсе последних веяний европейской науки. Вероятно, ему следовало повременить и поехать в столицу не в подготовительный период образования факультета восточных языков, а после его открытия, на конкретное штатное место, дождавшись приглашения Казембека. Но Фаизхан идет по своему пути, полагается только на свои силы и знания. В Петербурге он надеется повысить уровень своих знаний как востоковеда и в дальнейшем стать преподавателем факультета, даже не имея высшего образования. Такие случаи были ему известны. Так, звание адъюнкта без ученой степени и диплома (следовало быть магистром) первым среди татар получил Ибрахим Хальфин, а впоследствии и А. Казембек (1831). Хусаин уже не видит свою деятельность без связи с востоковедением и востоковедами.

Марджани следующим образом описывает отъезд Фаизхана: «Он отправился в Петербург и долгое время жил там. Я был не только против его поездки, но и уговаривал отправиться куда-либо в другое место. Однако воля Божья – это судьба предрешенная. Аллах Всевышний через него многое сделал для меня и дал мне его в помощь в моих важных предприятиях. Да вознаградит его Аллах за меня и да поселит в раю!»[34].

Уже в этот период в мировоззрении Фаизхана ярко прослеживаются просветительские идеи. Он начинает приобщаться к светскому знанию. Большую роль в овладении светскими науками сыграли А. Казембек и его ученик И. Н. Березин – востоковеды Казанского, затем Санкт-Петербургского университетов, отъезд первого сыграл наибольшую роль в переезде Фаизхана в столицу.

В 1854 году, после переезда Хусаина Фаизхана в Санкт-Петербург его мировоззрение полностью сливается с татарским просветительским движением XIX века. Фаизхан становится основоположником татарского просветительства.